– Она носит прах своей матери на себе. У многих могло снести крышу от такого, так что неудивительно. А спрашиваю потому, что она сирота. Тут ведь как получается – я ее сегодня спас, мне ей и помогать вставать на ноги. Или помогать с лечением. Обычай такой в наших краях. Вы мне ответьте хотя бы приблизительно, и я пойду, мне еще телеграмму жене отбить нужно.
– Нормально все с девочкой, только сильнейшее нервное потрясение. Покой нужен, любовь близких, положительные эмоции. Если вы готовы к этому и ваши власти так легко решают вопрос удочерения, то спросите девочку, не против ли она.
– Наши власти, Дарья Андреевна. Уже наши. Ладно, пойду жене напишу, что жив-здоров. Заодно напомню о том, что она о сестренке мечтала и вполне может ее обрести. И Оксану спрошу, хочет ли она жить с нами и поможет ли моей жене с лялькой возиться через некоторое время. А дополнительные положительные эмоции Оксане котяра с собаком обеспечат, они у нас ребята общительные. Кроме того, летом детвору постарше в лагеря скаутов собирают, учат всему, что необходимо в походах. Да и вообще там весело время проводят, тинейджеры туда бегом бегут. А вы, Дарья Андреевна, если еще не определились с местом жительства, подумайте о нашем городке, Солнцегорск называется. Мы как раз хороших врачей ищем.
– Володя, погодите, – Дарья Андреевна подошла ко мне, – вы спросите сначала жену, и, если она будет согласна, я сама переговорю с Оксанкой. Кстати, девочка предпочитает, чтобы ее именно так звали, и не любит, когда ее зовут Ксюшей. Я немного знала Евгению, ее маму, все-таки Самарканд хоть и приличный город, но русских в нем осталось немного. Я бы сама ее забрала, но у меня маленький сын на руках и еще племянницы, оставшиеся без матери. Мою сестру тоже убили при штурме, правда, не англичане, а рабовладельцы. И, кстати, я удивляюсь такой легкости, с какой вы готовы удочерить девочку. Вы или очень уверены в себе, или легкомысленны.
– Ни то ни другое. Дарья Андреевна, я прекрасно понимаю, как может быть нелегко с Оксаной, которая уже не девочка, но еще не девушка, – покачал я головой. – Но это наш мир, и мы приняли его правила.
– В таком случае мне на самом деле стоит подумать о вашем предложении. – Доктор улыбнулась. – Город, где живут такие люди, – хороший город.
– Дарья Андреевна, у нас много таких городов. И боюсь, мое предложение будет одним из многих, которые вам сделают в отделе кадров протектората. Извините, но мне правда пора в радиорубку, подходит мой сеанс связи. – И я откланялся.
Глава 26
Сухогруз "Медведь", Залив.
23 год, 37-й день 3-го месяца
– Дядь Володь, а кушать скоро? – заталкивая патроны в автоматный магазин, спросила меня Оксанка.
– Вы в одиннадцать, мы позже. Сегодня макароны с жареными полосатиками, которых мы вчера вечером натаскали.
Я протер ветошью затвор своего калаша, провернув, вставил его в затворную раму. Направив газовый поршень в камеру, поставил раму на направляющие ствольной коробки и с лязганьем загнал ее на место. Оксанка тем временем положила набитый рожок на расстеленный по палубе полубака брезент и взяла четвертый. Захватила горстку латунных патронов и начала с усилием толкать их в магазин.
– Тяжело, – пожаловалась она.
– Ничего, Оксанка, терпи, атаманшей будешь, – засмеялся Толик, чистя свой ПМ.
Мы с утра расположились на этом месте, так как сюда тяжеловато было добираться малолеткам, здесь сохранялась прохлада и было где натянуть тент. Боцман дал нам на это добро позавчера, после того как принял у нашей слесарной братии объем полностью сделанных работ. Более того, наша работа его устроила, так что два дня мы расслаблялись. Разве что ночью дежурили, хотя с тех пор как вошли в зону безопасности Нью-Хевена, готовность была понижена, даже "браунинги" со станков сняли, перебрали-смазали и уложили на стеллаж в арсенале корабля. На зушке дежурили только ночью, днем ее накрывали быстросъемным чехлом от палящего солнца, чтобы не раскалялась.
– Приедем домой, получишь "школьную" винтовку. Будешь с ней заниматься, а со временем, когда зачеты в школе сдашь, она твоей станет. Я как будто знал, что у меня сестренка появится, когда ее покупал. – Вставив в собранный автомат магазин-банку, я отложил его на край брезента и отобрал у Оксаны рожок. Устала девчонка, из чистой вредности пыталась патрон в магазин затолкать. – Там хоть патроны и такие, но их поменьше. И перезарядка винтовочки не автоматическая, а ручная, приучает патроны беречь. Оксан, ты меня слышишь?
– Слышу, дядь Володь. – Девчонка перебросила недлинную, но толстую русую косу через плечо, облокотилась на высокий борт и смотрела вперед по курсу. – Красиво как здесь!
Это да, красотища здесь обалденная. За американскими островами, которые мы прошли вчера, много хоть и редких, но очень красивых вулканических островков. С черными пляжами, черными скалами, ярко-зеленой растительностью и разноцветными птицами, основавшими на них настоящие птичьи базары. Не считая чистейшей синей воды за бортом. Пару раз, когда мы проходили поблизости от островов, нас оглушало птичьим гомоном. Раза четыре видели здешних китов, больше похожих на плезиозавров. Их, китов, караулили небольшие китобойные суда с американскими флагами. Именно природа развеяла на корабле ту мрачную ауру, которая нас окружала после выхода из Порта-Дели. Женщины вроде как пришли в себя, умылись-причесались и стали как минимум симпатичными. Детвора вспомнила, что она детвора, и принялась носиться по пароходу, несмотря на грозные окрики боцмана и палубных матросов. Кэп страдальчески морщился, и я пару раз слышал, как он потихоньку бухтел под нос, что пассажиров год брать не будет.
– Гляди, – толкнул меня в бок Малик и показал на надстройку. С зушки дежурные неторопливо снимали брезентуху. – Корабль где-то, что ли?
– Оксан, ты ничего не видишь? – спросил я, заталкивая снаряженные магазины от калаша в разгрузку и надевая ее.
Вообще-то тревоги не было, но если там китобои, то малолетки сейчас прибегут смотреть, а пацанята и утащить что-либо могут, уже сталкивались с этим. Вчера один узбечонок утащил у Ленки магазин с патронами, когда та с девицами трындычала. С трудом найдя и поймав виновника, Ольга Васильевна просто нашлепала ему по заднице. Сказала, что это непедагогично, но очень здорово обучает. Впрочем, глядя на зареванную, но все равно озорную мордочку мальчишки, я очень сомневался, что он прекратит воровать. Хоть пацан и из Джизака, но он настоящий потомок багдадского вора.
– Какой-то корабль вроде левее, около острова, – ответила Оксанка и ткнула пальцем в том направлении.
– Сейчас глянем, – я достал бинокль и подошел к борту. Поглядел. – Какие-то рыбаки, по-моему.
– Вовка, ты чего сбрую надел? – поинтересовался Толька, заталкивая спарку магазинов в свой калаш.
– А ты того узбечонка помнишь? Сейчас они прибегут рыбаков смотреть, снова что-то стащит. – И я засмеялся, глядя, как парни шустро собирают свои оружейные причиндалы.
Колян затолкал нашу общую банку с вэдэшкой себе в мародерку. Грязную ветошь пока оставили на брезенте, потом выкинем в печку на юте, где мусор сжигают.
Минут через сорок мы медленно проходили мимо довольно ржавого корыта метров двадцати пяти длиной, что немало по здешним меркам. С десяток моряков суетились на палубе вокруг подъемной стрелы, которая тянула из глубины что-то здоровое. Вскоре над поверхностью показалась голова большой черепахи.
– Знакомая зверушка. – Малик довольно облизнулся. – И какая вкусная!
– А чего они ее не пристрелили сначала? – удивленно спросил я, глядя, как моряки затаскивают на палубу вяло машущего лапами зверя.
– Хрен его зна… – Малика прервал дикий рев боли. Из надстройки, где лежала туша глубинной черепахи, выпал человек, зажимающий руками обрубок ноги, из которого лилась кровь. Его подхватили четверо моряков, начали стягивать жгутом ногу выше обрубка.
– Твою поперек, Оксанка, иди-ка в трюм пока. – Я проводил побледневшую девчонку к трапу и помог спуститься. – Сейчас холодной водички принесу с корвалолом. – Половину бутылька этого средства я уже выпоил Оксане за эту неделю по рекомендации Дарьи Андреевны.
– Не надо, а? Гадость такая! – поморщилась Оксанка, усаживаясь на гамак. – Я лучше здесь отсижусь, а потом выйду наверх, хорошо?
– Уверена? Ладно, Оксанка, посиди в тенечке, здесь не Порт-Дели, хоть дышать можно. А с чего это вдруг все в трюм полезли? – Я с удивлением поглядел на трапы, по которым спускались явно недовольные женщины и дети.
– Товарищи, мы сейчас будем швартоваться к рыбацкому судну! Этот маневр опасен, поэтому прошу вас переждать его здесь, чтобы не мешать! – Усиленный матюгальником голос боцмана гулко отразился от стен трюма и груза.
– Оксанка, я наверх, мало ли, наша помощь потребуется. Сиди здесь, не вылезай, договорились? – Я хлопнул по подставленной ладошке девочки и рванул наверх, к своим слесарюгам.
– Что стряслось, мужики? – обратился к стоящим у борта работягам.
– Рыбаки врача запросили, у укушенного, похоже, сердечный приступ. Посттравматический шок, как сказала Дарья Андреевна. Она и Ольга собираются. А баркас спускать долго, быстрее швартануться. Вы не отсвечивайте здесь, боцман будет недоволен, – сказал один из матросов. – Ладно, я на шкафут, будем сходни перекидывать после швартовки. Вы автоматы хотя бы к борту прислоните, а то за пиратов примут. Нашли время чистить. – Матрос недовольно поглядел на висящие у нас через плечо калаши.
Ну поставить автоматы у высокого фальшборта недолго, мы так и сделали.
На сейнере наконец пристрелили черепаху короткой очередью из немецкой G3, а то с этой суматохой они как-то забыли про зверюгу, и та, перевернутая кверху брюхом, так и махала ластами за надстройкой. И как этого неудачника угораздило? Навек калекой останется.
– Держи бросательный! – рявкнул один из наших моряков и бросил на сейнер длинную тонкую бечеву с грузом. Там поймали и вытянули бечеву, потом более толстый леер-проводник, а за ним два пеньковых каната, тоже быстро и умело. Завели в отверстия в бортах, судя по всему, зацепили за кнехты. Главный на сейнере что-то заорал в рацию, наш боцман прислушался к своей воки-токи и заорал на мужиков у ютового и шкафутового шпилей. – Обтягивай помалу!
Вскоре сейнер уперся в толстые, обмотанные веревками покрышки у левого борта, практически напротив кормовой надстройки.
И в этот момент из здоровой бочки на мачте сейнера высунулись, как два чертика из коробочки, два матроса с револьверными гранатометами в руках и шарахнули в расчет зушки.
Я не понял как, но уже после взрывов в моей правой руке оказался пистолет, а через вздох я стрелял в головы гранатометчиков, приходя в ужас от высыпавших на палубу сейнера вооруженных людей.
– Пулемет! – заорал Малик, стреляя из своего "стечкина" в здоровенного мужика с М-60, вскочившего на крышу рубки сейнера. Справа и слева от нас по толпе внизу ударили из своих автоматов Николай и Толька. Зазвенели гильзы по палубе, одна попала мне в голову. А я бросил пистолет на палубу и стал вытаскивать из подсумков разгрузки две РГО, едва ли не теряя голову от страха.
– Гранатами – огонь!!! – заорал, вырывая распрямленные чеки из запалов и кидая гранаты вниз, на палубу сейнера. – Ложись! – И я грохнулся на палубу, вырывая из подсумков окровавленной левой рукой третью гранату, а правой подтягивая к себе свой автомат. И когда успел ноготь сорвать? Рядом со мной упали парни, и одновременно внизу грохнули гранаты. В уши наконец-то ворвались крики и вой на сейнере, визги в нашем трюме, стрельба из пистолетов с нашей палубы и гулкие очереди с сейнера. Очередь с сейнера прошибла с десяток круглых отверстий над нами, хлестнула нам по глазам крошкой от краски, с визгом полетели рикошеты. Повезло, что с палубы сейнера по нашему полубаку приходилось стрелять снизу вверх. Вверх со звоном подскочила латунная решетка шпигата, выбитая пиратской пулей.
– Готовы? Огонь!
И мы перебросили тяжелые чушки гранат через борт. Потом проморгаемся, если выйдет. Снизу сначала грохнула моя эргэошка, потом эфки товарищей, и мы снова швырнули туда гранаты. У меня гранаты закончились, а Малик с братьями продолжали швырять свои эфки на сейнер.
– Ну достреляем? – глянул я на парней после завершающего взрыва, передергивая затвор автомата.
Толян коротко выдохнул, кивнул, меняя магазин. Колька закусил губу до крови, тоже кивнул и перекрестился, а Малик зачем-то снял крышку с АКМ, поставил ее на место и пробормотал под нос: "Аллах Акбар!"
– Вставай и стреляй! – Не знаю, с какого рожна я так скомандовал, но мы рывком скакнули к борту и открыли огонь из автоматов по всему, что шевелилось внизу. С юта тоже ударили наши из пистолетов, но гораздо реже. Снизу, с палубы сейнера, ответило несколько автоматов…
– Какого хрена они решились? Ведь Ленчик уже наверняка отстучал в Форт-Вашингтон или Форт-Рейган. Скоро "каталины" прилетят, от них ведь ни один пароход не скроется, – держа разорванный индпакет на простреленном боку, спросил я сам у себя.
Малик с Толькой под руководством доктора укладывали Кольку на носилки. Вот уж нам с ним повезло, последнюю очередь снизу поделили. Мне шмат сала из правого бока вырвало, а Коляну перебило кость в ноге и зацепило артерию. Он здорово кровью полубак залил, а у меня только штанина и трусы от крови мокрые. Впрочем, уже сейчас болит здорово, и башка кружится, видимо, от шока, приходится ватку с нашатырем нюхать.
– Володь, ты как? Парни, оставьте Кольку пока, докторша и здесь о нем позаботится. – Снизу поднялся упомянутый радист. – Слушайте, нужно в сам сейнер лезть. Нас глушат, не могу никого вызвать. Кэп командует всеми, способными держать оружие, готовится к абордажу и досмотру.
– Лень, я внутрь не полезу, – глянул вниз, на заваленную телами и залитую кровью палубу сейнера. – Там если кто засел, то он на любого кинется. Стрелять будет до упора, а то и подорвет что-нибудь. Тут газ слезоточивый надо, а где его взять? А лучше – отвязаться и расстрелять это корыто из пушек.
– Вовка, ты гений! Есть газ, у нас дымовые шашки для выкуривания садовых паразитов есть, щас у боцмана возьму. – И Ленька, гремя автоматом по поручням трапа, слетел вниз. Да уж, у моряков отношение к захваченному судну совсем другое.
– Анатолий, Малик, подняли Николая и понесли в медблок. Ваш абордаж, судя по всему, подождет. – Бледная, но решительная Дарья Андреевна первая сошла по трапу.
Парни аккуратно спустили носилки и потащили прибалдевшего от дозы обезболивающего Коляна в надстройку. Я тоже пошел за ними, повесив автоматы – свой и Николая – на здоровый бок. Спустившись на шкафут, поглядел на ряд тел, сложенных на юте. Лена, Лешка, Артемьев, четверо матросов, штурман. Боже правый, меньше чем за пять минут боя мы потеряли убитыми восемь человек. Раненых, кроме нас, еще трое.
– Дядь Вов, ты как? – Ко мне сунулась Оксанка и замерла, глядя на пропитанные кровью тряпки. В больших серых глазах застыл испуг пополам со слезами.
– Не страшно, Оксан, просто больно, – попытался улыбнуться я. Девочка осторожно подошла, застыла в нерешительности. Подумав и поглядев на девчонку, которая вроде как чувствовала себя более-менее нормально, я попросил ее: – Помоги мне, пожалуйста. Возьми бинт, примотай мне этот тампон, пока врач освободится. Неудобно рукой держать постоянно.
Пока Оксана меня бинтовала, вдоль борта с автоматами встали кэп, старпом, механик и кок, а мимо пробежали Леонид, боцман и один из оставшихся в живых матросов, шустро ссыпались вниз на сейнер по так называемой сходне, сделанной из широкой доски с набитыми на нее рейками. В руках у них было по паре больших жестяных банок, в которые они вставили вроде как запалы, подожгли их и, дождавшись повалившего из банок дыма, закатили их в трюм, надстройку и, похоже, в машинное отделение сейнера. Интересно, а если антенну срубить, передатчик заткнется?
– Лень, а если антенны срубить, то это как, поможет? – крикнул я радисту и показал на два высоких и гибких штыря на крыше рубки, где так и валялся застреленный Маликом пулеметчик.
Леонид недоуменно глянул на антенны, хлопнул себя по лбу и полез наверх. Поковырялся возле с каким-то прибором и заорал вниз:
– Евграф Сергеевич, топор давай!
Дальше все закрутилось как в карусели. Ленька перерубил подходящие к антеннам кабели, из всех щелей и иллюминаторов сейнера повалил на редкость едкий дым, из машинного отделения вывалился, стреляя во все стороны, какой-то хмырь и был мгновенно застрелен офицерами "Медведя", а из радиорубки после переговоров вышел радист. Ему пообещали, что его не станут убивать и передадут властям. В принципе хоть какая-то отсрочка, которую для себя выторговал немолодой мужик с солидным брюхом.
После этого Ленька в ИПе полез в радиорубку сейнера, механик в таком же противогазе – в машинное отделение, а боцман стал командовать на верхней палубе приза.
– Евграф Сергеевич, в этой бочке мои трофеи. – Я указал на мачту. – И пулеметчик, который наверху, – Маликов.
– Ты не умничай, фотографируй давай. Никто на ваши трофеи не покушается. Тут вон какой приз, одних денег за головы девятнадцать тысяч, без ваших троих. – У страха глаза велики, огромная толпа пиратов мне почудилась. На самом деле мы застрелили и подорвали гранатами двадцать два пирата, и это с тем, из машинного отделения. Так что мы продолжили свое дело, переворачивали и стаскивали бандитов в рядок и фотографировали их для отчетности. Фоткал я, таскали Малик, Колька и Федор. Боцман залез на клотик, так называется бочка наверху мачты, и сбросил оттуда двух девок-гранатометчиц. Не знаю, красавицы они были или нет до того, как схватили от меня по несколько пуль в лицо, но были молодые, стройные и сильные, какие-то культуристки с хорошо накачанной мускулатурой рук и плеч. Впрочем, во мне ничего не ворхнулось, даже оттого что пришлось убить женщин, слишком хорошо я понимал, чего мы все избежали. И нам здорово повезло с дымом, тот оказался настолько вонючим, что забил вонь от потрохов и крови на палубе пирата.
– Держи, ганфайтер. – Евграф Сергеевич положил рядом со мной два гранатомета, пулемет "Миними" с двумя запасными коробами с лентами и М16 с магазином на сотню патронов. – Удачно ты их, они нам головы не дали бы поднять. Разгрузки с девок сам снимешь или помочь?
– Если не затруднит. Мне наклоняться больно. – Я поглядел на тела пираток. Хорошие разгрузки, американские армейские плейт-карриеры, и пистолеты на обеих девицах неплохие, "глоки", семнадцатые. Плюс рации в чехлах, те же ботиночки как раз на Оксанку пойдут. Да и брючки на них не из дешевки, если девочка не побрезгует отстирать, то пойдут, Оксанка не из маленьких. Кстати, насчет женских шмоток. – Сергееич, если у этих тварей была отдельная каюта, то в ней первыми копаемся мы с Оксанкой.
– Без разговоров, – кивнул боцман. – Но часа через три, пусть проветрится. Где так стрелять научились?
– На стрельбище, – засмеялся я. – Зимой на практических занятиях начали пистолет серьезно проходить, ну и увлеклись американской дисциплиной, практической стрельбой. А сейчас наука явно на пользу пошла.