"Мама моя - женщина, - в голове пронеслась паническая мысль, - и как я на эту хрень подписался, чтоб без оружия в степь к волкам выйти? Не представляю. Блин. Дундук. Наверное, пока еще не поздно, надо поворачивать обратно и искать Лоскута с его воспитанниками".
Только я решил так поступить, как снова поднялся ветерок, который окатил меня холодом, как мне показалось, очень недобрым таким холодком. И следом, совсем рядом, метрах в ста, второй раз за эту ночь я услышал протяжный и тоскливый волчий вой. Присмотрелся и заметил тень, которая скользнула впереди меня. Оглядываюсь, еще три тени. И все это на фоне луны и шороха травы. Жуть! Моргнув глазами, снова смотрю в темноту и вижу двойные световые точки. Это взгляды волков, и вокруг меня, их никак не меньше пары десятков. Их серые тела это ночные тени, а глаза, предвестники больших неприятностей, которые меня ожидают.
Страшно? Очень, прямо таки до дрожи в коленках. И что самое гадкое в этой ситуации, это не то, что я вижу опасность, а то, что начинаю чувствовать внутреннее состояние зверей. Надо сказать, это такая гамма, что есть чего страшиться. Гложущий внутренности голод, жажда горячей человеческой крови, солоноватый привкус которой стая уже знала, и желание броситься на безоружного человека, по дурости своей, без огненных стрел и стальных клыков, зашедшего на их территорию. Плюс ко всему, на это накладываются мои внутренние чувства, предчувствие чего-то, не то, чтобы ужасного и злого, а непонятного, и оттого, еще более пугающего. Это, как если бы человек застыл над пропастью, и балансирует на самом ее краешке, еще чуть, малейший сквозняк или даже намек на него, и полетишь вниз.
Первое мое желание, разумеется, бежать. Но разум говорил, что это будет провокацией для зверей, и как только я проявлю слабость, они бросятся на меня, и разорвут в клочья. И вот, во мне две ипостаси, которые борются за обладание телом.
Беги! - Кричит душа.
Стой! - Приказывает разум.
Победил приказ разума. Я остался на месте, не бросился в бега и постарался успокоиться. Это у меня получилось лишь отчасти. Нервная дрожь во всем теле никуда не делась, но я смог размышлять более здраво. Имею ли я возможность спастись? Да. Шанс имеется. Я стою на берегу реки. И в случае реальной опасности, могу броситься к невысокому обрыву, по правую руку от меня. Двадцать-тридцать метров. Прыжок. Скатиться вниз и уходить по воде. Скорее всего, волки за мной не полезут. Решено. Если положение мое ухудшится, то именно так я и постараюсь выбраться из этой, казалось бы, безвыходной ситуации.
Итак, я стою и стараюсь не делать резких движений. Чувства зверей по-прежнему ощущаю. Они ждут, что я побегу, и готовы наброситься на меня, но почему-то я остаюсь на месте, и звери не понимают в чем дело. Медленно и неторопливо волки сближаются со мной, тени все ближе, а шорохи все громче. И мой нос уже вполне отчетливо улавливает резкие запахи сырой шерсти, застарелой крови оставшейся на шкуре, и мяса, перегнивающего на клыках волков. Еще секунда-другая, и я попробую сбежать. Но вновь доносится громкий рык вожака. Волки замирают на месте, а затем немного пятятся от меня.
Продолжаю ждать дальнейшего развития событий и вижу, как ко мне приближается сам вожак стаи, огромное для степного волка существо, по росту выше моего пояса, а по весу, если я правильно определил в лунном свете, около восьмидесяти килограмм. Матерый волчара останавливается от меня метра за четыре, скалит свои мощные клыки и два его глаза-огонька, то желтые, то красные, в зависимости оттого, под каким углом смотреть, следят за мной не отрываясь.
Резкий прыжок. Зверь бесшумно отрывается от земли, и мгновенно оказывается передо мной.
"Вот и все, пришел твой конец, Никифор", - думаю я.
Однако зверь не причиняет мне никакого вреда. Останавливается возле моих ног, ловит мой взгляд, и когда я всматриваюсь в его глаза, то невольно теряю над собой контроль, чувствую слабость в ногах и опускаюсь сначала на колени, а затем, просто ложусь на траву. В этот миг, мне на все плевать, я ничего не хочу и ни к чему не стремлюсь. Спокойствие, более похожее на полную апатию, обволакивает меня, и волк продолжает держать мой взгляд. Веки слипаются и закрываются, но связь между мной и зверем не прерывается, и я понимаю, что упустил время, теперь мне не сбежать, и при этом, кляну себя за глупость и нерешительность. Вожак стаи, видимо, почуял это, его эмоции, на долю секунды соприкасаются с моими, и приходит знание о том, что все будет хорошо.
Затем, я проваливаюсь в глубокий спокойный сон. Ничто меня не волнует, и я вижу сны, не один, два или даже три, а тысячи снов, о самых разных временах, совершенно неизвестных мне людях, и об их поступках. Мне хорошо и интересно, и это гораздо сильней и интересней любого кинофильма. Один сюжет сменяется другим, и я с нетерпением жду следующего. Приходят какие-то знания, которые тут же забываются, я вижу прекрасных женщин, в которых влюбляюсь и готов искать их хоть на краю света, но следом волной накатываются чуждые мне проблемы, разум отвлекается и забывает о любви. Я вижу войны. Степь. Горы. Леса. Северные моря. Кони и верблюды. Драккары и галеры. Слоны и боевые машины, от баллист и катапульт, до таранов и скорпионов. Луки и арбалеты. Предательство и верность. Храбрость и трусость. Все смешивается в единый коктейль из десятков тысяч ингредиентов, и я, подобно наркоману, впитываю его в себя и хочу еще и еще.
И опять иллюзии, сон, настолько реальный и красочный, что он кажется явью. Мозг анализирует то, что видит, адаптирует это под мое мировосприятие и обрабатывает информацию. Зря. Потому что все увиденное тут же и забывается. Черт! Как же так! Я хочу запомнить все, что проносится мимо, но не могу. Желаю удержать кусочки сюжетов, но подобно воде сквозь раскрытые пальцы, они утекают от меня. И остается мне только быть простым зрителем, смотреть и забывать, восторгаться поступками людей, переживать сильнейшие эмоции, и снова все забывать.
Наконец, я проснулся. Как-то резко и неожиданно. Только что, человек в древних доспехах, чем-то похожий на отца, спрыгивал с борта деревянной лодки, брел по воде, выбирался на каменистый берег и мечом рубился с воинами, напоминавших византийских пехотинцев. И вот, все это исчезает, и я открываю глаза. Ярко светит солнце, я лежу на толстой конской попоне, рядом весело потрескивает костер, а вокруг него полукругом сидят Лоскут и его боевики. Они очень серьезны, и на их лицах ни тени улыбки, но меня это как-то и не заботит. Тело очень сильно ломит, спина болит, ног не чую, зрение расфокусированно, а в голове легкий постоянный шум, который не дает ни на чем сосредоточиться.
Я посмотрел на полковника Лоскута и, еле шевеля губами, спросил:
- Троян, что со мной?
- Не разговаривай, - полковник накинул на меня еще одну пропахшую лошадиным потом попону, провел по моему лицу растопыренными пальцами и добавил: - Все потом. Спи!
Его слова прозвучали как приказ. Веки сразу же налились свинцом, и я снова провалился в сон, но на этот раз самый обычный, без всяких видений.
В следующий раз я проснулся уже глубокой ночью. Над головой темные облака, костер по-прежнему горит, и возле него только полковник, а Светлояра, Рерика и Ратая не видать. Лошадей наших тоже нет.
- Пить, - попросил я полковника.
Лоскут не промедлил, как ждал этой просьбы. Он встал от костра и незамедлительно дал мне напиться из своей изукрашенной хитрыми узорами деревянной баклажки. Жидкость в ней, оказалась настоем из терпких, но приятных трав. Она освежила горло и голову, и после того, как Лоскут отошел к костру, я сел и, прислушавшись к своим внутренним ощущениям, понял, что чувствую себя вполне неплохо. Спина не болит, с головой порядок, ноги на месте, а глаза видят все очень четко и ясно, может быть даже лучше, чем раньше.
- Что со мной? - повторил я свой вопрос к полковнику.
- Все в порядке, Никифор. Просто ты немного перенапрягся, - ответил Лоскут.
- А волк где?
- А был ли волк? - усмехнулся мой собеседник.
В голове пронеслось множество мыслей, которые выстроились в четкую логическую цепь и, усмехнувшись в ответ, я сказал:
- Понятно. А был ли мальчик?
Разумеется, произведение Максима Горького "Клим Самгин" химородник Троян никогда не читал, но суть моих слов он уловил сразу же и согласно кивнул:
- Да, то, что с тобой произошло, это игра твоего воображения. Я тебя опоил, и ты все время находился здесь, лежал на попоне и бродил в своих мирах.
- И стоило ради этого ехать куда-то из Черкасска?
- Стоило, Никифор. Здесь место особое. И только в таких местах можно увидеть то, что необходимо, а не бред из цветных картинок. Нужно быть готовым к принятию соответствующей информации, и в дороге мы тебя готовили. Ты сильно устал, кормили мы тебя плохо, и все время говорили с тобой на одну и ту же тему. Потом прибыли сюда, ты выпил взвар с особыми травами, и заснул.
- И долго я находился в этом сне?
- Пять дней ты гулял сам по себе и видел то, что многие люди называют вещими снами.
- Вещие, возможно. Вот только волк и его стая, они были так реальны.
- Так и должно быть.
- Ну, а картинки из жизни неизвестных мне людей в моей голове, откуда они взялись?
- Это память крови, Никифор. Ты видел, чувствовал и переживал то же самое, что и твои далекие предки. Кусочки их жизней складывались в осмысленные картины, ты наблюдал за ними и, невольно, усваивал толику их умений и навыков.
- И что дальше будет?
Полковник поворошил угли в костре и в глубокой задумчивости сказал:
- Учить тебя стану, хотя вряд ли ты от меня что-то новое узнаешь.
- Почему?
- Ты Никифор силен оказался. Пять дней с предками был, а столько времени с ними провести, мало кто смог. Взять хотя бы меня как пример, так я только тридцать часов спал, а воспитанники мои, те по трое суток выдержали. В общем, чем дольше ты в первый раз спишь, тем больше полезных знаний и навыков получаешь, и я искренне рад, что не ошибся в тебе.
- А что, подобные сны могут повторяться?
- Не только могут, но и сами будут входить в твои самые обычные сны, помимо твоей воли. Теперь предки всегда с тобой, а ты с ними. Меж вами неразрывная связь на всю твою жизнь. Ты помнишь о них и живешь по совести, а они помогают тебе, и делятся своими знаниями.
- Троян, а ведь, я мог и не проснуться.
- Мог, но это редкость. Мы видели кто ты, но не знали, на что ты можешь быть способен, и если бы старая кровь в тебе не гуляла, то ты просто вздремнул пару часиков, а затем проснулся, ничего не увидев, и не поняв. После этого, пошел бы в степь, поискал придуманную нами волчью стаю, разумеется, не нашел ее и вернулся обратно.
На этом, разговор угас. Окончательно проснувшийся организм почуял запахи еды, которая хранилась в переметных сумках. Желудок требовательно заурчал, и потребовал еды. Отказать ему не было никаких сил и возможности, и вскоре я налег на копченую колбасу, сало и хлеб. Взвары, которыми меня подпаивали, чтобы я во время сна с голода не помер, вещь, конечно, хорошая, но калорий в напитках немного, а я человек молодой и мне требуется полноценное питание.
Пока подкреплялся, вернулись боевики Лоскута, которые прогуливали лошадей и объезжали дозором степь. Все было спокойно, ни ногайцев, ни закубанцев, ни наших казаков рядом не наблюдалось. Насытившись, я снова лег спать, вновь накатила усталость, а ранним утром я получил свое второе имя, истинное. Что-то, чему я не нашел объяснения, заставило меня проснуться еще до восхода солнца. Все мои попутчики еще спали, или, что, скорее всего, делали вид, что спят.
Я встал со своей попоны, скинул сапоги и босой пошел по жухлым и пожелтевшим осенним травам, которые были покрыты холодной росой. И так я шел от нашей стоянки до тех пор, пока солнце не показалось своим краешком над горизонтом.
- Гой! - подняв вверх руки и вскинув раскрытые ладони к небу, прокричал я. - Здравствуй мир! Меня зовут Лют!
Молнии в небе не засверкали, и никаких знамений не наблюдалось. Самое обычное осеннее утро. Но я знал, что природа-мать, неотъемлемой частью которой являются все люди и живые существа на планете, услышала меня, и слова мои не просто так пронеслись в воздухе и исчезли, а навсегда остались в ее памяти.
Вернувшись к стоянке, а это случилось через час после восхода солнца, я застал сборы. Боевики и Лоскут паковали вещи и седлали коней. Цель поездки была достигнута, я стал иным человеком. Больше нас в этом месте ничего не держало, и мы отправились обратно в Черкасск, где меня ждала учеба и еще более интенсивные тренировки в военном деле, чем прежде.
Россия. Тамбовские леса. 05.01.1707.
Тихо падал снег, всхрапывали лошади и по свежему снегу скрипели полозья саней, вот и весь шум, который нарушал окрестную лесную тишину.
После встречи с посланцем полковника Лоскута, бывший стрелецкий сотник Федор Кобылин развил кипучую деятельность, собрал и подбил на бегство в вольные земли почти семь тысяч человек, но и этим он не ограничился. Через племянника Михаила, бывший стрелец собрал две сотни самых задиристых мужиков и парней, и на их основе попытался сколотить свое маленькое войско. Конечно, вояки из лесовиков были никакие, но они видели то, что должны защищать - вереницы саней с их близкими, а потому, были готовы за них жизни свои положить.
Тамбовские старообрядцы, собравшись всеми общинами, решили уходить на Дон, где нет гонений на их веру, и где много таких же, как и они людей, не пожелавших принять церковной реформы. Сопровождали этих переселенцев конные казаки из армии Андрея Мечетина и вооруженные чем придется, молодые парни из своих.
Основные силы Пятой армии находились за шестьдесят километров от места сбора старообрядцев, а потому, на их сопровождение отправился только сам Андрей Мечетин с тремя сотнями казаков на наиболее крепких лошадях и сотней саней, захваченных в дворянских гнездах. Встретились казаки с беглецами, где и договаривались, в районе Глуховского леса, собрались за сутки, сформировали обоз и направились в обратный путь, на соединение с армией.
- Атаман, - донеслось до Андрея едущего в головном дозоре.
Он обернулся и увидел, как к нему, сломя голову и, обкидывая сидящих в санях людей, комками снега из-под копыт, мчится молодой казак из прикрывающей тылы обоза сотни. Казак подлетел вплотную и, нагнувшись к нему, на одном дыхании выпалил:
- Дворянская конница за нами, сотен шесть, а то и более. Скоро нагонят.
- Скажи сотнику Ивану, что на месте стоять будем. Кондрат перед походом давал наказ уберечь людей, так что пока обоз уходит будем биться с боярами. С нами боги!
Сам не заметив, что не помянул имени Христа, сказал Андрей, бывший настоящим язычником и последователем древней традиции, а на людях, как и все, считавшийся православным.
Посыльный, покосившись на него, умчался обратно в свою сотню, а Мечетин, развернув две сотни из головы обоза направился в тыл. Встревоженные лица беглых провожали их с каждых саней. Отцы семейств хмурились, понимая, что грядет что-то неладное, детишки с любопытством зыркали высунув из-под рогожки головы, женщины смотрели с надеждой, и только Федор Кобылин окликнул Мечетина:
- Что случилось, Андрей?
Походный атаман Пятой армии, подобно посыльному, наклонил к нему голову и тихо прошептал, чтобы не слышали другие беженцы:
- Бояре нас нагоняют. Поспешайте, а мы их задержим на сколько сможем. Не боись, сотник, мы не отступим. Если вас сейчас бросим, то не будет нам потом веры от людей русских, а доверие - это для нас все.
Кобылин понимающе кивнул и сказал:
- Сотня моих парней, у кого оружие получше, с вами останется.
- Не надо, - Мечетин отрицательно махнул головой. - Только парней погубишь. Уходите.
- Тогда удачи тебе, казак.
Пензенский боярин Спиридон Тимофеевич Черкасский, не был близким родственником тем самым знаменитым и влиятельным московским боярам. Так, захудалая ветка древнего рода. Однако амбиции он имел немалые, и истово верил в свою счастливую судьбу, которая однажды даст ему шанс, а он его не упустит и воспользуется им полностью. И вот, его час настал. Месяц назад пришел указ собирать ополчение против изменщиков-казаков, продавших Святую Русь туркам-басурманам, а также безбожным еретикам шведам и ляхам. Боярин проявил рвение, был замечен царскими воеводами, и теперь, он во главе тысячного отряда из дворян и их боевых холопов, нагоняет бунтовщиков и беглых староверов.
Позавчера, дворянское ополчение остановились на постой в большой деревне Рябиново, где бояре были хорошо приняты в усадьбе местного помещика. Попировали все на славу. И когда пришло время расходиться, Спиридона Тимофеевича задержал на разговор хозяин окрестных владений Крумзин.
Оказывается, Крумзин, этот пройдоха-помещик, уже многие годы скрывал в своих лесах староверов, никак не желавших принять церковные реформы патриарха Никона. Точнее, за определенную мзду не замечал. Черкасский сам был рачительным хозяином, и хорошо понимал все выгоды подобных дел. Пусть беглецы и не работают на тебя непосредственно, но делиться обязаны, да и все поставки товаров из города, только через помещика идут, а это наценка. Тем более, что ни в каких документах староверы не прописаны, а значит платить за них налоги и подати не надо. Так вот, помещик пожалился, что недавно, все раскольники, собравшись табором, направились в сторону Глуховского леса, откуда собирались вместе с казаками идти обозом на Дон. Выгод от них больше не предвиделось, а наказать очень хотелось, вот Крумзин и решил помочь дворянскому ополчению.
Смекнув, что к чему, и уже видя себя в мечтах, награждаемым при царском дворе за разгром бунтовщиков и поимку беглых, следующим же утром Черкасский направил все свое войско к Глуховскому лесу. Он опоздал, и не успел перехватить староверов до отправки обозов, но сегодня Спиридон Тимофеевич их точно догонит и полностью разгромит. В том, что все будет именно так, боярин ничуть не сомневался. Войско у него лучше, людей больше, да и в бегстве казаков перед мощью поместного войска, он был уверен. Вот если бы против него были низовые, реестровые или атаманские сотни, тогда, да, надо было действовать с опаской, но по донесения тамбовского воеводы, здесь была одна голь из самых бедных. Как считал боярин, таких противников бояться не стоило.
В чем боярин был прав, так это в том, что с вооружением у казаков было не очень. Хоть и поимели они кое-что после уничтожения дворянского ополчения под Новохоперском, но это только капля в море. И, кроме того, имея ружья и пистоли, ими еще надо было научиться владеть, а это дело не одного дня. Зато злости у каждого казака на десятерых хватало, и сдаваться в плен на милость боярскую, никто не собирался.
Задержать царевых бояр и их холопов, решили прямо на дороге, подобрав неплохое для обороны место. Петляя по большой поляне, которую неизвестный работящий огнищанин выкорчевал, и по осени частично очистил, дорога опять упиралась в лес. Вот здесь, на опушке, спешившись и вытянув из-под снега на дорожную колею не прогоревшие бревна, пни и крупные сучья, казаки принялись заряжать свои ружья. Слева овраг, справа лес, можно было продержаться пару часов и дать санному обозу со староверами возможность отойти подальше. Какой никакой, а шанс на спасение.
- Вон они! - выкрикнул один из казаков.