- Ну-у… Люся у нас еще молодая, - он хихикнул в знак того, что шутит и приглашая следовать за собой, - неопытная. Не узнала. Вы уж извините ее.
- Да чего уж, - он снова вперился в лицо официантки, - придется. Тока наперед - смотри-и…
- Чего подать-то, Юрь Фомич?
Позади него, извлеченные из своих убежищ таинственным зовом, природа коего науке еще неизвестна, выстроились как минимум двое официанток и один официант, - молодой, зализанный, из новых.
- Ну… Рыбки там, икорки, грибочков, ветчины. Огурчиков солененьких, В общем, - все, что полагается, и побольше, - я ж с друзьями.
- Ага. Ты, Филь, записывай. Значит, так…
- Это еще, - осведомился из своего темного уголка Петр, - что за чудо?
- А это, - ответил Голобцов, который относился к категории людей, которые Всегда В Курсе, - ты правильно сказал, старик. Именно что чудо. Только слыхал, вот только не думал, что самому доведется…
- Ну так говори. В чем дело-то? Напустит на себя, понимаешь…
- Тут понимаешь ли, старик, такое дело… - Говорил он чисто машинально, не слыша сам себя, потому что продолжал напряженно следить за гостем. - Такая штука, понимаешь…
- Да ну тебя, - шлепнула его по руке Вика, - рожай уж!
- Я, конечно, ничего не могу гарантировать, но если мне не наврали… Если мне не наврали, говорю вам… То мы имеем счастье лицезреть так называемого Красного Барона.
- Это еще кто?
- Как, ты разве не проходил в шестом классе, кто такие были бароны? Это, Петь, были такие феодалы, крупные землевладельцы, сторонники феодальной раздробленности и жестокие угнетатели трудового крестьянства…
- Я знаю, кто такие бароны. Были. Ты мне скажи, - это кто?
- Так я ж тебе говорю, - барон, только Красный. Каким ж ему, нашему советскому барону, еще быть? То-олько Красным…
- И он тоже, значит, владеет, раздробляет и угнетает?
- Говорят - еще как, но точно не знаю. Зато знаю кое-что другое. Что для нас поинтереснее будет…
- Ты не напрягайся, не напрягайся… - Проговорила Оксана, накладывая на него свою красивую, округлую, прохладную руку и усаживая в кресло, с которого он, сам того не замечая, привстал. - Ты расслабься… Вот та-ак…
- Не знаю, - фыркнула Вика, - по-моему - так он больше не на борона похож, а на старорежимного купца. Как их у нас любят показывать. Бароны - они ж аристократами были, комильфо все из себя.
- Это ты не про тех баронов говоришь. Про поздних. Про неправильных. Про тех, у кого все поотбирали. А те… Ого! Они б сами у кого хочешь отобрали б…
- Вы тут по делу, Юрь Фомич, - продолжал тем временем принимать дорогого гостя мэтр, - али так просто?
- А то ты не знаешь… Две тыщи тонн свинины, как единый килограммчик! Кстати и выручил кое-кого, кре-епенько выручил… Отметить это дело оставляли, а я посидел-посидел, - да и пошел себе… Звиняйте, говорю, граждане-товарищи, спасибо вам за ласку, - а только у меня август. Страда, значит. Глаз да глаз.
- А вы, Юрь Фомич?
- А - надоело мне с ними. Скушно. Одна видимость, а так - са-амые пустяковые люди…
- Пить-то что будете, Юрий Фомич? Коньяк есть, арманьяк, виски? Водка "Абсолют"?
- Ну-у… "Чивас Ригал" у тебя все равно нет, а если есть, - так подделка… Ты знаешь, чего? Ты того, - мое неси…
- Так ведь милиция…
- На меня вали, ежли что. Я с Григорием Ахметычем сам поговорю.
- На всех?
- Давай! И дюжину "Клико" для начала. Холодное есть, нет ли?
- Для вас, Юрий Фомич - найдем. Последнее выскребем. А заморозить недолго.
- Ага. Тогда еще ананасов ломтиками и дыньку, ту, узбекскую. Кубиками и без корки. И моего давай. Сразу давай. Потому как мужикам шампузия твоя - и вовсе ни к чему. Не понимают они в ней толку, понимаешь? Я и сам не очень-то, а уж они… Вот ты скажи, организм, - обратился он к одному из потертых, - ежели между нами, - тебе ж ведь и водка не очень-то? Тебе б партюхи стакан - и ладно? А - не выйдет. Сегодня ты у меня будешь потреблять исключительно только благородные напитки…
Благородные напитки тем временем внесли. Три графина - отливали жуткой, в черноту отдающей буростью. Три - зловеще, с сильным уклоном в лиловое и сизое отдавали лазурью. Три - светились неестественным янтарем, но, хотя бы, - прозрачным. Красный Барон, по непостижимому извиву своей аристократической психологии первым же делом набурил высокий, исчезающе-прозрачный с радужными отливами, как у мыльного пузыря, неизреченно изящный стакан бурой субстанции и преувеличенно-твердой рукой водрузил его перед попавшим под раздачу "организмом".
- Пей! Чай, почище портвейну-то будет…
- Слушай, Фомич, я…
- Потом, - ласковенько кивая, промурлыкал Юрий Фомич, - говорить будешь. А сейчас - пей, мил друг. И пусть тебя утешает, что это - на халаву. Кода еще в следующий раз такое щастье тебе еще подвалит, а?
Глаза его снова стали страшными, и очень даже наглядно, в подробностях представилось, каково это, - становиться на дороге этого чудища. Понтрягин, коего происходящее пока что никак не касалось, наблюдал за происходящим с чувством какой-то сладкой жути, как за акулой, жрущей живую свинью, - так, чтоб кровь в воде - клубами, тучами, грибами фантастических взрывов. "Организм" затравленно глянул на подателя щедрот и, давясь, выцедил стакан до дна, задохнулся, хватая воздух - ртом и протянутой в воздух десницей, а потом - выдохнул.
- Молодец! - Сказал Фомич, сокрушительно хлопнул молодца по плечу, склонил голову набок и внезапно взрывообразно расхохотался. Потом он, не глядя, пошарил в высокой вазе нашарил маленький хрусткий огурчик и собственноручно протянул его пострадавшему. Руки у него были, надо сказать, страшными: нет, разумеется, - не грязные и без траура под ногтями, но все равно - в сплошной коре мозолей, заскорузлая, покрытая чудовищно грубой, даже на вид - как пемза шершавой, покрытой старыми шрамами кожей. Ремни сухожилий на запястьях делали их громоздкими до неуклюжести, так, что руки казались негнущимися, как и пальцы, больше похожие на корни какого-то ритуального дуба либо же на клешни гигантского краба, с короткими, вросшими ногтями, напоминающими больше всего морские раковины. Ежели это и могло быть руками кабинетного работника, то разве что только совсем-совсем недавнего. Страшно было даже подумать, сколько всего поднять, сломать, прибить, перенести, вскопать, вспахать, починить, согнуть и натянуть надо успеть, чтобы заработать такие руки. Зачинатель, отдышавшись, хрустел огурцом и все больше бледнел, только маленький, несерьезный какой-то носишко на этом мучнисто бледном лице рдел запальной краснотой.
- А, - ничего, - сказал он вдруг счастливо, словно свыкнувшись, наконец, с ощущениями, - чесс слово…
И слова эти послужили чем-то вроде запала к началу всего застолья. Ребята в черных джинсах, по-прежнему не потребляя, - наливали. И бурую, и синюю, и желтую. И "Клико" дамам. Под напитки пошли грибки, ветчинка, икра и семга с завиточками желтого сливочного масла. Сам Фомич, выпивая помаленьку, но часто, грыз жареные свиные ребра, и жир брызгал на окружающих и пачкал его бороду. Сейчас он выглядел, - да, похоже, и был, - даже менее пьяным, чем по приходе, но - поддерживал состояние, и, покончив с ребрами, перешел к окороку, по-прежнему не размениваясь на всякие порезанные ломтиками, колечками, косочками, пластиками и слоечками мелочи. Слушал - и молчал, в общем - равнодушно, но время от времени - вдруг взыркивался в кого-нибудь из пьющих, сопящих, жрущих или треплющих языками, как будто хотел на какой-то случай запомнить, и даже думать не хотелось - на какой именно случай. Потихоньку, ведомые темным чутьем, в "Бирюсу" вообще и конкретно, - к столу Юрия Фомича собиралось все больше народу. Тут были волоокие высокие девы в знаменитейших на весь мир и весь этот трижды проклятый век маленьких черных платьях и какие-то потасканные полупьяные курвы с нечесаной волосней и в стоптанных туфлях на сбитом каблуке. Потертый пролетариат, чающий второй серии опохмелки после слишком далеко зашедшего опохмелочного процесса Первого Порядка - это который после вчерашнего, и очевидно-хитрого вида молодежь, исподволь подталкивающая друг друга локтями. Кое-кто из вновь пришедших - здоровался с какими-то своими знакомцами из первого окружающего Красного Барона слоя, следующие - здоровались уже со здоровавшимися, и оседали новым слоем, навроде луковицы - вокруг сидящей в середке Стрелки, и уже были сдвинуты столы, а сзади, за кулисами этой жральной фабрики, на ее кухне в прямом и переносном смысле уже посылали нарочных - за снабженцами, на склады и к менее удачливым коллегам по корчемному делу, - поскольку, по точно выверенным расчетам, подкрепленным опытом и незаурядным чутьем выходило, - что может и не хватить того-сего, какой-нибудь икры севрюжей, тунцового филе или "Амонтильядо" шестьдесят восьмого угарного года.
- А-а, - че там… - Проговорил Голобцов, восставая из-за стола и от недоеденного салатика под коктейльчик. - Бомжи там всякие, шушера привокзальная, так что нам - и сам бог велел…
- Ты куда это?
- А - на хвоста упаду и вас выволоку.
- Да ладно те… Вязаться со ж-жлобьем…
- А вы - из той породы людей, что помирают от разрыва мочевого пузыря, потому как пописать неудобно. Нам, людям интеллигентным, - попросту даже необходимо использовать подобных типов.
- Ну гляди! А то самомнение у тебя, - проворчал Толик, жуя экономную порцию кальмарятины, - того…
- Обижаешшь… - прошипел Андрюха, не отводя глаз от клубления народных масс неподалеку, - у меня дар к дипломатии.
Некоторое время они имели возможность наблюдать за тем, как он кому-то - клал руки на плечи, с кем-то - заговаривал а-абаятельно, тонко улыбаясь и завлекательно кося взглядом, как - принимал рюмку и как выпивал ее. Так что они почти что совсем не удивились, когда сам Фомич сделал призывный знак рукой, а ребята в черных джинсах - так прямо направились к ним - приглашать.
Коричневая - вопреки устрашающему виду в организм проникала без особых зацепок, можно даже сказать - вообще без зацепок, а потом - таяла внутри, как глоток теплого воздуха. Она отдавала чем-то страшно знакомым, вызывающим какие-то древесные ассоциации. При этом - серьезная, очень серьезная градусность каким-то способом все равно отлично чувствовалась.
Синяя - да, была резкой, вызывала ощущение ожога и явственно была расчитана на эффект. Играла роль Злого Полицейского в благородном обществе Высокоградусных Спиртных Напитков.
Желтая, - как-то язык не поднимается назвать ее - "янтарной", - была вкрадчивой и самой простой из всех, - в ней не было всех этих двойных-тройных смыслов в комбинации крепостей, вкусов и запахов. Просто какая-то травяная настоечка, а если в ней и содержался некий подтекст, то только в ложной фальшивости окраски: она была явно самая настоящая.
Севрюжатина с хреном, поросята и окорока, запеченные в тесте, и так называемая "телятина шпикованная", - помимо вышеупомянутых мелочей, - давали возможность на протяжении некоторого времени оценивать и осознавать эти интересные подробности. Услыхав, что: "Дичи боровой, к сожалению, сегодня…" и поглядев, как прилизанный Филя разводит руками, Юрий Фомич некоторое время задумчиво глядел на его смятенную физиономию, а потом махнул рукой, разом отпуская грехи:
- А как подумаешь, - так и хрен с ней… - И вернулся к обсуждению вопросов искусства с медведеобразным Темычем. Рыгнув и покачав в воздухе вилкой с наколотой на него португальской рыбкой под соусом, он, наконец, резюмировал:
- Вот хороший ты мужик, Артема, и говоришь об картинах об своих хорошо, а вот сами картины у тебя - говно все-таки. Прости конечно…
И художник - завял на глазах, непонятным побытом отдрейфовал в сторону и, пригорюнившись, - налил.
- На ребятишек на моих смотришь, - вдруг произнес Фомич, подняв глаза, и Понтрягин не сразу понял, что обращаются именно к нему, - на непьющих? Жалеешь, поди? Мол, - издевается иксплутатор над подручными да поддужными? Жа-алостливое у вас у всех сердце… Ты не боись - дам я им по дню, чтоб пар выпустили, но - потом, - он многозначительно поднял корявый палец, - так что уж будь так добр - не суди.
Понтрягину, привлекшему к себе его внимание, стало вдруг так неуютно, как будто он из теплой комнаты - да оказался вдруг на продуваемом насквозь ненастном перекрестке раздолбанных дорог.
- А вот ты-то, судья, - как ни в чем ни бывало продолжил Красный Барон, - ты-то вот сам чем занят?
- Я-то? - Промямлил Сева вдруг окостеневшим языком. - Я в НИИ… Боюсь, - это будет не так уж интересно.
- Археолог он, - влез беспардонный Толик, - да и то не совсем, а навроде. Майя - слыхали?
- Ну? - С подозрительной неопределенностью поддакнул Фомич. - Слыхал что-то…
- Так у них было несколько систем письма, в том числе - какие-то "квадратные" иероглифы, - так это он их первый расшифровал. Сева Понтрягин, Советский Союз, сто сорок пять рэ, - прошу любить и жаловать. Простой наш советский герой, как положено - скромный. Видите - стесняется говорить, чем на самом деле занимается. Не хочет об этаких пустяках говорить, об никому не интересных.
- Я ж говорил, - прервал его насквозь покрасневший и даже взмокший Понтрягин, - вам совсем неинтересно…
- Опять судишь? - Многообещающим голосом и нехорошо прищурившись, осведомился Красный Барон. - Мне, дружок, мно-огие вещи бывают интересны. Самые неожиданные. Это тем, кто не я, интересны вещи всем понятные. Капуста, жратва, половой вопрос там… Поэтому ничего и не имеют, - ни денег, ни жратвы хорошей, ни баб красивых. А все почему? А потому - бескрыло живут, голубь. Без высших, значит, запросов. Вот ты как эти, иероглифы свои, расшифровывал?
Похоже, - он в полной мере обладал свойством - всецело абстрагироваться от окружающего и теперь говорил с Понтрягиным так, как будто кругом больше никого не было. Ага, - с тоской подумал знаток древнеиндейских наречий и Знаковых Систем, - это у него еще один способ садизма такой. Сделать вид, что стр-рашно тобой заинтересован, весь, значит, - в разговоре, а потом так же вдруг, совершенно невзначай про тебя забыть. Чтоб ты сидел, как дурак, и по интеллегентской своей инертности рефлексов еще некоторое время ждал, когда на тебя снова обратят свое благосклонное внимание их милость, или как там было положено именовать баронов, не Красных, а самых настоящих, хотя обращать на тебя дальнейшее внимание его сратая милость как раз и не планировали вовсе… Эти, или приблизительно эти свободолюбивые мысли пронеслись в его голове практически мгновенно, а губы, чуть онемевшие от смеси "бурой", "синей" и "желтой" тем временем складывались в интеллигентскую слабую улыбочку и лепетали интеллигентское:
- Боюсь, что подробности носят слишком специальный характер, и были бы, - понимаете? - не слишком понятны неспециалисту…
- А ты того, - рискни, попробуй, - глаза у Красного Барона были сейчас веселыми и яростными, - я скажу, ежели чего уж вовсе будет непонятно…
Сева обреченно вздохнул, а потом, подгоняемый помимо всего прочего чувством легкой мстительности - начал:
- Все, в общем, как всегда: сбор текстов достаточной длины, математическая статистика относительной частоты встречаемости знаков и последовательностей…
- Стоп! Статистика - на эвээмке?
- Ну? На "Топазе", выделили, спасибо, и даже время дали достаточное… Там какие-то планы касательно Мексики, вот, до кучи, и… Только это не та статистика, что вам…
- Третий раз говорю тебе: не суди. Еще Господь говорил, только не помню, который… Но все равно - грех. Ты продолжай, продолжай…
Хорошенько подвыпившего Понтрягина понесло, и он начал излагать этой пьяной с-скотине все, как положено, без поправок на образование, но и так, чтобы все-таки было понятно, и изложение - удалось, он даже и сам кое-что понял, пока объяснял. Перевел дыхание:
- Но это все, - общая почти что процедура, а вот то, что я сделал в области формальной теории так называемых "понятийно-смысловых ареалов", типизации слияний таких ареалов и тому подобное, это, действительно… Но это как раз никого и не заинтересовало.
- Считай, что одно заинтересованное лицо у тебя есть. То есть, помимо всего остального, ты этот, как его? Криптограф высокого класса? Специалист по шифрам?
- Ну-у, - протянул лингвист с некоторой даже обидой, враз замыкаясь в себе, - тут своя специфика. Нет, я, конечно, знаком со всеми открытыми теоретическими трудами, и теми даже, которые закрытые, мне сделали спецпропуск, и всей, разумеется, основной математикой в этом деле… Но, к конкретным системам меня, понятно, не подпускали. Это, знаете ли, прямо такая прям тайна, такое прям все с-секретное…
- Что ты, постаравшись, все одно, - безучастно договорил за него Фомич, - все одно вскрыл бы все к чертовой матери.
- Ну зачем так… Говорю ж - специ-ифика!
- Нет, ты погодь, - сделать крепкий шифр, чтоб не сломали, - можешь? Нет, ты можешь или нет?
- Ну-у… Тут подумать надо…
- Врешь ведь, паразит. И брось ты к ебень матери это свое "ну-у"!!! Сплошных "ну" без "тпру", чтоб ты знал, - не бывает… Дело говори.
- Если свести все методы автоматического кодирования… Вариативное кодирование… А! Добавить сюда кое-что по борьбе с численными методами… И, до кучи, воспользоваться моим, - то есть эксплуатировать понятийно-смысловые объекты критических и переходных зон… То - да. Тяжеленько, - глаза его на миг блеснули злорадством, - им придется. Это им почище "кахау ронго-ронго" будет. Пожалуй, - никакой "Супер-Крэй" не поможет. А если еще контекст на каком-нибудь амхарском, кечуа или яхья изобразить, - так и вообще. Понимаете? Специальные и современные термины - по-русски, а что между ними - на наречии языковой группы аррунта. Безнадежный случай получится. Только к чему вам? Зачем вам, уважаемый Юрий Фомич, что-то шифровать или тем более кодировать?
- Это я тебе, так и быть, - скажу. Не потаю. Это тебе - не надо. А мне, - так очень даже. Можно сказать, - это одна из немногих вещей, которых мне не хватает. Понимаешь? Зато во как, - он перечеркнул собственное горло ребром своей устрашающей ладони, - не хватает. Мне ж о деле с людьми и с подручными разговаривать надо! За тыщи километров. Чтоб они - понимали, а остальные - нет. Как бы ни усирались. Понял?
- Так ведь это… Если перехватят что-нибудь такое, - еще хуже будет. Перепугаются, и копать начнут.
- О перехватят, - не твоя, милок, забота. Другие позаботятся. Ты это, это, - в чем смыслишь, сделай.
- Я, кажется, к вам еще не…
- Ну так наймись. В чем дело-то? Я не институт твой хренов, хорошему человеку за хорошую работу - не поскуплюсь. На десять лет вперед дыры заткнешь. Бабу свою…
- Я не женат.
- А я не сказал - "жену", - огрызнулся Красный Барон, - в Крым свозишь… Машинку купишь хорошую. А того лучше, - я подарю, без очередей и записей. Кооператив? Будет тебе кооператив! Ну?
Видно было, что местный феодал вошел в азарт, закусил удила и препятствий, внятных нормальному человеку, не видит уже в упор. Потому что ндрав не имеет уже удержу.
- Ты знаешь, что? - Он жутко, как будто прицеливаясь, прищурился в лицо Понтрягину. - Поехали ща ко мне!
- А… - Лингвист с бледной улыбкой вяло полуобвел рукой пьяную, но минута от минуты все более пьянеющую кодлу, - все это?