В трубке зашелестело, и раздался голос Рашида. Сладкий, как дыня, вкрадчивый, как шепот дервиша.
– Умка, ты что это волнуешь Володю? Ему нельзя волноваться! Лучшие врачи отпустили его под нашу с тобой ответственность!
Говорил он с легким восточным акцентом, именно с таким, каким представляют его люди, никогда не бывавшие на Востоке. Словно Абдулла из "Белого солнца пустыни".
– Ты приезжай, – продолжил Рахметуллоев вкрадчиво, – посидим втроем. Нам есть о чем поговорить, поверь. Если ты сильно занят – скажи, мы подождем, сколько надо…
Чувствуя себя девицей на выданье, к которой пришли надоедливые сваты, Сергеев согласился.
Тут же в трубке возник Блинов, уже не такой томный, как минуту назад, а гораздо более деловой и собранный.
– Ты где?
– В министерстве, где еще?!
– Я высылаю машину. Тебе перезвонит Васильевич и скажет, что за тачка и где будет ждать. Я буду страшно рад тебя видеть! Как Раш, а? Уболтал тебя в два счета! Восточный человек!
– Восток – дело тонкое, – неожиданно высказал банальность Сергеев и поймал себя на том, что сделал это с мангустовской, менторской интонацией.
Именно он так говорил: "Восток – дело тонкое!" – и странно, словно свинья пятачком, поводил носом. Сделай это кто другой – кадеты смеялись бы до потери сознания, а глядя на Мангуста, делать этого совсем не хотелось. Совсем. Не располагал Мангуст к шуткам над собой.
Сергеев повел носом из стороны в сторону, и у него получилось!
– Что да, то да, – отозвался Блинов. – Сегодня чисто мужской компанией – без баб. Я еще не боец, чтобы выступить по-настоящему. Да и разговор серьезный намечается, а дела и бабы совмещаются неважнецки.
"Дипломат, – подумал Михаил, – ну просто тонкач! Макиавелли. Столько фигур исполнить, чтобы я приехал один – с ума сойти можно!"
А вслух сказал:
– Я уже понял, что сегодня мы будем втроем.
– Точно. Жаль, конечно, я Раша принять обещал по-людски, но это через месяцок, не раньше. У меня еще на руке и ноге лангетки. И хожу я с палочкой – прям Командор. Как там Вика? – спросил он безо всякого перехода.
– Ничего. Не скажу, что по тебе скучала, но будет рада, что ты жив и здоров.
– Привет ей передай! И скажи, что первое интервью на родной земле я дам ей!
– Ты не представляешь себе, – сказал прочувствованно Сергеев, – как она обрадуется!
– Ты не ехидничай – обрадуется! Эксклюзив. Сидорчук, я и она! Все! И пусть мир подождет! Понял! Васильевич тебе перезвонит! Ждем!
"Значит, с ним прилетел Раш, – подумал Сергеев, вешая трубку. – Интересно, не по мою ли душу? Несмотря на риски, несмотря на то что, по словам Блинова, именно он перекупил тот самый контракт, из-за которого Блинчика едва не зажарили два раза. Не скажу, что это поступок безрассудно смелого человека, но и целесообразной такую поездку не назовешь. Очень сильно надо ему что-то, если уж Рахметуллоев приезжает в страну, где его ждет толпа недружелюбно настроенных торговцев оружием, которых он, можно сказать, кинул… Хотя нет, кинул их скорее уж Блинов. Просто в таких вот ситуациях обиженная сторона не сильно разбирает, кто и где виноват, – "мочат" всю цепочку, до последнего дилера, чтобы другим на вечные времена неповадно было. Надо будет поинтересоваться, живы ли еще Базилевич и Кузьменко, которые, по словам Блинчика, об этой сделке и договаривались с пострадавшей стороной. Уж кому-кому трудно позавидовать, так это им. Есть сомнение, что они до сих пор живы. А если живы, то интересно, как удалось объясниться?
Блинов отлежался, зализал раны и вернулся на родину. Скорее всего, чтобы принять бой. Не тот у него бизнес, чтобы долго отсутствовать. Слишком велики потери от срывов. Слишком тяжелы разрывы связей. Те, кто метил в Блинова, знали, что делают. Конечно, убей они Владимира Анатольевича или покалечь так, чтобы он вышел из дела на длительный срок, и рухнула бы, как карточный домик, цепочка, основанная на личных связях и личном же доверии. Не цепочка между продавцом и покупателем – тут волноваться нечего, покупателей много. А цепочка внутри страны – между бизнесменами от армии, бизнесменами от политики, бизнесменами от криминала… Она бы рухнула всенепременно, связи ненадежные были бы зачищены со всей суровостью, и на ее месте возникла другая, или несколько других, но в них Блинчику, попытайся он вернуться в дело, уже не было бы места. И все те связи и достижения, что сейчас принадлежат ему по праву, пришлось бы отвоевывать у пришлых с оружием в руках.
Поэтому Блинчик и вернулся. Весь в гипсе, хромой, как Гефест. Гефест был бог, великий мастер – кузнец, храбрец, оружейник и воин. Блинов, конечно, на Гефеста не тянул, но в том, что человек Владимир Анатольевич был отважный, сомневаться не приходилось.
Заказ на него был оплачен и оплачен щедро, но не выполнен, а это влекло за собой ряд последствий, летальных, однозначно, либо для Блинова, либо для тех, кто взял деньги за его устранение. Включая и посредников. Третьего варианта не было. Поэтому проблема нуждалась в скором решении, так сказать, решении на опережение. Ни тянуть, ни прятать голову в песок в текущей ситуации нельзя. Под крылом у Раша достать Блинова представлялось сложным. Не то чтобы полностью невозможно, но уж точно невероятно хлопотно, дорого и рискованно.
Но не собирался же Блинов всю жизнь сидеть баем у Рахметуллоева? Дело у них общее, конечно, и на Востоке гостей любят, но не настолько же! И рано или поздно Владимир Анатольевич должен был вернуться. Те, кто Блинова с нетерпением ждал дома, на чужбину за ним не сунулись, а набрались терпения, затаились и считали часы до долгожданной встречи".
По всему выходило, что Рашу и Блинову нужен доверенный человек, в их тусовке не засвеченный, но стопроцентно надежный и без комплексов. Такой, чтобы и прикрыл, если нужно, и сам отбился, если совсем уж припрут, и помозговать бы мог в промежутках между событиями. Раш в Сергееве такого человека увидел едва ли не раньше, чем Блинов. А может быть, эта идея принадлежала Блинчику. Они стоили друг друга!
То, что сегодня его будут вербовать, это точно. Вербовать беззастенчиво и нетонко. Нет у них времени на разные там экивоки и ласковые подходы. Будут покупать за большие деньги. За любые деньги, потому что покойникам они без надобности – в гробу карманов не бывает.
Сергеев невесело усмехнулся, допил остывший кофе одним глотком и закурил сигарету. На экране лэптопа перемигивались баннеры.
Большие деньги означали для Сергеева большой риск, и хоть к риску было не привыкать, Михаил подумал не о деньгах, а о Вике и Маринке, которую Вика от него по-прежнему держала на расстоянии, и покачал головой.
– Еще кофе, Михаил Владимирович?
Из приоткрытых дверей на него призывно смотрела волоокая секретарша Нила – Неонила свет Ивановна. Для убедительности предложения в дверной проем была выставлена щедро декольтированная по случаю жары грудь. Корпус Неонилы был направлен в сторону Сергеева под таким углом, что через вырез платья просматривалось даже отсутствие нижнего белья. С наступлением лета Сергеев точно знал, что на самом деле его секретарь – брюнетка.
– Спасибо, Неонила Ивановна, – отозвался Михаил официальным тоном. – Еще чашечку и стаканчик холодной "боржоми".
– И все? – игриво спросила Нилочка, облизываясь, как кошка, только что сожравшая упитанную мышь.
– И все.
– И как вы, Михаил Владимирович, в такую жару столько воды пьете? – осведомилась Неонила Ивановна. – Я совсем не пью и то, – Нилочка повела плечами с цыганской грацией, отчего наклоненный бюст качнулся в декольте, словно стенобитная баба, – все время потею. А к вам в душ проситься неудобно…
Сергеев посмотрел на нее с укоризной.
И где только их теперь учат? Или это природный талант? Как там у Владимира Семеновича: "Там шпионки с крепким телом, ты их в дверь – они в окно! Говори, что с этим делом мы покончили давно!"
Это каким безголовым надо быть, чтобы клюнуть на столь грубую приманку? Она же ляжет на диване, а потом между двумя оргазмами с детской непосредственностью попросит не крутиться, чтобы не сбить фокус фотографу.
Мельчает народ, теряет школу. Михаил вспомнил Риту, читавшую им спецкурс. Стройную, подтянутую, высокую, похожую на гепарда и поворотом головы, и пружинистой, настороженной походкой, и даже тем, как она держала спину, когда вышагивала по аудитории.
Она была удивительно хороша, сексуально привлекательна, особенно для них, кадетов, лишенных женского общества. И одновременно, при всей своей вызывающей чувственности, холодна, словно снега Килиманджаро, и недоступна, как ее вершина. Шалевший от нее, словно кот от валерьянки, Кудрявый, уверовав в свою неотразимость, пробовал, было, подкатить, но…
Что и как сказала ему Рита – не слышал никто. А сам Кудрявый до самой своей смерти так ни с кем этим и не поделился. Но вопрос отпал мгновенно. При виде Риты Кудрявый становился меньше ростом и прятал глаза. Красавец-женолюб, разбивший вдребезги не одно девичье сердце, становился тише воды и ниже травы, как нашкодивший котенок.
Уже выпустившись, Сергеев узнал, что Рита была доктором наук, профессором психологии, специалистом по взаимоотношениям полов. А еще одним из лучших полевых агентов-женщин при Андропове. И была она вовсе не Ритой, что понятно, и лет ей на тот момент было…
В общем, узнай об этом Кудрявый, в жизни бы не поверил!
А Неонила… Неонила – это современный эрзацпродукт. Двоечница. И все эти приемчики – грудь наружу, ноги врозь – не стоят одного поворота Ритиной головы, одного ее взгляда, брошенного исподлобья. Хотя для "новых украинцев" сойдет, тут тонкости не нужны. И ведь действует на кого-то этот напор плоти, что тут язвить? Каждому времени – свои герои!
– Просто кофе, Неонила Ивановна, – повторил Сергеев. – Я скоро уеду – можете воспользоваться душем, если необходимо.
– Спасибо, Михаил Владимирович!
Дверь закрылась.
– На здоровье, – сказал Сергеев, отворачиваясь.
И тут зазвонил телефон. Михаил поднял трубку.
– Господин Сергеев? – спросил незнакомый мужской голос.
Сергеев автоматически взглянул на часы – от военной привычки фиксировать время звонка он все еще не избавился. Было 10.50, с момента звонка Блинова прошло девятнадцать минут – это вполне мог звонить озадаченный шефом Васильевич. Но голос Васильевича Сергеев худо-бедно знал. Это был не Васильевич. Голос незнакомый, судя по отсутствию гортанного "г" – выговор не южный. Российский выговор. И все было бы ничего, вот только линия, на которую звонок поступил…
У Михаила, быстро перенимавшего у чиновников полезные для жизни в киевском социуме привычки, было четыре мобильных телефона – на все случаи жизни. Один из них, так называемый номер общего доступа, раздавался направо и налево для демонстрации демократичности и близости к народу. На самом деле номер был постоянно выключен, и звонки, поступавшие на него, переадресовывались на "почтовый ящик", где и пропадали бесследно, за редким исключением.
Второй мобильный был недоступнее для широкой публики и обеспечивал доступ к заместителю министра МЧС через личного секретаря или водителя. Сам Сергеев звонящим на этот номер никогда не отвечал, но Нилочка и водитель-филер тщательно "документировали" абонентов и предоставляли Михаилу Владимировичу подробный отчет. Копия этого отчета шла Криворотову или, что не исключалось, еще дальше, в местную Контору. Кое-кому из тех, кто попадал в этот список, Сергеев перезванивал. Большинству – нет.
Третий телефон был известен только тем, с кем Сергеев поддерживал тесные взаимоотношения по службе или вне ее. Номер этот не подвергался автоопределению, получившие его почти никогда не передавали его другим – это было бы не просто дурным тоном, а грубым нарушением этики. Трубку Сергеев брал сам. На этот номер перезванивала секретарша, если его нужно было срочно разыскать, на него перенаправлялись срочные звонки, поступившие в Контору в его отсутствие. Именно этот номер был известен Блинову, и на него он звонил, едучи из аэропорта.
А четвертый телефон…
Четвертый телефон должен был быть известен самому узкому кругу лиц. У кого-то такой номер знали пять, у кого-то – десять человек. У Сергеева же этот круг был уже некуда и насчитывал всего одного абонента – Плотникову. И все.
Но голос без южного акцента звучал именно из этой трубки.
– Господин Сергеев?
– Да, – сказал Михаил практически без паузы на раздумье. – Это Сергеев. Я вас слушаю. С кем имею честь?
В трубке хмыкнули.
– Меня зовут Николай Николаевич. Фамилия моя – Касперский. Если вам это о чем-то говорит.
– Ну, почему же… Говорит. Антивирус такой…
– Отлично, – обрадовался голос в трубке, – можете так меня и называть, если вам удобно. Антивирус. Мне это даже больше нравится, чем Николай Николаевич! А мне можно называть вас Умка?
– Да ради бога, – сказал Сергеев не запнувшись ни на миг. – Если вам нравится. Это из мультфильма, кажется? Старый такой мультик, про медведей?
– Точно, – согласился Николай Николаевич, – старый. Но я рад, что вы помните. Умка – такой маленький умный медвежонок. Очень любопытный. Смышленый, я бы сказал, не по годам.
– Вы мне льстите.
– Да ну? Наши общие друзья утверждали, что на лесть вы не падки. Совсем наоборот. Я и в мыслях не имел вам польстить.
– А в чем суть, господин Антивирус? Хоть друзья у нас общие, но мы с вами-то не знакомы. Нам есть что обсудить?
– Сами решите. У вас сегодня напряженный день, я думаю. Много работы. В министерстве всегда ТАК много работы?
– Это как повезет.
– Конечно. Уверен, что вам повезет! Так вот, Умка, вечерком загляните на заднее сиденье своей "тойоты".
– Там будет отрезанная лошадиная голова?
– Фу! – сказал Николай Николаевич. – Как плохо вы обо мне подумали! Разве можно смотреть такие гадости по телевизору? Мы совершенно не такие.
– Два вопроса. – Сергеев раскурил сигарету и выпустил густую струю голубого дыма. – Первый – кто это "вы"?
– А второй?
– Хотелось бы услышать ответ на первый…
– Вопрос интересный, но ответить на него будет сложно.
– Ну почему же?
– Врать не хочется.
– А вы не пробовали для разнообразия иногда говорить правду?
– Ой, Умка, несговорчивый вы человек. Мне ничего от вас не надо. Просто загляните на заднее сиденье вашей машины. Там не будет отрезанной головы – ни лошадиной, ничьей другой, я вам обещаю.
– А что там будет? Бомба с часовым механизмом?
Николай Николаевич рассмеялся.
– О вашем чувстве юмора меня предупредили. Нет, Умка, там будет кассета, содержимое которой вам понравится. И документы, несомненно, для вас интересные.
– А что вы хотите взамен?
– Это второй вопрос, как я понял? Взамен? Ничего. Абсолютно ничего.
– Так не бывает, – возразил Сергеев. – Вы же, Антивирус, не в Корпусе Мира работаете.
– Неудачный пример.
Сергеев вспомнил, сколько его бывших коллег колесило по свету, пользуясь, как крышей, бумагами Корпуса Мира, и сказал:
– Согласен. Действительно неудачный. Придумайте что-нибудь благотворительное сами.
– Скажем так, зная вас, мы надеемся на адекватную реакцию.
– Боюсь, что понятие адекватности у нас с вами может разниться.
– Не думаю. Поймите, Умка, мы не имеем ничего общего с теми, кто работал в Борисполе и Феофании. Мы – третья сила.
– Точно, – произнес Сергеев насмешливо. – Третья сила! Совершенно бескорыстная, гуманная и ни в чем не заинтересованная! Как говорил в редких случаях бессмертный Станиславский – верю!
Лежащая на столе "Нокиа", подсоединенная к линии номер три, зазвонила и завибрировала, противно стуча по полированной поверхности стола всем корпусом.
– Да дело в общем-то ваше, – неожиданно легко согласился тот, кто называл себя Касперским, – вы только в машину загляните. А дальше – на ваше усмотрение. Я вам обязательно перезвоню – тогда и поговорим. Мне, знаете ли, крайне интересны ваши впечатления.
– Если я скажу, что ваш интерес, Антивирус, не делает меня счастливым – вы мне поверите?
– Охотно. Но что это меняет?
– Тут вы правы. Ровным счетом ничего. Бумаги я посмотрю.
– Не сомневаюсь. Разрешите откланяться, и до завтра, Умка.
– Всего доброго, Антивирус.
В трубке номер четыре зазвучали короткие гудки. А в трубке номер три раздался голос Васильевича.
– Добрый день, Миша. Рад тебя слышать!
– Взаимно, – сказал Сергеев вполне искренне. Начальник партийной службы безопасности действительно вызывал у него симпатию.
– Через десять минут внизу тебя ждет темно-зеленый "гранд-чероки". Водителя зовут Григорий. Охранника – Сергей. 555-77 КМ. Как ты?
– Считай, что уже поправился.
– Силен. А Владимир Анатольевич в бинтах, как мумия Тутанхамона! Ладно, вечером увидимся. Удачи.
– Спасибо.
В комнату, покачивая бедрами, вплыла Неонила с подносом, на котором стояли чашка кофе и запотевший стакан с минеральной водой.
"Сейчас начнется", – подумал Сергеев.
Неонила Ивановна, обойдя его сзади и слева, наклонилась, уложив бюст на сергеевское плечо, и, поставив подносик на стол, неторопливо перенесла его содержимое прямо на большие плотные бумажные салфетки, которые разложила перед Михаилом.
Пахло от Нилочки сладковато: немножко потом, немножко дезодорантом, немножко духами.
– Еще что-нибудь? – спросила Неонила Ивановна вкрадчиво.
– Да, – сказал Сергеев, придав голосу волнующую мягкость. – Обязательно. Папку с входящими письмами. Прямо сейчас и распишу. Я собираюсь уезжать.
– Машину?
– За мной заедут. Не волнуйтесь.
Неонила прошествовала к двери, с необычайной легкостью вырисовывая бедрами замысловатые фигуры. Надо сказать, сзади она смотрелась неплохо.
"Интересно развиваются события", – подумал Михаил, набирая номер на трубке номер четыре.
– Да, – сказала Плотникова. – Привет, бездельник!
– Привет, пчела Майя!
– Между прочим, я с утра уже многое успела.
Сегодня Вика уехала от него в семь, еще сонная – легли они после часа, а уснули уже после двух. У двери он поцеловал ее в макушку – поцелуи в губы с утра Плотниковой не одобрялись. Услышал стук каблучков по лестнице за закрытой дверью и проводил взглядом ее темно-синий "фольксваген", выехавший со двора.
– И не сомневался. Я вот почему тебя отвлекаю, Вика. Сегодня вечером я занят, так что все отменяется. Извини.
– Ладно, – сказала Плотникова обычным тоном, но Сергеев, привыкший чувствовать ее эмоции спинным мозгом, ощутил, что Вика обижена. Вопрос о том, куда собирается Сергеев, она не задала бы ни за что – он хорошо знал ее привычки.
– Привет тебе от Блинова, он вернулся.
– Ах, вот оно что, – с явным облегчением сказала Плотникова, – Мальбрук вернулся!
– Мальбрук в поход собрался, – поправил ее Сергеев, – вернулся – это Карлсон.
– Карлсон был добрый. И безобидный. Твой Блинов не такой. Ты к нему?
– Очень просил подъехать.
– Не пойму я тебя, Сергеев, ты вроде бы не сентиментален, откуда такая привязанность к товарищу детства? И стреляют в тебя, и взрывают тебя, а ты все никак не уймешься.
– Между прочим, жертва терроризма обещала тебе эксклюзивное интервью.
– Да ну? – оживилась Плотникова. – Быть того не может!
– Ты, он и Сидорчук.