- Думаю, ваше мнение основано на простом недоразумении. Очевидно, вы просто не вполне в курсе. - Вот так вот. На общедоступный язык это должно переводиться приблизительно как: "Заткнись старый дурак, если ровно ни хрена не смыслишь". - Позволю себе предположить, что все здесь присутствующие руководствуются, в конце концов исключительно интересами дела, и для всех будет лучше, если вопрос будет решен ко всеобщему удовлетворению…
Эка сыплет! И ведь не собьется ни разу. Прямо-таки удивительно, насколько в данном случае форма соответствует фразеологии. Вежливые-вежливые, исполнительные, очень часто почти непьющие, - модный новый стиль в Подкожных Слоях, - они, похоже, знают, что делают. Хряк, сжав кулаки, издал глухое рычание, но - промолчал, а тот тем временем продолжал вить свои диковинные словесные узоры:
… Я думаю, что было бы правильно, если бы мы подыскали товарищу Гельветову подходящую по профилю производственную базу. Такую, которая нуждалась бы в самом минимальном переформировании. А что касается вас, Андрей Антонович, то ведь у вас эта проблема - не последняя? Не было бы целесообразно собрать своего рода м-м-м… портфель заказов, упорядоченный пакет проблем, чтобы новый коллектив мог бы решить их комплексно и рационально. Возможно, что в этом случае мы могли бы даже… сэкономить время.
Когда он, наконец, вышел в коридор, то почти тут же снова почувствовал взгляд, нацеленный ему аккурат между лопаток. Когда выходил - чувствовал, и еле сдержался, чтоб не оглянуться, и теперь почувствовал снова Что-то непременно будет. И действительно, не прошло и двух секунд, когда в спину ему высоко, холодно и бесстрастно прозвучало:
- Гельветов.
Молодой человек стоял на одном месте совершенно неподвижно, чуть расставив ноги и подбоченившись. Гельветов твердо решил, что - будь что будет, а он не пойдет к этому самоуверенному франту. Еще чего! Ему надо, так пусть и подходит! Но проклятые ноги как будто сами по себе понесли его по, - среднего уровня, - но все-таки ковру. Он ненавидел себя, но эти ребята слишком поднаторели в искусстве обращения с такими, как он. А его - слишком надежно обучили надлежащему поведению. Их обучили. Как бы ни на генетическом уровне. Если это так, то хорошо, что он не женат и не имеет детей. Если это так, то ему нельзя заводить детей, потому что плодить уродов - мерзость перед лицом Господа нашего.
- Слушайте, Гельветов, вы играете на грани фола. На самой грани. Не думайте, что мы можем постоянно прикрывать вашу задницу. Я сегодня и так несколько… превысил свои полномочия. Меня могут не похвалить за сегодняшнее, а зачем мне это нужно?
- Я…
- Не умничайте. Вам это совершенно не идет. Заткнитесь и слушайте, что вам говорят. Я должен настоятельно предостеречь вас от переоценки собственной персоны. В том числе - собственного ума. Вы не слишком-то хорошо ориентируетесь, с кем и чего можно. Со старым, добрым Сухановым сегодня вы были на грани. И не дай вам бог однажды ошибиться.
- У меня совершенно не было выхода.
- Зарубите себе на носу, что мне, по большому счету - плевать. Мне просто интересно, чем все это кончится. Но я, с вашего разрешения, продолжаю… Так вот, если вы думаете, что сами по себе имеете какое-то значение и хотя бы когда-нибудь сможете вести свою игру, - это ошибка. Не думайте, что вольны не делать то, чего не хотите, и, тем самым, шантажировать серьезных людей. Это глубокое заблуждение. Глубочайшее. Если возникнет нужда - будете делать. Со старанием, которого сами от себя не ожидали. Рысью. А в перерывах будете ботинки начальникам лизать. С неподдельным восторгом и глубочайшим почтением. Кое-кому из вашего брата позволяется довольно много, им вешают побрякушки и назначают академиками, но это не значит, что у них есть возможность самостоятельно решать какие-то действительно серьезные вопросы. Они дышут, как им велят. А вершить вы не будете никогда. Просто-напросто порода другая, понимаете? С этим ничего нельзя сделать. Вот вы тут, к примеру, ерепенитесь, твердость духа в себе даже предполагать изволили, а у самого уже спина мокрая, хотя уж я-то, казалось бы, что? Ничего ж ровным счетом. А ежели с настоящим человеком серьезный разговор? А? То-то же! Так что запомните, что я вам сказал, и будьте здоровы.
Здесь и сейчас, в этот миг он больше всего на свете боялся, что собеседник небрежно сунет ему два-три вялых пальца, потому что ясно понимал, что - пожмет эту барственно-небрежную руку, а пожав - сломается надолго, ежели не навсегда, но тот, либо - не сообразив, либо - по пренебрежению, руки подавать не стал, ограничившись небрежным кивком.
… А ведь пожал бы. Или, что ничуть не лучше, - устроил бы сцену интеллигентской истерической фронды, нажив себе не то, чтобы врага, а - улыбчивого экспериментатора, который будет устраивать ему всякие неожиданности, просто так, чтоб неповадно было. Вот т-тварь! Вытер об него ноги, будучи твердо уверен, что вытирает безнаказанно. Даже хуже, - зная, что безнаказанно. И ведь, если разобраться, - то кто он такой есть? Референтишко какой-нибудь у крупного начальничка, секретарь - никак не больше, потому как - возраст, - а туда же! Вот с какой стати он себя ведет так, будто самого Господа Бога за бороду держит?
… А вот с той самой, - проговорил внутри стылый голос навроде Лондоновской Белой Логики, - что порода другая. Какая порода? А такая, у которой не взмокает спина от самого обыкновенного разговора, и неважно при этом, является ли принадлежащий к ней партийным работником, торгашом или уркой. Так что не держи в кармане фигу, не трясись, воображая себе красочные картины жуткой или - красивой, или - великодушной мести. Потому что кишка тонка, так что - обтекай, утешая себя тем, что ты цивилизованный человек и не стоит обращать внимания на всяких там, и выдумывай полные Гордой Силы и язвительного сарказма ответы, которых никто никогда ни при каких обстоятельствах не услышит, придумывай - зная, что не скажешь и не отомстишь.
… Эй, - цивилизованный, а ведь здесь и сейчас - ты с удовольствием забил бы его ногами приблизительно насмерть. Удушил бы методом засовывания в дыхательное горло собственных свежеотрезанный гениталий удушаемого. После долгого, благоговейного созерцания его потрохов без малейшего колебания насыпал бы в распоротое брюхо поваренной соли нулевого помола. И за что, спрашивается? За то, что указал ему его место?
… А откуда он такой, человекознатец сраный, выискался? А что он знает? Он знает, с какой стороны у бутерброда находится масло в условиях сложившегося порядка вещей, но вот что он будет делать, если от порядка этого - останутся рожки да ножки?
… А ему, Валерику, - поделом, потому что гордыня - смертный грех. Почему грех? А потому что из-за нее можно забыть не то что себя, а - Главное: он, в отличие от гордых представителей Породы, - не сам по себе. Он чувствовал в ту ночь, да что там - чувствовал, доподлинно знал, что это - не он, это - через него, и его не больно-то оптимальным посредством. Вот счесть происшедшее чисто своей собственной заслугой, - было бы чистой воды, непростительным хамством, истинно, что гордыней, а главное - глупой, с заведомо-негодными средствами попыткой обмануть самого себя. Почему-то верхом гордыни как раз и считается - назвать себя "избранником", хотя, если вдуматься, то чего ж гордиться тем, что тебя кто-то выбрал для каких-то своих целей? Причем очень может быть так, что и выбрали-то отнюдь не в том смысле, в котором выбирают жену, а так, как хватают первый попавшийся гвоздь из стеклянной баночки, - такой же, как остальные, не кривой, - так и ладно! Сойдет!
… Вот и не будем вести себя так, как будто сами по себе, будем вести себя, как то и надлежит скромному орудию, - надежно. Старательно, но уповая на то, что избравший - не бросит однажды наугад взятый гвоздь, если не будет иметь на то особых оснований. Ежели гвоздь элементарно не согнется. А если Бог за нас, то кто против? Кажется, именно так говорили крестоносцы и конкистодоры, и, как ни крути, - а на то очень похоже, что и впрямь - за них. Из чего, в свою очередь, однозначно следует, что голубиная кротость нрава - вовсе не являлась обязательным условием божьего заступничества.
Эти, или примерно эти мысли промелькнули в его голове за считанные секунды, так, что этот блаухаунд не успел пройти и восьми шагов. Поэтому Гельветов, воспользовавшись этим обстоятельством, бросил в эту элегантно-серую спину негромкое:
- Эй!
Не поленился, подождал, пока тот в изумлении остановится, неторопливо обернется, поднимая белесую бровь как бы в усилии сообразить, что бы это могло подавать какие-то звуки там, за его спиной. Как это ни странно, но это и впрямь был Гельветов, казалось бы - проясненный раз и навсегда. И не думая подходить ближе, он с выражением скверной скуки на лице вопросил:
- Э-э-э… - простите, не имею чести знать, с кем имею дело, но я так и не понял: когда будет принято положительное решение об организации опытного производства и вообще о реорганизации согласно нашей докладной? А главное - кем?
Вот не был он никаким евреем, и евреев недолюбливал, - не зверски, до безумия, а этак - в меру, как подавляющее большинство мало-мальски приличных людей его круга. И, разумеется, как и все они, имел в своем окружении евреев, которых считал принадлежащими ему лично и не сокрушал. Очевидно, - именно кто-то из них и дал ему странноватое прозвище "Балабост", что с ихнего переводится вроде бы как хозяин, но и не вполне. И это правильно, потому что Хозяин был только один, единственный и неповторимый. А это - вроде бы как и наследник власти того Хозяина, и власть-то в каждом конкретном случае - огромная, безраздельная, - а все равно не Хозяин. А само по себе слово - хорошее, своим звучанием подходит к его облику. Очень подходящее имя для вещи архаичной, громоздкой, немного даже нелепой с виду, но при этом солидной, массивной и крепкой. Как раз для него такого, каким он стал в последние годы, когда кличка приклеилась намертво. Кто его так звал? А - все и никто конкретно, прозвище существовало вроде бы само по себе, отдельно от людей.
Вот Дмитрия Филипповича он, пожалуй, любил. Он всегда сам знал, что ему нужно делать, а присутствие его не было в тягость. В отличие от иных-прочих. Не будем показывать пальцами. А он - нет. Вот и серьезный человек, не легковесный, - ку-уда там! - а все равно с ним легко. Просьбы его выполняешь не потому только, что - надо, а потому еще, что - приятно. Чего это он там?
- … Так что мне показалось, что в данном случае только вы, с вашим авторитетом…
- Но-но, - тяжело катая во рту звуки, погрозил пальцем хозяин кабинета и, вроде бы, всего остального, того, что есть, и того, чего, вообще говоря, нет, - вечно преувеличиваешь. Сам знаешь - не люблю…
- В данном случае кажется чрезвычайно желательным, - мимоходом, как пред вступлением в холодную воду вздохнув, начал посетитель, - чтобы к обеспечению режима секретности данного дела ведомство Юрия Валентиновича имело бы только… только самое косвенное отношение.
Балабост медленно поднял голову, пытаясь осмыслить услышанное, и пока еще не осознавая, не веря в то, что он услыхал. Это - да. Это и впрямь может решить только он. И это тем более невероятно, потому что Дмитрий с Юрой - вовсе не враги, а наоборот, стремятся держаться как-то заодно. Они, да еще умница Андрей, - всегда норовят каждое серьезное дело для начала обкашлять втроем, узким своим кругом. Очень часто и впрямь поворачивают так, как решили они, и поэтому думают, что и вообще… всем тут крутят и заправляют. Смешно, но подобное мальчишеское заблуждение разделяет, в том числе и прекрасный, вполне-вполне соответствующий своей жуткой должности глава Комитета. И вот, - на тебе! Тут не подсидка, не попытка аккуратно оттереть локотком в сторону… Во всяком случае - не только. Что-то тут присутствует еще и до крайности другое, задом - наперед, совсем наоборот… Пожалуй, - раньше и вовсе невиданное.
Что он никогда не был гением, - это он и сам знал, вот только и дураком он никогда не бывал тем более. Да, в последнее время голова стала не та, мысли стали какими-то тяжелыми, - все так, но если что-то, вдруг, оказывается по-настоящему важным, - ему ведь и думать не надо. Он и так знает. Нутром чует. И уж тем более знает, чует, - пусть как хотят называют, - когда - подмахнуть не глядя, а когда - разобраться досконально. Пусть как угодно медленно, но зато - до конца. Ему торопиться некогда. Вот именно: нет времени на то, чтоб спешить с некоторыми вопросами. Например - с этим.
- Юрию Валентиновичу, - сказал он медленно и веско, с едва заметным, - для умных, - намеком на угрозу, - мы верим безусловно. Он всей своей жизнью доказал…
- Об этом и речи нет, - Дмитрий Филиппович, словно защищаясь, выставил вперед ладонями вперед обе руки, - что вы… Просто… Как бы это выразиться поудачнее? Не все можно надлежащим образом проконтролировать. Особенно в тех случаях, когда хозяйство - большое. Это не в человеческих силах. Даже не в силах такого человека.
- Ты хочешь сказать…
- Конечно. Будет знать больше десяти сотрудников - узнает тысяч пятьдесят. Весь Комитет. Среди них, - как исключение, конечно, - тоже всякие попадаются. А в данном случае этого нельзя. Совсем нельзя.
- А ты не того? Не преувеличиваешь?
- Хотел бы, - Дмитрий Филиппович помотал головой, что было на него, вообще говоря, совершенно непохоже, - да не выйдет. Потому что некуда больше.
- А как тогда? Отдел ЦК - мал, сам знаешь… Да и задачи у него другие.
- И речи нет.
- Самим военным? Так они и так уже в этом деле все под себя загребли. С ногами забрались и никого близко не подпускают. А это нельзя.
- Я так думаю, что вовсе без Генштаба в этом тонком деле обойтись не удастся, но… Нет у них полноты понимания. Того понимания.
- Ага… - Хозяин кабинета тяжело задумался, а потом, спустя довольно долгое время, - так же медленно спросил, - а у Комитета, значит, тоже?
- Вы как всегда правы. У каждого - свое непонимание. У Комитета - свое, у вояк - свое.
- Выходит, что ты один умный? Только ты у нас все понимаешь, как надо? Любого поправить и направить можешь? Может, - и меня поправишь? Если вдруг чего не пойму?
- Я к тому и веду, Леонид Касьянович, - гость, - умница, - говорил тихо, - вся беда в том, что мне самому растолковали, что и как. Раскрыли глаза, так сказать.
- Кто?!!
- С вашего позволения, - об этом чуть попозже. Молодой, не из первачей, так что вы все равно его не знаете… Я сначала даже и не понял, что он там лепечет, а когда дошло, ну, тут я по нему и врезал, как положено. Без матюков, - ему не по чину еще, - но глаза выпучил, кулаком по столу… Стал политическую близорукость клеить, идеологическую невыдержанность и непонимание линии Партии. Все, что из того еще лексикона помню, собрал, аж сам напугался.
- А Юрь Валентинычу он теперь ничего такого?
- Не-ет, - гость помотал головой, - это вряд ли. Он это, видите ли, не в первый раз. Наткнулся на мелочишку, начал копать, раскрутил такое, что было ему вовсе не по чину, сделал выводы, напугался, кинулся докладывать через голову непосредственного начальства…
- Его - поправили?
- Конечно. С тех пор он курировал что-то вроде проявлений национализма в Якутии.
- А как же он тогда…
- Так ведь Якутия же! Тогда ж никто еще ни черта не понимал…
- А-а, - проворчал Балабост, - так и не угомонился, значит?
- Он не как мы. Из знатной чекистской фамилии, смолоду жизнь не била, все на блюдечке… Но вот бывают прирожденные футболисты, а это - прирожденная ищейка. Умная. Он живет этим. Куда ни заткни, он все равно будет вынюхивать.
- Что-то я… Постой, - уж не сватаешь ли ты его на это дело?
- Сватаю. Уж больно подходящий парнишка.
- Юра будет недоволен. Очень недоволен.
- Подсластим. Формально он будет Комитету подчиняться. Но отчитываться - только перед нами.
Знаменитые на весь мир брови поползли кверху:
- Перед кем это - нами?
Но того нелегко было сбить.
- Перед Политбюро, разумеется. В вашем лице. Но и контролировать, снимать, назначать, решать вопросы обеспечения тоже будет Политбюро.
- Бюрократию разводишь, - проворчал Балабост, - комитеты плодишь…
- Утешает только, - гость тонко улыбнулся, - что это в последний раз. - И тут же стал совершенно серьезным. Дело такое. Тонкое. Он сам все объяснит в лучшем виде, тогда и присмотритесь к кандидатуре.
- Так он самый первый догадался?
- Самый.
- Других таких умных не нашлось?
- Поищем. Специалисты Генштаба все подчистят, а потом мы их тихо-онько от этого дела…
- Без смертоубийства там! А то и так кругом одни дураки.
- Ни-ни. Просто всех соберем под одну крышу.
VII
- Валерий Владимирович, ребята тут с предложением пришли. Они… Да ладно, пусть лучше сами расскажут…
- Товарищ Гельветов, - начал инфразвуковым, утробным басом один из визитеров, бородатый верзила в свитере. Гельветов почему-то подумал, что он именно такими представлял себе героев ранних Стругацких, - вы никогда не слыхали про теорию БКШ? Бардина-Шриффера-Купера?
- Откровенно говоря… Стоп! Это как-то связано со сверхпроводимостью?
- Совершенно верно, - прогудел бородатый, - Шрифферовские структуры очень-очень похожи на истину. Вся беда в том, что нам до сих пор неизвестно, какие реальные соединения реально им соответствуют. И можно ли их реально создать. Потому что бывает так, что структура, способная существовать сама по себе, может быть получена только через неосуществимые, невозможные стадии.
- Так! И что я тут?
- Тут у меня, - он обменялся быстрыми взглядами с напарником и Иртеневым и поправился, - тут у нас еще и совсем дикая идея возникла. Если б нам взять, - да и попробовать воспроизвести структуру - без материала? Создать за счет конформированных "сборщиков" нечто вроде формы, в которой Шрифферовская структура может возникнуть либо в виде вещества, если окажется, что она соответствует какой-то реалии, то ли будет воспроизведена динамически, как своего рода мнимая структура…
- Очень красиво, хотя, на мой взгляд, - тихо, очень вежливо ответил Гельветов, - совершеннейший бред. Как, Игорь?
- По цифири получается, что может выйти. Но я, в отличие от большинства собратий, очень хорошо знаю, как эта цифирь может соотноситься с грубой реальностью.
- А также с реальностью нежной.
- А также с нежной.
- Понятно. Опять чуть-чуть с самого утра?
- Исключительно с целью стимуляции воображения.
- В таком случае можешь считать эту цель достигнутой в полной мере. А вы, уважаемые, представляете себе, что будет, если вы хоть каким-то боком - да вдруг правы окажетесь?