Чувство, побудившее меня сделать это, было несоизмеримо глубже простого телесного желания, объятия такого рода вызваны желанием прижать к себе как можно ближе кого-то очень-очень ценного и близкого. Близкого настолько, чтобы, не задумываясь, слиться, открыв перед ним свои мысли и распахнув своё сердце.
Руки Катарины, в свою очередь, сомкнулись вокруг моего торса, так плотно, что, казалось, нет на свете силы, способной их разомкнуть. Не знаю, сколько длилось это неожиданное объятие, несколько секунд, а может быть, и минут, но за всю свою веселую жизнь я не испытывал столько счастья, как за этот короткий миг.
Когда мы выпустили друг друга, моё сердце колотилось так, будто я уходил от погони, а глаза Катарины были влажными.
- А неплохо бы чего-нибудь перекусить, как считаешь?
- Очень даже неплохо, - девушка улыбнулась, как улыбается ребенок, которого пригласили в парк аттракционов.
На то, чтобы принять душ и одеться, у нас с Катариной ушло не больше тридцати минут, хотя никаких причин для спешки не было. Странная все-таки штука - привычка. Моя спутница натянула ту же самую темно-синюю рубашку и военную куртку, что и вчера, а я - своё любимое кожаное пальто с изображением орла на спине и индейской бахромой.
Я ткнул пальцем в эмблему вооруженных сил альянса на рукаве Катарины.
- Это что, традиция повстанцев такая - носить вражескую форму? Или маскировка?
- Маскировка - не маскировка, но в форме альянса, и правда, патрули останавливают гораздо реже, а вообще, это трофей, снятый с убитого офицера. Зима тогда была холодная…
- Молодчина. Расскажешь потом эту занимательную историю.
- Расскажу, - отозвалась Катарина, и мы направились к выходу. Позавтракав в той же самой "Маме Клоринде" и расплатившись, мы выложили из карманов все оставшиеся финансовые ресурсы, чтобы подсчитать остаток наших общих средств. Денег у нас оставалось около двухсот долларов, которые при желании можно было растянуть на семь-восемь дней, но бережливость никогда не была моей сильной стороной, поэтому мы решили заглянуть в карманы горожан с помощью таланта Катарины.
Трудно было придумать место, подходящее для карманной кражи лучше, чем очередь в театральные кассы. Катарина аккуратно протискивалась между незадачливыми театралами, а я прикрывал её сзади от случайных взглядов. Избавив нескольких господ от тяжкого груза наличности, мы решили закончить наш рабочий день и немного отдохнуть.
- Ну что, маленькая разбойница, куда пойдем? - я игриво толкнул Катарину в плечо.
- Не знаю даже… - Моя подельница снова засмущалась, как бывало всегда, когда я начинал хвалить её либо спрашивал о чем-то таком, что, по её мнению, решать должна была не она.
- Давай-давай, решай! Куда скажешь, туда и пойдем, - не унимался я, с любопытством наблюдая, как её щеки розовеют ещё сильнее. - Перестань ты уже стесняться, маленькая, решай! Можем в тот же самый театр пойти, где мы с тобой сегодня зарплату получили, или, скажем… в кино?
- В кино, в кино! - радостно подхватила Катарина и указала на виднеющееся здание кинотеатра. - Я в таком большом не была ни разу.
- Ну, вот мы сегодня это и исправим!
- Только… я не знаю, какой фильм выбирать… - девушка закусила губу.
- Ладно, ладно сам выберу, - поспешил я успокоить подельницу. - Какая ты, однако, стеснительная. И это исправлять будем.
- Ладно, - с облегчением вздохнула Катарина, и мы рассмеялась от осознания нелепости этого разговора.
На афише кинотеатра было всего три фильма: ужасы, комедия и что-то про войну. Поразмыслив, я сделал выбор в пользу ужасов, и, взяв по большому стакану газировки, мы пошли искать свои места.
Вопреки моим ожиданиям, ничего по-настоящему пугающего мы не увидели, более того, некоторые моменты показались нам откровенно нелепыми. Например, во время одной из сцен, когда главная героиня, напуганная каким-то маньяком, с дикими воплями носится по коридору старого особняка, Катарина наклонилась к моему уху и прошептала: - Как ты думаешь, почему она так орет? Почему бы ей не взять ружье, которое висит на стене в зале, и не пристрелить этого типа?
- Наверное, потому, что она просто слабая испуганная женщина, а будь там такая крутая детка, как ты, это был бы не ужас, а боевик, - пошутил я и прижал девушку к себе. Катарина улыбнулась и положила голову на моё плечо. Через несколько минут по её дыханию я понял, что она спит.
- Надо было идти на комедию, - усмехнулся я, когда мы вышли на улицу. - Ну, хорошо хоть выспалась.
- Здорово выспалась, это точно, - засмеялась Катарина. - Ну, фильм все равно какой-то…
И я не мог не согласиться со своей прекрасной подельницей. Фильм действительно был так себе, и будь мы с Катариной режиссерами, то наверняка сняли бы картину поинтереснее и уж точно пострашнее, по крайней мере, нам так казалось.
К вечеру у меня опять разболелся бок. Первое время я старался не подавать виду, но от внимательных глаз Катарины трудно было что-то скрыть. Будь на её месте другая девушка, я ограничился бы короткими исчерпывающими ответами и постарался бы сменить тему разговора, но эту девушку явно заботил вопрос моего самочувствия, может быть, даже больше, чем он заботил меня самого. А разве можно проигнорировать вопросы того, кто, затаив дыхание, ждет на них ответа? Разве можно попросту отмахнуться от небезразличного взгляда, направленного в самую душу?
Катарина просунула руку под одежду и прижала её к больному месту: - Здесь?
- Да именно здесь. - Прикосновение теплой ладони было приятно и как будто уменьшало боль. - Не убирай руку, - замучено улыбнулся я.
- Не буду, - прошептала Катарина и принялась осторожно водить ею по кругу. - К врачу бы тебе надо, там, правда, только по документам. У тебя как с документами?
- В том-то и дело, моя хорошая, что плохо. Паспорт-то у меня есть, но вот написано в нем - Марко Кадич. Такой документ в регистратуре оставить - это даже не прокол, а анекдот. Через десять минут половина жандармерии сбежится.
- Да… - задумчиво протянула девушка. - А я, к сожалению, не доктор и ничего в этом не понимаю. Хотя… можно помолиться вместе.
Я отмахнулся: - Стоит ли беспокоить Бога по таким пустякам? Просить корку вчерашнего хлеба у того, кто предлагает тебе весь мир, - это даже не глупость, это неуважение.
- И то правда… ну… а если я попрошу Бога о твоём исцелении, ты не будешь против? Это уже не будет неуважением. Ведь когда человек тебе дорог, то ты не только от смерти, но и даже от занозы его избавить стараешься. Так ведь?
- Так, моя хорошая, так. Я не против. Спасибо тебе.
- Пока не за что, - улыбнулась Катарина.
Боль отступила, и мне даже показалось, что бок больше не побеспокоит меня сегодня, но я ошибся. Стоило мне пройти полсотни метров, как рана снова дала о себе знать. Ощущение было такое, словно мне засадили в бок кусок зазубренного раскаленного железа.
- Поехали домой, - сказала Катарина. Спорить у меня не было ни сил, ни желания.
- Лови такси.
Приехав домой, я устроился на диване перед телевизором и решил, что не буду никуда выходить, по крайней мере, пару дней.
- Так значит, ты религиозна? - скорее констатировал факт, нежели спросил я. - Здорово… И надо полагать, православная…
- Ну да… православная. Потому и ангелов на плечах наколола. Наш местный священник не слишком это дело одобрял, но если уж набила, говорит, следи теперь, чтоб не оскверняли святыни блудливым прикосновением. Вот за четыре года никто и не трогал.
- За целых четыре года ты, значит, не была ни с кем? - я был в полном восторге от этой девушки. В наше время несколько месяцев воздержания считается большим сроком, а тут, четыре года!
- Ну да, не была, - равнодушно пожала плечами Катарина. - Честно говоря, мне и не хочется совсем… не хотелось, по крайней мере.
Я заулыбался: - А моё прикосновение осквернит рисунки, как думаешь?
- Нет, - выпалила юная подельница и тут же снова уже более смущенно добавила: - Нет, не осквернит. Тебе можно.
- Спасибо, - я притянул Катарину к себе и положил голову на её плечо. Девушка обняла меня в ответ.
- Тебе можно, - повторила Катарина. Только я не была же ни с кем, не знаю почти ничего и оттого могу показаться грубой или суровой… но это не так. Вот… - Девушка явно не находила слов от смущения.
- Не смущайся, пожалуйста, - я посмотрел в темные глаза своей подельницы. - Вообще не смущайся со мной. Я тебя понимаю, и ты совсем не грубая и не суровая, ты именно такая, какой должна быть, и нравишься ты мне гораздо больше, чем все, кого я когда-либо встречал.
Катарина задыхалась от волнения.
- Хорошо. Не буду смущаться. Ты тоже лучше всех. - Девушка прижалась ко мне ещё крепче.
Глава 3
После того как я заснул, Катарина всю ночь молилась о моем исцелении, хоть я и считал, что в этом нет нужды. Уже под утро она пристроилась рядом и тихо засопела со счастливой улыбкой на смуглом лице. Так улыбается ребенок, который на сто процентов уверен, что все будет хорошо, просто потому, что иначе и быть не может.
Видимо, молитва маленькой разбойницы и правда была чудодейственной, потому как боль в раненом боку прошла и больше уже не возвращалась.
Многие достойные люди всю свою жизнь молят Господа о чем-то и не получают этого, а молитва воровки была услышана в ту же ночь. Поймите меня правильно, я не призываю вас грабить или воровать, но лишь хочу сказать, что порой преступники в своей горячей молитве и готовности отдать всего себя без остатка бывают ближе к Богу, нежели иные праведники.
Всегда, когда я думал об этом, мне в голову приходил стих из Евангелия от Матфея - "грешники и мытари вперёд вас идут в Царство Небесное". Дай-то Бог…
Проснувшись, первое, что я увидел, были глаза Катарины, большие, черные и глубокие. Девушка просто лежала рядом и, подперев голову ладонью, смотрела, как я сплю, внимательно, как художник, который собирается запечатлеть в памяти лицо человека, с тем, чтобы отобразить его потом на своем холсте.
- Доброе утро, маленькая. Что ты так смотришь, или я кричал во сне? - спросил я, зевая и потягиваясь.
- Доброе утро… Марко, - первый раз за время нашего знакомства Катарина назвала меня по имени. - Кричать не кричал, бормотал что-то и как-то будто испугано.
- Расскажи, что снилось? Ну расскажи… а? - положив голову мне на грудь, допытывалась девушка.
Я поморщился будто от зубной боли.
- Мерзкий сон один. С самого детства снится. Будто смотрю я из окна и вижу, как какой-то азиат маленькую девочку насилует, ну я кричу ему, мол, "Что ж ты, падла, делаешь, сейчас спущусь и на части порву", а он оборачивается с такой улыбочкой сумасшедшей и говорит: "Спускайся, малыш, спускайся", - и тут я осознаю, что я сам ещё ребенок, мне лет десять, не больше. Мне становится так страшно, что начинают дрожать ноги. Я бросаюсь искать какое-нибудь оружие, но не нахожу ничего, способного остановить его. Это существо - не человек, демон, и он уже стоит передо мной, готовясь броситься. Я начинаю читать молитву, и он отступает, но как только язык мой запинается или мысли путаются, он снова нападает. Вот так мы воюем друг с другом, враг рода человеческого и маленький испуганный ребенок. А потом я просыпаюсь, и мне становится стыдно за то, что я его испугался. Ужасно стыдно.
- Да такая встреча кого угодно испугает, чего тут стыдиться… Главное, что не сдался без боя и за девчонку вступиться попытался. Попытаться - это уже немало…
- Каждый попытался бы…
- Не каждый. Когда меня насиловали, никто не попытался. Просто проходили мимо, а кое-кто даже смеялся.
- Кто тебя так? Разбойники?
- В том-то и дело, что не разбойники, а те, кто должен за порядком следить, - грустно улыбнулась Катарина.
- Вот же скоты! - я вскочил с кровати и, не в силах сдержать гнева, принялся ходить по комнате. - И сильно они тебя?
- Сильно. Руку сломали, ребра, нос. Потом штыком туда… - Катарина показала себе между ног.
Я буквально выл от бессильной ярости, окажись я сейчас там, и десяток автоматчиков не смогли бы меня остановить. Схватив тумбочку, первое, что попалось под руку, я швырнул её в стену.
Катарина не стала ничего говорить, просто подбежала ко мне и, обняв за шею, принялась успокаивать.
- Тише, Марко, тише… Ну что ты, а? Это давно было ведь. Видишь, со мной все в порядке. Пожалуйста… Успокойся, не переживай так.
Прошло минут пять, прежде чем я смог взять себя в руки.
- Покажи! - скорее потребовал, чем попросил я. Девушка не стала возражать и, спустив трусы, показала мне то, что четыре года не видел никто, кроме самой Катарины. Влагалище девушки было испещрено давно зажившими толстыми шрамами, какие остаются от рваных ран. Бедная девочка, кем же надо быть, чтобы сотворить такое? Я помог своей подруге одеться и, взяв на руки, отнес на кровать.
- Ужасно, правда? - прошептала Катарина, потупив взгляд в пол.
- Ничего такого, маленькая. Главное, что всё зажило. А со шрамами ты или без шрамов, какая разница? Всё равно самая красивая, - произнес я, и видит Бог, это была чистая правда.
Глава 4
Когда тебя разыскивает вся жандармерия Славии и ты не можешь вспомнить, как это - спать без одежды, когда каждый прожитый день стоит десяти и по утрам тебя будит не чашка кофе, а кипящий в крови адреналин, то рано или поздно захочется послать всех и всё как можно дальше и просто отдохнуть в тихом спокойном местечке. Спать до двенадцати, ходить среди толпы людей, не оглядываясь, и просто ничего не делать. Но вот ведь в чем штука, пройдет день, неделя, месяц, и тебе станет до смерти скучно. Тишина, которой раньше так не хватало, будет столь оглушительной, что захочется закрыть уши ладонями и бежать, бежать, бежать… туда, где даже ночью не гаснет свет и ни на мгновение не смолкает звук. Бежать туда, где ты должен быть просто потому, что это твоё место.
Прошла всего лишь неделя в Ринермо, а я уже начал скучать без крупных дел. Ещё один-два дня и снова закрутится и понесется лихая разбойничья жизнь, но перед тем, как с головой прыгнуть в родную прорубь, я должен был поговорить с Катариной. Одно дело - зарабатывать на жизнь, подрезая карманы, совсем другое - грабить людей с оружием в руках, грабить без маски, представляясь своим именем. Каждый из членов моей бывшей команды был почти знаменитостью, поэтому, прежде чем вписать Катарину в этот "клуб", я должен был убедиться, что она понимает, на что идет, и что самое важное - действительно хочет этого.
Я попытался собраться с мыслями и решить, как начать этот разговор, но почему-то ничего не приходило в голову. Мне вспомнились строки из хагакурэ: древние учат, что человек должен принимать решение в течение семи вдохов и выдохов. Но для этого нужно быть настойчивым и готовым сокрушить все на своем пути.
Когда я выдохнул в седьмой раз, в моей голове по-прежнему не было ни одной мысли, но меня это больше не заботило. Я просто подошел к лежавшей на кровати Катарине и сел рядом. Моя подруга внимательно смотрела на меня своими черными, как ночь, глазами.
- Послушай, моя маленькая, - главное было начать, а уж дальше слова понесутся, как выпущенные на свободу голуби.
- Слушаю, дорогой, - огромный знак вопроса буквально повис в воздухе.
- Завтра мой отпуск закончится, и я снова вернусь к своему ремеслу. Катарина вся превратилась в слух, по-прежнему не понимая, к чему я клоню.
- Ты должна решить, хочешь ли ты участвовать в этом или нет. В любом случае я тебя пойму.
Девушка выдохнула с облегчением, как выдыхают люди, которые, приоткрыв дверь неизвестности, видят за ней хорошо знакомую комнату.
- Конечно, я с тобой, я тебе ведь ещё в первый день сказала. Я своих слов не меняю или… может, надоела тебе? - Улыбнувшись, Катарина толкнула меня в плечо.
- Ты удивительная девушка, как ты можешь надоесть? А главное - ты меня понимаешь. Одна во всем мире. Просто я хотел убедиться, что ты до конца осознаёшь, что будет представлять собой наша жизнь, и не ждёшь от меня того, чего я никогда не смогу тебе дать… Меня могут поймать, а если поймают, то, кроме высшей меры, мне ничего не светит. Меня могут убить в любой день, как через пару лет, так и завтра. Я не могу тебе предложить такие нужные всем людям вещи, как покой, дом, дети, старость. Всё, что я тебе подарю, - это моё сердце, всё, без остатка. Вот такая паршивая сделка, моя маленькая. Потому и спрашиваю.
На губах Катарины играла понимающая улыбка, а по щекам текли слёзы.
- То, что ты можешь предложить, стоит для меня больше, чем всё золото мира. Мне не нужно ни дома, ни детей, ни покоя, ни долгой жизни. Я с тобой до самого конца, когда бы он ни наступил, и как ты сам любишь говорить, даже после него.
Никогда ещё я не видел в глазах девушки такой силы и уверенности.
- Что ж, со мной - так со мной. Закончим этот разговор.
Я крепко обнял Катарину и сам расплакался, как девчонка.