Эйлет закатила глаза кверху. Сида помнила все. Совсем все, абсолютно все и безусловно все! Без исключений и лакун. Но при этом не делала! Список "хорошая девочка пришла домой устамши" приходилось зачитывать каждый раз, когда она возвращалась из города. Если Эйлет не успевала этого сделать - в комнате получался хаос. В котором человек без эйдетической памяти разобраться за разумное время не мог. Вчера Немайн распихивала по ларям свежевысушенное белье… Хорошо рассовала, между прочим! Оказывается, даже сиду можно выдрессировать методом кнута и пряника! Эйлет хвалила Немайн всякий раз, когда та делала любую мелочь правильно. И никогда - почти никогда - не спускала ошибок. По усталости ли были допущены или по лености. Методику подсказала сама Немайн, заметив, что короткий ясный окрик помогает лучше намеков и обиженного сопения, от которого сида сразу покидала помещение, прижав уши, и тем более возмущенного молчания. Которые отлично действовали на сестер и мать.
- Сестренка, не молчи. Главное, четко скажи, чего не так. Мысли я читать не умею. И глаза у меня…
- Я просто задумалась. А глаза твои - это да! Правда, не видишь? Ткнуть пальцем?
- Ткни-и-и… - а вот это уже нечестно! Так пищать имеет право Сиан, а не древние богини!
Белье Эйлет всего-то навсего переложила ароматными травами. Но Немайн уже не находит своих вещей! Зато различает скрытые надписи на имперских монетах. Ювелиры говорят: без лупы нельзя. Можно! Сиде…
- Вот! И тунику не в комок и в угол, а сложить и переложить мятой. Ты хочешь, чтобы от тебя утром пахло?
Рубашку Немайн применяла, как небольшую палатку - в которой и переодевалась. Метод Клирик позаимствовал у Мэри Поппинс. Читывал в детстве. В оригинале - когда мучили английским языком. Стесняться сводной сестры Клирик отучился, но вдруг Дэффид заглянет? Или Кейр?
Домашний наряд Немайн - узкая прямая туника без рукавов, поверх широкое платье без пояса, палла через плечо, как перевязь. Деревянный пол - выдраен, как палуба на хорошем корабле. Но - босиком ходить нельзя. Впрочем, здешние туфли скорее напоминают плотные носки.
- Тут были листы с расчетами. Где они? Улетели? Спасибо, что собрала…
Доску для письма, пергаментные скобленки в охапку - и в кровать. Поставила подушку на ребро к стене, привалилась спиной.
- Ну вот, это я и называю цивилизацией!
Зашарила по простыне руками. Эйлет уже знала, что сейчас Немайн скажет:
- О чернильнице. Верни на родину пожалуйста. Нет, в кровати она не расплескалась бы. И не разбилась. Ну пришпорь мозги! Это ведь моя чернильница, хитрая. Невыливашка! Стеклодувы собираются к ярмарке пустить в продажу пробную партию, и мне кажется, что ее, как диковинку, разметут… На чем мы остановились в прошлый раз? Ах да, разрешение пропорций. Лезь сюда.
Около часа спустя Эйлет начала позевывать.
- Одно и то же, - пожаловалась, - лен в овес, шерсть в коров, репу в баранину. Сегодня мы, верно, и до утра не успеем.
- Успеем, - Немайн покрывала тоненько разлинованный лист ровными строчками. Старый добрый чертежный шрифт, из-за которого группа Клирика в политехе чуть бунт не подняла! Да и писчая доска - на самом деле маленькая чертежная. Тогда все студенты рвались отринуть старину и все делать за компьютером, кляли преподавателей-ретроградов, а вот пригодилось! И тысячи некогда выведенных рейсфедером букв теперь воскресали под тихонький скрип гусиного пера. В голове крутились мысли о необходимости слома местной образовательной системы, выросшие из бесед с епископом Теодором. И о том, что нужно создавать типографию. Хороший повод для создания промышленности…
Против передачи знаний от учителя к ученику Клирик в принципе не возражал. Тем более, один человек в седьмом веке мог знать все. Но вот в монастырских школах, увы, учили глупостям. Или, что еще хуже, старательно отупляли. Теология? Молитвы и псалмы зубрежкой наизусть. И за это давали - о, ужас! - ученую степень. Что еще? Каллиграфия - художественное рисование буковок. Философия? Мудрствования, не связанные с реалиями окружающего мира. Да, из этого кошмара родится формальная логика. Через полтысячи лет. История? В летописи заносят по два слова на пять лет. А исторические труды состоят из пересказа изустных преданий, густо приправленного фантазией автора. Поэзия? Прекрасное словесное кружево. Действительно полезное знание, потому, что не может быть бесполезным приносящее людям радость искусство. Но ради одного стихосложения убивать на учебу десятки лет?
Пока успелось запустить два ростка новой системы. Первый - создание моды на логическое мышление и образование - пробуксовывал, хотя надежда на кеннинги сохранялась. Чем чаще сестры будут пользоваться ими на людях, тем быстрей и вернее проект заживет собственной жизнью, и примется выполнять поставленную задачу уже без помощи своего создателя. Второй проект был пока только придуман, и ждал, пока Немайн разберется с бухгалтерией и возьмется за закладку фундамента. И Клирику впервые за несколько дней не терпелось развязаться с докучливыми обязанностями. А Эйлет, похоже, расчеты просто надоели. Принцип поняла, руку набила, ошибки делать перестала. Скукота! Исчезло ощущение достижения.
- А зачем вообще вести пересчет товаров друг в друга? Не проще ли в солиды? И части солида? - ворчала сида себе под нос, по-новой пачкая перышком трижды перескобленный пергамент. На этот раз Немайн трудилась не в одиночестве, и получила ответ.
- Да у кого они есть, эти части солида? И кому они нужны? На черный день отложить, купить товар у иноземца, на подать королю - и все.
- А для обмена? Как у вас торгуют, если рыбаку нужно зерно, земледельцу - мясо, а скотоводу - рыба?
- Так и торгуют. По кругу. Иной раз, пока всю цепочку соберешь, набегаешься… Потому в одиночку на рынке делать нечего! Мы всегда с отцом ходим. Скажем, мне нужно новое платье, то есть лен. Хорошо. Сначала отец идет к старейшинам кланов, берет у них, сколько положено на содержание заезжего дома, тем, что у них есть, мы ищем льняную пряжу или нитки, или ткань, выясняем, кто, чего и сколько хочет. Потом ищем то, чем заплатить. Потом - чем заплатить, за то, чем будем платить - и так, пока не окажется, что какая-то из цепочек сошлась к тому, что у нас есть. Тогда меняемся, все по очереди.
- Бр-р р! - Немайн дернула ушами. - Как вы терпите этот кошмар?
- Ну почему сразу кошмар? Очень мило, в конце концов, у нас есть повод посмотреть все, прицениться ко всему, а многое и в руках подержать. Ярмарка - это же праздник! А просто зайти и купить скучную хозяйственную вещь - какое в этом веселье?
- Боюсь, для меня это слишком весело. - Немайн снова склонилась над немудреными расчетами. Новые строчки ложились на место старых. Оказывается, к гусиному перу можно очень быстро привыкнуть. И не сажать кляксы на каждой букве. Даже под мрачные мысли. Мнение семейки Дэффида было слишком важно для Клирика, чтобы можно было вот так просто испортить всю радость от единственного за год похода за покупками ее большей и прекрасной половине. Оставалось надеяться, что Дэффид не потянет на рынок младшенькую.
- Ну тебя ярмарка не минет, нравится это тебе или нет. Тебе ж торговаться-то!
- Это почему?
- Ну как же? Известно, все сиды делятся на две части: те, что платят за товар ровно столько, сколько он действительно стоит, и те, кто платит в несколько раз больше. Но сида не меняет цену! И никто не может продать вещь дороже, чем продал бы сиде!
- Боюсь, что я из вторых, - поспешил сообщить Клирик.
- Знаю, - огорошила его Эйлет, - золотыми просто соришь. И отец знает. Но если он тебе нашепчет цену близкую к резонной, ты ведь не откажешься назвать ее продавцу?
- Нет, конечно. Хотя мне и будет очень скучно и грустно.
Немайн взяла новый лист пергамента. Тоже старый знакомый! К тому же из собственных запасов, выданный Сущностью вместо свитков с заклинаниями. Судя по следам от смытых букв, здесь некогда и содержался "Evil overlord's list". Там, помимо прочего, рекомендовалось ни в коем случае не выглядеть Темным Властелином. И вообще занудой.
Немайн хмыкнула. Прищурилась. Пощекотала перышком нос. И выдала:
- Да, просто ходить по торгу и повторять чужие слова будет тоскливо. Но у меня появилась мысль, как сделать ярмарку более веселой!
Клирик закончил интересный разговор о торговле, вскоре закончились и поднадоевшие вычисления. Тогда исцарапанные бумаги с цифрами были отложены в сторону. Настал черед чистого листа, не полученного от Сущности, а здешнего производства. Кусок кожи, содранный с ягненка или козленка. Нельзя сказать, чтобы живые существа умерли из-за необходимости на чем-то писать - их бы все равно съели. Зато благодаря высокому развитию кожевенных промыслов Клирик мог уверено начать работу над вторым проектом. Для этого и вставать было не нужно. Или тянуть руку за Книгой. Строки, уверенные латинские строки стояли перед внутренним зрением - а внешнее следило, как руки переносили на пергамент теми же буквами и теми же словами те же мысли. Потихоньку переводя Библию на валлийский язык. Если вместо тупой, многократно повторяющейся бубнежки основных молитв люди начнут читать Книгу - это будет славно. Да и епитимьи из благочестивого наказания можно будет превратить в уроки логики и священной истории, задавая во искупление греха не сотню прочтений "Отче наш", а чтение и письменный анализ подходящей по смыслу притчи. Тогда и священнику придется быть не столько пастырем, сколько вожаком. Вот только начал Клирик не с "Бытия", а с Евангелия от Луки. И был совсем не уверен, что Ветхий Завет вообще стоит переводить. Может быть, и правда оставить его для людей подготовленных?
Другим вопросом было - как потом издать рукопись? Бумаги не было. Пергамент и восковые дощечки были хороши многоразовостью, в случае пергамента довольно условной, но по цене не годились. Как и из чего делают бумагу, Клирик помнил очень смутно, да еще отчего-то хотелось пойти своим путем. Латинская Библия - это около пяти миллионов знаков. Положив по квадратному сантиметру на знак, в первых книгах шрифт должен быть крупным, получим площадь в пятьсот квадратных метров. Из чего можно эти метры получить?
Ткань? Дорого. И техника еще сложнее, чем для бумаги…
Эйлет заглянула через плечо.
- Во дни Ирода, царя Иудейского… Что это?
- Евангелие, - сообщила Немайн, - на валлийском языке. Чем мы хуже латинян и греков? Они-то читают писание на своем языке!
И собралась продолжить работу. Не тут-то было! Не наградили родители Клирика в свое время старшим братом. Вот сестра как раз была, но не настолько старшая, чтобы ухватывать братика под мышку и нести в зал. Клирик вообще настолько привык ко всеобщему опасливому почтению, что опомнился уже на половине дороги.
- Что ты делаешь? - Немайн была ухвачена поперек туловища, и вырваться не могла. - Отпусти.
Пнула похитительницу пяткой. Та не обратила внимания. Попасть по лодыжке не получилось. Не к месту вспомнился анекдот про ежика. Который сильный, крутой - но легкий. Немайн, конечно не ежик - и для своего роста весила удивительно много. Так что через несколько шагов Эйлет начала задыхаться, а захват - слабеть. В результате выглянувшая на шум Глэдис обнаружила тузящихся дочерей. Приемная - на лице истаивает дурацкая улыбка - брыкается, родная ее куда-то тащит с крайне целеустремленным видом. Несолидно для взрослых девушек. Но сколько его, того детства, осталось? Старшенькая уже замужем, Эйлет следующая. А сида, похоже, всерьез ощущает себя ее младшей сестрой. И хорошо. Меньше проблем. А то у Гвен что-то разболелось горло…
- Мне некогда разбираться с ребяческими глупостями, - мать строго погрозила пальцем дочерям, - но вы двигались в зал к отцу? Так посмотрите на себя, и соизвольте принять вид, подобающий леди! Особенно Немайн…
И захлопнула дверь.
- Ладно, - сказала Немайн, - возвращаемся, наряжаемся, успокаиваемся… Особенно я. Учти, сестренка: камнями нас теперь забьют вместе. Я-то собиралась подождать епископа Теодора. И суд пережить.
Эйлет вместо ответа полезла обниматься. На этот раз хоть в воздух не подняла. Первый удар сердца Клирик был возмущен нежностями. Которые сам же и развел, как сидовский обычай. Слышал от своих девушек, что при объятиях у них возникает ощущение общности. Решил, что так быстрее впишется в семейку. Не учел одного: его собственный организм теперь реагировал почти так же. Только, видимо, сильнее. Иначе в родном веке бытовые мудрецы не записывали женскую дружбу в небылицы. Уже на втором ударе сердца Немайн была готова вместе с Эйлет - хоть под булыжники.
Готовились долго и серьезно.
В зале было еще людно. Дэффид сразу заметил решимость на лице Эйлет и искусственное бесстрастие Немайн, зачем-то прихватившей свой посох с крестом.
- Вы знаете, кто моя сестра! - крикнула Эйлет. - И вот, сейчас я застала ее записывающей для какого-то Феофила собственное Евангелие. На нашем языке! И я решила, что мы должны слышать все, от первого и до последнего слова! Пусть она говорит, а записать могу и я, я пишу быстро…
Лорн ап Данхэм кивнул сам себе. Чего-то в этом роде он и ждал. То, что для людей века - для сидов не более, чем годы. Но это должен знать Гулидиен!
- Я схожу за королем. Пятое евангелие… Это слишком важно. - как всегда, рассудителен. Остальные сидят, разинув рты, и даже кружки с пивом позакрывать забыли.
- Лорн, погоди! Это будет НЕ Евангелие от Немайн, - сообщила сида. - Сестра не все правильно поняла. Это будет Благая Весть от апостола Луки, изложенная нашим языком. Скажу больше - это будет то, что сейчас принято называть Благовествованием от Луки, но это - не безусловная истина, и я хочу, чтобы вы сразу поняли и признали это. То, что я сейчас начну рассказывать, а моя сестра записывать, доносит до нас голос святого мудреца, в преклонные годы вспоминающего былое. Апостола - но всего лишь человека, который мог не все вспомнить совершенно точно. И который совершил труд записи Благой Вести именно оттого, что увидел неточности в рассказах других евангелистов. Более того, слова апостола Луки донесутся к вам не напрямую, но через мои уста, и через руки десятков переписчиков, снимавших копии с копий священного текста. Голос этот потому будет хриплым и не всегда внятным, но я, вслед за святым Лукой, полагаю, что добрым христианам должно знать историю, которая и составляет суть нашей веры. Теперь я умолкаю, и далее будет раздаваться голос евангелиста, - Немайн опустила голову, речь стала ровной, медленной, как равнинная река, и неожиданно низкой, словно и впрямь говорил другой человек. - Потому как многие начали уже составлять повествования о совершенно известных среди нас событиях…
К себе в комнату сводные сестры вернулись за полночь.
Немайн сразу уткнулась лицом в подушки.
Эйлет присела рядом, руки принялась искать у Немайн в голове, растерли шею, принялись массировать между плечами… Немайн довольно замурлыкала. Это было именно то, что надо: после нескольких часов монотонного говорения с прижатым к груди подбородком.
- Мне начинает казаться, что я вышла замуж! - прошипела ей в ухо Эйлет. - Причем заполучила разом мужа и ребенка.
- Хороший опыт, - отозвалась Немайн, - в жизни пригодится.
- Угу. Не понимаю, как я тебя терплю? И как я без тебя жила все эти годы?
- Не знаю. Но отомщу! О, хоть что-то на месте, - в руках у Немайн оказался массивный роговой гребень. - Трепещи, липа золота, твою листву я буду расчесывать. Или тебе тоже сперва размять шейку?
Это было ее сестринской обязанностью - каждый вечер и каждое утро расчесывать метровую гриву Эйлет. Впрочем, необременительной и приятной.
- Обязательно. Думаешь, писать вдогонку за тобой легко? Нет-нет, говорила ты медленно и важно, молодец. Но ни разу не повторила сказанного! И еще: ты мне должна два позвонка!
- Это как?
- У тебя же в шее на два больше!
- Уже посчитала… Ну и сестренка у меня.
- Твоя школа!
Чья же еще. Эйлет не забыла припомнить новообретенной сестре обещание сделать из нее настоящую стерву. Клирик подошел к делу серьезно. Даже "Устав стервы" сочинил. Когда Эйлет начала пересказывать его содержание сестрам и матери, те пришли в ужас. Дэффид - пришел в восторг, и посоветовал соблюдать до буквы! Эйлет заранее предупредила сестер и подружек, что пару недель будет сущей свинюшкой…
Ничего такого Клирик - как ему казалось - не сделал. Научил Эйлет на примере кеннингов использовать логику. Формальную. И доказательства… Потребовал не обращать внимание на намеки, жесты, тон, реагировать только на содержимое собственно речи - "Представь те же слова написанными, обычными чернилами на обычной бумаге, правильным незнакомым почерком" - слушать, не перебивая, пять минут. Потом - затыкать. Напрямую. "Помолчи", "Я тебя слушала - послушай и ты…", "Хватит переливать из пустого в порожнее", "Нечего сказать - не трать слов". Говорить коротко, напрямки… Техническая культура речи оказалась Эйлет по плечу, хотя давалась и с трудом. К исходу месяца ее подружки хором заявили, что если так пойдет и дальше, то они враги на всю жизнь. Немайн, услышав такую новость, немедленно откомментировала как типичное преувеличение, но обещала подумать.
Взъерошила рыжую шевелюру здоровой рукой. Уставила глаза в ведомую только ей точку. И наконец выдала совет:
- А ты спрашивай, как с ними говорить: всерьез или по-девчачьи. Ну и веди себя соответственно. А "стерву" оставь для разговоров с солидными людьми. У огонька-то тебя приняли.
- А с тобой?
- А я пойму и так и так. Только предупреждай, как тебя слушать. Как младшей сестренке, или как сиде.
А "у огонька" Эйлет и правда приняли. Условно. Впрочем, в том же статусе пребывал и Кейр, и все правильные ребята, не попробовавшие настоящей крови и настоящей войны. Немайн, разумеется, числилась в ветеранах. Странная победа над норманнами - "у огонька" судили по результату - окончательно утвердила ее статус "той самой", превратив в центральную фигуру клуба отставников. Правда, молчаливую и не торопящуюся пользоваться привилегиями. Так что теперь Эйлет жила в мире со всеми, и пыталась разорваться натрое - надвое для дел, и еще кусочек оставить проследить, когда Немайн начнет организовывать веселье.
Беспокоилась Эйлет напрасно. Она как раз вышла с кухни с новыми заказами, когда грянула увертюра объявленной комедии, и в трактир заглянул первый персонаж: королевский рыцарь, уходящий в дальний патруль на границы. Новоиспеченный сэр, с пылу с жару. На охоту, финалом которой стал бой с норманнами, он уходил оруженосцем, впервые покинувшим родную ферму. Положил троих викингов стрелами в неприкрытые броней лица, сам схлопотал стрелу в бедро, и весь последующий месяц провел в восторженных шорах спасителя столицы, и даже пиво пить к Дэффиду не захаживал, предпочитая рыцарский зал в королевском дворце. То, что серьезные люди сами платят за свое пиво, молодые рыцари понимают не сразу после обретения золоченых шпор.