Тибурон закивал и снова приложился к кружке. На пустой желудок пиво забирало отменно, шея гнулась как резиновая, а язык болтался как помело.
– Меня держали в подвале института Ленина. Отморозок проник туда через подземный ход. Он шёл, чтобы отомстить…
– В институт есть доступ из-под земли? – спросил Щавель.
– Да. В Москве протекает речка Неглинка. Её закрыли каменным сводом и превратили в клоаку ещё при древних царях, – поведал Тибурон. – Теперь это подземная речка, но из клоаки есть ход в подвал института. По нему-то и прошёл Удав. Он сделал своё дело и освободил меня, а также освободил девушку Нелимит, которую вы жестоко убили. Девушку держали биологи у себя в виварии, но не для экспериментов, хотя она и состояла на балансе института как подопытное животное, а для утех.
– Такая уж у неё судьба – умереть от чужой похоти, – заметил Щавель.
– Удав её не тронул. Он не такой! – Тибурон воздел перст и со значением посмотрел на присутствующих. – Он другой.
– Это какой же? – заинтересовался Лузга.
– Удав – человек альтернативной судьбы. Ещё мальчонкой его захватил раболовецкий отряд. Удав происходил из рода Серых Сов, который жил в глухой деревне Проклятой Руси. Деревню разорили, тех, кто не успел спрятаться, взяли в рабство. Удава продали в Орду добывать самоцветы в Уральских горах. Можете себе представить, как отнеслись к двенадцатилетнему мальчику прогнившие душой каторжники, одичавшие без любви и женской ласки… Нет, вы не можете себе представить, если не были там. Удаву повезло, он нашёл себе покровителя, дюжего грека Сосипатра. Они стали партнёрами и были неразлучны. Так они жили много лет, терпя непосильную норму, скудную пайку и бичи бригадиров. Удаву повезло и в том, что Сосипатр строго соблюдал технику безопасности при работах в забое и погиб, когда мальчонка вымахал в крепкого Отморозка и научился драться. К тому времени много раз подвозили молодых, так что Удава вычеркнули из девичьего списка, и он жил сам по себе, ломом подпоясанный. Потом ему повезло снова – Удав подобрал птицу Гру с порванным крылом. Надсмотрщики развлекались, сбивая плетью нетопырей, а каторжники радовались, потому что они нетопырей ели. Удав тоже хотел его съесть, но это был непростой нетопырь, а учёный. Он сделал так, что Отморозок пригрел его на груди, кормил хлебом из своей пайки, размоченным в баланде, и уберегал от голодных злых каторжников. Это оказалась специально обученная птица Гру, которая знала все ходы и выходы. Нетопырь-разведчик объяснил Удаву план побега и проинструктировал в деталях, что делать. Отморозок убежал с каторги, убив первым делом своего бригадира, а затем охрану. Его объявили в розыск, но он утёк. Просочился сквозь пограничные кордоны за речку и оказался в Проклятой Руси, вне досягаемости для сыскных отрядов басурман. Он ещё немало натворил, пока пробирался по вражеской территории. Грабил сельские магазины, ликвидировал участковых при каждом удобном случае и кидался калом в портреты передовиков труда на Доске почёта. С таким инструктором, как у него, это было выполнимо, и Удав скрылся. Правоохранительные органы Орды, должно быть, вздохнули с облегчением, когда узнали, что Отморозок бесчинствует за речкой.
Тибурон перевёл дух, жадно осушил кружку и заговорил снова:
– Расспрашивая прохожих, Удав добрался до родной деревни, но там не признали его. Братья разъехались кто куда, отец с матерью не открыли ему дверь. На пороге стоял не их сын, каким они его помнили в двенадцать лет, а прожжённый каторжник с рожей засиженного арестанта и взглядом голодного ахтунга. Тогда Отморозок ушёл скитаться и набрёл на административно-жилой городок, в котором царил матриархат и правила мудрая матушка-настоятельница. Она поняла, что выросшего в рабстве Отморозка можно использовать в составе группы поддержки, и умело загнала его под каблук. Удав служил её личным телохранителем, а взамен матушка обучила его искусству офицерского боя Кирканкан. Так они подружились. Матушка чувствовала себя с ним в безопасности и всячески благоволила ему, хотя и не подпускала к детям. Идиллия продолжалась несколько лет, пока в административно-жилой городок не нагрянула Проверка. Мутанты, среди которых были не только контролёры, но и Проверяющий, учинили разгром, против которого оказалась бессильна даже молодая гвардия. Население погибло, уцелевшие спаслись в лесу. Отморозок вытащил свою покровительницу, но в изгнании она утратила власть, удача оставила её. Птица Гру подсказала Удаву поступить аналогично. Отморозок двинулся в Великий Муром, чтобы посмотреть на центральный невольничий рынок. За давностью лет он уже не чаял отыскать работорговцев, которые поймали его и продали Орде, но удача снова улыбнулась ему. В торговом доме "Альвец и Перейра" он обнаружил за конторкой старика, ведущего книги учёта, в котором признал начальника раболовецкого отряда. Отморозок вспомнил его по запаху. Он свернул старику шею и поцеловал в губы, а потом надругался над бесчувственным телом по полной программе, так что даже много повидавшая городская стража не могла без содрогания смотреть на опоганенный труп.
"И эту тварь я бил руками!" – подумал Щавель.
– Потом Отморозок заявился в Москву. Птица Гру владела информацией о секретных ходах, так что он проник в институт Ленина и стал убивать направо и налево. Что его к нам привело, Удав наотрез отказался рассказывать, сколько я ни просил, хотя охотно делился всем самым сокровенным. Но он спас меня, а это главное.
– Зачем ты ему понадобился? – брезгливо поинтересовался Литвин. – Девку Нелимит забрал – это ещё понятно, а ты-то ему на кой?
– Приглянулся, – скромно потупился Тибурон. – Кроме того, я был в явной опале, а Удав привык защищать угнетённых. Так мы сошлись. Удав заботился обо мне, даже в сортир на закорках носил. Платить мне было нечем, кроме афедрона, поэтому взамен помощи я предложил ему крепкую мужскую дружбу, что нашло горячий отклик в душе бывалого каторжника.
Услышав эти слова, достойные мужи переглянулись, а сидящий ближе всех к Тибурону Сверчок отодвинулся подальше.
Щавель выволок из-под койки свой сидор, достал чистый пергамент и свинцовый карандаш, положил на пол перед Тибуроном.
– Нарисуй схему подземного хода, – приказал он. – Расположение и название улиц. Где вход в клоаку, куда она ведёт, как найти ход в институт Ленина. Институт тоже нарисуй: как выйти из подвала, как добраться до капища Мотвила.
– Из института подземный ход ведёт прямо в капище. – Колдун охотно взялся за карандаш и стал набрасывать план, проводя для начала бледные, но удивительно прямые линии. Похоже, он умел рисовать. – Мне было бы удобнее за столом, боярин.
– Нет, – отрубил Щавель. – За столом тебе места нет.
– Как скажешь, командир, – сразу согласился колдун.
Карандаш черкал по бумаге. Все заворожённо смотрели, как на пергаменте вырастают объёмные, с тенями, дома и дороги, как пролегает скрытый под ними ход, как возникает и сгущается укреплённый вал вокруг квартала Ордена Ленина. Наваждение нарушил Щавель:
– Где у Мотвила капище?
– Как где? – измотанный допросом Тибурон даже удивился. – В Казанском соборе.
Глава двадцать седьмая,
в которой Жёлудь вытрясает хабар и несёт продавать на Горбушку
– Умные предвидят проблемы, храбрые их решают, – сказал Щавель.
Остриём свинцового карандаша, который Михан отмыл в горячей воде с золой, чтобы расконтачить от прикосновения петушиной лапы Тибурона, командир провёл над план-схемой подземных коммуникаций. Сначала от лаза в Неглинку до института, затем из института до Казанского собора. Чтобы добраться до капища Мотвила, нужно было выйти в подвал, пересечь цокольный этаж института Ленина и зайти в тоннель, соединяющий его с храмом. Тоннель не запирали. Его активно использовали как служебный ход, самую короткую дорогу из здания в здание. Кроме того, движение в подземелье было скрыто от вражьих глаз. Тибурон сообщил, что по этому маршруту Лелюд носил детей шаману для ритуала инициации. Слово "инициация" колдун произнёс особенно мерзко, сопроводив гнусным хихиканьем. Сейчас же сытый и пьяный Тибурон спал на рогоже, как собака, а в нумере над искусно разрисованным пергаментом склонил головы военный совет.
– Как скажешь, начальник, – Лузга пригладил с боков ирокез. – Наше дело предупредить, а решать тебе.
– Месседж уловил, прикол понял, – холодно ответствовал Щавель и, спохватившись, с досадой тряхнул головой. – Уже по-московски стал разговаривать. Проклятое место!
– Так ведь к Москве едем, не от неё, – подал голос Сверчок.
– Что же дальше-то будет? – осклабился Лузга.
И тогда Щавель весомо обронил, как приговор вынес:
– Москва.
Изучали план-схему, думали, как лучше разгромить капище Мотвила, чтобы без помех заняться мавзолеем и если не прищучить мумию, то лишить её группы поддержки, а остальное довершат соседи. Уж они не упустят брошенный жирный кусок едва ли не в четверть Москвы размером. Начнут дербанить, перегрызутся между собой при Дележке, и станет им не до железной дороги. Таков был план Щавеля. Теперь требовалось реализовать его.
– В лоб нельзя штурмовать, – рассудительным тоном заявил Литвин, который в первую очередь заботился о сохранении личного состава.
– Верно. Иначе будет как с воеводой Хватом, – поддержал сотника Сверчок. – Тело Ленина живёт и побеждает. Почто людей терять? У нас и огнестрела столько нет, и электричества не припасено, сложим головы на Площади Революции.
Щавель думал. Свинцовый карандаш скользил над картой.
– Первоочередная цель – Мотвил, – остриё подъехало к стенам осквернённого храма, очертило невидимый круг. – Уберём шамана – снимем защиту, а там уже и грубой силой давить можно. Шаман держится на двух опорах: разбойник Дележ и похититель детей сталкер Лелюд. Ни с первым, ни со вторым в подземелье столкнуться не хотелось бы. Один из них циклоп, а циклоп не хуже льва знает о людских слабостях, второй умеет быть незаметным, но опасным, ходит незримо и неслышно, нападает исподтишка. Ему самое раздолье в канализации. Глупо играть на их поле. Будем выманивать на свою поляну и выбивать опоры из-под Мотвила по очереди.
– Как ты собираешься это делать? – поинтересовался Литвин.
– Поймаем ловца на живца.
* * *
– Считаешь, Мотвила не одолеть?
Когда достойные мужи разошлись по насущным делам, Щавель приступил к расспросу Тибурона с глазу на глаз.
– Знаешь, как шведы с колдунами борются? – быстро спросил пленник.
– Сжигают прилюдно, топят. – Командир ингерманландского гарнизона был осведомлён, что творится у соседей по ту сторону границы. – Чтобы проверить подозреваемого в колдовстве, его направляют на экспертизу, а там испытывают водой. Как говорится, сделал добро – брось его в воду. Кидают связанного в реку и смотрят, утонет или нет. Добро, как известно, не тонет. Тогда вылавливают его, ниже по течению всегда пикет дежурит с сетью, эксперт пишет заключение. На основании экспертного заключения суд выносит приговор. Осужденного переводят в отделение смертников, и хозяйственный отдел тюрьмы начинает готовить дрова. Если подэкспертный не выплыл, значит, он честный человек. Повезёт – откачают, не откачают, значит, милостивый Господь до срока к себе прибрал. После оправдания обвиняемого начинают судить истца, от которого поступило заявление о причинении магического вреда. За клевету ему крупный штраф положен или конфискация имущества, коли денег нет. Если имущества нет, в кандалы и в тюрьму, пока друзья и родственники не выкупят. У шведов не забалуешь.
Выслушав это, Тибурон глубоко вздохнул, заговорил не сразу.
– Знаешь, что такое шприц?
– Приходилось видеть, – припомнил визит на шведское судно командир.
– Шведские доктора вводят чародею галоперидол, и всё колдунство сразу пропадает.
Щавель оценил придумку варягов:
– Хитрое средство!
– Галоперидол нам здесь не достать. – Тибурон завозился на рогоже, уселся поудобнее, прокрутил в голове договор и двинулся дальше по пути предательства. – Я могу сварить зелье, оно на время лишит Мотвила возможности колдовать, тогда его можно будет убить, рассеять его чары и попробовать лишить силы мумию. Зелье нужно вводить внутримышечно. Вам понадобится шприц, а в Москве его можно купить на Горбушке.
– На Горбушке? – ни к кому не обращаясь, вопросил Щавель. – Я думаю, мы обойдёмся.
– Иначе зелье не подействует. Обрызгать им колдуна всё равно что окропить галоперидолом. Без шприца вы не обойдётесь.
– На Горбушку, значит, – отрешённо произнёс Щавель. – Что ж, выходит, судьба Москву посмотреть. Как считаешь, сынок?
Жёлудь был застигнут врасплох.
– Я только за, – выпалил он и только потом понял, что сказанул.
– Ну, что ж, за так за, – постановил Щавель. – Быть посему. Давай показывай, что ты натаскал из укрывища. Денег у нас нет, поэтому на Горбушке сначала надо будет продать что-нибудь ненужное или поменять сразу на шприц.
Жёлудь вывалил на постель свою долю хабара, добытого в узилище Даздрапермы Бандуриной. Щавель впервые присмотрелся к набору предметов из коллекции личных вещей самого прошаренного манагера Москвы. Три мягкие белые бумажки с тиснённым узором в надорванной прозрачной хрусткой обёртке с надписью "Салфетки гигиенические", ключи в кожаном чехле, шариковая ручка навроде тех, что делают шведы, очки в тонкой золотой оправе в замшевом футляре, кожаная чёрная сумка, серебряное кольцо с массивным камнем, две колобашки с рожками и шнурком, часы.
– У тебя есть часы. – Щавель повертел в руках большой круглый хронометр, непонятно, то ли мужской, то ли бабский. – Носи, разрешаю. Вещь полезная и престижная. Сейчас никому не показывай, чтобы лишних вопросов не возникало, а как отделимся от дружины за Арзамасом, можешь на руку надевать.
Достал из мешочка на шее свои "Командирские". Жёлудь выставил точное время и завёл хронометр. Побежала по циферблату секундная стрелка.
– Идёт, – обрадовался парень.
– Знатная работа, – оценил Щавель. – Должно быть, дорогие. Такие князю носить не зазорно, береги их, сынок.
Он отложил колобашки с рожками, имеющие несомненно допиндецовый вид, и серебряное кольцо с камнем. Остальное приказал убрать, и вовремя – дверь открылась, и в нумер проковылял Тибурон, которого Михан выводил в сортир. Плюхнулся на рогожу, выжидательно уставился на боярина. Михан же заприметил хабар и попытался улизнуть, будто не при делах, но Щавель не упустил возможности лишний раз его завиноватить.
– В следующий раз, прежде чем что-то сделать, ты вынешь из жопы мозги, вложишь в голову и трижды подумаешь, – ледяным тоном приковал он к порогу Михана, указывая на хабар, и распорядился: – Приведи Филиппа.
Молодец исчез за дверью.
– Знаешь, что это? – Щавель протянул Тибурон колобашку с рожками и шнурком, но в руки не дал.
– Зарядное устройство для мобильного телефона, – не замедлил с ответом колдун. – Вещь бесполезная.
– Что оно делало?
– Заряжало мобильники.
При этом жутковатом слове лесного парня передёрнуло. Много до Большого Пиндеца было непонятных вещей, но таскать с собой коробочку, в которой сидел огненный бес и шептал на ухо, ему бы в голову не пришло, а если бы посоветовал кто, Жёлудь ему сразу в морду заехал.
Деликатно поскребшись в дверь ухоженными ногтями, в нумер занырнул Филипп.
– Звал, боярин? – Бард стрельнул глазами к стене, у которой сидел Тибурон, убедился, что колдун цел и невредим, и успокоился.
– Хочешь исправить косяк? – Щавель ткнул пальцем в вещи из склепа. – Сделай так, чтобы Лелюд или Дележ узнали о трёх путниках, торгующих допиндецовым хабаром, у которых остался перстень с камнем с пальца самой Даздрапермы Бандуриной.
– Сделаю, – прикинул свои возможности Филипп. – Только скажи, боярин, тебе что, интересно чёрту в пасть голову совать? Тебя это развлекает?
– Кто-то должен, – сказал Щавель.
В сопровождение Литвин выделил десятку Фомы, наиболее пригодную для намеченного дела. Первую тройку составляли братья-погодки Первуша, Вторяк и Третьяк. Они были схожи лицом, но не статью. Рослый и неизменно весёлый Первуша по праву старшего и по активной натуре своей командовал братьями. Вторяк был мелким, жилистым и юрким, не менее улыбчивым, чем первенец, но повадками напоминал Лузгу. Коренастый Третьяк отличался немногословием и обстоятельностью в поступках, о нём говорили, что ударом кулака запросто выбивает кирпич из печи. Братья держались вместе и всё делали настолько слаженно, что и в бою должны были работать как единый организм. Щавель сразу обратил внимание на приметную троицу, когда Литвин привёл из Новгорода пополнение.
Вторую тройку возглавлял опытный ратник Коготь, у которого на челе было написано, что в ближайшее время станет десятником. Крепкий мечник Жмуд и любитель вязать узлы на верёвочке Лука находились в его подчинении. Третья тройка целиком состояла из коренных новгородцев, за много поколений впитавших законы городской жизни. Егор, Ивашка и Пётр были бойцами умелыми, но при том сообразительными и лёгкими на разговор.
Щавель занял у Лузги денег и переодел свой отряд в лавчонке ношеного тряпья, называемой по-московски "Секонд-хенд", только сапоги оставил казённые, да их и не видно, когда портки навыпуск. Разделившись на группы, кто пешком, а кто верхами, обогнули Мкад и к ночи стянулись в Немчиновку на постоялый двор с басурманским названием "Балчуг".
Ночевали на общих полатях, вповалку среди возчиков и прочего сброда. Расшевелились затемно, выбрались ополоснуть морду на двор, где над жестяным жёлобом висели ведёрные умывальники. Из предутренней мглы донёсся протяжный гудок, словно выло какое-то громадное, запертое за Мкадом животное. От тоскливого воя, полного отчаяния и безнадёги, мурашки бежали по коже.
– Москва с нами разговаривает. – Третьяк суеверно перекрестился.
– Это Статор воет, – авторитетно заявил Филипп.
– А ты знаток, – дрязгавшийся рядом Егор прополоскал пасть и выплюнул воду. – Это гудок фабричный. Пар через свисток под давлением пролетает, вот и воет, чтобы рабочих разбудить. Они возле своего предприятия живут в бараках, гудок им в уши долбит будьте нате, оттого они злые как волки и пьют как лошади.
Позавтракав хряпой и покормив Хранителей, Щавель, Жёлудь, Филипп и тройка Егора направились к вратам Мкада, над которыми реял красный стяг и висел баннер "Территория Статора". Поспели к самому открытию. Разнопородный люд, коему не по чину было заходить через Рублёвские врата, ждал с рассвета, толпясь и матерясь. Наконец, ударила рында, створки со скрипом распахнулись, мытари и стражники взялись за работу.
– Пропуска нет, – сразу сказал Щавель. – Мы на Горбушку.
– Полтина с рыла, – заявил мытарь. – Не опаздывайте к закрытию, иначе штраф ещё полтина.
Бойко торгуя однодневными пропусками, мытарь запустил в город отряд новгородских лазутчиков.