– Да не философ я… просто многие вещи вижу. И телевидение российское не смотрю… не смотрел. Нет, когда пожары-то были – видел… Вот опять же – и президент там, и премьер. Они что – пожарные? Что, обязательно надо в провинцию мотаться, лично следить, как пожары тушат? В вебкамеры наблюдать? Стыд! Выстроили, блин, вертикаль власти – набрали серых покорных чинуш, они и сидят себе, задницы греют, воруют по-тихому и без хозяйского приказа с места не сдвинутся, даже когда и надо бы. Уж кого набрали – того и набрали. Руководить-то, по сути, никто толком и не умеет. А щеки важно надувать да на лимузинах с мигалками ездить – много ума не надо. Впрочем, других и неоткуда взять, если только с Марса. Потому что все мы такие. И они, и я, и мы…
– Как тебя, Максим, на политику потянуло!
– Да не политика это, Петрович, жизнь! Может, если б не это все, так и туман бы давно разогнали, и кокон прорвали… давно уже. Ладно, чего уж тут гадать? Похоже, приехали.
– Да, – Николай Петрович кивнул и указал пальцем вперед, – вон они, склады.
– Нам бы на какое-нибудь возвышение, – выбравшись из салона, предложил старлей. – Вон хоть на ту крышу.
– А не далековато? – засомневался Павел.
– А бинокль на что? Тем более ближе-то все равно не подобраться – вон и КПП, и колючая проволока, и мордовороты.
– Да уж. – Председатель махнул рукой. – Полезли. Только осторожней, и это… того… посматривайте. Паша, останься здесь, с машиной.
Старая кирпичная двухэтажка когда-то, по всей видимости, представляла собой какое-то административное здание, контору. В запустелых, с давно выбитыми окнами комнатах и коридорах, на лестнице – повсюду валялись какие-то бланки, бумажки, дискетницы и прочая канцелярская утварь.
– А вот и люк. – Идущий впереди Олег обернулся. – Как раз на крышу.
Все трое друг за другом выбрались, улеглись на краю, подстелив прихваченную Востриковым мешковину. Председатель разложил план, укрепив его по углам обломками кирпичей – от ветра. Тихомиров с Олегом вытащили бинокли.
Старший лейтенант осматривал местность долго, периодически сверяясь с планом, Максим уже устал ждать, как и Николай Петрович, – и они просто лежали да потихоньку болтали. Востриков не выдержал первым:
– Ну, что скажешь, армия?
– В лоб не возьмем, точно, – наморщив лоб, сообщил Олег. – С боков тоже подходов не наблюдается… остается только сверху.
– Сверху? – Макс с председателем недоуменно переглянулись. – Это как, на вертолете что ли?
Востриков хмыкнул:
– Я, конечно, многое могу достать, но вертолет… К тому же во всем городе горючки для него не хватит.
– Не, вертолет не нужен… Просто подгоним "газельку" во-он туда, на пустырь, в кусточки. Видите, как раз туда и стенка последнего склада выходит.
– Ну, выходит… Что ж нам ее – подорвать что ли?
– Зачем подорвать? Я же говорю, сверху. Там, в крыше, очень широкий люк, вот он на плане, для вентиляции или на случай войны, "зажигалки" тушить, не знаю.
– И что?
– Открывается он изнутри – вон, смотрите по схеме.
– И ты предлагаешь…
– Да! – твердо заявил старлей. – Кто-то должен его для нас открыть. Иного пути просто нету.
– Внедриться в банду? – Николай Петрович хмыкнул.
– Или найти там своего человека.
– Ладно, посмотрим…
Повесив на шею бинокль, Тихомиров поднялся на ноги:
– Слушайте, хорошо бы пустырь тот проверить – как далеко можно подъехать? А то, может быть, там вообще болото.
– Совет дельный, – одобрительно кивнул Востриков. – Так сейчас и сделаем, а насчет внедрения, Олег, обмозгуем попозже.
К самому складу разведчики не проехали – там и вправду начиналось болото, повсюду виднелись какие-то овраги, ручьи, лужи. Впрочем, старшего лейтенанта эта картина порадовала.
– Очень хорошо! Сейчас присмотрим тропинку, расставим людей, ящики будем передавать из рук в руки, а машину можно и вон там, за кустами, оставить.
– Так-то оно так, – ухмыльнулся Николай Петрович. – Только вы о главном не забывайте – кому-то из наших нужно оказаться на складе. Эй, Максим! Ты что встал?
– Да так… Склад-то в каком году построен?
– Поточней бы узнать.
– У Дарьи Ивановны спросим. А что такое?
– Да так. Мелькнула одна мыслишка.
Слава богу, склад оказался построенным в семьдесят четвертом году, о чем вечером, за чаем, и поведала пенсионерка.
– А что там поначалу хранили-то, Дарья Ивановна? – тут же поинтересовался Максим.
– Да ничего особенного – мыло хозяйственное, стиральный порошок и все такое.
– Надо же… И охрана уже тогда была?
– Скажешь тоже, Максим! В то-то время? В лучшем случае сторож.
Востриков скосил глаза:
– Ну, давай выкладывай, что задумал?
– Короче, так. – Усмехнувшись, молодой человек решительно махнул рукой. – Когда все будет готово? Машина, люди?
– Да хоть сейчас! – расхохотался Николай Петрович. – Только свистнуть.
– Ну и славненько. – Тихомиров потер руки. – Тогда с вас завтра бензин, а с третьего числа начиная пусть и "газелька", и люди приезжают к складу каждую ночь. И ждут.
– И все-таки… как же ты проберешься-то?
– Мое дело. Есть один человек… Вы, главное, будьте готовы каждую ночь!
– Хм. – Председатель с сомнением покачал головой. – Ох, Максим, Максим, рискуешь! И сколько же нам так ждать?
– Думаю, дня два-три, максимум – неделю.
– А если…
– А если… Можете тогда что-то другое придумывать, а мне свечку поставить. Кстати, о свечке – если все выйдет как задумано, я вам фонариком или той же свечкой с крыши махну вот так, три раза. – Молодой человек поводил рукой над головой. – А вы мне в ответ, как подберетесь, тихонечко так свистните или напойте что-нибудь такое, известное… Олег, ты современные песни знаешь?
– "Арию" только. И еще – "Король и Шут".
– Во! "Короля и Шута" и напойте, "Похороны панка" что ли… В семьдесят пятом году уж точно такой песни не было. – Последнюю часть фразы Тихомиров произнес вполголоса, про себя, уже поднимаясь.
И вот снова поет позади мотор, со страшной скоростью восемьдесят километров в час летит голубой стрелой "запорожец", летит, покачивается, стрекочет…
– Эх, – азартно крутил баранку Максим. – Ели мясо мужики, пивом запивали!
У ворот, метров за сто, сбавил скорость, приосанился – весь такой благообразный, патлатый, при бороде, да еще в черных, старинного фасона очочках. Как есть шпион – Штирлиц, блин, недоделанный.
А ведь работало все – с вышки лениво мазнули биноклем, так, для очистки совести больше, ворота открылись, и голубой "запорожец", набирая скорость, покатил привычным маршрутом.
Когда начались поля, молодой человек сбавил ход, внимательно считая повертки… ага, похоже, вот эта! Вон и у тополя ветка сломана.
Свернув в противоположную нужной сторону, Максим загнал "запорожец" в кусты, там его и бросил – на машине туда никак нельзя было попасть, в прошлый раз специально пробовал. Да и вообще, в семидесятые годы на обладателей любого драндулета безлошадный люд смотрел с уважением и завистью. Поэтому даже "запорожец" неизбежно привлек бы внимание, особенно в сельской местности. Правда, Тихомиров все-таки подозревал, что, если б удалось проникнуть в прошлое на машине, ее бы там никто и не увидел – морок! Он и сам-то там – призрак, мало кому доступный даже для простого общения. С алкоголиком и музыкантом Женькой вот повезло.
Похлопав рукой по крыше машины, молодой человек забросил на спину пустой рюкзак – охотничий, выпрошенный под честное слово у Вострикова, – и, негромко насвистывая, направился в сторону непроходимой грязищи – именно там, по обочинам, и росли вожделенные цветики-семицветики.
Ага, вот они… Покачивают на ветру разноцветными, переливающимися всеми цветами радуги лепестками… А вот и дерево – тополь со сломанной веткой.
Максим снял очки и сразу прищурился от ярко сверкнувшего солнца… Вот и все! Перебрался.
Тихомиров каждый раз удивлялся, до чего же легким и незаметным оказывался этот переход, ну никак нельзя было угадать, ощутить – когда же? Может быть, какие-то доли секунды, мгновения…
Пнув валявшуюся на дороге бутылку, Максим водрузил на нос очки и, поправив пустой рюкзак, деловито зашагал по обочине.
Женька оказался дома, и даже – на удивление трезвый. Гость из будущего материализовался еще на крыльце, надев на голову висевшую на гвоздике кепку. Постучал:
– Эй, есть кто дома?
– Заходи… О! Макс! Заехал все-таки, да?
Явно обрадовавшись, музыкант с такой силой хлопнул Тихомирова по плечу, что рука его свободно прошла сквозь одежду и тело… бедняга едва не упал, впрочем, внимания на сие обстоятельство не обратил ни малейшего, наверняка списав на посталкогольный синдром.
– Ну что, дружище Джонни? Черти трехглазые не снились ли?
Женька улыбнулся:
– Да, слава богу, нет! Слышь, Макс! У меня сейчас бабок – вагон и маленькая тележка! Я чего трезвый-то… В клубе местном на праздники играть подрядился – пианино там у них есть, детишки на Первомай выступали, вот я им и аккомпанировал – "Орленок, орленок, взлети выше солнца!"… Да и сейчас – только вот с концерта пришел.
– Ну и голос у тебя! – усевшись на диван, искренне восхитился гость. – Да и вид вполне комильфо!
И в самом деле, музыкант был одет в протертые почти что насквозь джинсы – мечту любого хиппи, такие старые, что и лейбак давно оторвался. Тем не менее в провинции и за такие любая не особо строгих правил герла отдалась бы тут же и с визгом! Между прочим, на зависть подругам.
Окромя джинсов, Джоне натянул желтовато-серую майку явно самопального производства с огромными буквищами во всю грудь – "Virginia for love!".
– Ты что, так вот на фоно и лабал? – ловко копируя местный сленг, поинтересовался Макс. – В этой вот маечке?
– Так и лабал! Клянусь щлепанцами Йоко Оно! Видишь ли, май френд, директор местного клуба, как и любой другой советский бюрократ, никаких иностранных языков не знает в принципе – я ему сказал, что это надпись в поддержку Анджелы Дэвис. Как раз для Первого мая – День международной солидарности трудящихся все-таки!
– Ну ты даешь! Слушай. – Посмотрев на тикающий на столе будильник (тот самый, с жутким ревом!), Тихомиров задумчиво почесал бородку. – Мне тут в местечко одно свалить надо, а к ночи я появлюсь, ничего?
– Как раз вовремя! Мы тут с Райкой праздник замыслили, у меня и заначка есть, пол-ящика "Солнцедара"! Так что подгребай, я скажу, чтоб Райка подругу свою взяла, есть у нее тут одна чувиха, ничего такая, с Питера ездит…
– Я… вот! – Подумав, Максим вытащил из кармана старый советский рубль (не далее как сегодняшним утром слезно выпрошенный у коллекционерки Софьи Марковны) и припечатал его об стол. – Мало ли, не хватит…
– Хватило уже. – Музыкант весело рассмеялся. – Да не думай ты о деньгах, чувак! Хочешь пить вино? Пей! Вон, под столом, ящик.
– Да вижу… Ну ладно, пора мне – к вечеру буду.
– Ждем-с! Про подругу Райкину не забудь.
– Помню…
Вот подруги-то как раз для полного счастья и не хватало, как и Райки. Уж эти-то девахи точно никого видеть не смогут. А смешно будет: Женька будет разговаривать, знакомить… С воздухом что ли? Или с человеком-невидимкой?
– Слышь, Джонни, у тебя вазочки какой-нибудь нету? – вроде бы как, только что вспомнив, обернулся на пороге Максим. – Ну, для цветов.
Вазочка, судя по всему, должна была быть местная, ведь цветочки, которыми Тихомиров решил воспользоваться в своих корыстных целях, росли в этом времени, и материал из будущего мог не подойти.
– Вазочка, гм… Бутылка разве только.
– Черт с тобой, давай бутылку.
– А где ты цветки-то возьмешь?
Молодой человек уже не слушал, помахал рукой и, выйдя на улицу, поспешно зашагал обратно к оврагу. Около тополя со сломанной веткой свернул, опустился на колени, зачерпнул в бутылку воды из ближайшей лужи, осторожненько выдернул из земли пару цветочков вместе в корнями, поставил в бутылочку… А ничего получилось – очень даже красиво! Правда вот, бутылка, конечно, не ваза… да кто его тут увидит-то?
Очень даже увидят! – внезапно понял Тихомиров. Бутылка-то – местный предмет, следовательно, особо одаренные люди… типа, вот, алкоголика Женьки, его, несомненно, заметят. Все остальные, конечно, нет… И все же – риск. Мало ли кто там в автобусе попадется? Нельзя рисковать, однако что уж теперь говорить – делать нечего, надо ехать. Одна надежда, может, в общественном транспорте таких одаренных не будет.
На автобусной остановке их точно не было, да и на удивленье быстро подъехавший горчично-желтый ЛиАЗ, в народе прозываемый "сараем", оказался полупустым, так что до "Звездной" Тихомиров доехал – кум королю, сват министру, племянник Чубайсу, – развалившись на целом сиденье. Контролер его точно не видел, лишь севшая у мясокомбината девочка в очках и с папкой с нарисованным скрипичным ключом, подойдя, вежливо спросила:
– У вас не занято?
– Садись, садись, девочка, – ободряюще улыбнулся Максим.
Билетерша и ближайшие соседи по салону покосились на девчонку с удивлением, однако вскоре снова принялись равнодушно пялиться в окна. Кому какое дело, если человек сам с собой говорит? Может, у него натура такая, тонко организованная, что ж его, сразу на Пряжку что ли?
Автоматы в метро Максима, слава Господу, тоже проигнорировали. Молодой человек спокойно доехал до "Нарвской", а дальше отправился пешком, крепко прижимая к себе бутылку с цветочками. Неудобно было, конечно, нести, но о пакете или сумке Максим заранее не позаботился.
Вечерело, и оранжевое первомайское солнышко уже начинало прятаться за крышами, а вместе с тем и похолодало, наверное, градусов до семи-восьми, Тихомиров уже начал явственно замерзать, а бежать не хотел – боялся разбить драгоценную ношу.
Впереди наконец-то показались склады – новенькие, только что сложенные из чистых белых кирпичиков… Вот здесь, похоже, то самое болотце. Боже, заросли-то какие – настоящий лес, как бы не заблудиться!
Присмотревшись, молодой человек заметил тропинку, вьющуюся меж кусточков и явно выводившую куда-то к складам, по ней и пошел… и выбрался! Похоже, что к нужному складу. Вытащив из кармана план, Макс сверился… да – вышел туда, куда надо. Вот он, склад. А за углом, как видно, ворота. Ну что ж… Отлично.
– Ищете кого-то? Здравствуйте.
Глава 14
ЧЕЛОВЕК С ЛУНЫ
Ты, землячок, поскорее
К нашим стадам воротись.
Пьер-Жан Беранже.
Старый капрал
– А? – Максим обернулся, едва не выронив из рук бутылку с цветочками, и, тут же придя в себя, широко улыбнулся. – Здравствуйте! Вас с философского факультета отчислили?
– Нет, с филологического.
– Курса с третьего, я так понимаю? – Тихомиров растянул губы еще шире, хотя, казалось бы, куда уж еще-то.
– Ну да, с третьего. А вы чего здесь?
– Цветы для гербария собираю. Вот – два нашел. Меня, кстати, Максим зовут, можно Мик. И давай на "ты", о'кей?
– О'кей. – Собеседник охотно протянул руку. – Я – Толик. Мик – в честь Джаггера, верно?
– А ты догадлив, Толян. Из универа, случайно, не за диссидентство выгнали?
– Не, за прогулы… хотя там все связано. – Парень иронически хмыкнул и предложил: – Слушай, Мик, что здесь стоять? Пошли ко мне, портвешку хапнем!
– С большим удовольствием!
Тихомиров, конечно же, не отказался, еще бы – он сразу же, с первого взгляда, раскусил того, кто перед ним столь неожиданно материализовался. Молодой человек примерно лет двадцати, тощий, с длинными прямыми волосами и в очках, явно косящий под Джона Леннона. К тому же еще и одетый соответственно – в потертую джинсуху с пацификом на лацкане.
Общаться с подобными людьми Макс уже навострился на примере незадачливого музыканта Женьки. И вот сейчас, шагая следом за новым знакомцем, хорошо себе представлял, в какой обстановке окажется.
– Велкам! – остановившись у полураскрытых ворот склада, – того самого! – гостеприимно пригласил Толик.
Ну да, все почти так и было, как Тихомиров себе представлял – этакий уголок сторожа-диссидента: старый, накрытый армейским одеялом топчан, стол с прибитой гвоздями ножкой, картофельные ящики вместо стульев, на стенах большие черно-белые фотографии: битлы, "Роллинг Стоунз", "Пинк Флойд".
Продвинутый чувак этот Толик!
Еще бы, каморка освещалась большой настольной лампой с рваным абажуром непонятного цвета, лампочка на потолке была выкручена, а из патрона уходил вниз, к столу, провод с тройником на конце. К тройнику и подключалась лампа, и не только она одна – у стены, прямо на полу, стоял старый монопроигрыватель "Аккорд" с деревянным корпусом, правда, музыка не звучала – пластинка как раз закончилась.
– Сейчас переверну. – Бывший студент, естественно, первым делом занялся музыкой. Обернулся, похвастался: – "Дорз"!
– "Моррисон Хотел", – прочел Максим на обложке диска.
– Ты не смотри, что я его на таком дерьме слушаю, просто диск уже до такой степени запилен – только выбросить осталось. Я его недорого и взял, за пятак – ради конверта больше.
– Моррисон, Моррисон… – задумчиво произнес гость. – Бывал я на могилке… В Париже, на Пер-Лашез.
– Да ты что!!! – При этих словах Толик уронил только что взятый стакан на пол. – Не врешь?
– Клянусь шлепанцами Йоко Оно!
– Ну ты фру-у-укт! Ты что же у нас, выездной, оказывается?
– Был выездной. Теперь вот – как ты.
– Да-а. – Сторож покачал головой. – Бывает… Ну, давай, за знакомство. Да ты не стесняйся, тут по пути, в виннике, "гнилушку" по девяносто восемь копеек выкинули… ну, я и взял, думаю, вдруг да зайдет кто-нибудь? Не одному же пить, верно? Вот, ты зашел… Ну? Миру мир!
Этот тост, подняв наполненный до краев стакан, Толик произнес на полном серьезе и так же серьезно, не спеша, но и не особо затягивая процесс, выпил, закусив ириской.
На взгляд Тихомирова, пойло было то еще… пахло, по крайней мере, отвратительно… наверное, первый раз за все это время Максим порадовался, что не может в этом мире ни есть, ни пить… Так, сделал вид… И то закашлялся!
– Что, не в то горло пошло? – протягивая ириску, сочувственно улыбнулся сторож. – На вот, занюхай. Есть не советую – фантик не отдерешь. Впрочем, можешь вместе с фантиком.
– С-пасибо, – чуть заикаясь, поспешно отказался Максим.
– Куришь?
– Бросил.
– Здорово! – Хлопнув себя по ляжкам, Толик искренне расхохотался и, завалившись на топчан, попросил: – Ну, про могилку Моррисона-то расскажи, а?
– Могилка как могилка, обычная, – вспоминая, пожал плечами гость. – Низенькая такая плита с надписью "Джеймс Дуглас Моррисон" – и даты жизни и смерти. Цветы кругом, свечки… Знаешь, такое впечатление, что там, на кладбище, все только на эту могилку и ходят, других – Бальзака, Пиаф – не очень-то и найдешь, а вот Моррисона сразу по толпе вокруг заметишь.
– Уважает пипл! – расслабленно протянул бывший студент. – Помнит. Ну, допьем, пожалуй… За Джима!
– За Джима…