Мне без разницы, что делать. Но больше всего люблю колоть дровишки, ибо каждый раз, когда колун входит в сучковатый чурбак, представляю себе, что это голова одного из воспитателей, или мадам Эры. Опять же мускулы хорошо растут после такого труда. А они мне нужны. С пропитанием в приюте все хуже, а организм требует свое. Вот и приходится постоянно выбираться в город, еду воровать, а там шпана местная. Но ничего, мы с дружком пареньки хоть и худые, но крепкие и жилистые. Пару раз всерьез схватились с попрошайками и заставили себя уважать. Сначала подрались, а потом они стали нас к себе звать. Нормальные парни оказались. Такие же, как и мы, только местные.
- Завтрак! - вновь прозвучал голос Матео и я побежал к столу. Нельзя показывать, что сыт. Могут строго наказать, тут не забалуешь. Парня из первой группы, Курбата, как–то поймали с яблоком в кармане, и ему влетело. Били всерьез и пороли до тех пор, пока он сознание не потерял. Как Курбат выжил, не понимаю. Однако, вон он, стоит. Хоть и горбатый, но живой.
На завтрак баланда из кипяченой воды и квашеной гнилой капусты с тремя рыбьими головами на сорок человек. Не густо.
Торопливо проглотив неаппетитную мутную жидкость, я встал из–за стола и побежал к воспитателю Джузеппе. Он сегодня на раздаче рабочих мест, и есть вариант выбрать. Звенислав уже здесь, и Джузеппе, единственная добрая душа в этом поганом месте, спросил:
- На двоих?
Мы согласно кивнули, воспитатель не любит говорливых, и он небрежно бросил нам:
- Улица Башмачников, дом девять. Мадам Элоиза, поможете по хозяйству.
Вновь мы кивнули. После чего, пока нас не остановил другой наставник, выбежали за ворота.
Мадам Эло–и–за - женское имя звучит для нас как музыка. Это сердобольная, разбитная и симпатичная вдовушка тридцати лет, которая своим безудержным темпераментом довела до инфаркта престарелого мужа и стала владелицей совмещенного с мастерской обувного магазинчика. Мы у нее уже бывали и работу свою знаем: навести чистоту и порядок, перетаскать обувь из мастерской на склад и пробежаться с ее письмами по городу. Все несложно, а кормит она хорошо. Не жадная в этом отношении тетка.
- О–ля–ля, - мадам Элоиза встретила нас на входе. - Пламен и Звенко. Очень хорошо.
Она сказала, что делать, и мы приступили к работе. Так проходит весь день и, сытно поев объедками, которые остались от рабочих, уже в сумерках мы вернулись обратно в приют.
Снова построение, нас пересчитали по головам и в очередной раз мы навели порядок на территории. Затем ужин, который опять торопливо вливаем в себя, и отбой. Так прошел еще один день и можно немного отдохнуть, но я заходить в барак не торопился.
Мой взгляд был прикован к Матео и Гильому, которые подозвали Сияну и о чем–то ее спрашивали. А она покраснела и отвернулась. Эти похотливые скоты засмеялись, но пока не решились потянуть ее к себе в домик силой. Однако они уже близки к этому.
Вообще я давно заметил, что наши девчонки, которые постарше, привлекают нездоровый интерес местных. Взять хоть Сияну. Светловолосая, стройная голубоглазая красотка и среди горожанок она выделяется сразу. Эти как на подбор, полненькие, кареглазые и волосы курчавые. Симпатичных много, но наши девчонки лучше. Есть в них что–то помимо внешности. Какой–то внутренний огонь, к которому хочется прикоснуться. Что–то настолько светлое и доброе, что это хочется беречь и защищать.
Звенислав и я зашли в барак. Остановились возле двери и подождали Сияну. Она вошла, прислонилась к деревянным доскам стены и украдкой смахнула с глаз слезы.
Переглянувшись, мы подошли к девчонке и я спросил:
- Сияна, солнышко, что случилось?
Она не ответила, молчала и смотрела на нас исподлобья. Поэтому Звенислав обнял ее за плечи и прижал к себе, а затем, словно неразумного малыша, погладил по голове.
- Успокойся, - прошептал он. - Мы с Пламеном тебя в обиду не дадим.
- Как же, - всхлипнула Сияна. - Они вон какие бугаи, а вы еще мальчишки.
- Зато мы крепкие, - усмехнулся я. - Любого за тебя сломаем.
- Это точно, - поддакнул Звенислав. - Что они сказали?
Девчонка успокоилась и, шмыгая покрасневшим носом, ответила:
- В домик к себе звали. Кормить обещали хорошо и приодеть, если стану с ними по–взрослому баловаться. А еще они сказали, чтобы до послезавтра решилась. Иначе силой возьмут, а потом в портовый бордель мамаши Ритоны продадут.
Наклонившись к уху Сияны, я прошептал:
- Тебя никто не тронет, обещаю. Завтра ночью они в кабак пойдут, а там их наши друзья встретят.
Понимаю, что соврал девчонке, ведь нет у нас никаких друзей, но так спокойней. Мы сами все сделаем, давно к этому готовимся. Однако ей об этом знать не надо.
Сияна недоверчиво посмотрела на нас. А мы сделали значительные лица. По крайней мере, попытались и, она, хмыкнув, ушла в свой угол.
Обсудить проблему решили завтра, а пока надо выспаться.
Упав на жесткие нары, я закрыл глаза и попытался заснуть. Однако сна не было, потому что в голову лезли воспоминания о прежней жизни.
Сколько мне было, когда нас привезли сюда? Лет пять, именно так записано в приютской метрике. Так что воспоминаний немного. Но я попытался сосредоточиться, прорваться сквозь застилающий память вязкий туман и вновь ничего не получалось. Непробиваемая муть, серая и холодная. Но я сделал еще одно усилие, и появились разрозненные куски, обрывки и клочья видений.
Вот отец в пластинчатом доспехе, настолько хорошем и дорогом, что равного ему я даже у стражников герцога не видел. Он ранен в левую руку, но в его правой грозно блестит обоюдоострый меч. Вижу его со спины, и он кричит кому–то: - "Булан, спаси детей! Сбереги их! Надеюсь на тебя, друже!" Все! Больше ничего. И только ощущение рук, крепких, сильных и надежных. Эти руки держали меня малыша, а мне было так радостно на душе, что хотелось смеяться. А еще, чтобы это никогда не кончалось.
Я открыл глаза. В бараке темно, и только такие же мальчишки, мои собратья по несчастью, мирно посапывали вокруг.
Вновь я опустил веки и попытался вспомнить мать. Но и в этом случае всплыло только одно воспоминание. Взгляд, добрый и в то же самое время серьезный, полный какой–то непонятной мне решимости. Напрягся и увидел только ее глаза, полностью черные и глубокие, словно бездонное озеро. А еще услышал голос и разобрал слова, которые размеренно, в неведомом завораживающем ритме, зазвучали в моей голове. Впервые я их услышал и попытался запомнить:
"Ложилась спать я, внучка Сварожья Мара, в темную вечернюю зорю, темным–темно. Вставала я, внучка Сварожья Мара, в красную утреннюю зорю, светлым–светло. Умывалась свежею водой, утиралась белым платком. Пошла я из дверей в двери, из ворот в ворота, и шла путем–дорогою, сухим–сухопутьем, ко Окиан–морю, на свят остров. От Окиан–моря узрела и усмотрела, глядючи на восток красного солнышка, во чисто поле, стоит семибашенный дом. А в том семибашенном доме сидит красная девица. А сидит она на золотом стуле, сидит, уговаривает недуги, на коленях держит серебряное блюдечко, а на блюдечке лежат булатные ножички. Взошла я, внучка Сварожья Мара в семибашенный дом, смирным–смирнехонько, головой поклонилась, сердцем покорилась и заговорила:
К тебе я пришла, красная девица, с просьбой о сыне моем, внуке Свароговом Пламене. Возьми ты, красная девица, с серебряного блюдечка булатные ножички в правую руку. Да обрежь ты у сына моего Пламена белую мякоть, ощипи кругом него и обери: скорби, недуги, уроки, призороки, затяни кровавые раны чистою и вечною своею пеленою. Защити его от всякого человека: от бабы–ведуньи, от девки простоволосой, от мужика–одноженца, от двоеженца и троеженца, от черноволосого и рыжеволосого. Возьми ты, красная девица, в правую руку двенадцать ключей и замкни двенадцать замков, и опусти эти замки в Окиан–море, под Алатырь–камень. А в воде белая рыбица ходит, и она бы те ключи подхватила и проглотила. А рыбаку белую рыбицу не поимывать, ключей из рыбицы не вынимать и замков не отпирать. Недужился бы недуг у сына моего внука Сварогова Пламена по сей день, по сей час. Как вечерняя и утренняя заря станет потухать, так бы и у него, добра молодца, всем бы недугам исчезать. И чтобы недуг недужился по сей час, по мое крепкое слово, по мой век.
Заговариваю я сына своего, внука Сварогова Пламена, от мужика–колдуна, от ворона–каркуна, от бабы–колдуньи, от старца и старицы, от жреца и жрицы. Отсылаю я от него, добра молодца, всех по лесу ходить, игольник брать. По его век, и пока он жив, никто бы его не обзорочил и не обпризорил".
Мягкий и завораживающий голос той, которая выносила меня под своим сердцем и подарила жизнь, смолк, и я все же провалился в глубокий и спокойный сон. А в этом сне мне казалось, что я качаюсь на согретых ласковым солнцем мягких и теплых волнах. Куда–то падаю, медленно и неспешно. А потом взмываю ввысь, под самые облака, и парю в синеве небес вместе с птицами. Сон–мечта. Сказка. И так хорошо мне еще никогда не было…
Глава 2
Пламен.
- Подъем, ублюдки! - вновь из объятий сна меня вырвал гнусавый и одновременно с этим громкий голос воспитателя Гильома.
Вскочив, я помчался к выходу. Но сегодня сон медленно отпускал меня, и я оказался последним.
Воспитатель замахнулся и хотел ударить меня ногой. Но я на ходу сжался, чтобы удар прошел вскользь, и у меня это получилось. Боли практически не было. А Гильом, досадливо сплюнув, прошипел вслед:
- У–у–у, змееныш… Верткий…
День начинался как обычно: уборка во дворе приюта, на завтрак баланда и распределение на работы в город.
Нам с другом выпадал порт. Без разъяснений, прибыть к мастеру–такелажнику Громину на пятый причал. Порт далеко, половину города пройти надо. Тем более, что идти приходится окраинами, поскольку попадаться стражникам нельзя. Ведь это позор, что приютские дети, находящиеся на обеспечении великого герцога - голодные оборванцы, работающие ради обеда. Мадам Эру пару лет назад уже предупреждали. После чего Стойгнев, который стражникам попался, просто исчез, словно и не было его никогда.
В порт добрались без приключений, и пришли в срок. Мы быстро нашли нанимателя и мастер–такелажник Громин, невысокий полноватый мужик с огромными висячими усами, проворчал, что работники из нас никакие. Но, тем не менее, назад не отослал. Уже неплохо.
Работа выпала тяжелая - таскать мешки с мукой на галеру, которая отправлялась за океан. И вроде бы мешков не так уж много, всего три сотни. Однако каждый по полсотни кило и таскать приходилось издалека. Только деваться некуда и мы трудились. С порученным заданием справились, закончили после полудня, и подобревший Громин разрешил побродить по галере.
Мы ходили по кораблю по пояс голые. Ведь рубашка у каждого одна. Пусть плохонькая, в дырах и грязная, но она есть. И нам все было интересно, в новинку. А поскольку никто нас не гнал прочь, мы размечтались. Вот бы собрать всех наших приютских, нагрузить такую галеру припасами и отплыть в далекие страны, где нет нужды и все счастливы. Да вот только есть ли подобное место на земле? Вряд ли. Поэтому наши фантазии всего лишь очередные мечты двух приютских мальчишек…
- Эй, парни! - откуда–то снизу нас окликнул сиплый и явно простуженный голос. - Эй, сюда! Скорей, пока надсмотрщика нет!
Оглядевшись, увидели, что из–под деревянной решетки рядом с нами просунулась рука и манит к себе. Что делать? Решили подойти.
Приблизились с опаской. Понятно, что это галерные гребцы, а они народ опасный, сплошь кандальники. И что у них может быть на уме, не ясно.
- Чего надо? - остановившись рядом с решеткой, спросил я гребца.
- Заработать хотите? - вместо ответа спросил сиплый кандальник, лица которого мы не видели.
- Ну, допустим.
- Таверну "Отличный Улов" знаете?
Про такую таверну мы слышали. Не так уж и далеко она от нашего приюта располагалась. Место с дурной славой, где сорят деньгами темные личности, и где можно получить все, что душа пожелает, от лучших распутных девок, до наркотиков. Разумеется, если у тебя есть деньги и ты свой.
- Знаем, - мой голос был спокоен и почему–то в этот момент я подумал, что судьба дает нам шанс переменить жизнь, а возможно, что и жизнь всех приютских.
- Тогда сходите туда, найдите Кривого Руга и передайте привет от Одноглазого. Скажите, что я с братвой на галере "Попутный Ветер" и с утренним бризом мы отходим. Так что если он помнит обещание придти на помощь в трудную минуту, то пусть выручит нас. В накладе не останется, Одноглазый добро помнит, - кандальник закашлялся, а потом с надеждой в голосе спросил: - Сделаете, парни?
Опережая Звенислава, который хотел отказаться, я ответил Одноглазому:
- Сделаем, слово даю.
- Давайте, парни, - опять просипел кандальник. - И говорю при всех, кто здесь внизу со мной одно весло тянет - не забуду вас, отблагодарю.
Мы отскочили от решетки и сделали это вовремя, поскольку на палубе, играя длинным бичом, появился надсмотрщик, который мне сразу не понравился, очень уж на наших воспитателей походил. Такой же как и они, наглый и раскормленный боров.
- Что тут, нормально? - спросил он и нахмурился. - Ничего не украли?
- Нет, дяденька, - дружно ответили мы.
- А ну–ка, карманы выворачивайте, босяки.
Вывернув карманы штанов, мы показали, что в них как всегда, гуляет ветер.
- Идите жрать, босота, - бросил он нам и, в надежде перекусить, мы помчались обратно на причал.
Однако, все что нам дал мастер–такелажник Громин, по мелкой соленой рыбке и по сухой лепешке. Этим сыт не будешь и, можно сказать, что проработали мы на благо мадам Эры весь день, а сами ничего не получили. Хозяйка за наш труд свое точно получит, а мы вновь голодные.
Впрочем, спорить с Громином за еду бесполезно. Пусть жадобе на том свете зачтется за скаредность. Поэтому, быстро съев скудный обед, мы покинули порт и отправились в приют. Но перед этим сделали небольшой крюк и свернули в Старую Гавань, где, собственно, и находилась таверна "Отличный Улов". Звенислав идти не хотел, место опасное, но я его уговорил, и мы двинулись в нужном направлении.
Давным–давно Старая Гавань была весьма преуспевающим районом города Штангорда. Здесь разгружались большие торговые караваны из заморских стран и у причалов стояли большие океанские корабли. Но со временем изменились приливные течения, гавань стала заиливаться и сильно обмелела. После чего состоятельные граждане покинули Старую Гавань, а на их место заселились те, кому в престижном Белом Городе не рады: мошенники, воры, попрошайки и убийцы. Место, как уже было сказано, опасное и сюда даже стража герцога не ходит. И ладно бы здесь все было пущено на самотек. Однако нет, в этом районе уже лет двадцать бессменно правил Папаша Бро. Для кого–то жуткий ночной хозяин, а для кого–то поилец, кормилец, защитник и отец родной.
Итак, мы прошли квартал Моряков и пересекли невидимую границу между нормальными людьми и теми, кого называют отбросами общества. До таверны "Отличный улов" недалеко, должны проскочить незаметно и быстро. Но не тут–то было, поскольку вскоре нас окликнули:
- Стоять, шваль!
Мы обернулись и увидели, что к нам подходит крепкий восемнадцатилетний парень, а за его спиной три наших ровесника.
- Вы чего, звереныши, - старшина босяков сразу наехал на нас, - не в курсе, что на территорию Папаши Бро вам прохода нет?
- Мы по делу, - я ответил резко.
- По какому–такому делу?
Парню было скучно и хотелось подраться. Поэтому он медленно, явно на показ стал закатывать рукава рубахи и кидать взгляды наверх.
Я тоже посмотрел, куда и он. После чего все понял, поскольку увидел в окне второго этажа миловидное девичье личико. Местный парень вроде как при деле, шваль гоняет и оберегает владения Папаши Бро. А помимо того появилась возможность покрасоваться перед красоткой. Драки не избежать - ясно. И что делать? В таких случаях, закон один: "Бей первым".
Быстро нагнувшись, я вытащил из разбитой мостовой облепленный грязью булыжник и, разгибаясь, в полную силу ударил здоровяка в челюсть. Немного смазал, однако этого хватило. Поскольку противник без крика и стона упал наземь. Нужно развивать успех и, размахиваясь камнем, я бросился на остальных бродяг и закричал:
- Убью!
Видимо, я выглядел убедительно, ибо два местных оборванца, не принимая боя, бросились бежать. И только один, оставшись на месте, склонился над заводилой. Он пощупал вену на его шее, а потом посмотрел на нас и спокойно сказал:
- Валите отсюда, а иначе вас на перо поставят. Нападение на человека Папаши Бро, пусть даже мелкого, это очень серьезно.
Звенислав потянул меня в сторону квартала Моряков, но я уперся:
- Нет, сначала в таверну. Мы слово дали.
Мой друг обреченно кивнул, и мы побежали дальше, к таверне. Хороший у меня товарищ, не бросил, да и как может быть иначе, если мы всю жизнь бок о бок.
Наконец, добежали до таверны "Отличный улов". Без помех оказались внутри, но сразу же нас схватил вышибала, верзила, одетый по всем местным понятиям, в кожаную безрукавку на голое тело и яркие цветастые шаровары из прочнейшей тригонской ткани.
- Куда? Стоять! - зарычал он и его руки дернули нас за рубахи.
Звенислав промолчал, и снова отвечать пришлось мне:
- Дядька, нам Кривой Руг нужен, слово для него несем.
Вышибала напрягся, о чем–то думал. Но видимо, вспомнив хорошо заученные слова, выдал:
- Не положено, вечером приходите. Кривой Руг сейчас отдыхает.
- Нам очень надо и он не станет ругаться, это в его интересах, - продолжал настаивать я и попробовал вырваться из рук раскормленного вышибалы.
- Кто там? Что за шум, Гонзо? - из кухни вышел хозяин, весьма известная в городе личность Дори Краб, которого мне один раз показывали в городе босяки.
- Да, вот, хозяин, - вышибала встряхнул нас за шиворот. - Говорят, к Кривому Ругу пришли.
- Зачем? - пронзительные и чем–то завораживающие глаза Дори Краба раскидали меня на составные части, классифицировали и, в ожидании ответа, застыли на моем лице.
С этим можно не юлить, человек серьезный, и я ответил честно:
- Ему привет от Одноглазого и слово.
- Отпусти парней, Гонзо, - бросил Краб, и руки вышибалы сразу же разжались.
- Сядьте в уголке где–нибудь, - сказал Дори, и мы, примостившись на широкую лавку возле входа, принялись ожидать появления того, к кому пришли.
Кривой Руг, немного скособоченный на правую сторону пожилой мужик, спустился со второго этажа минут через десять. Неспешно прошел за центровой стол, сел и, нехотя, взмахнув рукой, подозвал нас:
- Сюда двигайте.