Едва не заплакал от таких мыслей сын купеческий. Надо же так! Поставить все на Петра Алексеича, служить не щадя живота своего, мерзнуть, скитаясь по северным лесам в поисках старообрядцев, определяя их в рекруты, дослужиться до самого первого офицерского звания, быть представленным к капитанскому чину... все прахом! Жить бы в Голландии рядом с опальным царем да строить корабли! Какие корабли! На кой Петру Алексеевичу корабли без государства, на кой скипетр монарху без короны! Вот почему изгнанный из собственной страны царь с таким азартом ухватился за предложение Пауля Гейнса. Фредерик, король датский, спал и видел себя хозяином Северной Европы, датчане никак не могли смириться с потерей контроля над севером Скандинавии, Но необходимо было найти того, кто таскал бы им каштаны из огня. Поскольку русская царица наотрез отказалась исполнять эту роль, то было два пути: найти другого простачка и заменить ортодоксальную Софью горячим Петром, вновь свершив в России реставрацию.
Петр Алексеевич, полтора года пребывавший в состоянии хандры и скуки, за предложение Пауля Гейнса ухватился мертвой хваткой. Дух его воспарил, лик его сделался светел, хандра отступила. Он отказался от курения заморской травы и чрезмерного употребления спиртного, ночи напролет просиживая с Алексашкой в собственном домике на берегу Ваала, и придумывал планы возвращения власти. На его счастье (вернее, на его беду), в один из апрельских дней в резиденцию бывшего московского царя заглянул старец Феоктист - расстрига, бывший протопоп, глава Клинского скита. Проболтав с Петром до обеда, он вышел оттуда со злорадным блеском в вечно угрюмых глазах.
Злоумышленники быстро стали единомышленниками, моментально поняв желания друг друга: один грезил о мирской власти, а другой - о власти духовной. Под вечер они встретились вновь, но в их компанию вошел и Гейнс, щедрый душой и обладающий тугим кошельком. С тех пор и началась новая жизнь...
Вспоминая беззаботную жизнь в Гааге, Алексей молча плакал. Слезы катились за шиворот по небритым щекам и мочили рубаху. Он оплакивал все: несбывшуюся мечту, так бездарно прожитую жизнь, жалел о том, что никогда не увидит родных. Под вечер привезли Меншикова с остальными заговорщиками: совсем еще сопливым Пашкой Ягужинским и "тертым калачом" - Прокофием Возницыным. Всех четверых поставили перед царицей, которая долго смотрела на горе-похитителей, а затем печально сказала:
- Федор Юрьевич, молодых еще попробуем перевоспитать, а вот матерых можно только вешать. Потрудитесь, дядюшка!
Увидав, как при слове "молодых" просветлело лицо Александра Даниловича, отрицательно покачала головой:
- К тебе, голубь ты безродный, сие не относится. Ты уже накрал на три каторги. Тебя исправит только петля. - Она помолчала немного и добавила: - Да и это - вряд ли.
Глава 8. Гея. 1700
Здесь будет город-сад
Ранним утром 25 июня архиепископ Псковский Иосиф у врат главного монастыря Псковской епархии встречал Самодержицу Всея Руси. Утро выдалось погожее и теплое, сопровождающий архиепископа игумен Псково-Печерской лавры Серафим щурился от встающего светила и смешно задирал бороду. Низенького роста, он тем не менее пытался посматривать на окружающий мир свысока.
- Жаль, не приехали вчера! - искренне огорчался отец Серафим. - Владыка Иосиф прочел в Успенском соборе великолепную проповедь!
- О чем? - поинтересовался Ростислав.
- О любви к ближнему! - восторженно нараспев произнес игумен.
- Удивил! - пробормотал себе под нос Иннокентий. - Интересно, бывают ли другие темы?
- Бывают, боярин! - тихонько сообщил ему Иосиф, обладающий на удивление острым слухом. - О любви к Всевышнему.
Кеша чертыхнулся и принялся внимательно вслушиваться в обмен любезностями между главой местной церкви и Самодержицей Всея Руси. Софья Алексеевна заученно кивала головой, слушая о том, какая невиданная честь оказана Псковской земле - лицезреть воочию богоданную царицу и повелительницу. Растекаясь елеем по каменным плитам, оба пастыря заверили государыню в своей лояльности. Лояльность лояльностью, но внезапно живот министра культуры Симонова заявил о своих правах громким урчанием. Глянув на сконфуженного Кешу и поняв намек, игумен пригласил высоких гостей на завтрак.
Пользуясь тем, что во вторник на пищу не было никаких ограничений, в трапезной был накрыт стол, при виде которого Лукулл захлебнулся бы собственной слюной. Монастырь располагался между двух рек: Двины и Пимжи, причем левый берег Двины и, соответственно, правый Пимжи был высоким и обрывистым, так как эти реки с обеих сторон омывали возвышенность Ханья. Мы упомянули об этом обстоятельстве с единственной целью - описать, какое количество рыбных блюд красовалось на столе. Иннокентий - великий знаток и ценитель рыбы - сбился со счета, загибая пальцы при виде знакомых и незнакомых кушаний. Чего только не принесли монахам реки: форель, судак, лещ, налим, густера и окуньки, сазаны и плотва, голавль и жерех. До Симонова внезапно донесся аромат горячей ухи и специй, ноздри его затрепетали - монахи внесли в трапезную котелок с юшкой.
Игумен священнодействовал по правую руку от царицы: приятным голосом объявлял название каждого рыбного блюда и рыбы, из которой оно было изготовлено; когда дело дошло до мясных блюд, отец Серафим скрупулезно уточнял породу живности, возраст и особенности откорма. К примеру, гусей, которых подали в самом конце, откармливали грецкими орехами, вымоченными в сладком вине. У Симонова вертелся на языке вопрос, который он решился задать, лишь расправившись со сладкой гусиной ножкой и запив ее кубком зелена вина.
- Скажите мне вот что, святой отец, - спросил он, доброжелательно глядя на игумена, - единственное, что вы не поведали нам... по поводу ухи. Форель я узнал, но, забодай меня корова, второго ингредиента узнать не смог! Что это была за рыба?
- Хариус! - маслено улыбнулся отец Серафим. - Изволит ли боярин принять участие в ловле рыбы, что состоится завтра на рассвете?
Лицо министра сразу помрачнело.
- Увы! - ответил он. - Завтра мы должны быть в Гдове. У нас каждый день на счету.
Уговорились, что царица с ближними боярами останется в Пскове и заночует в монастыре у гостеприимного игумена Серафима, а премьер-министр с Иннокентием и князем Одоевским тотчас отправятся в Гдов, где позаботятся о постоянном жилище для Софьи Алексеевны.
- Учтите, мой хороший, долго засиживаться в лавре я не намерена! - шутливо пригрозила она Ростиславу. - Мне главное, чтоб в доме были две теплые комнаты: спальная и нужной чулан. Остальное не имеет значения.
- Forever trusting who we are, and nothing else matters![ - дурашливо пропел Ростислав, усаживаясь в карету.
- Простите, Ростислав Алексеевич, - обратился к нему князь, - это не на латыни? Что означает?
Каманин чертыхнулся. Бери вот и объясняй, башка твоя несдержанная.
- Это английский, - любезно поправил он, - строка из песни, уважаемый Алексей Никитич, весьма популярной у нас на родине. Михалыч, уважь нашего гостя, изобрази на своем ситаре священный опус!
Иннокентий немного покряхтел, подождал, когда карета тронется, а затем достал из-под сиденья упакованную в чехол гитару. Пробежался легонько по струнам для проверки настройки, а затем негромко запел:
So close no matter how far
couldn’t be mach more from the heart
forever trusting who we are
and nothing else matters…
- Странный стиль игры! - отозвался князь Алексей, когда утихли последние ноты. - Да и манера пения... я никогда не слышал, чтобы так пели.
- Мы все со странностями! - уклончиво ответил Ростислав. - А поэты, говорят, вообще. Вы, любезный князь, слыхали когда-нибудь о стране с названием Япония?
- Где это? - вопросом на вопрос ответил князь. - Я считал, что знаком со всеми странами. Но такого названия, признаться, не слыхал.
- Есть такая страна! - продолжил беседу уже Иннокентий - он лучше владел предметом. - Да что страна! Целая культура! Целая культура на одном маленьком острове. Так мы не об этом. Не обладая философией японца, смысл их литературных творений вообще не понять... перевод с языка звучит обычным набором фраз, и непонятно, почему тот же Мацуо Басе с его "Соломенным плащом обезьяны" настолько популярен. А ведь он - наш с вами современник.
- Простите, - не понял Одоевский, - а почему вы заговорили о Японии? Нам предстоит туда путешествие?
Ростислав чертыхнулся во второй раз.
- Нет, Алексей Никитич, - сказал он, - сравнение с Японией было чисто эфемерным. Впрочем, поскольку вы являетесь главой Сибирского приказа, вам предстоит еще многое узнать об этой стране.
- Ох! - вздохнул князь. - Не были бы вы столь любезны, Иннокентий Михайлович, передайте кучеру, чтобы остановился. Мне непременно нужно облегчиться. Спасибо!
Когда он вышел в придорожные кусты, Ростислав посмотрел на сконфуженного Иннокентия.
- Ты бы ему еще анекдот про китайскую пишущую машинку рассказал! - фыркнул он.
- Между прочим, - заметил Кеша, - японскую тему затронул ты.
Вот япона мать! Ростислав постучал пальцем по лбу и поклялся следить за своими мыслями. Еще бы завел с князем беседу о порноиндустрии! Тут вернулся повеселевший Одоевский и взахлеб заговорил о своей любви к блюдам из рыбы. Одно лишь омрачало князя. Чрезвычайно богатая фосфором и витаминами A и D пища вызывала у достойного князя Алексея банальный понос. Он страдал, но отказаться от ломтика-другого рыбного филе было выше его сил. После третьей остановки за пять верст Ростислав остановил уменьшившийся наполовину поезд и потребовал к себе фельдшера.
- Пабло! - обратился он к сержанту на итальянский манер. - У тебя в котомке угольку активированного супротив диареи не найдется? Чего-то наш Алексей Никитич занедужил.
- А як же ж! - воскликнул бравый эскулап. - Есть такое дело. Но я бы советовал вечерком сосновых шишек заварить в котелке - всю хворь как рукой снимет.
- Спасибо! - прокряхтел бедный князь, когда ему в пасть засыпали горсть черных таблеток, и он судорожно сглотнул их, запив водой. - Бог мой, они что, живые? Во рту вдруг как забулькало!
- На здоровьице! - улыбнулся фельдшер. - Я после такого обильного стола тоже парочку капсул мезима принял - сразу легче стало.
- А ну-ка, друг любезный, - вмешался Иннокентий, - дай и мне этого мезима. У меня такая тяжесть в желудке, точно у акулы, которая наглоталась железных ядер.
- Дай и мне! - протянул руку Ростислав.
Лекарь щедро одарил объевшихся бояр лекарством и заторопился к себе в повозку. Поезд еще не тронулся, как Ростислав крикнул бровастому Овдокиму, наделенному ассоциативной кличкой Леонид Ильич.
- Леонид Ильич, спой что-нибудь!
- Конфетки-бараночки! - загундосил Овдоким во весь голос.
В головной карете Ростислав с Иннокентием едва не надорвали животы.
Почти девяносто верст отделяли крепость Гдов от древнего Пскова, девяносто верст - почти двести километров. Но за длинный световой день наши путешественники так и не смогли добраться до цели, пришлось заночевать в живописном месте на берегу Чудского озера, не доехав до Гдова верст пятнадцать. Кареты и повозки поставили по-казачьи - кругом - и наскоро поужинали захваченными монастырскими припасами. Затем утомленные долгой дорогой путники завалились на боковую.
Ночь прошла совершенно спокойно, если не считать звуков, издаваемых лесными обитателями: уханьем совы, заячьим писком и чьим-то тяжелым топотом. Ранний рассвет заявил о себе туманом и сыростью, заставив раздуть потухшие за ночь костры и собраться у них.
- С-сколько время? - поинтересовался Иннокентий у молчаливого премьер-министра, выбивая зубами чечетку.
- Начало шестого, - буркнул тот и закрыл глаза. Раз туман позволяет поспать, то почему бы этого и не сделать.
Иннокентий еще некоторое время клацал зубами, а затем достал из кареты свою любимую удочку-телескоп и принялся передвигать валуны на поляне.
- Греешься? - спросил Ростислав, не открывая глаз.
- Червей ищу! - охотно пояснил раскрасневшийся Кеша. - Самая погода для снетка. Если все будет хорошо, такую уху сготовлю, не хуже чем у Серафима в монастыре.
- Ты бы лучше поохотился! - проворчал премьер-министр, засыпая. - Я от кабаньего окорока не отказался бы...
Кеша осклабился и исчез в тумане.
Ехать стало возможным только в десять часов, атак все утро над берегом озера висел плотный туман. За какие-то полтора часа Симонов умудрился наловить ведро всяческой рыбы: снетка, красноперок, плотвы и окушков; Осип, добровольно взявший на себя обязанности повара, сварил отличную уху, которой все остались довольны. Каманин вместо окорока получил кусок буженины и был им вполне удовлетворен. Все остальные налегали на уху, весело сплевывая кости в огонь. Наиболее крупные экземпляры кучер-гастроном поджарил на противне, который лежал в багажном отделении царской кареты, любезно предоставленной Софьей в распоряжение своего фаворита.
Легким бегом оставшиеся версты преодолели за два часа. Болота закончились, местность стала здоровее, некоторое время дорога даже шла в гору. Лиственный лес сменился сосновым бором, затем пошел смешанный: осина, береза, граб, ель, сосна и даже кое-где попадался дуб с ясенем. Последнюю версту перед Гдовом проехали по бескрайнему полю. Лес здесь вырубили в незапамятные времена, чтобы не подобрался незамеченным возможный враг, и по отросшей после укоса траве бродили меланхоличные буренки. Присматривал за ними пастух - столь же меланхоличный паренек годочков четырнадцати.
Дорога здесь уже была порядком разбита многочисленными подводами, телегами, а то и просто волокушами, стаскивающими к крепости заготовленное сено. Иннокентий проводил взглядом четверку волов, тянущих здоровенную подводу со свежеспиленными бревнами, глубокомысленно почесал в затылке и сказал Ростиславу:
- Я пару лет назад работал на гаторе[. Гитару двенадцатиструнную дюже купить хотел, вот эту самую... Работка адова, но хорошо оплачивается... К чему это я? А! Так вот каждое из тех полешек ясеневых распиливалось двухэтажной рамой минут пятнадцать... Интересно, как эти парни управляются с такими поленяками?
- Молча, - буркнул Ростислав, - капля камень долбит. Один сверху, другой, соответственно, снизу. И пошло: наше - ваше, наше - ваше, наше - ваше...
- Перекур! - подхватил Кеша. - Так бревно неделю пилить можно. Думаю, генерал какую-нибудь конструктивную идею им подкинул... не без того.
Началась слобода перед крепостью, исправно работающая на нее в мирное время и находившая приют за крепкими стенами во время военное. Дотошный Кеша насчитал аж тридцать дворов - приличная деревенька. Слева показалось еще одно селение, поменьше. Там, по рассказам Волкова, жили рыбари. Рыбацкий поселок был дальше от крепости, но и издалека были видны громадные сети, висящие на просушке между вбитыми в землю кольями. Со стороны поселка тянуло запахом водорослей и рыбы.
- Парадиз! - произнес на петровский манер Каманин. - Рыбаки есть, крестьяне имеются, солдат хватает. Осталось среднее сословие на ножки поднять... не пересолив с тяговым усилием. Иначе получим какую-нибудь Кампучию второй половины семидесятых...
При слове "Кампучия" проснулся дремавший князь Волконский и посмотрел в окно.
- Наконец-то! - обрадовался он. - Хуже каторги это путешествие через половину страны!
Ростислав рассмеялся.
- Посмотрим, Алексей Никитич, что вы скажете, когда вам придется преодолеть не жалких триста верст, а полторы - две тыщи верст, инспектируя какой-нибудь Красноярский острог! А то и Братский! Про Читу мы скромно не упоминаем... А кстати, Аляска не входит в ваше подчинение?
- Господа! - взмолился несчастный глава Сибирского приказа. - Да ведь мне жизни не хватит, чтобы посетить все эти места! Вы полагаете, Ростислав Алексеевич, чтобы я всю жизнь провел в разъездах?
Каманин внимательно посмотрел в глаза князю.
- Тогда, - тихо, но твердо сказал он, - выбирайте достойных помощников и организуйте службы контроля над их деятельностью. За последние два года мы повесили тридцать шесть воевод - оборзевших зверей, дравших по три шкуры с тех, кого они призваны были защищать. Четырех воевод пришлось повесить вместе с прихлебателями, которые организовали чуть ли не мафиозные группировки на подконтрольных им землях. Вопрос номер один: сколько воевод нужно повесить, чтобы остальным была наука - служить по чести? Али повывелись честные люди на земле русской и необходимо возрождать породу? Что ж, возродим, хотя и хлопотно это... Идея понятна, князь?
- Ясней ясного! - хмыкнул Алексей Никитич. - Одно только мне непонятно: откуда столько народу набрать? Сибирский приказ - это вам не хиханьки.
- Ищи, князь, ищи! - сурово молвил премьер-министр. - Должны быть на Руси толковые люди! Нужно только искать!
Вблизи Псковских врат маячил верхом на породистом рысаке сам генерал Волков с подзорной трубой в руках. Увидав поезд, поскакал навстречу, сдерживая горячего жеребца. Не генеральское дело - нестись во всю прыть, аки флигель-адъютант. Проскакав шагов пятьдесят, остановил коня. Ждал, пока подъедет головная карета и из нее выйдет друг и соратник Ростислав. Подождав, пока тот вылезает из кареты, спешился.
- Ну, здорово! - протянул руку для приветствия.
- Бонжур, мон женераль! - ответил Каманин и внезапно крикнул, обернувшись к карете: - Эй вы, вылезайте, покажитесь господину генералу!
Вылезали, жали руки. Передав поводья коня своему адъютанту, Волков с товарищами пошли пехом и свернули с дороги налево - туда, где вдоль Гдовы были сложены штабеля бревен, теса, мха и готовых кирпичей, уложенных на поддоны. Где-то недалече раздавалось тарахтение мотора непонятной системы.
- Константиныч, чего там пыхтит, как паровоз? - спросил удивленный Иннокентий. - Кажется, в двигателях разбираюсь, а вот такого звука ни разу не слышал...
- Эх ты, дитя цивилизации, - рассмеялся граф, - дыма, что ли, не заметил? Это ведь локомобиль, двигатель паровой! Основной привод для лесопилки либо лесопильной мельницы по-здешнему. Доски растирают здесь.
Волков прямо-таки наслаждался звуком произносимых словосочетаний, ранее ему неизвестных. Они подошли ближе, к почти двухметровому забору из необрезной доски. За забором пыхтело так, словно рота красноармейцев после длительного полового голодания попала на представление в стриптиз-бар. Охранник у ворот почтительно козырнул, пропуская высоких гостей. Навстречу выскочил мастер из местных.
- Здорово, Семеныч! - поприветствовал его Волков. - Вот привел к тебе экскурсию.
- Добрый день, ваше сиятельство, - поклонился мастер генералу и гостям, - милости просим!