Половой притаранил миски, полные горячей хряпы, от неё валил густой капустный дух. Животного ингредиента в стряпню добавить не поскупились, правда, среди кусочков свинины над мясом преобладало сало с колючками неопалённой щетины на толстой разварной шкуре.
Опрокинули под водительством Павки по стопарю и налегли на вкуснейшую хряпу, приготовленную пролетарским кулинаром с большим искусством. Земляные рабочие мало-помалу разговелись, в кабаке стало тесно от немытых тел и пьяного гомона. В воздухе сгустился махорочный дым. Барную стойку осадили алчущие питухи, суя на раздатку казённые жетоны с индивидуальным налоговым номером, а раздатчик шелестел страницами учётной книги, выписывая пропойце суточной кредит и время от времени порыкивая: "В очередь, сукины дети, в очередь!"
– Нет, ты скажи, в чём конкуренция? – склонился Щавель над столом к Павке. – На кой строить на новом месте такую основательную дорогу, когда вокруг наезженных путей полно?
– Это непростая дорога, факт, – пристукнул кулаком Павка от переполнявших его чувств. – О, Валька идёт, сейчас нам всё популярно обскажет. Валя! Валё-ок! – гаркнул во всю хилую мощь чахлых лёгких Павка, схватился за грудь и закашлялся. – Дуй сюда, седай с нами, – прохрипел он, хлопая ладонью по табуретке.
На зов подвалило, волоча ноги, невзрачное существо с серенькими глазками на широком, цвета ржаного теста лице, окружённом венчиком вьющихся сивых волос. Валины руки безвольно болтались вдоль туловища, то ли обессиленные тяжёлой работой, то ли по особенности телосложения, то ли от болезненной слабости. Длинная латаная рубаха висела по-бабьи без пояса, шаровары с пузырями на коленях были заправлены в короткие разбитые сапоги, из носов которых выглядывали в прореху обмотанные портянками ногти больших пальцев.
– Павлин, братуха, – проблеяло существо, роняя на табуретку массивный зад и обшаривая сидящих блеклыми зенками. – Агитируешь за советскую власть?
– Нет, за всю… – выдавил Павка, сглотнул и перевёл дух. – Это Валя, – представил он. – Расскажи товарищам прохожим, что за стройку мы тут развели. Выпьешь с нами? Половой, а половой, принеси стакан, родной.
– Никакого секрета здесь нет, – надтреснутый голос Вали негромко прозвучал в кабачном гуле. – Мы прокладываем Ленинское направление Ленинской Ордена Ленина железной дороги имени Ленина.
Половой принёс стопарь мутного зелёного стекла, залапанный сальными пальцами и, похоже, с прошлого раза немытый.
– Сами мы не местные, – закинул удочку Щавель, наливая всем перцовки. – Сто лет здесь не были. А работы кто ведёт?
– Орден Ленина, – в Валином голосе просквозило недоумение, видимо, дело было настолько само собой разумеющимся, что даже странно, отчего об этом не знали случайные путники.
– А на других направлениях? – с замиранием сердца спросил Щавель, чуя открывающиеся бездны московской обстановки.
– На других направлениях пока никто не ведёт. Другие направления у Желдоральянса в проекте. Материалов нехватка. Как привезут с Урала рельсы, будем прокладывать пути на Рыбинск, может, Клика Статора начнёт тянуть ветку на Харьков. Но раньше Команда Ротора включится в работы на Муромском направлении по обязательствам встречного плана, насыпь проложат, шпалы дадут, а уж рельсы от Великого Мурома сами дойдут на путеукладчике. Сначала от Мурома до Москвы, а потом сразу нам начнут поставки, согласно договору. Вот тогда мы продолжим развитие, потому что мы на Москве по железнодорожному ходу самые первые в Альянсе. У нас, благо, есть для зачина ленинский стратегический запас рельсов, раскупорили тут секретную допиндецовую захоронку.
– В чём суть-то её? – наивно поинтересовался молодой лучник, когда все выпили.
Жёлудь до конца не понимал всех достоинств новаторского мегапроекта и попробовал уяснить в разговоре с человеком сведущим, пусть этот знаток был даже бабой. Пол Вали определить не представлялось возможным, не содрав прелых лантухов. Пушок на щеках и жидкие усики явно не ведали бритвы, да в ней не нуждались, а бугры под рубахой могли оказаться развитыми ожиревшими грудными мышцами. Ничто в рыхлой фигуре и повадках Вали не выдавало гендерной принадлежности. Даже отблеск интереса, время от времени вспыхивающий в унылых буркалах рабочей особи стройотряда Ордена Ленина, можно было трактовать не только как отголоски скрытого чувственного влечения, но и в качестве эха трудового энтузиазма. Строителей Ленинской железной дороги ждала какая-то награда, но в чём заключался профит, Жёлудю не терпелось узнать.
– Грузы возить, людей возить! – похоже, Вале до сих пор не встречалась настолько неграмотная деревенщина. – Не год по реке тянуть, а загрузился, раз, и квас, вот ты в Новгороде. Сел на поезд, и через пару дней ты в Белорецке. Почту возить можно, страна развиваться будет.
– Это понятно, – кивнул Жёлудь. – Тебе-то лично железная дорога что так доставляет?
– Лично мне квартиру дадут. Ордену Ленина за грузоперевозки прибыль, а всем строителям благоустройство. Мы делаем мир лучше, и от этого всем польза.
– Тёмный ты, факт, – улыбнулся Павка, ласково глядя на Жёлудя.
– Тебе понравилось бы, оставайся с нами строить светлое будущее. – Валина лапка осторожно тронула молодого лучника за рукав, а в глазах замерцал маслянистый огонёк.
"Как всё запущено-то, – думал Щавель. – Уже и губернатор в этом участвует, а светлейший ни сном ни духом, что из Великого Мурома скоро поедет паровоз. Полно же наших людей в Муроме и в Проклятой Руси, они должны информировать канцелярию, – за логичным рассуждением пришла мысль совершенно чарующая. – Это что же получается, нарочно князю не докладывают? Он из всех своих приближённых только мне смог довериться?"
– Нельзя нам оставаться строить светлое будущее, – от чистого сердца заявил Щавель. – Нам дальше идти надо, есть дела поважнее. Товарищ-то Ленин как нынче себя чувствует?
– Как всегда, живой! – отрапортовал Павка.
И немедленно налил:
– Предлагаю поднять тост за товарища Ленина!
– Ленина разве не до Большого Пиндеца убили? – ошарашенно спросил Жёлудь.
– Да ты чё? – заржали над наивностью лесного парня московские работяги. – Ленин и сейчас живее всех живых.
– Это тот, которого дева-воительница Фанни Каплан смертельно ранила? – Жёлудь посмотрел на барда, а знаток "Ленинианы" даже лицом не дрогнул, только маленько покивал.
– Он самый, – заверил Павка. – Тёмный ты, парень, факт. Наш Ильич в мавзолее отлежался, а после Большого Пиндеца Орден Ленина его на ноги поставил.
– Так и было, сынок, – подтвердил Щавель, а Филипп сыграл на гуслях поучительную песенку:
Когда был Ленин маленький
С кудрявой головой,
Он бегал в драных валенках
По горке ледяной.Когда Володя вырос,
То стал таким крутым,
Что бегал в тех же валенках
По Горкам ледяным.Когда Ульянов умер,
То стал совсем святой.
И лёг он в мавзолее,
Для нас всегда живой.
– Ленин не умер, Ленин фтагн, – вкрадчиво влился в уши голос Вали.
– Ваистену фтагн! – стукнул по столу Павка и добавил: – Факт.
– Эвона как, – пробормотал Жёлудь, а Валины пальцы ласково потрепали его по руке.
– Как тут у вас обстановка с Тёмными Властелинами? – заметив, что работяг после трудового дня окончательно развезло, Щавель отважился копнуть глубже. – Держитесь против Статора?
– Справляемся, – бесхитростно выдал Павка. – Пока у нас есть Дележ, дело Ленина живёт. Орден контролирует Северный округ и кусок Северо-Западного, Мотвил поддерживает мумию ништяками. Статору на Юге ещё с Ротором соревноваться приходится, им обоим не до нас. С востока манагеры подъедают наравне с вагинальными активистами. – Павка скривился и сплюнул.
– А то, я слышал, Бандурину фтагнировали и выпустили из узилища. Теперь она вроде как возвращается в Москву.
– Нехорошо, – проблеяло существо. – Будет война. Это нарушит равновесие.
Павку это не смутило.
– Пока Лелюд доставляет Ленину детей, сила Ордена будет крепнуть.
– Зачем Ленину дети? – не понял Жёлудь.
– Ленин любит детей. В мавзолее им красный галстук повязывают, – подмигнул Павка и погладил Жёлудя по руке, а Валины пальцы чувственно сжали ему колено.
* * *
– Смотри-ка, молодой-молодой, а двух московских пролов не вставая с места запорол, – отдышавшись, одобрительно сказал Филипп.
– Растёт смена. – Щавель убрал стрелу в колчан, но лук на всякий случай продолжал нести в левой. – Жёлудь парень хороший, жизнью не испорченный, поэтому в людях не разбирается.
Жёлудь шёл рядом, насупившись, и громко сопел.
– Но если начинает разбираться, то до косточек, – закончил отец.
– Батя, как же так? – Жёлудь шмыгнул носом. – Они чё, все, что ли, там пидарасы?
– В том или ином роде, – сухо ответил Щавель.
Оглянулись и ускорили шаг, унося ноги от греха подальше. Дорога пошла понизу, барачный посёлок земляных рабочих скрылся за кустами. Виден был только столб дыма, крики стали уже не слышны, и погоня отвязалась, устав ловить стрелы.
– Ма-асква, звонят колокола! – густым баритоном пропел Филипп, будто выступал на сцене Муромского театра, и, взойдя на пригорок, выставил в сторону барачного посёлка кулак с воздетым средним пальцем.
То ли он сигнализировал о чём-то пролетариям, то ли выполнял бардовское приветствие, Жёлудь не знал.
Глава двадцать четвёртая,
в которой Сверчок рассказывает о походе на Москву, а светлое будущее озаряет лица строителей кровавыми отсветами жертвенного огня
– Сбил да поволок, ажно брызги в потолок, – снова пересказывал Филипп бесчинства Жёлудя, с каждым разом становившиеся всё эпичнее.
Завтракали на постоялом дворе в Ермолино, куда прискакали в середине ночи. Сидели за длинным столом со Щавелем во главе. Дружинники, развесив уши, слушали барда, а тому только и надо было оказаться в центре внимания и блеснуть.
– Ай, ловкач, – оскалился Лузга. – На бегу шалман изловчился подпалить.
– Мы через кухню отступали, – смущённо пробормотал Жёлудь. – Мне бак с растительным маслом под руку подвернулся, я в них кинул, а он на плиту попал, тут всё как заполыхало.
– Ага, случайно. – Лузга залихватски пригладил ирокез. – Ну, эльф, ну, проворен!
– А потом Жёлудь обернулся к Москве, показал ей фак и бросил Ленину доброе напутствие: "Я твой мавзолей труба шатал! Я твой рында колокол звонил! Я твой Устав партии топтал! Я скоро вернусь, убью тебя, убью твою жену, убью твоих друзей, а весь твой Орден предам поруганию, ибо воистину только та идея имеет право на существование, которая может защитить себя. Йог-Сотот! Шаб-Ниггурат! Слава КПСС! Угахангл фтагн!"
До затмения эльфов было далеко, но бард, накачанный зрительским интересом, распалился так, что немало ратников очертили напротив сердца святой обережный круг. Даже Альберт Калужский, знавший Жёлудя больше месяца, поверил, что парень на самом деле изрёк все эти богохульства.
За спиной раздался звон упавшего подноса, треск глиняной посуды, смачный удар упавшего тела. Дворовая девка грохнулась без чувств. Филипп горделиво напыжился.
После завтрака Щавель поднялся с Литвином, Сверчком и Лузгой в нумера. Развернули карту Москвы. Щавель остриём свинцового карандаша отметил посёлок земляных рабочих.
– Будем мочить, – сказал он. – Однако истребление рабсилы не главное. Наша задача уничтожить Орден Ленина, по возможности руководство целиком и рядовой состав хотя бы частично. Кто курсе, что он из себя представляет, где расположен, его основные учреждения?
– Ты бывал за Мкадом, – обратился сотник к Сверчку. – Докладывай.
– Случилось три года назад, с воеводой Хватом. – Сверчок замялся, передёрнул плечами. – Жуткое место это Внутримкадье. Застава Ильича, за ней смерть…
– Показывай, с какой стороны заходили, – распорядился Щавель. – Где были, что делали, как выходили?
– С Рязанской дороги заходили. Приказ был выдвинуться в Коломну, проредить поголовье мутантов. Сам знаешь, одна голова хорошо, а две некрасиво. Сделали удачно, без потерь. На обратном пути Хват приказал манагеров привести к общему знаменателю, оборзели они тогда. Мы зашли за стены Мкада и устроили всем подвернувшимся манагерам басманное правосудие.
– Басманное – это по-нашему! – осклабился Лузга.
– По Уставу, как положено, – апеллировал Сверчок, чтобы начальство не подумало чего.
– Ты про Орден Ленина давай, – напомнил Литвин.
Сверчок вздохнул:
– Мы знали, что за Садовое кольцо соваться нельзя, но Хват увлёкся преследованием и вырвался вперёд. С небольшими силами мы оказались под стенами Кремля. Они тёмно-красные, и древние башни стоят, не тронутые Пиндецом. Так, внезапно мы оказались на Площади Революции, возле самой берлоги Ордена Ленина.
– Как выглядела она? – Палец Щавеля упёрся в точку на карте.
– Большая. Храм осквернённый на ней, купола без крестов. Окружена валом из битого кирпича, поросшего травой. На валу ограда из валежника и пней, укреплённых столбами. На колах медвежьи, волчьи и человеческие черепа. Посреди площади стоит каменный терем Центрального музея Ленина. На валу имелись свободные проезды. Через них мы и забрались в ловушку.
Сверчок задумался, долго приглаживал усы:
– На площади никого не было, все попрятались. Мы собрались ехать дальше, как из главного входа появился рослый старик в лосинах, рубахе из щучьей кожи и волчьей шубе до пят, как у сутенёра. Это был шаман. Звали его Владилен. Но мы тогда не догадывались, с кем довелось сойтись. Колдун принялся вокруг себя сгущать туман. Вскоре облачко скрыло его целиком, оставив по краям рваные сгустки, уплотняющиеся на глазах. Мы стояли, как зачарованные, и смотрели. Облачко росло, туман заполнил всю Площадь Революции, сделалось темно. Злодей своими кудесами оттянул наше внимание, и мы прозевали атаку. Загремели горны, застучали барабаны, и на нас обрушился юных ленинцев отряд, которых мумия вербует и учит в своём мавзолее. Бой был ужасный, кровь, страданья, мой автомат устал стрелять. Это был не бой, а истребление. Юные ленинцы прыгали на спину, стаскивали с седла и терзали на земле скопом. Отдельные перегрызали жилы на ногах коней, валили вместе со всадником и рвали на части. Во мгле было не видно, куда целиться, мы стреляли наугад и попадали в своих. Сотник Зуб включил фонарь, свою родовую реликвию, и там, куда падал электрический свет, сумрак исчезал. А потом воевода Хват сделал невероятное: уверовал в Бога и перекрестил глаза. Пелена наваждения спала, теперь он видел всё как должно быть. Голоса нечисти и пионерская какофония звучали, пока Хват не перекрестил уши. Потом воевода схватил шамана под мышки, перекинул поперёк седла и дал приказ к отступлению. Немногим из нас посчастливилось выскочить за частокол. Когда мы перебрались через вал, всё стало как прежде. Мы посшибали из калашей юных ленинцев, осмелившихся высунуть из сумрака свои зубастые рыла, и поскакали что было мочи прочь от этого места. Шаман выпустил когти и грыз спину коня, пока Хват не успокоил его локтём в позвоночник. Удар по хребту на время лишил его чувств и навсегда отнял ноги. Мы выбрались за Мкад и воссоединились с остатками войска. Досталось нам тогда, но другим повезло ещё меньше. На Лубянке им повстречался Железный Феликс и кровавая гэбня. То было жуткое разорение в живой силе и огнестреле. Больше светлейший князь войско в Москву не посылал, обходили её по Малому кольцу, а на восток дальше Орехово-Зуево не забирались.
– С шаманом что сделали?
– Доставили живым в Великий Новгород. Больше не знаю. Казнили как-то.
– Я знаю, – оскалился Лузга. – Светлейший созвал экспертную комиссию. Я был её членом, Лучезавр головой, начальник канцелярии – десницей, начальник химслужбы – шуйцей, а настоятель храма Отца Небесного – сердцем проекта. Мы вытащили из Владилена всё, что в нём было. Колдун ярился, обещал наслать на нас бешеных кузнечиков, но начальник химслужбы сказал, что не допустит самоуправства. Он обнаружил, что могущество Владилену даёт анальный плавник черноморского шамана, вживлённый под хвост. Владилен изловчился ужалить начхима, прежде чем мы достали из тела колдуна все волшебные ништяки. Петушара! – Лузга с чувством высморкался в кулак, харкнул, подновил ирокез. – Я ему устроил гестапо, забыл как маму звали.
– Надо было сразу собрать войско, пока новый главный шаман в силу не вошёл, и идти добирать мумию в её затхлом гробу, – рассудил Щавель.
– Чтобы на Статора наткнуться с его боевыми треножниками? – опасливо произнёс Сверчок. – Они как раз в Центр полезли, думали Ленина одолеть и масть держать, да только не срослось у них что-то. Вот бы мы встряли между молотом и наковальней. Ещё бы Ротор подгрёб с армией зомби из Бутово или, не приведи Господь, солнцевские. В Москве, говорят, творилось что-то страшное. Мгла выползла за Мкад, будто ночь не заканчивалась. Потом всё улеглось. А Ленин остался.
– Три года. – Щавель подумал, почему до него не дошли слухи об этом походе. – Не так давно. Получается, Хват греческую веру принял?
– Принял. Я тоже христианин, – немедленно признался Сверчок. – Все, кто на площади был, все приняли крещение. Против иного чародейства Отец Небесный бессилен, и только Дух Святой справиться может.
– Или же электричество, – задумчиво сказал Щавель.
– У Статора и манагеров есть электричество, – поведал Лузга. – Так они Ленина сдерживают.
– Ты откуда знаешь?
– Тавот рассказывал. Он вообще много чего за Москву тёр. Жил там какое-то время.
"В самом деле, – припомнил Щавель манеру учёного раба быстро, на опережение, отвечать, так же разговаривал половой в кабаке и Павка. – Он действительно из Москвы, долго жил в ней и недавно убыл, если сохранил повадки. Что его погнало, безногого?"
– Привези мне Тавота, – приказал командир Литвину. – Отправь за ним Михана и ещё кого ненужного. Готовь отряд. Лузга, организуй чистку огнестрела. После обеда выступаем. Нынче ночью мы остановим строительство железной дороги.
* * *
Жёлудь обнаружил Михана на задворках кухни торопливо уминающим наваленное в миску хрючелово.
– Ты чё, Михан, только что ведь требушину набил? – удивился Жёлудь. – Да ты никак объедки от завтрака жрёшь!
– Какая тебе забота? – прочавкал Михан. – Хочу и ем. У нас свободная страна.
– Свободная? – засмеялся Жёлудь. – То-то ты день и ночь летаешь как добрый веник.
Михан злобно зыркнул на него, но опустил взгляд в миску.