– Какого надо, – криво усмехнулся широкоплечий прапорщик Савельев, встречавший их команду. – Много будешь знать, боец, быстро состаришься. А после этого – раньше отведённого природой срока – займёшь вакантное место на ближайшем сельском кладбище.
– Разрешите, товарищ прапорщик, задать ещё один вопрос.
– Разрешаю. Спрашивай, товарищ новобранец.
– Вот, эти два кривых шрама на вашем мужественном лице…
– На физиономии, боец. В армии лиц нет. Окромя вышестоящих, понятливые ёжики…. Ясно излагаю?
– Так точно! А, всё-таки…. Где вы заработали-получили такие классные шрамы? На ученьях? В реальном бою?
– Много дурацких вопросов – в своё время – задавал. Вот, и заработал. Гы-гы-гы! – племенным жеребцом заржал прапорщик. – Прекращай, боец, заниматься ерундой. Служи честно и тупо. Со временем всё сам поймёшь. А если не поймёшь, то и говорить не о чем. Все недогадливые, они на гражданке обитают. Типа – цветастые галстуки носят и модные штаны, зарабатывая гнойный геморрой, просиживают на скучных и бесконечных совещаниях…. Устраивает такая завидная доля?
– Никак нет!
– Одобряю, боец. Свободен. Служи…
Он и служил, больше не задавая вопросов. Никаких. А, зачем, собственно? Ведь, сказано было чётко, мол: – "Всё сам поймёшь. Со временем…". Санька был очень терпеливым человеком, да и в своей сообразительности никогда не сомневался.
Служба оказалась разнообразной, разносторонней и интересной. Регулярные стрельбы практически изо всех видов огнестрельного оружия. Обучение искусству обращения с оружием холодным. Всякая экзотика в ассортименте – луки, арбалеты, пращи, японские метательные звёздочки, прочие хитрые штуковины и приспособления. Многокилометровые марш-броски – и в противогазах, и без них. Занятия по карате-до, дзюдо и боевому самбо. Минирование и разминирование. Теоретические основы комплексной диверсионной деятельности. Особенности проведения жёстких допросов в условиях активных боевых действий. Яды и противоядия. Уменье загримироваться с помощью подручных средств. Ну, и многое другое, включая экспресс-метод постижения английского разговорного…. А, вот, никаких нудных политинформаций и занятий по строевой подготовке в "А-314" не проводили. Ни единого разочка.
– И это, безусловно, правильно, – понимающе хмыкал Санька. – Зачем дельному боевику сдалась вся эта дурацкая и показушная лабуда? Наше дело солдатское – сидеть в глубоком окопе (или там на комфортабельной базе), и дожидаться условного сигнала – "три зелёных свистка". А потом, дождавшись, следовать вперёд и вверх – за воинской славой, новыми званиями и разлапистыми орденами. Не жалея ни чужих жизней, ни своей. Всё легко и просто: как из штурмовой рогатки – увесистым стальным шариком в глаз – взрослого медведя пристрелить…
За две с половиной недели до выхода Приказа о плановой демобилизации, во вторник (день приёмов по личным вопросам), он отнёс подполковнику Шмарову, командиру "А-314", заявление. Мол, так и так: – "Хочу продлить службу в Рядах на контрактной основе…".
– Молодец, боец, – одобрил Шмаров. – Всё правильно понимаешь. Мол, "службу в Рядах…". А в каких Рядах-то?
– В правильных Рядах, господин подполковник! – вытянувшись в струнку, браво гаркнул Санька.
– Уверен – в правильности?
– Так точно! Уверен! На все сто!
– Ну-ну. Верю, – скупо улыбнулся командир в/ч "А-314". – Накладываю, Романов, на твоё заявление визу. Положительную, ясный перец. Считай, что ты уже в славных Рядах…. Контракт? Не забивай себе голову всякой ерундой ерундовой.
– Есть – не забивать! Разрешите идти?
– Куда? В казарму?
– Так точно!
– Это, боец, полностью исключено. Извини. Личные вещи и прощанье с друзьями-товарищами по службе? Позабудь, забей и пренебреги. Не до того нынче…. Посиди пока в "предбаннике". Когда образуется попутная оказия, я дам соответствующую команду. Вот, держи конверт. Передашь его…э-э-э, командиру подразделения – по месту прибытия…. По глазам вижу, что тебе очень хочется спросить о содержимом данного конверта. Хочется, но колется. То бишь, строгая армейская дисциплина, крепко въевшаяся – за год безупречной службы – в подкорку головного мозга, препятствует этому…. Я прав, служивый?
– Так точно. Препятствует.
– Ладно. Так и быть. Пойду на незначительное нарушение строгих служебных инструкций. Приоткрою – слегка – завесу над военной тайной.… В этом конверте, Романов, находится твоё "Личное дело": разноплановые характеристики, результаты психологических и спортивных тестов, подробное бытовое досье, врачебная карточка, ну, и так далее. Включая текст Контракта со всеми твоими реквизитами. Подпишешь, когда окажешься на территории нового объекта. Как и предписывают строгие служебные инструкции.
– Как же так? – опешил Санька. – Получается, что вы заранее знали, что я…м-м-м, приду с заявлением?
– Знал, конечно, – невозмутимо улыбнувшись, подтвердил Шмаров. – Офицер ГРУ, он обязан многое знать. А о своих непосредственных подчинённых – всё и вся досконально. Включая мысли, желания, сомнения, мечты, а также содержание регулярных эротических снов.
– ГРУ?
– Ага. Главное разведывательное управление Генерального Штаба Вооружённых Сил Российской Федерации. Сокращённо – ГРУ ГШ ВС РФ. Доволен, боец? Всё, свободен. Служи…
К вечеру Саньку доставили на военный аэродром. Пятичасовой перелёт, суточный марш-бросок на пятнистых "Уралах" по дремучей сибирской тайге, и он – в компании двух десятков других будущих "грушников" – прибыл на секретный объект – "А-14".
Здесь тоже обучали всякому и разному, но уже гораздо более серьёзно, целенаправленно и вдумчиво. К прежним предметам-наукам добавились психология и поведенческая логика. А к английскому языку – испанский и французский.
Ещё через девять месяцев начались регулярные рабочие командировки. Сперва в пределах Отечества – Дагестан, Чечня, Ингушетия. Потом география поездок слегка расширилась – Санька (уже в звании лейтенанта), побывал в Абхазии и Южной Осетии. После этого пришёл черёд дальнего зарубежья – Никарагуа, Сальвадор, Афганистан.
Старший лейтенант Романов – дисциплинированный, безропотный и идейный служака – был на высоком счету у начальства: его уважали, регулярно поощряли, ставили в пример другим и даже (по-тихому, сугубо кулуарно), предрекали большое будущее. Большое – в плане скорой и успешной воинской карьеры…
В госпиталь к раненому Роману генерал-лейтенанта Громова пустили только на пятые сутки.
Медицинская палата на четыре койки, три из которых пустовали. А на четвёртой лежал…
– Что это с ним? – удивился Палыч. – Осунулся до полной невозможности. Даже нос слегка заострился. Чёрно-сизые круги залегли под глазами. Бледный-бледный. И взгляд какой-то пустой, равнодушный и отсутствующий. Натуральный "человек-в-футляре"…. Привет, боец болезный! Как самочувствие?
– М-м-м-м-м…
– Да что происходит-то, в конце концов? А, док?
– Сильнейший нервно-обсидиальный синдром, сопровождаемый полной апатией, – охотно пояснил пожилой врач. – Достаточно редкое явление, между нами говоря. Особенно в профессиональной армейской среде.
– И как вы собираетесь его лечить?
– Предлагаю – незамедлительно отправить приболевшего офицера на Родину, подальше от этих знойных и гиблых мест. Гиблых – для нервной системы этого конкретного пациента. Воспоминания, воспоминания. Глушить их надо, глушить. Пока не поздно…. Мы, психиатры, считаем, что в определённых случаях именно воздух Родины является самым лучшим и эффективным лекарством…
– Не вопрос, сделаем, – обрадовался Палыч. – Организуем экстренный вывоз в Россию. Ну, и поместим…э-э-э, пациента, как вы выразились, в отличный профильный санаторий. Расположенный, например, в Западной Сибири.
– Почему – в Сибири? – заинтересовался доктор.
– А там "открытого" песка нет. Совсем. Сплошная тёмно-зелёная тайга, наполненная живительным птичьим щебетом. Следовательно, и воспоминания о недавнем происшествии "заглушаться" сами собой.
– Одобряю. Вы всё очень верно и правильно понимаете, господин генерал.
– Должность у меня такая.
– Не надо – в профильный, – неожиданно подал голос больной. – Не надо. Ради Всевышнего…
– Почему – не надо? – насторожился Громов. – Что, Саня, ты имеешь в виду?
– Дайте мне лист бумаги и ручку, – отстранённо глядя в сторону, попросил Романов.
– Зачем?
– Рапорт хочу написать. Об отставке. Не могу я больше. Отпустите, пожалуйста, Палыч…
Надломилось что-то в старшем лейтенанте, короче говоря. Провести долгое время в знойном и тесном плену, без воды, среди разлагающихся трупов, это, доложу я вам, совсем и не шутка. В том смысле, что дорогого стоит…
Вот, у Романова – в результате всего пережитого – и произошёл психический срыв-сдвиг по фазе. Неслабый такой, по полной и расширенной программе.
К этому "сдвигу" мы ещё вернёмся. Обязательно.
Только чуть позже…
Глава девятая
А вон там – седые генералы…
Спасательная команда доставила в "ооновский" лагерь двоих выживших и восемь трупов.
Через полтора часа прилетели и генералы.
Объявили траур. Ну, и понятное дело, "особый режим". Типа – на всякий пожарный и экстренный случай, как и полагается…
На следующее утро, сразу после завершения завтрака, состоялось общее построение списочного состава корпуса (за исключением тех, кто в плановом порядке нёс боевое дежурство). Вернее, что-то вроде траурно-похоронного митинга.
Сперва Виталий Палыч, хмуро глядя в сторону, сказал несколько дежурных фраз в чисто философском ключе – о превратностях злокозненной Судьбы и о высокой миссии воинского братства.
Потом слово взял Фрэнк Смит.
Генерал Смит был уже достаточно пожилым человеком, поэтому его сразу же пробило на слезливую сентиментальность: сплошные перлы о священном рыцарском долге и о цене, которую всем нормальным людям (то бишь, бойцам), приходится платить за достойное выполнение вышеозначенного долга. О непомерно-высокой цене…
В конце речи старичка потянуло на воспоминания о своей славной армейской юности, которые (вполне прогнозируемо), завершились декларированием следующего стихотворного текста:
Смерть пришла из ниоткуда.
Просто проходила мимо.
Огонёк наш увидала.
И на ужин заглянула.
Просто проходила – мимо…
Говорят, страшнее нету
Смерти, что проходит мимо.
Что зовёт неотвратимо
В Край Несбывшихся Надежд,
Всем подмигивая – криво…
И тогда она пришла.
Хмуро дунула на угли.
За собою позвала.
Мы ушли за нею – в джунгли.
За собою – повела…
Джунгли – страшная планета.
Сорок пацанов – в пути.
До десятого рассвета
Только трое добрели.
Джунгли – страшная планета…
Молодыми уходили.
Не считая вовсе дни.
Месяц – в зеркале обычном
Лишь седые старики.
Молодыми – уходили…
Сорок лет прошло.
Всё помню.
Каждый шорох – в этих джунглях.
Каждый крик и каждый вздох свой.
И предсмертный хрип друзей.
Что поделать, коль солдату
В этой жизни достаётся,
Позабыв о страхе смерти,
Только честь свою спасать.
От Судьбы и от начальства.
От предательства и страха.
От себя и от безумства.
Только – честь свою – спасать…
После трескучего траурного салюта, произведённого, как и полагается, из винтовок М-16, восемь чёрных мешков с трупами сослуживцев торжественно загрузили на борт "ноль-один".
Ещё через пару-тройку минут вертолёт взлетел в небо и взял курс на средиземноморское побережье.
Печальная церемония была завершена, служивый люд принялся разбредаться – кто куда: одни проследовал на вверенные объекты, другие – в жилые палатки.
– А мы? – спросила Ванда.
– Может, братья и сёстры, в столовую заскочим? – предложил Егор Леонов, находившийся после недавнего происшествия с тремя успешно-застреленными диверсантами на заслуженном "больничном". – Лично у меня, когда нервничаю или, к примеру, сильно волнуюсь, аппетит зверский просыпается.
– Принимается…
Они шагали между идеально-ровными рядами пятнистых палаток, и Лёха ворчливо бормотал под нос:
– А седовласый генерал Смит, оказывается, пиит завзятый. Да, дела-делишки. Кто бы мог подумать. Джунгли, блин горелый, понимаешь, страшная планета. Ну, надо же, придумщик мечтательный…
– Не нравится – придумай лучше, – отстранённо улыбнувшись, посоветовала Ванда. – Ворчун белобрысый.
– Давно уже всё придумано. Года три c половиной тому назад, по аналогичному скорбному поводу.
– Так зачти. Если, конечно, не замучен стеснительностью излишней.
– И зачту, не вопрос. Только, извини, на русском языке. Слушай…. И когда торжественно, печально, под оркестр гроб тот понесли, стало скучно, вдруг, необычайно. Мы ушли…. Мы ушли в тот сумрак тёмно-синий. В те кусты – сплошная бузина. Помянули над чужой могилой, как ты и просил – тебя…. А вон там – седые генералы. Надрываются, весь белый Свет любя. Похрен. Наливайте, братцы, снова. За – тебя…. Ну, как?
– Внушает…
– А можно и мне маленькой скромной виршей отметиться? – помолчав с минуту, поинтересовался Леонов. – Тоже на русском, понятное дело? Спасибо, друзья боевые, за оказанное доверие. Итак…. Вы – психолог? Да, ладно. Вы – клоун из бродячего цирка. В детстве вас видел на арене. Помню…. Что вам надо? Я искренне не лезу в бутылку. Просто оставьте меня в покое…. Как это – поздно? Упал вертолёт, там были люди, которые мне дороги. Да, я печален, и застрелить готов любого, кто станет на моей дороге к моргу, где они лежат – мёртвые – все…. Я клянусь, что буду спокоен. Пистолет отдам без боя, вовсе…. Пропустите, пожалуйста, доктор. Я посмотрю только, как они там – мои Дикие Гуси…
– Аж, до слёз пробрало, – жалостливо шмыгнула носом Ванда. – Шагаем, пииты в погонах. Шагаем…
Они, набрав на пластмассовые подносы всякой съедобной разности, расположились за дальним столиком.
– Эх, помянуть бы ребят по-человечески, – вздохнул Леонов. – В том плане, что выпить – по сто положенных грамм.
– Не вопрос, как вы, господа военные, любите говорить, – извлекая из своей объёмной дамской сумочки маленькую плоскую бутылку, хмыкнула Ванда. – По сто грамм, к моему большому сожалению, не получится. Двести пятьдесят разделить на три, это будет…
– По восемьдесят три, запятая, и три в периоде грамма на брата, – подсказал Петров. – Ну, и на сестру…. А что это за напиток?
– Виски – "Белая лошадь". Сгодится?
– Она ещё спрашивает. Срочно освобождаем бокалы от пошло-приторного апельсинового сока и наполняем их по-настоящему благородным напитком.
Они освободили и наполнили. А после этого, молча, и без тостов, выпили. Потом наспех закусили и помолчали…
– А что это, Леон, ты в последнее время такой задумчивый и слегка заторможенный? – спросил Лёха. – Ходишь, как в воду опущенный. В том глубинном смысле, что словно бы стукнутый пыльным мешком из-за угла. Причём, точно по темечку…. Случилось что?
– Случилось…, – тяжело вздохнул Егор.
Вздохнул, а после этого подробно, ничего не утаивая, рассказал о неожиданных и кровавых событиях, произошедших на днях в узкой песчаной лощине, расположенной недалеко от приснопамятного Чёрного ущелья. О троих насквозь-непонятных деятелях в светло-бежевых тюрбанах, застреливших уважаемого Аль-Кашара, и о связанном Артёме Белове. О своих метких выстрелах и об отрезанной рогатой голове инкуба, найденной в брезентовом рюкзаке с приметной эмблемой. О странной реакции Аль-Салони и о последовавшей затем драке-схватке, закончившейся смертью молодого бербера. О своём осторожно-взвешенном решении (чисто на интуиции), "замести следы" и о встревоженных многознающих генералах, тут же вылетевших (с неожиданными пустынными трофеями), на некую тайную "столичную базу".
– Ничего себе, дела-делишки, – восхищённо взъерошил ладонью волосы на затылке Петров. – До чего же наш беспокойный Мир богат на разнообразные загадки, шарады и ребусы. Офигеть и не встать, мать его надолго…. А то, что ты решил слегка "затихориться" и притвориться полностью неосведомлённым – оно очень даже правильно. За излишние знания, как утверждал покойный Аль-Салони, и голову могут оторвать. Причём, запросто, не задавая глупых вопросов и ни капли не сомневаясь…. А на нас с Вандой можешь смело положиться. Никому не проболтаемся. Железобетон и могила.
– Две скромные-скромные могилы на заброшенном сельском кладбище, – зачем-то уточнила девушка. – То бишь, будем немы, как речные упитанные рыбы. Вот, только…
– Что такое, звёздочка моя медноволосая? Почему ты так побледнела? Чего-то всерьёз опасаешься?
– Понимаешь, древние арабские легенды гласят, что инкубы – очень злопамятные, кровожадные и мстительные существа. Как бы они…э-э-э, не учудили чего гадкого и кровавого. Я имею в виду, в качестве достойной мести за безвременную смерть своего соплеменника.
– Ха-ха-ха! – деланно рассмеялся Лёха. – Вот, уж, рассмешила, право слово…. Не существует никаких инкубов в природе. Вообще. Не су-щес-тву-ет…. Сама же только что сказала, что, мол, древние и седые легенды. Понимаешь? Ле-ген-ды…
– Хорошо, просто легенды. Не вопрос. Уговорил. Будь по-твоему, Алекс. Не возражаю…. А откуда же тогда взялась – в том рюкзаке – рогатая козлиная голова на жилистой человеческой шее?
– Ну, мало ли…
– Не юли, милый, пожалуйста, – неодобрительно покрутив головой, проявила настойчивость Ванда. – Откуда?
– Во-первых, вполне возможно, что речь идёт о некой "козлиной" мутации. Местные берберы и бедуины рассказывают, что коварные французы – в прошлом веке – многократно и щедро поливали окрестности Чёрного ущелья какой-то жутко-ядовитой химией. Вот, здешние козлы и замутировали – по полной и расширенной программе…. Чем, собственно, не версия?
– Версия, версия. Не спорю…. А что у нас – "во-вторых"?
– Во-вторых, вышеупомянутая козлиная голова может оказаться обыкновенным пластиковым муляжом, изготовленным с целью элементарного дружеского розыгрыша…. Леон, ты же в данную рогатую голову пальцем не тыкал? И наблюдал её, не вынимая из полиэтиленового мешка?
– Так всё, конечно, и было, – подтвердил понятливый сослуживец. – Не тыкал и не вынимал. Цивильным гадом буду…. Думаешь, это была безобидная юмористическая подделка? Вполне может быть. Вполне…. А как твои, мисс Паулс, репортёрские дела? – мастерски перевёл разговор в другое русло.