Пробежав глазами по фигурам и одежде, я мог твердо сказать, что передо мной господин и слуга. Господин, в возрасте сорока - сорока двух лет, был затянут в черный бархатный камзол, отделанный серебряным позументом. Несмотря на слой пыли, было видно, что покрой и сама модель камзола вышла из моды еще пару лет назад, что говорило о его денежном неблагополучии, но при этом, судя по его независимому виду, в сочетании с властностью, он явно был знатным дворянином, имеющим в своем роду не одно поколение предков. Отсутствие доспехов на запасной лошади сказало мне, что он не воин, а, скорее всего, придворный при дворе богатого и влиятельного знатного вельможи. Правда, последнее было только слабым предположением, потому что, он так же подходил на роль знатного изгнанника.
Атлетическая фигура слуги, затянутая в кольчугу, в сочетании с длинным мечом говорила о человеке, способном постоять за себя. Впрочем, таким и должен быть телохранитель, только вот его лицо... Как не пытался, так и не смог точно определить его национальность. Если господин - жгучий брюнет, южного типа, скорее всего, итальянец, то слуга, своим внешним видом, больше походил на скандинава. Правда, это заключение я сделал не из личных наблюдений, так как никогда их не видел, а на основе картинок из книги о викингах, которую когда-то прочитал в той жизни.
"Длинные прямые светлые волосы, крупный нос, такие же губы. Грудь, вон какая широкая! Сущий викинг!".
Теперь, в кабинете, я смог более внимательно изучить лицо дворянина, избавленное от слоя пыли, сущего бича всех путешественников. Тонкие черты, обрамленные короткой бородкой, были весьма привлекательны для дам, но вот его взгляд холодный и жесткий, никак не вязался с обликом галантного мужчины. В нем было что-то от змеи, изучающей свою жертву, перед тем как напасть.
- Шевалье, разрешите вам представить нашего гостя, мессира Чезаре Апреззо, а это мой дорогой дон, человек, который будет вас сопровождать в путешествии. Шевалье Томас Фовершэм.
- Рад приветствовать вас, шевалье.
- Мне не менее приятно видеть вас, уважаемый дон.
- Теперь господа, перейдем к делу, ради которого мы все здесь собрались. Томас, вы доведете мессира Чезаре до места, которое он укажет, охраняя и защищая его в пути, после чего будете находиться в его полном распоряжении до получения нового приказа. Вам все понятно?
- Да, господин граф.
- В таком случае вы свободны! Готовьтесь! На рассвете выезжаете!
Я вышел из кабинета графа, с трудом сдерживая радость. Меня ждали новые места и люди, приключения и риск, которого мне так сильно не хватало. На какое-то время я снова стал тем парнем из двадцать первого века, который широко открытыми глазами смотрел на этот мир.
Вот и сейчас, выехав за ворота замка ранним утром, мне нравилось все вокруг: легкий утренний ветерок, редкие белые облачка, плывущие по синему небу, плывущий в воздухе аромат цветов и бесконечная ширь простора. Я не сомневался, что такие же чувства испытывал и Джеффри. Ему пришлось даже хуже, чем мне. Хоть изредка, но я покидал замок, а он все шесть месяцев просидел за стенами. Впрочем, это запрещение касалось не только его, но и других слуг, солдат гарнизона, ремесленников, а также членов их семей.
В конце сентября, мы пересекли границу Франции, и въехали на территорию Союза швейцарских контонов, но об этом мы узнали, только догнав отряд швейцарских наемников.
"Где-то до батальона пехоты", - мысленно прикинул я и спросил Джеффри:
- Наемники?
- Швейцарцы. В Италию идут. Видать там хорошая рубка намечается, раз их наняли. Уж больно жадные они до крови.
Услышать такое от старого воина, значило для меня многое. В памяти всплыли полузабытые обрывки из книги:
"...В бою швейцарцев не стесняли никакие законы рыцарства, бывшие в ходу у знати; всех врагов они без исключения убивали. Такую же безжалостную суровость применяли и к своим солдатам за трусость, дезертирство или неподчинение".
"... Большое внимание уделялось укреплению воинской дисциплины. В бою воины должны были точно соблюдать приказы своих начальников. Паникера или дезертира соседний воин обязан был заколоть. В арьергарде выделялось несколько отборных воинов, расправлявшихся с теми, кто нарушал боевой порядок".
Пока я перебирал в памяти все, что помнил о швейцарских наемниках, мы нагнали колонну. Я обратил внимание, как пренебрежительно вздернул голову наш итальянец. За несколько дней пути он только пару раз удостоил меня короткой беседой. Из того, что я о нем успел узнать, как от него, так и "между строк", если можно так выразиться, можно было сделать следующие выводы. Он был сильно обижен, но на кого именно, трудно было понять из его скупых ответов. Нет, он не жаловался, но в подтексте невольно проскальзывало оскорбленное самолюбие. Подытоживая свое мнение о нем, я решил, что, несмотря на всю его таинственность, он не является для меня такой уж большой загадкой, тем более что часть разгадки уже знал. Раз Хранители заинтересовались им, значит, тот является кандидатом на высокий пост, должность или земли, которые не может получить без посторонней помощи, а тем, со своей стороны, нужна поддержка в этой части Италии. Простая формула, дожившая без особых изменений до двадцать первого века: ты - мне, я - тебе. Зато его слуга сильно удивил меня, подставив под сомнение мою наблюдательность. Это случилось в первый день, когда мы остановились на ночевку. Телохранитель принялся точить свой меч, но звук точила вызвал раздражение его хозяина и сразу последовал приказ прекратить.
- Слушаюсь, мой господин, - ответил атлет, после чего он засунул меч в ножны и принялся смотреть в огонь.
Некоторое время он молчал, а потом, глубоко задумавшись, начал тихонько напевать. То ли в такт своим мыслям, то ли по привычке. Вначале я не прислушивался, но когда понял, на каком языке он поет, то своим ушам не поверил. Да и как можно в такое поверить: вы сидите на французской земле в компании англичанина, итальянца и норвега, который вдруг неожиданно стал напевать на русском языке.
С минуту таращил на него глаза. Именно этот столбняк не дал возможность вырваться радостному крику: - Привет, земеля! Как там у нас на родине?! - и дать мне прийти в себя. Тщательно спрятав внутри сжигающее меня любопытство, я поинтересовался у него на итальянском языке:
- Слышь, парень! На каком варварском языке ты сейчас пел?!
Тот словно очнулся от моего вопроса, затем несколько мгновений смотрел на меня, не понимая, что я от него хочу. Только когда я повторил вопрос, до него дошел его смысл.
- Извините, господин, что нарушил ваш покой. Задумался, вот и....
- Ничего. Мне просто любопытно. Что за язык?
- Язык русичей, господин. Я родом из Руси.
- А как здесь оказался?
- Я не думаю, господин, что вам будет интересно.
- Об этом не думай, а лучше рассказывай.
История, которую он мне рассказал, была историей раба. В возрасте двенадцати лет, вместе с матерью, он был захвачен в одном из набегов крымскими татарами и продан генуэзскому купцу в городе Судаке. Как оказалась, итальянские купцы не гнушались торговлей рабами, в результате чего люди оказывались не только на невольничьих рынках Кафы, но и во Франции и Италии. Парня татары разлучили с матерью еще на невольничьем рынке, в Судаке. Купил его для услужения один венецианский купец, но наткнувшись на непокорный характер мальчишки, уже в детские годы отличавшегося крепким телосложением, отдал его в подобие школы телохранителей. По окончании школы купец решил не оставлять его себе, а продал его итальянскому дворянину с немалой выгодой для себя. Новый хозяин парня отлично владел многими видами оружия и нередко использовал своего нового раба, как партнера на тренировках с оружием. Спустя пять лет его хозяин разорился, после чего русич был продан мессиру Чезаре Апреззо, у которого служит последние три года.
- Как тебя зовут?
- Игнацио. А ежели на языке русичей - Игнат.
- Домой не тянет, Игнацио?
Лицо парня в одно мгновение затвердело, превратившись в подобие маски, а в глазах отразилась такая глухая тоска, что я тут же пожалел о своем вопросе. Но парень быстро справился с собой и ответил вполне нейтральным тоном:
- Мне хорошо у моего господина.
Глядя на молодого парня, всей душой рвущего на родину, мне даже стало несколько совестно за себя.
"Блин! А почему я не рвусь на Русь?! Тело англичанина, но в натуре ты самый чистокровный русак! Хорошо пристроился, что ли? Дворянин, папа барон. Правильно! Все хорошо! А там? Буду снова никем, и звать меня никак! Снова начинать?! А оно мне надо?!".
Если честно говорить, этот спор сам с собой меня не то что напрягал, просто слегка настроил на ностальгию, но уже через час и думать забыл об этом, потому что в отличие от русича не представлял себе Русь того времени своей родиной. Князья, бояре, холопы, а что стоит за этими словами? По сути меня с Русью сейчас объединял только язык, да и тот довольно сильно отличался от русского двадцать первого века.
Во главе колонны ехал офицер, за ним знаменосец, пара барабанщиков и трубач. Следом, очевидно в качестве почетного эскорта, ехали двенадцать конных арбалетчиков, а уже за ними шли солдаты. Пики, алебарды, арбалеты. За солдатами двигался обоз из восьми телег, сопровождаемый тремя десятками конных арбалетчиков. При обозе ехало еще два всадника. Я бы не обратил на них внимания, если бы не цвета их одежды - черно-красная. Уже позже я узнал, что это был палач отряда и его помощник. Двигаясь вдоль колонны, я внимательно рассматривал людей, их вооружение и доспехи. Наибольшее количество солдат составляли пикинеры и алебардисты. Все они в своем большинстве носили каску "шапель" простой формы, только на некоторых были шлемы типа "бацинет" или "салад". Для меня форма "шапеля" ассоциировалась с глубокой миской. Каски были одеты поверх капюшона и удерживались под подбородком с помощью ремешка. Костюм большинства солдат состоял из простых шерстяных чулок и рубашки, поверх которой одета кольчуга с коротким рукавом, а на других можно было видеть одетые поверх рубашки кожаные куртки и войлочные шапки. Как я потом узнал, при жаре чулки отстегивались и спускались до колена. В добавление к основному оружию на поясе швейцарцев висели длинные ножи, короткие мечи и топоры.
Офицер отряда, ехавший во главе колонны, был сурового вида мужчина, лет тридцати пяти. Загорелое и обветренное лицо с грубыми чертами могло принадлежать обычному крестьянину, если бы не умный и цепкий взгляд, брошенный на меня из-под толстых и густых бровей. Одет он был, как одеваются офицеры в походе. Шоссы, камзол, металлический нагрудник, а сверху "коттон", накидка с разрезами. Голову прикрывал берет с пышным пером. Подъехав, я вежливо представился, капитан ответил мне тем же. Карл Ундербальд. Проблем с языком не оказалось, так как оказалось, что капитан уже бывал в Италии. Отслужив наемником около трех лет, он неплохо говорил по-итальянски.
Как и предположил Джеффри, швейцарцы шли в Италию. Хотя наняли их венецианцы, служить они должны были маркизату Феррары, маленькому государству, у которого с Венецией был заключен военный союз. Подробностей капитан не знал, кроме того, что маркизат собирает силы, готовясь к войне. Я с удовольствием слушал его рассказы о битвах и сражениях, как вдруг неожиданно понял, что ему плевать, с кем воевать. Ему абсолютно не были интересны причины, а сама война, так как именно она приносила доход.
Карл Ундербальд, в свою очередь, поинтересовался, по какому делу мы едем в Италию, на что я уклончиво ответил, что временно нахожусь на службе итальянского дворянина, а тот настолько высокомерен, что не соизволил мне даже намекнуть о своих делах. Швейцарец ухмыльнулся в густые усы и сказал, что каждый второй итальянец считает себя важной персоной, а если попробуешь поспорить, как тут же с жаром примется тебе доказывать, что именно среди его предков был тот или иной известный правитель или знаменитый полководец. Карл оказался живым и остроумным собеседником, и наша беседа могла бы затянуться надолго, если бы не окрик мессира Апреззо, приказывающий ускорить движение. Я тепло распрощался с капитаном, и вскоре колонна швейцарцев осталась позади.
ГЛАВА 6
ГРАФИНЯ
Мы уже давно ехали по итальянской земле, но об этом, как и о том, что находимся в землях Милана, города - государства, узнали только спустя сутки, от двух торговцев, встретившихся нам по дороге. Дорога была спокойная, да и погода радовала. Нежаркая, но солнечная и теплая. Налетавший временами ветер, несмотря на позднюю осень, потряхивал все еще пышные кроны деревьев и шевелил изумрудного цвета траву на лужайках. Дорога, выведя нас из густого леса, последнее время петляла мимо лужаек, окаймленных густыми зарослями кустов, до тех пор, пока мы не въехали на пригорок. В пятидесяти ярдах от нас лежала довольно широкая река, по обоим берегам которой раскинулись то там, то здесь небольшие рощи деревьев. Через реку был переброшен мост, соединяющий два берега.
"Неплохое местечко для привала, - подумал я и бросил вопросительный взгляд на мессира Чезаре Апреззо, от которого зависело, поедем мы дальше или остановимся здесь. Приближался вечер, а здесь была вода. Правда, каждый из нас, предпочел бы проехать еще час, а то и два, если бы точно знал, что наткнется на постоялый двор или хотя бы деревню. До ужаса хотелось горячей мясной похлебки, свежего хлеба, острого сыра и холодного вина! Если заночуем здесь, то ужин у нас будет такой, каким мы довольствовались последние два дня: вяленое мясо, сухие лепешки и вода из реки. Совершенно не равноценная замена!
И тут слуга Апреззо, Игнацио, вдруг неожиданно и резко ткнул рукой в сторону моста. Мы все, как один, повернули головы в указанном направлении. С минуту наблюдали за черной точкой, пока не стало ясно, нам навстречу скачет небольшой отряд, но настороженность не ушла - слишком быстро они скакали.
- Гоняться?! Или догоняют?! - высказал я вслух свои мысли.
Джеффри тут же дополнил:
- Может быть, это гонец, везущий важную весть?!
- Как же! Их там человек пять - шесть. Гонцы с такой свитой не ездят, - возразил я ему.
Итог нашим догадкам подвел мессир Апреззо:
- Давайте отъедем, вон, в те кусты и спешимся. Осторожность никому еще не мешала.
Только когда всадники оказались на этом берегу, мы смогли их хорошо рассмотреть. Четверо молодых людей и девушка. Судя по загнанному виду коней, ронявших на бегу хлопья пены, и их постоянно оглядывающихся хозяевам, они явно от кого-то убегали. Не успели всадники достичь пригорка, как лошадь одного из молодых людей пошатнулась, сбилась с шага, захрипела, а в следующее мгновение уже падала на землю. Юноша, оказался опытным наездником. Успев среагировать, вытащил ноги из стремян, а затем, оттолкнувшись, прыгнул. Ударившись об землю, он быстро вскочил, но в ту же секунду его лицо перекосила гримаса боли, а стон, вырвавшийся из его груди, подтвердил, что падение не прошло для него бесследно. Остальные всадники, натянув поводья, остановили лошадей. Бедные животные, тяжело поводя боками и роняя хлопья пены, испуганно косились на загнанную лошадь, которая билась на земле в агонии.
- Бедный Анджело! Тебе очень больно?! Чем тебе...?! - голос девушки был полон искренней тревоги.
- Не время говорить о боли, госпожа! Погоня вот-вот нас настигнет! Нужно как можно быстрее добраться до леса! Только там мы сможем спастись! - решительно оборвал ее юноша, один из двух, имевших на поясе, как кинжал, так и меч.
- Паоло, посмотри правде в глаза! Наши лошади едва живы!
Теперь я мог рассмотреть их более подробно. Юношам было, от силы, лет шестнадцать - семнадцать, черноволосые и черноглазые, с четким профилем и приятными чертами лица, какие нравиться девушкам. Правда, не в этот миг. Сейчас юные лица выглядели застывшими масками не столько из-за пыли и усталости, сколько из-за тщательно скрываемого страха. Девушка, несмотря на усталый вид, с первого взгляда пленяла мужской взгляд той тонкой южной красотой, про которую поэты говорят: "глаза - звезды; губки - персик; кожа - бархат". Даже в этой ситуации мой глаз уловил небольшую несуразицу. Если прелестница была одета даже не богато, а роскошно, то камзолы этой четверки, хоть были пошиты добротно, но особым изяществом и богатством отделки явно не отличались. В голове начала скидываться логическая цепочка.
"Богатая наследница. Бежит. Почему или от кого трудно понять. Но без женской прислуги, в компании юнцов? И не побоялась. Ведь это могут счесть позором. Хм! Впрочем, можно предположить, что эти четверо принадлежат ко двору ее папаши. Сынок главного сокольничего, другой - сын секретаря.... Да мало ли должностей при дворах богатых вельмож! Но чем вызвано ее бегство? Гм! Ха! Ненавистный жених? Вполне подходящая причина для бегства. Стоп! Не означает ли это, что один из этих молокососов может быть....".
Вдруг Паоло вытянул руку и крикнул:
- Смотрите! Люди герцога!
Теперь они, как и мы, пятнадцать минут назад, замерли, устремив свои взгляды в сторону моста. Я не мог видеть со своего места, кто приближается, зато мог любоваться юной красотой девушки. И мысли у меня были соответствующие, любвеобильные.
- О, дева Мария, спаси и сохрани нас! - вопль, вырвавшийся у Анжело, словно снял оцепенение со всех остальных беглецов.
- Давайте бросим лошадей и спрячемся в кустах! - нерешительно предложил Паоло.
- Как ты мог предложить подобное мне, Беатрис ди Бианелло, графине Каносской?! Или ты думаешь, что я буду в страхе прятаться по кустам, подобно грязной крестьянке?!
- Но госпожа, вы должны понимать....
- Когда речь идет о чести, мы забываем страх!
"Ах ты, стерва малолетняя! А что парней могут в капусту порубить, так это ничего! Честь ей, видите ли, дороже!".
- Тогда будем драться! - воскликнул Анжело.
Правда, судя по его застывшему, как маска лицу, трудно было сказать, чем он воодушевлен: смелостью или отчаянием. Четвертый юноша, с лицом писаного красавца, до этого не отрывавший взгляда от очаровательного личика юной графини, вдруг словно очнулся. Резким движением выдернул кинжал из ножен и, глядя в лицо девушке, воскликнул:
- Любовь моя, Беатрис! Если надо, я умру за тебя!
В наше время эти слова выглядели бы смешно, наивно и напыщенно, но не в средние века.
Таковым был стиль этого времени. Таким языком признавались в любви, на нем писали любовные письма, сочиняли стихи и пели баллады.
Слова этого мальчишки подтвердили мои мысли о любовнике. В следующее мгновение тот уже заворачивал коня, как раздался голос девушки:
- Нет, мой милый Флавио! Я не приму твоей жертвы! Им нужна я! Я поеду с ними, а вы....