Глава 2.
На приемном пункте в котельной, на комбинате общественного питания квартала "В", дежурил Старый. Поблескивая очками, он уставился на нашу добычу, как Прародитель на картину, где Иван Грозный убивает своего сына.
- Дывысь, диду, якого гарного хлопца мы тебе нашукали.
- Вы откуда его притаранили?
Ах ты, черт. Наступаю Бааске на ногу и продолжаю:
- Да здесь, на мосту ближе к Холбосу, лежал в уазике.
А что, я всегда считался сообразительным, мне даже Оегорик с 202го об этом говорил, один анабиозный цикл назад, в прошлом годе, участковый нам тогда разрешил охоту в том районе.
- Хм. Странно. А какой уазик-то был? Спросил, не глядя в нашу сторону, взвесив и обмерив тело. Помолчал и добавил: Сам помер?
- А то, Старый, мы ж в курсе, сами ни-ни…Уазик серый такой, м-м…с полоской, республиканской больницы, кажется.
- Ах да, помню такой, сегодня там мимо проходил, вроде пустой стоял. Так, 53 килограмма. Дохловат. Печень увеличена… Судя по состоянию тела и картинкам, анархист-одиночка, жаль, дружков его мы, боюсь, не найдем… Так и запишем тебя - Анархист… Хм, ничего, завтра в ДэПэ банкет, печень заморозим, настрогаем, преподнесем, завтра участкового подтяну. Череп цел, мозги на месте, это хорошо. Ладно, заноси в пятый бокс, вон, Папандреу поможет. Потом подождите там же, я пока, хм… наградные на охоту заполню.
Папандреу, здоровенный малый без левого глаза, вытекшим во время схватки в первую же ночь Перерождества, молча махнул здоровенной клешней вниз и выдвинулся нам за спину.
Эх, Старый… не поверил. Уазика там никакого уже дней пять как не было, я его лично в озеро скинул, под ним кошка пряталась, ну и толкнул я его, а он не на ручнике стоял, так и скатился с парапета. И он, кажется, об этом прекрасно знает. Единственный Бааскин зуб даю, знает. Умный, блин, очкарик… И зачем ему очки? Нюх у него, как у собак нынешних.
Ладно. Хватаем Анархиста за ноги, я за левую, Бааска за правую, и пятимся. Впереди Папандреу топает. Идем в хранилище. В хранилище приносят добычу, здесь она приходуется, сортируется, фасуется и хранится. Живых обычно помещают в боксы отапливаемые, потому комбинаты общественного питания и делаются в котельных, к печкам ближе, чтобы живое не померло до поры до времени, там что-то типа фермы, но обычно живые нам, простым охотникам, не достаются - мелочь типа мышей, крыс идет участковым смотрящим, а то что покрупнее, идет в Штаб, в ДэПэ. Не ходим мы туда, чего слюни зря пускать.
А чтобы в боксы для дохлой добычи попасть, нужно вниз по лестнице мимо бывшей щитовой, там ступеньки металлические, скользко. Папандреу вниз пошел, впереди. Мы спиной к нему тащим Гладкого, Бааска лыбится, что твой плакат на мэрии, со стершейся надписью: "_оссия - _порти_ная _е_жава". Поскальзывается. Анархист стукается затылком и хрипит.
Оп-па. А не живой ли он? Точно, ругается! О, проклятый Эш с бензопилой! Мы делаем карьеру, прощай, восьмимесячный анабиоз, здравствуй, отпуск в зоопарк на Покровском тракте!
- Бааска, дык он живой, ща мы его, стой!
Бааска издает недоумевающий, хлюпающий звук и молча оседает на пол. Папандреу вытаскивает у него из головы арматурину и поворачивается ко мне.
Ах ты, чертов Старый, барыга, ты ж знал, что он жив!
Но я охотник, я ж мышей ловлю, лежа у норки по нескольку часов без движения! У меня рефлексы почти как у Гладких! Железяка Папандреу летит мне в темечко, уворачиваюсь, подставляю плечо, правой рукой хватаю здоровяка за оголенное ребро, дергаю на себя и прижимаю его левый бок к себе. У Папандреу нет глаза с этой стороны, он начинает беспорядочно тыкать в меня своей железкой. Главное, не в мозг, больше то мне нигде не больно и не смертельно. Успевает проткнуть меня несколько раз, пока я стукаю его об стенку. Вроде успокоился, хватаю Бааску, Бааска сплевывает последний зуб и ласково щерится:
- Э-э, мм-м, гр-гр!
Вроде в порядке, раз ругается настолько грубо, мозг не задет, только скальп сбоку сорван. Языка то у него, почитай, год как нет, один обрубок остался.
У многих наших чего-то нет, у нас это нормально, обычно достается непосредственно перед Перерождеством, чем он здоровее, тем дольше сопротивляется и тем больше ему достается при переходе в нормальный вид. Бааска дрался долго, двоих наших положил, но потом стал нормальный. Я его сам кстати и обратил, сердце Бааски сожрал самолично, в пылу борьбы успел попробовать кусочек его мозга, но не смертельно. Теперь мы, почитай, как братья.
Так, что с Анархистом? Лежит, мычит. Глаза - я никогда таких не видел! Белые, как у собаки, а посередине черные. Кожа порозовела, и зубы светлые, близко посаженные, целых штук десять, страх, в общем. Ну ничего, щас мы тебя. Бааска, братан, схватил его за руку, пульс ищет. Затих, а потом возьми и ка-ак цапни Гладкого за палец! Хорошо хоть, зубов нет, так бы попортил банкет дэпэшным, если его только к столу в течение минут десяти не подать, пока он нормальным не успел стать.
- Бааска! Ты чего творишь?! Нельзя нам самим, обратно в гроб же загонят, ты сдурел?
- Эхм, грр-р, бвааау!
- Ну и что, что горячий? Соберись, я же терплю, ты тоже терпи!
Взял Гладкого за руку. О, Дарио Ардженто тебя побери, какой же он горячий! Кровь внутри пульсирует, сладкая, горячая! Еле удержался. Инстинкты страшная вещь, надо сходить к Тутору с Залога, нервы подлечить, те, что остались в спине и правой руке, совсем берега теряю.
Хватаем с Бааской Гладкого, тащим наверх. Тащим долго, аккуратно, чтобы не попортить трофей наш драгоценный. Старый там, увидал нас, оторвал лоскуток кожи с груди. Верный призрак, нервничает.
Кричу:
- Старый! Он живой, Гладкий-то этот, веришь, нет?
- Да нуу-у? А ушко где потерял, Васенька?
- Да к-к-ореш т-твой… Сказал и застыл.
Не поня-аал. Это Бааска сказанул?
Поворачиваю голову. Стоит как столп с поднятой рукой, который на площади у ДэПэ.
Я похолодел в минуса. У Бааски из дыры на месте уха стекала струйка крови. Красной.
- Мать, в кач-чель ее туд-ды, - произнес Бааска и сел на остывшую в последний раз пять лет назад трубу.
Глава 3.
Старый поднял нездоровый кипиш уже через полчаса. С Бааской действительно стало что-то происходить: первым делом вырос ужасного розового цвета язык. Зло начинается с языка, воистину. Потом впал в буйство - начал сидеть и глупо, страшно так улыбаться. Когда отвалилась застаревшая короста на щеке, и в ране стала видна не привычная пузырящаяся серая жижа, а жуткая красная живая кровь, Старый не выдержал. С Туймаады подогнали патруль: бригаду загонщиков в пять рыл во главе с участковым. Бааску попытались увезти на карантин, он сам настолько обалдел, что принялся кидаться на вежливо, но настойчиво вязавших его патрульных. Мне же без всяких предисловий приставили ко лбу ствол Сайги, я сидел и не дергался. Старый, сволочь, бегал вокруг и комментировал происходящее.
На Бааску было страшно смотреть: он весь покраснел, везде сочилась кровь, он орал, осыпал Старого и участкового ругательствами, не столько от боли, сколько с перепугу и возможности вообще связно о чем то орать. Принялся драться, руками и ногами пихая всех направо и налево.
Кошмар продолжался минут пять, но затем наши его скрутили и посадили к себе в машину.
- Слышь, Серый, - сказал мне участковый, а что это с ним? Мне полноги чуть не отгрыз, Голимому губу оттяпал, Коляну Беспалому в желудок пальцем ткнул, порвал, теперь хрен накормишь его.
- Не знаю, начальник, умом повредился небось, у него детство трудное было.
- Интересно, буркнул наш смотрящий и укатил.
Старый, зараза, успокоился и принес мне мышку, типа косяк за собой закрыть. Мышка была умерщвлена каким-то хитрым ядом, поэтому в голове зашумело, как после стакана живой кошачьей крови.
Через полчасика, передохнув, Анархиста мы отнесли наверх, собираясь запереть в клетке для живых. Только выходим из клетки, тот очухался и снова подал голос.
- Мужики-и. Где это я?
- Молчи, мясо.
- А я тут зач-чем?
- Если не повезет, сожрут тебя завтра наши шишки. А если повезет, изучать тебя будут наши яйцеголовые, там может и позарится кто, нормальным станешь. Они крутые, себе спишут на потери от опытов, а вот нам никак нельзя тебя есть, парень - сразу мозгов лишат.
- Попааа-ал… Других раскладов нет, братцы? Как отмазаться-то?
- Нет. Если вот только не заинтересуешь кого покруче, тогда может и в столицу возьмут.
- В Москву?
- Могут и в Москву, там наших всегда много было. Но самых ваших, ценных, могут и в столицу, в Порт-о-Пренс.
- Это где? Я много где был: и в порту, в Намцах, Хатассах, Кангалассах…
- Гаити. Оттуда наш Прародитель явился в мир.
- А че с мордами-то у вас? Вот ты - вылитый Петро с Туймаады… только постарше и кишки у Петро не видно…
Гладкий помолчал и добавил:
- Ни хрена се, вышел от Макара, заначка была, зашел в избушку подлечиться… Выпил, дай думаю посплю, потом на тебе, лечу вниз куда-то… Есть похавать че?
Пообщались мы с Гладким тогда. В первый и последний раз.
Объяснили ему, зачем нам живые Гладкие.
Основная проблема у нас - мы вымираем. Т. е. не умираем просто так, как кошки или собаки неразумные, конечно.
Все проще. Мы не можем размножаться, как животные, как те же Гладкие.
Но мы гибнем - кто-то не проснулся после анабиоза, как мы на севере, мозг иногда разрушается по зиме. На югах в основном гибнут от высыхания, да и немногие оставшиеся Гладкие изредка нас валят. Тот же Эш с бензопилой, не к ночи будь помянут, массу наших положил…Не было созданий более коварных и зловредных, чем Гладкие. Я их даже уважаю за это. Хорошо хоть они не такие живучие, оторви ему, допустим, руку - помрет.
Да и есть нам мало чего осталось, спасают только всеобщий обязательный анабиоз и комбинаты общественного питания, учрежденные Прародителем. На них выращивается корм: кошки, собаки, крысы. Еще поговаривают, бывают такие звери, как свиньи, лошади, коровы. Они такие же вкусные, как кошки, только большие. Но их всех вывезли в Москву, здесь их уже не осталось.
Единственный вариант размножения - Гладкие, которые переходят в нас. Поэтому такая добыча наиболее ценна. Мы жить можем хоть тысячу лет, без рук, без ног, без многих внутренних органов, но больше нас не становится, если кончатся Гладкие. А самые ценные Гладкие - которые размножаться могут, самки в особой цене.
Причем у нас на Севере Гладкие наиболее распространены, прячутся по лесам и окраинам, здесь им безопаснее. Мы в самый длительный анабиоз впадаем, бодрствуют круглый год только крутые из ДэПэ и их пристяжь, охрана, а мы, охотники, просыпаемся только летом, добываем фураж.
Север - кладовая мира. И здесь самые лучшие из нас, самые живучие, самые приспосабливаемые, самые-самые, элита нашего общества. Надо же было такому случиться, что Зло пришло из нашего края!
Правильно говорят - чем прогрессивнее общество, тем оно беззащитнее перед ужасами природы. А прогрессивнее нас на планете не было никого, понимаете? Знаю я, что это шокер, уйди, животное, а то вообще ничего рассказывать больше не буду.
…У Гладких все было проще. Волосы у Старого шевелились от ужаса, пока он слушал, да и мне было не по себе, как ужасно жили эти несчастные создания. Одни Гладкие были "все казз-злы, ворюги", других заставляли работать и попрошайничать, а сами ездили по всему миру развлекаться с отборными самками. Наш Гладкий был самым умным из всех, он сразу понял, что здесь не все чисто и подружился с другими умными особями. Они вместе жили на Туймааде, презирали и не уважали жлобов, которые пили кровь у трудового народа.
…Когда Гладкий рассказывал слабым голосом о своей примитивной жизни, которая была еще до Перерождества, то есть до появления нас, я заметил у него на пальце небольшие кровоточащие следы от укуса. А зубы-то Бааскины не до конца раскрошились, остались, видать, обрубочки-то, которыми он Гладкого цапанул. Как бы заразу какую Бааске не занес, надо его навестить завтра, как он там? И с чего буйствовать стал, непонятно, это видать на него дар речи, внезапно обретенный, подействовал.
Старый от переживаний еще мышку мне принес. А ведь точно, барыжит, чертяка, есть видать левые каналы мимо накладных. Возьму на заметку.
Вот так изменилась судьба моя, Бааскина, судьба Анархиста - да и никто даже не предполагал, что всех нас подхватит и понесет куда-то река непонятная, стремительная и безжалостная. И не выплыть нам теперь из нее, не выгрести.
Эпилог.
А утром за нами приехали.
Пока мы сидели эдак мило, беседовали с кормом и в ус не дули, Бааска в участке перекинулся в чудовище. Я видел впоследствии их фотографии, кошмарные порождения разума - розовые лица, ровные белые зубы, глаза страшного белого цвета с темным кругом посередине. А главное - никакой духовности в глазах.
В них была одна первобытная злоба. И ненависть.
Все порезы зажили, все погибшие во время Перерождества ткани регенерировали.
История повернула вспять, сон разума породил чудовищ.
Участковый, Голимый, Колька Беспалый, чуть позже и Старый тоже закончились, драка с Бааской оказалась для них фатальной. Причем контакт с кровью мне кажется необязательным условием. Подозреваю, Анархист плюнул Старому в глаз, тот и в драке то не участвовал, так, шумел только.
Они стали Гладкими. Людьми. Отвратительными, розовыми людьми, нашим всегдашним кормом.
Анархиста забрал к себе костоправ из наших, Кривоглазов, для изучения. Когда забирал, прямо притопывал от возбуждения - надо же, какие перспективы! С такими способностями к регенерации физическое разрушение наших тел можно остановить, что будет означать бессмертие.
И только потом до яйцеголовых дошло, что эта мутация заразна. Надежда обратилась в Зло.
Почему Анархист таким оказался, никто не знает, а потом уже и некому стало интересоваться. Перенаселенные города пали очень быстро. Зараза охватила мир в течение нескольких недель. Дольше всех сопротивлялись наши на Гаити и жители отдаленных поселений. Но это вопрос времени. Жаль, не успел придумать Кривоглазов противоядия от этой напасти.
И теперь какой-то дед с электрошокером светит мне в зрачки, проверяет реакцию на свет, звук, запах, замеряет клыки, делает УЗИ органов… Интересно зачем, их и так многие видно: вот печень торчит, вот одна почка. Я не знаю, почему именно я не превратился в Гладкого. Не знаю. Может, всему виной то, что я когда Бааску обращал, я у него сердце и кусок мозга успел схавать? Не знаю.
Мир перевернулся, братья с Ямайки оказались правы, когда свой календарь предвидений составляли.
Изучайте меня, изучайте…
Пока можете, твари. Мы еще вернемся. Мы всегда возвращались. Мы всегда жили среди вас, даже больше, чем ты, мерзкий старикашка, себе думаешь.
Егор Карпов
КЛЕТКА
- Дядя Валера, а когда "городские" умирают? То есть, если их не убить, они ведь рано или поздно, должны сдохнуть?
- Гм… хорошие у тебя вопросы, Авка. Но сложные. Этого никто не знает. По виду, они уже мертвы. Но раз бегают, хавают и, скорее всего, думают, они живые. Как люди мертвы, но как зомби еще как живы. Наверное, когда кости изнашиваются, вот тогда и зомбячий капут наступает. Но, мы то не дадим им дойти до такого состояния, а малыш? Пятьсот монет за пару тухлых ушей, плохой фактор для долголетия зомбишвили, кхе-кхе.
- Угу. Но, значит, и самые первые могут сейчас быть живыми?
- Могут, конечно. Хотя, первые были совсем тупыми, так что, это вряд ли. Что за странные вопросы, а, Авксентий-ботур? Нервничаешь что ли? Не держись за прутья, могут царапнуть. А тогда что? Правильно - я тебе башку отстрелю, с них уши отстригу, и в заготконтору сдам.
Засада на "городских" была сделана по всем правилам - металлическая клетка, намертво забитая основанием в асфальт, вкусная приманка и засада этажом выше, в десяти метрах от приманки. Авка, смышленый якутский паренек 9 лет от роду, недовольно поморщился: такую глупость как хватание за прутья не сделал бы и без упоминаний. Просто Валерон любил перестраховываться, такая натура. Вот, и сейчас у него было два ружья, относительно свежий МЦ и древний, курковой ТОЗ-БМ. Также десять метров крепкой бечевы с крюком в конце, огромный самодельный нож, называемый коллегами по цеху то "мачете", то "батас" и, предмет постоянных насмешек, собственное "ноу-хау" - деревянные колья копейной остроты. Вообще, Валерон был прирожденным новатором, взять того же Авксентия. Никто до него не брал в качестве приманки ребенка, в клетке всегда сидел взрослый с ружьем. Когда Валерон взял приблудившегося сироту в качестве напарника, пересудов было - не отбрехаешься. Лишь некоторые удостоились услышать объяснение Валеры: "А какая разница - ребенок или взрослый? У Авки с собой "Глок" с 17 патронами, получше ваших берданов будет. Опять же, "городской" пошел умный, многие клетку с взрослым обходят стороной. И главное - моя клетка меньше вашей, сталбыть и легче. А про гуманизм, вы вашим женам расскажите, которые отворачивались, чтобы не видеть, как от голода сирота умирает". Тем же самым, легкостью, объяснял свои деревянные дротики. Чтобы проткнуть зомби, сталь не нужна, так и незачем железо таскать. И, тем не менее, прозвище "Охотник за вампирами" укрепилось за ним, намертво. Но клетка, маленькая, разборная, из полых трубок какого-то легкого сплава, была предметом зависти, всех охотников.
Авка любил собирать и разбирать "свой" "глок". Мог часами делать это, а чего еще делать неграмотному, часами молча сидя в клетке? Конечно, Валерон его отбирал сразу, как покажется поселение, но в деле, он неизменно находился у него. Сначала ворчал, что детальку потеряет, однако было видно, что доволен своим напарником, содержащим оружие в идеальном состоянии. Жалко, пострелять довелось только три раза, по три патрона. Оправдывая свою жадность, напарник говорил: "Хорошо, что пистолет износостойкий, видишь, через сколько рук прошло, а до сих пор канал новехонький. Плохо, патронов к нему, раз-два, и обчелся. Так что, считай, что это твой кинжал - оружие последнего шанса. Завалят меня, из клетки выбираться будешь сам. Тогда и поймешь, что патроны, надо было экономить". И Авка не понимал - перед кем оправдывается? Зачем? Подобрал голодного, одел, приютил, дал ОРУЖИЕ! Да за все это Авка был готов, не только болты и еду таскать, но и все обгрызенные прутья и колья! Но Валерон катил телегу один, лишь изредка позволяя катить его по ровным участкам, где начинался асфальт.
Другие охотники начали использовать своих детей как приманку, уже через месяц, ровно столько времени понадобилось, что бы сварить первые мини-клетки. И то, зачем делиться с взрослым напарником, если посидеть в клетке может любой лоботряс из семьи?