Грузовик, названный очень удачно "Муравьем" за массивный капот, приземистость и широко расставленные колеса, а также огромные фары на деле показывал – Мата слов на ветер не бросает. Если не считать дополнительного груза в виде колес, канистр с бензином, двух банок с маслом и кое какой мелочевки, включая инструменты, предусмотрительно складированных в кузове специально не дорабатывался. Абсолютно стандартный экземпляр. Интерес в том и состоял – тщательная проверка не на полигоне или в городе, а в горах. Понятно, на кручи он лезть не собирался, однако впереди ожидали далеко не лучшие условия.
Пока что он отметил в специальной записке семнадцать недостатков. Реально все они были сущей мелочью. Инженерам на заводе данные пригодятся, но всерьез обругать рука не поднималась. Лозунг: "Делай как можно проще и надежнее" во всей красе и на практике.
Усиленная рама, подвеска, тормоза и литые шины в содружестве с мощнейшим двигателем позволяли преодолевать препятствия, на штурм которых он бы не решился в другой ситуации. Согласно приложенному к инструкции письму без подписи, он знал про восемнадцать патентов на конструктивные решения. Все эти мелочи Сиена не интересовали. Он не конструктор, а водитель и заинтересован выяснить надежность "Муравья".
Запас хода прописан 215 лиг. Фактически вышло на бак меньше, но они дорогами с нормальным покрытием не пользовались. Кроме того двигатель охотно употреблял не очень качественное топливо. В горах достать высокооктановый бензин будет не просто. Сеть заправок существовала пока исключительно в фантазиях Маты. Как и мастерские по техническому обслуживанию и страховая компания. Если что всерьез сломается, им с Кублиным придется приложить собственные ручки. Вот с застреванием проще. На то лебедка имеется.
Три тонны, предусмотренные техзаданием "Муравей" тянет без натуги. По приличной дороге возьмет и больше. Кроме запчастей в кузове присутствовала большая куча ящиков с патронами к КПВ и он сам в разобранном виде. Тут уже не просто увеличение составных частей станкового пулемета. Оригинальная недопушка. А вот насколько она подходящая для войны можно проверить исключительно на практике. В окопах вряд ли много пользы, а вот на кораблях будет. Недаром таможенники заказали сразу партию.
До пулеметного станка, крепящегося в грузовике или даже легковой машине, Борс не додумался. А ведь идея не так уж глупа. Станок обеспечивает отсутствие отдачи и необходимую кучность при стрельбе. А кроме того скорость и удобство. Попутно можно и щит для стрелков на манер орудийного поставить. Даже прикрыть кабину броневыми листами. Мотор мощный – потянет.
Нечто подобное он углядел на шхуне. Бусловские люди сделали самопальную установку, но там чисто на коленке гнутая подставка. Все-таки вещь будет удобнее малокалиберного орудия на судах. Требуется хорошо обмозговать.
Правда в целях сохранения аккумулятора и стартера заводить предпочтительней ручкой. Это он отразил в своих претензиях, прекрасно зная – ничего лучше предложить на сегодня нельзя, просто не существует. Не производственный дефект, добрые пожелания на будущее.
– А во-вторых? – спросил Шаманов, доставая ложку.
– В смысле, – не понял Рыбалков, – а! Я литератор, – провозгласил с гордостью, под очередное фырканье на удивление смешливого механика – и нахождение вблизи объекта…
– Объект, – заливаясь ржанием, простецки ткнул Стена в бок Кублин.
– …замечательно поможет в карьере. Представьте себе, напишу я в некрологе после смерти о Команданте…
Стен тщательно облизал ложку от каши и не особо сильно врезал ему по лбу.
– Ты бы думал, что говоришь и при ком, – посоветовал. – Не все настолько терпеливые.
– Я для примера. Был такой замечательный человек, – отодвигаясь вне досягаемости, продолжил Рыбалков, – обладающий замечательным интеллектуальным потенциалом. Способный вникнуть в любую проблему и решить ее единственно возможным и правильным способом.
– Подхалим, – беззлобно прокомментировал Шаманов. – Ешь, давай. Может с полным ртом, заткнешься.
Совету последовал один Кублин, журналист продолжил заливаться без остановки. У него явно начался очередной приступ недержания речи. Судя по отзывам, он и следователей довел своими длиннющими монологами со множеством отступлений до белого каления и его поспешно изгнали из Крепости, приняв за больного головой. С любого места и по каждому поводу запросто продолжит говорить пару часов. Причем только хорошо знакомые с его манерой заметят тонкое издевательство.
– Наш герой был доступен и доброжелателен, – поведал с ясными глазами прямо в данный момент сочиняя некролог. – Очень контактный человек. Приятен в общении. Деловит и обязателен. С огромными запасами терпения.
– Мое стремительно заканчивается, – предупредил Стен.
– Но все это запросто поведают многие. Ведь что важно для демонстрации личного знакомства и близких отношений? Мимолетно вставить нечто неизвестное широкой публике. Очень он любил свою зажигалку, – произнес Рыбалков завлекательным тоном, – с виду ничего особенного. Наверное каждый третий демобилизованный притащил домой похожие самоделки. Ха! Это лишь на беглый взгляд. Обычно берется гильза с припаянным огнивом и кресалом. Ни ума, не выдумки. А теперь внимательно присмотримся к вещице, используемой нашим выдающимся человеком.
Кублин положил ложку и уставился на журналиста. Стен его прекрасно понимал. Не так уж часто при нем заливались на цепляющую тему, не подозревая о кровной заинтересованности слушателя. Когда-то Стен навещал в госпитале старого товарища, с ампутированной рукой и тот пожаловался на невозможность пользоваться зажигалкой. Требуется одной держать, другой щелкать по кремню. Шаманов попытался придумать запальник, для которого достаточно одной.
Воплотить его чертежик в жизнь взялся большой технический специалист Кублин, попутно с официальными работами приторговывающий самыми разнообразными поделками из казенных материалов. Между прочим только не слишком умным представляется как это легко и просто сварганить нечто совершенно новое. С виду все представляется замечательно просто. Потом, когда кто другой сообразил.
В результате сближения на почве совместного труда Кублин всерьез зауважал Шаманова и перестал его воспринимать в качестве начальника, которого необходимо обязательно обмануть. Конечно, инженер на заводе все одно выше по положению, но не относится к скотам. Такой же человек на жалованье, как и квалифицированный мастер.
В простейшей зажигалке появившейся в результате их совместного творчества, ругани и переделок содержится 22 маленькие детальки. Она имеет открывающуюся крышечку на пружинке и не тухнет на ветру. Первые три экземпляра себе, командиру и раненому он сделал бесплатно, а потом перешел к торговле. За оригинальное изделие брал две "короны", совсем не маленькие деньги, зато и внешнее оформление ни разу не повторил. Все зажигалки выходящие из его рук были строго индивидуальны.
Уже вернувшись домой Кублин не поленился зайти в гости к бывшему командиру и предложил партнерство. У профессиональных контрабандистов и воров своя профессиональная этика. На фронте он и не подумал отслюнявливать долю офицеру. Пошлет за подобное предложение в известном направлении и правильно сделает. Другое дело на гражданке. Кушать всем охота.
Шаманову было не до материальных планов бывшего подчиненного. Он к тому времени уже всерьез завяз в делах Лиги Ветеранов и отмахнулся. Да он и не додумался, как можно жить с производства зажигалок. Целых 82 штуки сумел предприниматель продать! Не стоит огород перекапывать в расчете на появление богатого урожая. Поэтому и название компании осталось совершенно нейтральным – "Огонек", а в учредителях он не числился.
Зато помог выправить правильно патент, сведя с кем нужно. Кублин оценил его поведение правильно. По собственной инициативе принялся стабильно платить десятипроцентный налог в кассу Движения. Достаточно быстро его продукция сделала себе имя и вместо двух рабочих с ним во главе старательно трудилось уже два десятка, а продаваемые зажигалки подбирались к тысячи в месяц. И это при немаленькой цене.
Дело в том, что изготовлялись они с гравировкой, разнообразными надписями и не только из латуни и стали. Даже золото и серебро использовались. Некоторые представляли из себя настоящие произведения искусства. И каждая имела штамп на донышке и номер.
– Изображение пулемета, причем вытравлено химией, не резцом. А потом раскрашено…
Еще и закрепил высокой температурой, мысленно подтвердил Кублин. Работа штучная, чтоб ты понимал!
– …надпись "Сводный Отряд", на другой стороне лейтенант-комендор Стен Шаманов и Корпус Морской пехоты с двумя датами. А на донышке выбит номер "два" и еще одна дата. Я подозреваю день изготовления. На новых день и месяц не проставляется. Только год.
– Не мог ты видеть донце, – обвиняющее заявил Кублин. – Он в руки не дает!
– Проверим?
Тот что-то невнятно пробурчал.
– Я уж молчу про твою, с номером три.
– Ты случаем по карманам не шаришь по ночам?
– Да, ну, – пренебрежительно отмахнулся журналист, – делать мне нечего. Ты-то оставляешь свою где попало. Кстати, почему ни имени, ни рисунка не имеется? Только какие-то странные даты.
Кублин промолчал. Поднялся и приступил к затаптыванию костра. Стен подозревал в тех числах памятные события, но спрашивать не стал. Поинтересуешься, а рыжий по простоте душевной брякнет, что именно в эти дни полицейских убивал. Тем более имеется еще одна надпись уже более поздняя. Ну его. Не хочет обсуждать, пусть молчит. Его дело.
– Между прочим, ночью стреляли, – сообщил он, – много и пулеметы работали. Далеко, однако, как раз по дороге и объехать не удастся. Не нравится мне это.
– А я знаю неплохой способ увеличить продажи зажигалок, – невинно сообщил Рыбалков.
Похоже, не столь он наивен был и прекрасно знал про хозяина "Огонька". А уж сделать вывод из номеров два и три не требуется иметь огромные мозги. Они и не скрывали с самого начала старого знакомства и совместной службы.
– Ну? – лениво спросил Стен, не дожидаясь реакции Кублина.
– Во-первых, включить в рассылочные каталоги. Зудов хорошую вещь придумал. Во-вторых, предложить для подарков серьезным фирмам с эмблемой компании. А? – спросил победно глядя.
– В награду за гениальную идею помоешь посуду, – вручая ему котелок, приказал Шаманов, – другой пользы от тебя не предвидится.
– Он балабол, – сказал рыжему соратнику негромко, когда Рыбалков недовольно ворча про неоцененный талант, удалился к ручью, – а мысль стоящая. Я бы еще дарил известным людям. Иногда полезно дать просто так какому губернатору, непременно все посетители спросят, откуда такое чудо и часть приобретет.
– А поставки нашим доблестным вооруженным силам? – совсем не в шутку спросил Кублин, проявив неожиданную деловую сноровку.
– Ха! При условии добровольного отчисления со своих доходов можно и подумать. Естественно в упрощенном виде и не за твою обычную цену.
– Значит, договорились, – поспешно сказал шустрый предприниматель. – И проще сразу скинуть цену, чем потом возвращать. Маленькая накрутка на себестоимость. Двадцать процентов.
– Десять, – твердо сказал Стен. – Считай реклама на всю Патру без усилий. Корпус стальной и гладкий, без излишеств. Краской покроешь, чтобы не блестел, а надписи сами при желании сверху нацарапают.
– По рукам!
* * *
На повороте он затормозил, удивленный столпотворением. Впереди замерло не меньше десятка телег с разнообразным грузом и люди торчали на виду, всматриваясь куда-то в сторону железной дороги. Некоторые торчали в полный рост прямо на повозках и в позах заметно напряжение. Шли себе по делам или везли на рынок продукты, а тут не пускают. Двое в форме впереди затора стояли достаточно недвусмысленно, держа в руках винтовки. Еще один сидел на обочине. Что характерно, никто не пытался орать, размахивая руками. Совсем рядом, впереди раздалось несколько выстрелов. Знакомый до безобразия звук. СКВ.
– Это не военные их задерживают, – напряженным голосом сказал Кублин. – Вон у того в руках ППВ, точная копия твоего.
– И погон не видно, – подтвердил Стен.
Они переглянулись и рыжий засунул пистолет за пояс, прикрывая курткой.
– Пойду, гляну, – поставил в известность, открывая дверцу со своей стороны. – А ты если что разворачивайся и через железку напрямую без переезда.
– Будем драпать? – спросил с интересом журналист из кузова.
– Похоже не придется, – вон Кублин идет назад и чуть не в обнимку с этим… А! – вскричал обрадовано продолжил дальше и непечатно Стен, когда человек с пистолет-пулеметом оказался ближе. Он полез наружу перестав нервничать, – сержант Вулканов, вы что здесь делаете? Почему не пропускаете честных граждан по их делам?
– Ну, – отводя глаза, ответил тот, – вам бы лучше самому с Геллером побеседовать.
– Пойдем, – спрыгивая на землю, согласился Шаманов. Он уже осознал, каникулы закончились. Впереди что-то совсем не радостное. Макс сорвался и теперь придется долго расхлебывать последствия.
Его уже не особо удивили вагоны лежащие под откосом. Оценил сходу: удачно место для диверсии выбрали. Насыпь, поворот, спуск. С той стороны болотце и не спрячешься, даже если успеешь выскочить. С этой сотня стрелков с пулеметами. Воевать мы умеем. А вот лежащие вповалку в ровчике полураздетые люди неприятно поразили. Здесь не воевали – убивали сдавшихся. На деревьях сидели тучи воронья и ждали. Никто не собирался хоронить убитых и скоро ожидалась пожива.
Вокруг опрокинувшихся вагонов со следами от пуль суетились люди в форме без погон. Собирали оружие, разнообразное имущество. Стаскивали к дороге и грузили на грузовички. Это были явные родственнички "Муравья" по виду, хотя и заметно меньше. Грузоподъемность тонны на полторы. И в кузовах двух из них торчал закрепленный КПВ. Не ему одному приходят в голову полезные идеи.
Кое-кто его узнал и моментально убрался с дороги. Другие наоборот бросили занятия и попытались подтянуться. Шаманов остановился и посмотрел внимательно на самого близкого.
– Почему не выполняете приказ? – спросил отчетливо и громко. Люди поняли и поспешно вернулись к прежнему занятию.
Сейчас не время для митингов – это Стен знал точно. Сначала необходимо разобраться с произошедшим. И если придется дрючить Макса или еще кого, не при всеобщих слушающих ушах.
Вот что у него не отнять, подумал, когда Геллер встал по стойке смирно вместо того, чтобы лезть с объятиями и показывать близость окружающим глазам и по-военному отдал честь, так ума. Сразу сообразил. И доклад, будто по написанному тексту.
– Скажешь, я был не прав? – спросил негромко Макс, – можешь наказать любым способом. Хоть в рядовые.
Люди слышали слова подполковника, обращенные к офицерам: Чтоб они сгорели, дерьмо! Ничего не бойся, скажи своим ребятам не стесняться в средствах. Я, говорил, спец по этой публике. Бить и расстреливать. Пусть боятся! И не бегай ко мне за разрешением. Сам действуй.
В Утноке расстреляно трое. В Кинфине уже десять. На станции Ташим восемь. Троим было шестнадцать и к забастовщикам отношения не имели. Попались под руку. В Исбрине двадцать четыре. Брали по спискам профсоюзников. Начальника станции и телеграфиста расстреляли.
В Озерном шесть расстрелянных, тринадцать повесили. Прямо перед станцией и запретили снимать. Двух арестованных дорогой пристрелили и выбросили из поезда. В Ашиткове люди уже знали и разбегались, так схватили на улице троих, лица кому-то не понравились и подполковник лично убил всех.
Подошел к нему бывший сержант Надеждин, уже пожилой человек, между прочим орденоносец и гражданин королевства, не протектората, сроду в Лиге не состоящий и спросил: "Как ж так можно, без суда"? Друммонд и его убил. Вот так. А в "Дне" они стали стрелять прямо из вагонов по людям. Шестьдесят два погибших. Потом еще двадцать три человека расстреляли и опять половина безвинные. Неудачно подвернулись под горячую руку. Начальника станции штыками убили. Бригаду, отказавшуюся вести поезд дальше тоже штыками – восемь человек. Мало? Я их всех приговорил, – все так же тихо и спокойно, сказал. – Я! Лично своим желанием. Собрал своих парней и прикончил. И сдающихся тоже. Раньше надо было думать, что творишь!
– Сколько?
– Сто двадцать три нижних чина и восемь офицеров.
– Сколько у тебя людей? – терпеливо уточнил Стен.
– 191 человек, 4 ручных пулемета и 2 КПВ.
– Завтра здесь будет кавалерийская дивизия и всех вырубят, ты это понимаешь?
– И что делать?
– Делать, делать. Думать надо, прежде чем стрелять! Кровь как водка пьянит, а от действий пьяных еще ничего хорошего не произошло.
Макс сорвался, в очередной раз, показав, насколько он недалеко ушел от подобных карателей. Всех кончить, чем это лучше действий, которые его возмущают. Хоть бы суд публичный устроил и то решение лучше. А как ни жалко людей, убитых армейцами, они на пользу. Опять не мы начали. Даже Геллеру оправдание имеется.
– Так, – приказал после паузы, – лично едешь на "Дно" и отвозишь туда тела офицеров. Можешь выгрузить прямо перед станцией. Не сам, понятно, один взвод с собой. Произнесешь речь о возмездии.
– Я не умею! – испуганно отметил Макс.
– Вот что мне говорил, то и повторишь для всех. И резюме – так будет с каждым, нарушающим правила. Должен быть суд и возможность защищаться. Адвокаты и прочее лабуда. А мы не бандиты, а Народная Армия и имеем право на соответствующее отношение. Иначе каждому воздастся за дела свои. Поименно. И кто не остановит взбесившегося начальника, виновен не меньше. Это ясно?
– Так точно.
– Мы отходим на Фармин, потом на Логлин. Забираем с собой весь подвижный состав железной дороги и взрываем за спиной мосты. Все. Игры закончились. Дороги назад после этого нет.
И как бы не специально ты мне это устроил, подумал без особой злости. Рано или поздно случилось бы. Не это, так другое.
– Надо общий сигнал подать. У меня радист с собой.
– Это удачно. Ко мне его. Пусть и по радио для всех передадут. Шаманов прикинул и кивнул своим мыслям. – Все равно требуется общее обращение. Официальное. Телеграф. Где ближайший?
– Шесть лиг – станция "Горбатая".
– Кто этот умник выдумывающий названия? Ладно. Я ухожу туда и забираю остальных. Ты выполняешь приказ и быстренько двигаешься за нами. Кстати, столбы тоже валить, – он посмотрел на часы. – Через шесть часов приступаем. Связи у армии быть не должно.
– А, – нерешительно поинтересовался Макс, – откуда передачи идут? Ну, радио Свободы? В горах станции нет, я бы знал.
– Когда научишься держать свои эмоции в узде, получишь дополнительную информацию. А пока что не ясно? Он обернулся и недовольно уставился на подошедшего Рыбалкова. – Да?
– Вот, – невразумительно сообщил тот, вручая несколько исписанных листков из блокнота.
"О Патра, остров наш, прекрасный. С тобой говорю я. Почему ты печален, ведь на улице весна и природа пробуждается к новой жизни. Откуда вдруг траурные одежды. О чем льешь слезы в скорби?
О мертвых своих плачешь. О детях своих. Что и кому они сделали плохого? Слушайте правду – они не свершили ни одного преступления. Они хотели обычной справедливости. И даже не все. Смерть безжалостно вырвала из рук родителей и обычных детей. Эти негодяи в военной форме не охотились на врагов государства. Они целились в беззащитных. В мирных людей.