- Вы мужики на Дону. Веру православную здесь привечают, но она не одна, и здесь каждый может верить в то, что пожелает, лишь бы не в Сатану. Так что, я сделаю поправку на то, что вы не казаки, и потому идите с миром, не доставайте неизвестного вам человека и будет вам счастье. Отпускаю вас.
- Да, ты кто таков, ублюдский сын, что нам одолжение делаешь. Я тебя сучонок, сейчас в кровавое месиво превращу.
"Левый", видимо, самый храбрый, прокричал это и, засучив рукава цветастой рубахи, выступил вперед. Вокруг нас образовался небольшой круг. Праздничные крестьяне, мужики и женщины вперемешку, застыли на месте, и молодой девичий голос подбодрил мужика словами:
- Тимошенька, бей еретика-безбожника! Смертным боем его лупцуй!
Следом девку поддерживают мужики:
- Кромсай!
- Бей! Не жалей!
"Бей, значит, - подумал я. - Совсем озверели крестьяне. Вчера только рабами были, а тут, нате вам, оперились, воздух свободы опьянил, да так, что молодого казака ублюдком называют и прямо перед войсковой избой в драку кидаются. Ну, вы сами напросились! Хотите драку, а будет вам урок, смертельный!"
Мой противник замахивается богатырским ударом, а я делаю шаг вперед, и крепко сжатыми костяшками пальцев, бью неизвестного мне Тимоху в горло. Удар не сдерживаю, по всем понятиям я прав, и убить того, кто бросается словами, имею полное право. Слышен хруст горловых хрящей и мужик, хрипя и плюясь кровью, падает назад, на стоящих за его спиной людей, некоторые из которых валятся на брусчатку. На миг площадь накрывает тишина. Этим было необходимо воспользоваться и, рванув из ножен шашку, я повел клинком вокруг себя. Несколько человек охнуло и отскочило, а я разозлился и высказал этим людишкам все, что думал:
- Вы что, быдлаки, совсем страх потеряли!? Думаете, что получили свободу, на себя сабли повесили, и теперь можете казацкие порядки не уважать? Хрен там! Не так вы все поняли, и доброту воспринимаете как слабость! Здесь за каждое свое слово и движение надо отвечать! Воля это не только свобода, при которой над вами не стоит надсмотрщик с плетью, но и уважение к другим народам и религиям! Хотите жить как люди, живите, но соблюдайте законы Войска Донского!
Второй мужик, "правый", не выдержал, неловко достал из ножен тяжелый кавалерийский палаш и, подняв его над головой, словно топор-колун, кинулся на меня. Делает он это все неловко, сразу видно, что не воевал, а в тылу был занят, и для нашего общества, именно такие вот граждане, смерти не видевшие, опаснее всего. Так что церемониться и с этим не стал. Взмах шашки! Клинок, до кости рассекает противнику бедро, и потоки крови хлещут на майдан.
- Уби-ли-ли!
Над майданом разносятся истошные женские голоса. Толпа сдвигается в кольцо, и я готовлюсь к тому, чтобы рубить беспощадно всех и каждого, кто встанет на моем пути. Однако ко мне на помощь приходят два казака-лоскутовца, оба из сотни силовой разведки, которая охраняет Тайную Канцелярию. Наверное, казаки увидели, что народ в кучу собирается, пошли выяснить, что же, собственно происходит, а тут я, личность им хорошо известная.
- Тихо! - кричит один из лоскутовцев. - В чем дело?
Из людского моря появляется пожилой осанистый мужичок с солидным брюшком и большой рыжей бородой. Он указывает на меня пальцем и говорит:
- Вот он, бросился на наших мужиков. Тимоху голыми руками убил, а второго, Семениху, покалечил на всю жизнь.
- Это так?
Лоскутовец повернулся ко мне.
- Так, да не совсем. Этот, - кивок на убитого, - посмел меня ублюдским сыном назвать. А второй с саблей бросился, за что и получил сталью по бедру.
- Понятно. - Казак повернулся к толпе и сказал: - Забирайте своих неудачников, и пошли вон за ворота. Вам разрешили в Черкасске праздник провести, а вы тут безобразничаете. Ступайте и воздайте хвалу Господу, что этот хлопец всех ваших мужиков здесь не положил.
- Вы в сговоре! - Вскрикнул осанистый бородач. - Мы никуда не уйдем, а станем требовать разбирательства у войскового атамана.
- Ты уверен?
- Да, требую суда!
- Вообще-то, это дело Судебного приказа, но в данном случае, можно и войскового атамана побеспокоить. - Лоскутовец недобро ощерился и взмахнул рукой в сторону войсковой избы. - Пошли!
Толпа пересекла майдан, и мы с казаками вместе с ней. Я спокоен и деловит, шашку спрятал в ножны, и готов к скорому атаманскому суду. Вроде бы, поступил правильно, был в своем праве и наказал наглецов, но настроение испорчено.
Мы подходим к крыльцу войсковой избы. На него выносят большое резное кресло, и вскоре появляется отец. Он нетороплив и величав, выглядит как всегда хорошо и, осмотрев людское море, в которое, помимо крестьян, влились местные жители, спросил:
- В чем дело, люди добрые?
Снова появляется пожилой толстячок, представившийся старейшиной общины, к которой принадлежат покойный Тимоха и раненый Семениха, и дает свой расклад на все, что произошло на майдане. Кондрат его расспрашивает, пару раз ловит на неточностях, и получается следующая картина.
Люди на майдане все из одного поселения, километрах в тридцати от Черкасска, в прошлом беглецы из-под Пензы, веруют в Христа, но не просто так, а с какими-то своими хитрыми вариациями, православные сектанты, короче говоря. Сегодня у них внутриобщинный праздник, во время которого они поминают свою святую, умершую лет эдак сто назад, и не признанную Русской Православной Церковью. И ладно, отметили бы они этот праздник у себя в поселении, по-тихому. Но в связи с тем, что благосостояние общины в последние пару лет заметно улучшилось, и появились свободные денежные средства, общинники решили гулять серьезно. Они получили разрешение всем селом посетить столичный собор, и по окончании праздничного мероприятия, выходя из церкви, серьезно выпили. В итоге, мужики раздухарились и их потянуло на подвиги, а тут кто-то возьми и скажи, что вот он нехристь идет, который не уважает православный крест. Что дальше было, уже известно.
Старейшина удалился, вышел я, и рассказал о происходящем со своей точки зрения. Понятное дело, поверили мне, так что не вызывая дополнительных свидетелей, войсковой атаман огласил свое решение сразу. Виновна вся община. И за это она должна быть выдворена с территории Войска Донского, и не просто так, а на поселение в захваченный казачьими войсками Дербент, где не хватает русскоязычного населения.
Услышав это, мужички впали в ступор, а их бабы подняли такой вой, что мне даже по душе царапнуло. Да вот только решение уже было оглашено, и все что Кондрат захотел сделать, это дать общинникам возможность выбора. Он поднял над головой атаманскую булаву, дождался тишины и, посмотрев на старейшину общины, произнес:
- То, что ваши мужички меня ублюдком назвали, можно забыть, они за это ответили. Но неуважения к казаку, который из похода вернулся, простить не могу, и наказание не отменю. Впрочем, у вас имеется выбор.
- Какой?
Потерявший всю свою важность, старейшина общины подался к крыльцу.
- Можете не переселяться в Дербент, а вернуться в Россию.
Моментально наступившая тишина, тяжким грузом придавила людей, и старейшина, почесав голову, ответил:
- Лучше в Дербент.
- Я почему-то так и подумал. - Кондрат развернулся спиной к попавшим в нехорошую ситуацию крестьянам и, уходя в войсковую избу, окликнул меня: - Никифор, за мной.
Спустя пару минут мы сидели с отцом в его кабинете, и он, кивнув в сторону открытого окна, за которым шумели сгоняемые казаками конвойной атаманской сотни вынужденные переселенцы на Кавказ, сказал:
- Ничему их жизнь не учит.
- Это точно, - согласился я с отцом и задал вопрос: - А что это за наказание, переселение в Дербент? Раньше не было такого.
- Так раньше и Дербент был персидским городом, а теперь он наш и возвращать его Солтан-Хуссейну мы не собираемся. Вот и выходит, что надо там своих людей селить. А кого, если все беженцы из России на Дону осели, а новых взять негде?
- Я так подозреваю, что эти сектанты не первые, кто под такое наказание попал?
- Не первые. За две недели уже семьсот человек набрал. Кто-то за воровство влетел, кто-то на неуплате налогов попался, а иные за хулу на войсковое правительство наказание понесли.
- И что, всем выбор между Россией и Кавказом предлагаешь?
- Всем. И что характерно, ни один из бывших беглецов не желает под кнут помещика возвращаться. Ладно, что это мы все за колонистов говорим. Давай-ка, сын, выпьем с тобой чуток, и ты мне расскажешь о своем походе, а то слухов и докладов о нем много, а что на самом деле было, хочу от тебя узнать.
Войско Донское. Булавинск. 10-11.10.1710.
День начинался как обычно. Строители встали чуть свет, позавтракали и продолжили заливать фундамент основного крепостного здания - донжона, который должен был возвышаться на высоком взгорке рядом с переправой через Кагальник. Я посмотрел на эти движения, в который уже раз помянул недобрым словом свою самонадеянность, и кликнул односумов. Мы вооружились дробовиками, заседлали коней и умчались вверх по реке бить утку. Охота удалась на славу, и птицы настреляли много. Правда, за ней пришлось в холодную воду лезть, но в целом, развеялись. И когда в полдень, веселой гурьбой, мы выбрались на берег, перед возвращением в крепость обсушиться у костра, я спокойно и без нервов сосредоточился на мыслях о строительстве и вспомнил самого себя шесть недель назад.
Тогда, мне казалось, что все будет просто. Мы, то есть я и боевые товарищи, приедем на место. В хорошем месте раскидаем вешки, укажем строителям, что делать, и будем почивать на лаврах, отдыхать, и ни о чем особо не думать. Дурак я был, а все оттого, что слабо представлял себе, чего хочу и во что мне это обойдется, хотя по началу, все складывалось вполне нормально.
По старому Астраханскому шляху мы добрались к моему "феоду", как я, то ли в шутку, то ли всерьез, для себя и товарищей назвал данную мне под опеку и охрану землю. Затем, нашли высокий холм на правом берегу Кагальника и разметили большой квадрат. Все складно и ладно, но спустя сутки появились строители и их бригадир, мой "мучитель", Серко Таганок, вольный зодчий с Украины, и началось. Какой замок я хочу? Сколько людей еще можно вызвать в помощь строителям? Почему стройматериалы запаздывают? Что будет стоять в центре крепости: донжон, кремль или детинец? А какой высоты будут стены? Стоит ли рыть ров? И так далее и тому подобное.
Сотни вопросов посыпались на меня, как из рога изобилия, и тогда я впервые осознал, во что встрял и взвыл от тоски. Было, кинулся в Поздеевку, где в окружении молодых потенциальных химородников и совершенно неизвестных мне седых дедов и бабулек отдыхал Лоскут, хотел у него совет получить. Но расслабившийся на отдыхе полковник, апатично взмахнул рукой, и посоветовал не суетиться, строить обычный деревянный острог с парой башен и хатами-мазанками, которые окружены высоким палисадом. Я напомнил ему, что хочу возвести крепость на века. А в ответ, еще один расслабленный взгляд и просьба не беспокоить старого больного человека всякой чепухой, с которой я могу справиться сам. Философ, блин! Кинул меня, на произвол судьбы, и теперь релакс ловит. Ну и ладно, сам свои проблемы решу.
В общем, вернулся я на строительство, продумал все вопросы Серко Таганка и начал их решать по мере поступления. Сначала вызвал бригадира и обговорил с ним план крепости и количество рабочих рук, которые ему требуются. И выяснилось, что до снега можно успеть построить только донжон, пятнадцатиметровое здание с двумя десятками комнат и залить фундамент крепостных стен. Для этого, помимо ста пятидесяти профессиональных каменщиков, потребуется не менее полутысячи подсобных рабочих и сотня рабочих лошадок.
Нормально, исходные данные имеются, пришла пора крутиться. Односумы разлетелись по окрестным поселениям, вербовать трудяг, а надо отметить, в конце лета и осенью это проблематично. А я поехал к Зерщикову, который засел в Богатом Ключе и, серьезно переговорив с нашим олигархом, утряс вопрос своевременного поступления стройматериалов, тем более что имелся кирпич с двух своих заводов. Ну, а после возвращения навестил своих соседей, атаманов Кагальницкого и Ракитинского городков, и командира пограничной казачьей полусотни, которая ходила дозором в районе реки Мечетка. Со всеми был налажен контакт, выпито винцо за знакомство, и начались скучные трудовые будни.
Работа закипела, стали прибывать нанятые за деньги подсобники, и наслышанные об удачливости молодого Булавина молодые казаки, желающие составить мою дружину. Так я стал превращаться в пограничного лорда, который думает совсем не так, как вольный атаман. Раньше-то что, бегом-бегом, только вперед, ограбить врага и вовремя скрыться, а теперь все не так, я обязан держать определенный кусок территории и заботиться о вверенных моему попечению людях. И это хорошо еще, что имеются деньги, строители, верные соратники, а самое главное спокойное время для обустройства на одном месте и создания укрепрайона, а то бы пропал.
В суете пролетел август и сентябрь, а первого октября в Булавинск, так стала называться моя крепость, прибыл владетель городка Эльбузд и мой дядя Петр Афанасьевич Булавин, среди закубанских кочевников, черкесов и турок Хасана-паши весьма уважаемый человек, имеющий под своей рукой больше сотни казаков. Между нами состоялась беседа один на один, а затем втроем, к нам добавился окрепший и умиротворенный полковник Лоскут. И в итоге было решено, что в любом случае, мы союзники, которые должны оказывать друг другу помощь, не взирая ни на что. Приоритет - защита Древней Крови. Для меня этот договор значил многое, так как дядя обещал извещать меня о всех передвижениях закубанцев в нашу сторону и, по возможности, останавливать их, тем более это его прямая обязанность перед Ачюевским владетелем.
Петр Афанасьевич пробыл у меня в гостях два дня, навестил Поздеевку, и отправился обратно на реку Эльбузд. После него меня покинул Лоскут, которого ждали большие дела в Черкасске, и остался я один на один со всеми своими проблемами и делами. Но поскольку все было отлажено, я не переживал, уже начал привыкать к своей новой жизни и сильно надеялся на то, что после свадьбы, мне будет, куда привезти Алену, ибо жить в отцовском доме или Царицыне, не хотелось.
- О чем задумался, Никифор?
Оторвав взгляд от пламени костра, на которое смотрел, я обратил внимание на Ивана Черкеса, который задал мне этот вопрос.
- Представляю, как мы здесь зимой жить станем.
- А-а-а, - Черкес беззаботно взмахнул рукой, - все будет хорошо. Женатые ватажники до весны на старых местах останутся, а на нас, на двадцать-тридцать человек, донжона хватит.
- А стены? А рабочие?
- Ты же сам сказал, что временный палисад поставим, а строителей расселим в бараках. Значит, так все и сделаем, а иначе, зачем нам столько бревен и досок понавезли.
- Что не пропадем, это понятно. Вот только все как-то неустроенно и смутно, и от этого мыслишки разные в голову лезут.
- Плюнь и разотри, атаман. Лучше давай представим, как мы в этих местах через пару лет заживем.
- Ну, давай. Вот ты, Иван, как свою жизнь видишь?
Черкес наморщил лоб, шмыгнул носом, и сказал:
- В крепости дом каменный поставлю. Женюсь, обзаведусь хозяйством и с тобой буду в походы ходить, а то здесь как-то скучно.
- И все?
- Ну, да. По мне, так больше ничего и не надо.
- Понятно, - оглядев остальных боевых товарищей, обратился уже к ним. - А вы что думаете?
Из всех, первым, как ни странно, высказался молчаливый богатырь Михайло Кобылин:
- Я как Черкес, только вот походами не горю, хочу большое хозяйство завести и на месте осесть.
"Вот и крепостной кастелян, он же комендант", - подметил я, и кивнул в сторону Семена Кольцо:
- Ты?
- Я бы завод кирпичный поставил, вроде тех, что у тебя под Черкасском стоят. Предприятие приносило бы доход, а жить мне лучше здесь.
- А если я тебе предложу долю от моих производств, и ты станешь управляющим, который расширит производство?
- Не откажусь, только доля должна быть достойная.
- Посмотрим, как покажешь себя. - Взгляд на Смагу Воейкова. - Что у тебя?
Смага, отличный боец и неплохой тактик, которого я прочил в десятники, сказал:
- Пару лет с тобой, а потом хотелось бы самому ватагу собрать.
- Неплохо, и по делу.
Последним, кто не высказался, был Митяй Корчага. Все мы посмотрели на него, но он молчал и Иван поторопил его:
- Чего тянешь, односум? Скажи, как свою жизнь видишь?
Митяй тяжко вздохнул, мотнул светлой выгоревшей на солнце шевелюрой и выдавил из себя:
- Хочу на Русь вернуться и с боярином своим за невесту посчитаться.
- Ну, а дальше-то что? - спросил я.
- Никогда об этом не думал.
- А надо бы думать, друже. Ненависть она ничего не созидает, а только разрушает человека изнутри. Поразмысли над этим, и когда прикончишь боярина, а ты это сделаешь, то должен будешь вернуться назад и начать жизнь заново.
- Это уж как получится, атаман.
Тем временем, костер прогорел, мы обсохли, собрали добычу и отправились к своей крепости. Вернулись часам к трем дня. Битых уток отдали на кухню, чтобы на ужин была мясная порция для рабочих, а сами прошлись по стройке. Я переговорил с Таганком, пообещал ему до дождей озаботиться подвозом кирпича из-под Черкасска, и расплатился с работягами из Хомутовского городка, которые честно отработали неделю и возвращались к своему хозяйству.
Самый обычный день, вот только появились мои дозорные казаки из ватажников-холостяков, и не одни, а с неожиданным гостем, подтянутым черноволосым мужчиной лет двадцати пяти, руки которого были привязаны к луке седла. Если судить по носу с горбинкой, черным как смоль волосам и еще некоторым незначительным признакам, таким как посадка в седле, то вылитый черкес. Однако одет этот человек как русский офицер, а конкретней, как поручик лейб-гвардии. Необычный в наших краях путешественник, и можно даже сказать, что немыслимый. Один, на донском пограничье, да еще и в униформе. То ли по нужде здесь оказался, то ли на голову плохой. У нас таких граждан не любят, война с Россией закончилась относительно недавно и память о ней еще жива в сердцах людей, так что запросто могли офицера как шпиона пристрелить, и в дальнем овраге прикопать.
- Атаман, - один из ватажников отпустил повод жеребца, на котором восседал пленник, - вот, поймали царева соглядатая. Мы его на дороге перехватили, он не сопротивлялся, был один, и сказал, что к тебе едет.
- Зачем меня искал? - спросил я гвардейца.
- А ты Никифор Булавин? - уточнил он.
- Да, это я.
- Тогда прикажи меня развязать, необходимо с тобой один на один поговорить и важное письмо передать.
- От кого письмо?
- Взгляни на униформу, и все поймешь.
- Развяжите его, - приказал я ватажникам и кивнул на свою палатку, которая стояла на берегу реки. - Подойдешь туда, там и переговорим.