– Вы ж мне обещали, помните, когда вместе в автомашине ехали? Ну, после того как тех боевиков шпионских ваши парни прибрали, а Соньку "Скорая" увезла? Я вам подойду, точно говорю, подойду, у меня ж теперь все Димкины десантные навыки имеются! Нет, подучусь, конечно; курсы там, какие нужно, пройду, тренировки! Стрелять я неплохо умею, с рукопашкой тоже в порядке. Я служить хочу, мне в мирной жизни места нету, честное слово!
Олег Алексеевич несколько секунд молчал. Наконец ответил, серьезно глядя на парня:
– Нет, Василий, в спецназ тебе, похоже, дороги нет. И в армию тоже.
– Почему? – упавшим голосом пробормотал тот, едва ли не против воли опуская голову. Казавшаяся такой радужной перспектива возвращения на привычную военную службу стремительно таяла, словно поднятый взрывом осколочной гранаты дымный султан под ветром.
– А сам разве не понимаешь, лейтенант? – подал голос Логинов. – Ты ж теперь секретоноситель, причем хрен пойми, какого уровня. Тебя пристрелить проще, чем трудоустроить. Или держать лет десять за высокими заборами с колючей проволокой поверху, во избежание, так сказать.
– Ну, и стреляйте тогда, – глухо буркнул танкист. – Только с Сонькой попрощаться дайте. И это – ее не трогайте, она все равно почти ничего не знает.
– Толич! – коротко бросил Геманов, незаметно покрутив пальцем у виска и состроив жуткую гримасу. – Ты это, тарщ полковник, не переигрывай. Парень и без того такое перенес, что не приведи господь каждому! Закругляйся с ужастиками, короче. А ты, Вась, его не слушай, шутит он. Как всегда, неудачно.
– Ладно, Василий, извини! – мамлей ощутил на плече тяжелую руку Логинова. – Ну, признаюсь, не шибко умно пошутил, извини. Настроение такое… странное. Никто никого стрелять да за заборами прятать не собирается, конечно. Но и в спецназ тебе никак нельзя. Причем по самой простой причине: староват ты для спецуры, даже не глядя на твое удивительное "омоложение". Да и опыт Захарова тут не особенно бы и помог: десант – это одно, а спецназ госбезопасности – вовсе даже другое. А вот как ты смотришь…
– Толич, давай дальше уж я? – внезапно перебил товарища Олег Алексеевич. – Так вот, как ты смотришь насчет послужить во благо Родины в одной серьезной организации? Парень ты надежный, да и в Захарове у нас никаких сомнений нет. А мне как раз заместитель нужен, а в будущем, глядишь, даже и преемник. В далекой перспективе, конечно, особо губу не раскатывай.
Василий поднял голову и обвел удивленным взглядом обоих офицеров:
– Вы это что, серьезно?
– Абсолютно, – пожал плечами Геманов. – Ну, сам посуди, на гражданке тебя никто, конечно, не оставит, разве что под кучей расписок, ограничений и контролей. Оно тебе надо? Да ты и сам сказал, что не прельщает тебя подобная жизнь. А так послужишь еще. Ты ж у нас сейчас мамлей? Ну, прыгнешь в виде исключения через звание-другое, документы подготовим, не проблема. Заодно и под присмотром будешь. И в то же время – свободный человек, офицер государственной безопасности. Звучит, а?
– Да что вы меня, словно шпиона какого, вербуете, – хмыкнул Василий, с трудом сдерживаясь, чтоб не заулыбаться, – будто я без того не согласный!
– Вот, – Геманов обернулся к товарищу, – что и следовало доказать. А ты еще спорил.
– Я не спорил, товарищ полковник, а испытывал определенные сомнения, что, знаешь ли, две большие разницы! Ладно, твоя взяла, – товарищи рассмеялись.
– Короче, так, товарищ самый младший лейтенант. Не далее как завтра мы с тобой улетаем обратно, причем на рейсовом борту из Домодедова. Ты ж, помнится, хотел на большие самолетики посмотреть? Вот и поглазеешь. Доволен?
– Так точно, товарищ полковник! Доволен. Разрешите вопрос?
Геманов демонстративно взглянул на наручные часы:
– Валяй, только быстро.
– А что с тем шпионом-то? Раз мне можно возвращаться, значит, уже не опасно? Все закончилось?
– А что со шпионом? – на сей раз ответил Анатолий Анатольевич. – Нормально все с ним. Сотрудничает. Помнишь поговорку: "Не было бы счастья, да несчастье помогло"? Вот примерно так все и вышло. Благодаря вашей с Соней пляжной прогулке мы в итоге вскрыли просто роскошную разведсеть, существующую еще с конца восьмидесятых – начала девяностых. Причем не только в Одессе и области, но и тут, в России. Подобных успехов уж лет двадцать не бывало! А заодно и про роль во всем этом наших заокеанских "друзей" кое-что выяснили. "Гость" наш, правда, поначалу позапирался для порядка. Поторговался, точнее, цену набивая, но уж как в цене сговорились, так все по накатанному пошло. Пока тянем время, периодически вбрасывая дезу о продолжении безрезультатных экспериментов да о том, как тупые русские бездумно расходуют государственные средства. А вот если почувствуем, что рыбка наживку надежно заглотнула, тогда, возможно, намекнем, что "Игра" на самом деле – просто прикрытие чего-то куда более важного, к чему агент пока подобраться не может, но прилагает все силы. Остальное сугубо дело техники, тебя это волновать не должно. Да и о том, что сейчас услышал, забудь. Я ответил на вопрос?
– Так точно.
– Вот и ладно. Подписок с тебя брать никто не станет, сам должен понимать, что все это – гостайна. Впрочем, скоро сам подобного коснешься, как только к работе приступишь.
– Обижаете, товарищ полковник, я все понимаю! Что вы в самом деле, я ж не пацан!
– И это правильно! – не своим голосом, видимо, кого-то пародируя, резюмировал Логинов. – Все, Краснов, давай прощаться. Увидимся еще, глядишь, и не раз. Курева тебе оставить?
– Не, не стоит, тарщ командир. Бросил. Дурная привычка. Да и вредно, от сигарет сердце болит и рак бывает.
– Молодец, лейтенант, хвалю. Верное решение! Не трави себя, дольше проживешь. Тем более, вам с Сонькой еще детишек рожать.
Поколебавшись, Краснов все же решился: тут уж, как говорится, или сейчас – или никогда:
– Просьбу можно?
Полковники снова переглянулись, и Логинов со вздохом остановился, уже почти дойдя до двери:
– Ну, что еще, Василий? Давай в двух словах, видишь же, спешим.
– Так это… – стушевался тот. – Мне б Москву посмотреть, а? Всю жизнь мечтал. Хоть глазочком?
– Что?!
– Ну, мы ж недалеко совсем… мне б только Красную площадь увидеть, Мавзолей там, могилу товарища Сталина! Когда еще попаду? И попаду ли вообще…
– Ох, ну ты и нудный, танкист! – вроде бы даже с уважением протянул Анатолий Анатольевич, в который уже раз переглянувшись с ухмыльнувшимся в ответ Гемановым.
– Алексеич, а почему, собственно, нет? Все равно ж вечером мы с тобой на Лубянскую едем, давай и парня захватим? Заночует в управлении, а завтра по столице прогуляется, сопровождающего подберем, разумеется. Ваш аэроплан в десять вечера отчаливает, времени вагон.
– Да я разве против? – хмыкнул тот. – Захватим, конечно.
И, украдкой показав танкисту кулак, докончил:
– Только чтоб больше никаких просьб до самой Одессы-мамы, ясно? Все, отдыхай, вечером уезжаем. Понял?
– Так точно, понял! Спасибо, товарищи командиры!
Глядя на захлопнувшуюся дверь, Василий от избытка чувств несколько раз сжал-разжал кулаки и, не скрываясь, улыбнулся. Неужели завтра он увидит Москву?! А послезавтра – Соню? Здорово-то как…
Глава 14
Дмитрий Захаров, 1943 год
Возможно, история не имеет сослагательного наклонения, и переданные командующим Центральным, Воронежским и Степным фронтами сведения ничего не изменили и не могли изменить; возможно – нет. Бывший десантник просто физически не имел возможности оценивать развитие ситуации в целом, в стратегическом, так сказать, ракурсе.
Хотя бы просто потому, что эту самую ситуацию Дмитрий видел исключительно сквозь командирский прицел родной "тридцатьчетверки" или из башенного люка, если удавалось выглянуть, не рискуя схлопотать в голову шальную пулю или осколок. То бишь видел не тактически даже, а на дистанции действительного огня танковой пушки, порой сокращавшейся до всего-то полукилометра – с более дальнего расстояния стрелять просто не имело смысла.
Разумеется, никто не посвящал Захарова ни в какие подробности происходящего (комбата он и вовсе не видел после того памятного разговора, продолжавшегося после прихода особиста аж до самого утра), однако десантник прекрасно понимал, что в целом история Курской битвы шла своим чередом. Как и в "его" истории, утром пятого июля, за несколько часов до немецкого артналета и начала наступления, была проведена мощная артиллерийская контрподготовка, нанесшая противнику значительные потери, особенно на северном фасе дуги. На юге, где и располагалась их бригада, входившая в состав одного из корпусов Пятой гвардейской танковой армии, потери немцев оказались не столь впечатляющи, поскольку Хауссер еще не успел полностью вывести войска на исходные позиции. Наносились ли какие-либо дополнительные удары по указанным им местам скоплений вражеской техники и живой силы, Захаров не знал, так что в оценке последствий артиллерийского и авианалетов мог и ошибаться.
Начавшаяся пятого числа Курская оборонительная операция стремительно развивалась, однако впервые встретиться с немецкими танками Дмитрию довелось лишь двенадцатого июля, когда Пятая гвардейская ТА, сосредоточенная перед тем на позициях к северо-востоку от Прохоровки, нанесла контрудар. Перед рассветом бригаду подняли по тревоге. Впрочем, не то, чтобы именно "подняли" – первые столкновения с немцами произошли еще одиннадцатого, да и до того танкисты уже который день спали в машинах, там же принимая пищу.
Что же до развития событий в целом, то история Прохоровского сражения, насколько помнил десантник, довольно существенно различалась в зависимости от патриотизма или элементарной человеческой порядочности автора очередного "исторического исследования". По сравнению с канонической версией, вошедшей во все советские энциклопедии и справочники по периоду Великой Отечественной войны, появившиеся в "либерально-демократические" времена "вариации" претерпели значительные изменения. Например, уменьшилось количество участвовавших в бою танков и САУ. Особенно с немецкой стороны, разумеется. Изменилось и соотношение потерь – понятное дело, что с тенденцией к уменьшению потерь противника при неизменных наших. Посыл, в принципе, понятен: ну, не могли сиволапые иваны на своих устаревших дрянных танках набить такое количество высококлассных арийских панцеров, не могли – и все тут! Ведь у немцев были непобедимые "тигры"! Новейшие "пантеры"!! Непробиваемые "Фердинанды"!!! Ну, и так далее…
Реальным же количеством участвовавших в сражении новых тяжелых танков и САУ мало кто из доморощенных или откровенно проплаченных "исследователей", порой живущих на западные гранты, интересовался. Равно, как и тем фактом, что танков Pz-V Panther на Прохоровском поле и вовсе не было, как и "Фердинандов", воевавших на северном фасе Курской дуги. Довольно-таки неудачно воевавших – достаточно вспомнить, что более двадцати из девяноста самоходок подорвались на минном поле, где и остались. Да и использовали их немцы, мягко говоря, не слишком тактически правильно.
Возможно, Дмитрий несколько и утрировал, вспоминая, как разнились сведения "из Интернета" с данными серьезных источников, например, Центрального архива МО, но в целом все примерно так и обстояло. Поскольку Интернет как та хрестоматийная бумага, "все стерпит". И даже больше…
Но как бы там ни было в постперестроечных исследованиях и современных интернетах, сейчас Захаров воочию видел как раз самую настоящую историю величайшего танкового сражения.
И ему было страшно…
Наверное, именно поэтому события нескольких следующих, поистине "огненных", дней отложились в памяти хаотичным нагромождением отдельных боевых эпизодов, нарезанных неведомым кинооператором по одному ему известному принципу и в ему же одному понятной последовательности. Эдакий набор ожившей фронтовой кинохроники, только, к сожалению, со звуком и цветом. К сожалению – поскольку на виденных в его времени черно-белых кинокадрах старой хроники смерть выглядела почти совсем не страшной. Кровь не резала взгляд кумачовой яркостью и казалась просто темным пятном на мундире или броне, а рвущееся из люков неистовое черно-рыжее пламя не ревело, заглушая нечеловеческие крики сгорающих заживо танкистов. Здесь же с цветопередачей все было, увы, в порядке. Равно как и с запахом. Тяжелым и неповторимым запахом Войны, железисто-кровавым, удушливо-сладковатым, солярочно-соленым, кисловато-пороховым.
В какой-то момент в голову Захарова вдруг пришло, что на настоящей войне запах и цвет становятся одним целым, сплетаясь в некое немыслимое и не существующее в природе сочетание, позабыть которое невозможно уже до самой смерти. Кровь, например, всегда пахнет алым или бурым, сгоревшая плоть – антрацитово-черным, оголившаяся кость – белым с кровавыми брызгами, а вывалившийся из распоротого осколком живота кишечник – серовато-розовым, с желтыми прослойками жировой ткани…
А вообще, конечно, это был ад. Самый настоящий ад, на несколько дней воцарившийся на, как говорилось в описании окрестностей Прохоровки, "сильно пересеченной местности с глубокими балками, оврагами и поймами рек".
По сути, Прохоровское поле, ограниченное с одной стороны рекой Псёл, с другой – высокой железнодорожной насыпью, было не столь уж и большим, около десяти километров в поперечнике. Но плотность танков, САУ, противотанковых орудий и людей, сошедшихся в одном месте и в одно время, поистине поражала. Дмитрий не знал, за что воюют панцергренадеры из "Рейха" или "Мертвой головы", но за проведенные в сорок третьем месяцы уже более чем разобрался, за что сражаются советские люди – танкисты, артиллеристы, летчики, пехотинцы… он сам, в конце-то концов! Да, теперь он знал; и это знание поддерживало его ничуть не хуже, чем необходимость любой ценой выполнить поставленный приказ.
Разумеется, в детстве и юности он не раз смотрел озеровское "Освобождение", поражаясь массовым боевым сценам и прекрасно снятым эпизодам рукопашных схваток оставшихся "безлошадными" танкистов. Но никогда не думал, что сам станет участником чего-то подобного. Только во сто крат более страшного, жестокого и кровавого.
Батальон, в состав которого входила и рота Захарова – комбат все-таки сделал его ротным. И, что уж и вовсе из области фантастики, он снова принял под командование танк под номером "сто двадцать четыре" вместе с экипажем! – вступил в бой после полудня двенадцатого июля. Местность, в одних условиях идеально подходящая для организации танковых засад и проведения скоростных обходных маневров, в других играла с танкистами злую шутку. Зачастую побеждал тот, кто успевал первым заметить и занять подходящий овражек или укрыться за невысоким холмиком.
Прекрасно понимая, что шансов напороться именно на "Тигры" у них не столь и много, Дмитрий заранее проинструктировал взводных, напирая на то, что бороться им, скорее всего, придется со вполне знакомыми "четверками" и "тройками", пусть и новых модификаций. Ну, и с самоходками, разумеется, куда ж без, мать их, "штурмгешютцев", чтоб им сгореть, да с детонацией? Противник смертельно опасный даже на предельной дистанции, кто спорит, но отнюдь не непобедимый. На вопрос, что делать, если все ж появятся тяжелые танки, десантник не колеблясь ответил: в лобовой бой на дистанции свыше полукилометра ни в коем случае не вступать и снаряды попусту не тратить, по полной использовать преимущество в скорости и маневренности, сближаться и бить наверняка, в борт или корму. При возможности – атаковать противника сразу двумя-тремя машинами. Максимально использовать рельеф и естественные укрытия, пропуская вражеские танки мимо себя, и опять же бить в борт или корму. И, конечно же, опасаться пехотного сопровождения, поскольку для того, чтобы прилепить к борту Panzerknacker или запихнуть в ходовую связку гранат, много ума и времени не нужно.
Встречный танковый бой достаточно быстро превратился – по крайней мере, там, где сражалась рота Захарова – как раз в подобные смертельные "пятнашки". Игру, в которой победитель получал главный приз – жизнь, а проигравший – приз утешительный. Смерть. Потеряв в первые пятнадцать минут схватки пять машин и оставив на поле три горящих немецких танка, рота рывком сблизилась с противником. Похоже, проведенный инструктаж всуе не пропал: "тридцатьчетверки", пусть и не слишком умело – не было времени потренироваться, – но маневрировали, сбивая фашистским наводчикам прицел.
Десантник постепенно уводил роту влево, стараясь, чтобы фрицы раньше времени не разгадали его маневр. Если все пойдет, как задумано, уцелевшие танки пройдут метров триста по неглубокой балке с пологими склонами и сухим дном, выйдя немцам во фланг. А уж там вся надежда на расторопность механиков-водителей да мастерство наводчиков: взять в борт Pz III или IV любой, хоть самой распоследней модификации для их 76-миллиметровок не проблема.
Разумеется, вышло не совсем так. Точнее, совсем не так. Выломившись сквозь разросшийся поверху балки кустарник, рота и на самом деле оказалась во фланге наступающих эсэсовцев. Первым же залпом гвардейцы сожгли три немецких танка – один записал на свой счет Захаров, воткнувший болванку в борт длинноствольной "четверки" модификации "Н", – и несколько бронетранспортеров с пехотой, идущих следом. На этом удача закончилась, и танки Захарова неожиданно попали под огонь замаскированной противотанковой батареи, первым же залпом спалившей две "тридцатьчетверки" и серьезно повредившей еще один танк.
Проводив взглядом два взметнувшихся в небо дымных столба, Дмитрий принял единственно возможное решение, отдав приказ рассредоточиться и на максимальной скорости уходить из-под огня, сближаясь с противником. Если успеть смешаться с немцами, ПТО не смогут вести прицельный огонь, опасаясь попасть в своих. К сожалению, немецкий командир тоже умел принимать правильные, а главное, быстрые, решения, развернув танки навстречу неожиданно появившимся русским. Вот тут-то и закружилась, сменяя кадры-картинки, та самая смертельная карусель, прокатиться на которой и уцелеть мог лишь самый подготовленный или удачливый…