- Мне?
- Боюсь, что, в том числе, и вам. И министру обороны. Не знаю, но думаю что у Генерального Секретаря тоже возникли бы определенные сложности.
- Хорошая у нас нынче фармакология.
- Недурная. Я думаю, что очень-очень скоро, гораздо раньше, чем вам, может быть, кажется, вы одобрите именно такой уровень мер предосторожности.
- Неужто и Генсека?
- Конечно, нет. Когда будет твердая уверенность, что это именно он.
- А про вас такая уверенность, значит, есть?
- У нас созданы объективные методы, обеспечивающие такую уверенность. Вполне объективные.
- Даже так.
- Я поговорю с моим уважаемым Руководителем. Отчего-то мне захотелось, чтобы вы все-таки получили возможность увидеть.
- С чего бы это?
Феклистов вдруг оказался совсем рядом и приблизил к почтенному конструктору лицо. Глаза, несколько скошенные кнутри, казались слегка безумными, и почему-то пугающим показался голос, выражение, с которым он почти прошипел, как Злой Следователь на допросе:
- Потому что я хочу, чтобы все поняли: уже все. Пока почти никто этого не понимает, но это тем не менее так. Запомните мои слова. И добились этого мы. Вот номерочек, а за сим честь имею кланяться.
И так же, в одно неуловимое движение пришлый фармацевт оказался у двери. Вот только что он был тут, еще дымится в пепельнице с особым, шпанским шиком заломленная "беломорина", - и тут же, в следующем кадре он же - выходящий в дверь, и видны только его спина и аккуратно подстриженный затылок.
VIII
- Ты что, ты что, - перепуганным голосом скулил Иртенев, вяло отбиваясь, - с ума сошел?
- Я, да? - Гельветов, ловко направлявший его к выходу за шиворот, перехватился еще и за мятые, посыпанные пеплом штаны, не давая обрести равновесие, чтоб хоть как-то упереться. - Это, значит, я не выхожу из своей берлоги пятьдесят шестой час кряду? Я в ответ на предложение пойти в столовую бормочу что-то о "шестом наборе" и кидаюсь назад к этой своей чертовине?
Математик внезапно дернулся, и перекрутился весь, освобождаясь из мертвой хватки начальника.
- Черт вас поймет. Мало работаешь - плохо, много работаешь - туда же…
- Это не работа. Ты мне нужен хотя бы относительно живым. Ты, к примеру, помнишь, что поувольнял половину сотрудников, когда они говорили тебе, что рабочий день кончился? А что ты сказал бедному особисту, а? Ты куда его послал, не помнишь? А в каких выражениях, матершинник хренов? А еще претендует на какую-то интеллигентность!
- Зато, - проворчал Иртенев, - выпивать перестал.
- Это - да. Но лучше бы уж выпивал… умеренно.
- Я дело делаю.
- Коли так, то давай о деле. Где? - Он проделал в воздухе хватательное движение. - Где обещанный прототип? Который у вашей милости был "практически готов" еще на прошлой неделе?
- Да ну его! Херня это все! Ты посмотри, что я …
- Та-ак. Я тебя, кажется, убью. Бросил, значит…
- Да ты погляди…
- … люди ждут, а мы свою летящую душу тешим. - Невозмутимо, будто и не слыхал, продолжал Гельветов. - Знаешь, - существует две формы импотенции. У одних, известно, - не стоит. Другие, их меньше, - кончить не могут. Понимаешь? Бабы в восторге, и вообще, - а все равно импотент. Тебе это ничего не напоминает, а? Не доделал-пришла в голову Новая Блестящая Идея-схватился за нее-не доделал… Продолжать? Только на твоем примере я оценил утверждение, что лучшее - враг хорошего.
- Не сейчас. - Голос математика был полон тихого, всепоглощающего восторга маньяка, дорвавшегося до спичек. - Пошли. Час работы, все проверить - и все. Все не то и все не так. Нам теперь совсем по-другому думать надо…
"Берлога" и впрямь производила дикое и даже какое-то стихийное впечатление. Монитор "Томсон", добычей которых еще два месяца назад так гордилась Служба Снабжения, "СС" по местной терминологии, отключенный, сиротливо стоял в сторонке. Перед эргономическим креслом фирмы "Льеж", с многократно прожженной и усеянной пятнами от кофе обивкой, возвышался метровый квадрат матового стекла, обрамленный грубой рамкой и с дикой порослью проводов, подходящих к нему сзади. Красивенький корпус от "Эппла" был снят, а его торчащие наружу внутренности соединялись с каким-то ящиком мутного стекла, в котором что-то прерывисто, многоцветно помигивало и посверкивало. На столе стояли три кружки, в одной из которых чернело немного остывшего кофе, а в двух других бугрился слой коричневого от гущи, присохшего сахара, пристроенные самым причудливым, но при этом носящим явственные черты сугубо инстинктивной деятельности образом объедки совершенно сухих, покоробившихся бутербродов с маслом и сыром, ржавые огрызки яблок, с воткнутыми в них окурками, отдельные столбики сигаретного пепла, одиннадцать бутылок из-под минеральной воды и несколько непонятного назначения продолговатых предметов самого подозрительного вида.
- Посмотри, - все с тем же негромким восторгом беззлобного идиота прошептал Иртенев, обводя рукой эту помесь хорошо обжитого вороньего гнезда - с помойкой, - и брось доставать всякими глупостями.
- Дурак, - поджав губы, проговорил Гельветов, с легким отвращением оглядывая уродливое сооружение, занимавшее почти весь исполинский стол вместе со специально приделанными к нему полками из плохо струганного дерева, - какую вещь испортил.
- Верхогляд и чистюля, - заявил математик, - о чем ты говоришь? Об убогом карлике, жившем здесь две недели назад? А экранчик твой красивенький - так и вообще меня не удовлетворяет! Мал, и четкость п-паршивая…
- Микросхемы, - ровным, терпеливым, но при этом все-таки, каким-то способом, - угрожающим голосом промолвил Гельветов, - иде?
- Какие?
- С интеграцией на полтора миллиона. Те, которые должен был позавчера сдать.
- Это - кремниевые такие?
- Во-во. Прямоугольненькие такие. С то-оненькими проводочками.
- Не надо. Никаких полупроводников, никакого кремния… Да не гляди ты на меня так, сделали мы тот проект, куда-то в PROJ. засунули, только не надо этого, даже нельзя просто-напросто…
- Давай.
- Да не надо, говорю! Смотри сюда… Помнишь, - Вайский о Д-структурах говорил?
- Ну?
- Хрен гну! Воспроизвели - слышал?
- Слышал.
- Сначала - просто так воспроизвели, как попало, а потом подобрали спецурку из имеющихся "мосов". Проводит! Над "мос"-дорожкой, вторым слоем, - отражающий слой, вместо изоляции, и тоже прекрасно держит. Это ясно, да?
- Ясно, ясно, сам делал. Дальше что?
- А теперь гляди сюда: половина элементов Д-структуры имеют "партнерские" элементы во втором слое. Понятно?
- И?
- Двухкомпонентный комплекс запросто конформирует со сменой полярности и намертво запирает проводник. Вот тебе аналог триода, причем без отдельного устройства… Таким вот образом, - на стеклянном квадрате, подчиняясь небрежной игре пальцев математика, возникали, преобразовывались и растворялись без следа диковинные, со вновь изобретенными специально для их дела символами, - а вот так они соединяются в элементарный сумматор… Проверяем, - а схема соответствует твоей любимой микросхеме, - у нас п-получается. Тогда мы фиксируем "мос"-ы, - так, как ты придумал для "подносов", только вместо них - у нас упакованные дорожки с одной цепочкой "гнезд". Все. Схема готова. Миниатюризация - на порядок при самом бессовестном дублировании, энергопотребление - тьфу! - а главное, - она не греется. Но…
Он замолк, будто не решаясь продолжать и с сомнением поглядывая на начальство. Гельветов, глядя на него - демонстративно выжидал, а потом, когда пауза подзатянулось, почел за благо не выдержать:
- Что там у вас еще за пазухой? Колись, колись!
- Видишь ли… У нас "триоды" находятся в фиксированных местах, там где имеется ввиду "ввод", так?
- Ну?
- Так ведь дорожка-то - на всем протяжении одинакова! В принципе - никакого запрета на то, чтобы вводить их по мере необходимости в любом месте.
- А… зачем?
- Ну… не знаю. Но в принципе - это возможность менять архитектуру устройства в зависимости от конкретных задач. Может быть, - может быть! - ежели бы удалось создать своего рода алгоритм, получилось бы нечто вроде нового типа памяти.
- Понятно. Так что ничего такого, что можно было бы пощупать, у вас так и нет?
Вместо ответа Иртенев подал ему один из лежавших на столе Подозрительных Предметов. Гельветов содрогнулся: с виду изделие напоминало не то раздутый гороховый стручок, не то - нечищеный арахисовый орех, и отличалось серовато-желтым, безотчетно мерзким цветом, - только по полюсам виднелись жилы выводов. Привычным усилием воли подавив рвотный позыв, Гельветов сохранил на лице обычное свое бесстрастное выражение и даже заставил себя взять это - в руки.
- Напоминает хорошо высушенное собачье дерьмо с торчащими из него жопными волосиками, - задумчиво проговорил он, - только, наверное, потверже будет… А?
- Ага, - немедленно окрысился математик, - а тебе, понятно, подавай аккуратный брикетик. С аккуратными буковками. Это, знаешь ли, лютое эстетство! Эстетические вкусы - они меняются.
- Чтоб. Корпус. Был. Человеческий!!! Мать вашу р-распросучью! И маркировка чтоб! Хоть сами рисуйте! Я вас, блядей, научу под ноги-то глядеть! Вы у меня забудете, что второстепенные проблемы - вообще существуют! Говняют-говняют, сделают - неудобно до смерти, а уж вид-то, - глянуть на вещь невозможно, а они делают вид, что это - ниже их сратого достоинства! Чтоб при монтаже людям - удобно было, а спутать - нельзя никак!
- Ой… Ну что ты раскипятился? Параметры-то - классные! И гляди еще: мы сделаем, как ты просишь, красивый корпус, так, н-нафаршируем его, - помимо пары-тройки десятков чуть измененных готовых схем, - "дорожками" с деактивированными "мос"-ами и заливаем жидкой фазой из сверхинертной жидкости на фторсиликатной основе. Понял? Получается гель.
- Начинаю понимать. А зачем?
- Да затем, что получаем у-ни-версаль-ное устройство с жуткой избыточностью! Уже сейчас можно будет менять архитектуру в зависимости от необходимости, - без изысков, рукой, запросто, - и его можно будет хоть на ЭВМ вроде этой, - он показал, - хоть на любой существующий, проектируемый или мыслимый истребитель. Одного - хватит. Понял? Эти ненасытные глотки от нас лет на десять с электроникой отвяжутся… Так делать?
- Делать, - бесцветным голосом ответил Гельветов, - но вот это вот, - он потряс зажатым в руке "котяхом" - чтоб довели! Хоть что!
- Эх… Это ведь мастерскую надо будет и людей, чтоб заделывали и буковки писали…
- Переживем! Слава богу, никто нас ни в чем пока что не ограничивает… - Он помолчал, а потом спросил уже без всякого запала, тоном почти нормальным. - Слушай, - вы все это за две недели?
- Ну… За три. А ты не смотри, не смотри так жалостно: лучше научись с техникой работать на уровне. Позорище! Еще три месяца этакого вот начальственного стиля, - и ты перестанешь понимать в том деле, которое сам же и создал…
Тут, среди этих пожилых, грузных, не слишком-то здоровых людей в консервативных костюмах, была своя иерархия, своя табель о рангах. Чужим так сразу не понять. Иностранцам - так и тем более, хотя, все-таки, разбираются как-то. Согласно бытующей где-то в сферах легенде, там даже специальная группа есть, с компьютерами, исключительно для анализа того, кто, на каком месте, с кем на каком заседании сидел, и кто вслед за кем выступал. На этом основании, без понимания сути, на основании данных чисто статистических, делаются предсказания о том, кто - восходит, кого дорога ведет вниз по лестнице абсолютной власти, и в каком направлении предстоят причудливые извивы единственно-верной Линии. А истинная, определяющая логика тут особая, совершенно своеобычная. Такая, которая и сложиться-то могла только в этих, совершенно особых условиях. Вот властвовал - кто? Самый умный? Нет. Самый свирепый и решительный, легче отваживающийся на решение? Нет. Самый подлый и коварный? Куда там. Тут по крайней мере двое были по этой части не чета Балабосту. Отпадало тут по известным причинам также и наследственное богатство. Удача? До определенной поры, и уж, по крайней мере, не на этом уровне. Самый всем удобный и всех устраивающий? Не без того, но утверждать нельзя, потому что на этом дьявольском месте сиживали та-акие деятели… Кукла? Тогда покажите кукловода.
Одним из самых любимых персонажей западной прозы, от классики и до политического детектива, - чуть ли не до детских сказок, - является так называемый "серый кардинал", теневая фигура, на самом деле обладающая всей полнотой власти. На переднем плане - блистающий золотом манекен, коего за ниточки дергает Он. Тот, в распоряжении кого находятся реальные силы и ресурсы. А какие?
Вон сидит Маршал, краснолицый матершинник с тяжелыми волосатыми руками. По мановению этой руки тупо, неудержимо, сметая все на своем пути попрут бесконечные колонны танков, бесчисленные стаи самолетов затмят Солнце, раздирая море, выныривая из-под земли, рванутся сотни страшных ракет, миллионы солдат вскочат по последней тревоге, сядут за рычаги, в грузовики и транспортеры, в кресла транспортных самолетов, и настанет Последний День. Если Маршалу позволят.
Вон там сидит Великий Инквизитор, "осенний министр" по китайской терминологии или гушбастар - "подслушивающий ночные сны", соответственно, - по древнеперсидской. Протирает очечки в тонкой оправочке, сжал тонкие губы, - явный признак того, что чем-то вельми недоволен. Он знает все про всех, на всех имеет досье с надлежащим компроматом. Хозяин самой всемогущей Тайной Полиции всех времен и народов, способной в любой момент превратить какого угодно сановника в государственного преступника, в подсудимого, в пыль лагерную, а если это, по каким-то причинам, неудобно, то просто-напросто в глубокоуважаемого покойника. Теоретически. Если среди пожилых мужчин в консервативных костюмах возникнет Такое Мнение, и Великому Инквизитору дадут "добро".
Вот Председатель, полновластный хозяин одышливо-неповоротливого, но гигантского хозяйства, имущества на триллионы рублей и долларов, миллиардов киловатт мощностей, миллионов моторов, лабораторий, заводов, шахт и скважин, неизмеримо превосходящих по совокупной мощи и деньгам любую корпорацию. Но взять он может столько, сколько ему полагается, и ни копейкой больше.
Они - понятны, по всем канонам должны бы быть владыками, и, в каком-то смысле, ими и являются. Понятна даже и роль Балабоста, потому как, ясно же, необходим кто-то, кто не позволил бы полезное делу соперничество превратить во вражду со смертоносным раздраем. Но вон там, с краешку, сидит сухой старичок, голову склонил набок, смотрит в крышку стола, весь из себя безучастный, вроде бы как жует что-то. Его можно было бы назвать, следуя имеющемуся принципу, Верховным Жрецом, либо же, возвращаясь к китайской традиции - Хранителем Алтаря. Можно было бы, ежели бы он уже не был Большезубым, только Большезубым и исключительно Большезубым. Почему? Вопросы сами собой отпали бы у любого, кому довелось бы увидеть одну из очень нечастых улыбочек сухонького старичка. Это была не улыбка, это был чудовищный оскал, бледный от огромных, с угловатыми острыми кромками, каких-то сплошных зубов, как у хорошей пятнистой гиены. За ним по западным канонам, вроде бы, не стояло вообще ничего, никаких реальных сил, и весь он в значительной мере, в основном, находился в прошлом, но он же, когда находил нужным, мог несколькими древними, замшелыми, тяжеловесными, как менгир, словами-заклинаниями заткнуть рот кому угодно. Или сломать через коленку - по желанию заказчика. Всех уже, кроме самых старых, коробило от этих заклинаний, но они, тем не менее, действовали. Линия Партии - к этому уже времени обрела самостоятельное существование и почти перестала зависеть от отдельных людей, а он - он был ее человеческим воплощением. Этого невозможно понять плоскими и приземленными западными мозгами, это надо ощущать всем организмом, а для этого - вырасти среди всего этого. Помимо всего прочего, древний механизм уничтожения был почти непредсказуем и включался зачастую совершенно неожиданно. И вроде бы неадекватно побудительной причине.
То же относится и к допущенным к телу. Тут майор, - любого ведомства, но допущенный к телу, - может быть поважнее генерал-майора, и не дутого какого-нибудь, из "райской коллегии", а самого настоящего командира дивизии. Правда, положение майора было куда как менее надежным. Или - не менее. В зависимости от Конкретных Обстоятельств. Не элита или пока не элита, а - Особый Круг.
По молодому человеку было видно, что в этот круг он попал совсем недавно, что ему холодно и страшно в этом вольере для динозавров. Он нервничал, краснел и напрягался в твердом намерении и говорить твердо, но голосок - звенел, и это было даже слишком хорошо слышно. А вот глаза за стеклами очков нервно моргают, похоже, не от того: это скорее, по причине того, что по нему не так уж давно хо-орошенько потопталось родное его начальство. И мордой об стол, и на ковер, и вершить трудную, но почетную чекистскую службу в Мухосранске. Оно это умеет и само по себе, и традиционно. Так, что в иных случаях последствия не проходят никогда. Но вот светло-серый, с иголочки, костюмчик сидит на нем, как на манекене, причем не нашем, а от какого-нибудь Кардена, причесочка модельная, волосики - медовые, густые, без всякой там ранней седины. И - очечки. Тоненькие, вроде бы - как у шефа, но на самом деле, если приглядеться, - другие. Совсем на другую стать. Тихая такая, тонкая фронда. Мало кто заметит, но все-таки. Хороший парень. А что говорит-то? Вообще-то - не так уж и важно, но надо все-таки послушать…
- … Говорить на таком уровне что-то, кроме правды было бы не только нарушением моего долга, как коммуниста, но и прямым преступлением перед Партией и народом. Мне поручили изложить именно свое мнение по излагаемому вопросу, и я его выскажу, даже рискуя навлечь чье-то недовольство. И чем бы это ни грозило мне лично. Так вот, чтобы с самого начала расставить все точки над "i" скажу, что по моему мнению самым лучшим вариантом было бы безусловное запрещение к использованию всех технологий этого круга. Это обозначает закрытие всех ведущихся тем исследования. Консервацию производства и постройки новых производственных комплексов. Имеющиеся комплекты оборудования необходимо разукомплектовать и рассредоточить по непрофильным производствам. Рабочие группы, а особенно - исследователей и разработчиков, следует расформировать и рассредоточить причастных по одному. Всех - под подписку о неразглашении, некоторых - под негласный надзор Комитета. - Он развел руками. - Вот, собственно, и все.
А кто-то из присутствующих здесь престарелых вершителей вполголоса спросил, ни к кому не обращаясь конкретно:
- Слушайте, что он говорит-то? Что несет? Может, мне кто-нибудь объяснит, что это значит?
- Вы что, - следом же высказались с другого места, уже вполне вслух и басом, - з-загадки пришли загадывать?! Цирк тут, понимаешь, устроил!
А Инквизитор, на тонкогубом лице которого стыло особенно-холодное выражение, обозначавшее крайнюю степень гнева, опасного, как ярость очень крупной, опытной и страшно ядовитой змеи, ровным, ледяным тоном осведомился:
- Вы не могли бы как-то… обосновать столь категоричные выводы? Уж будьте так любезны.
- Да он что, - взревел, наливаясь дурной кровью, Маршал, - совсем е…