- Все, - благодарно улыбнулся Ветровский, беря себя в руки.
Народу было много. Больше, чем рассчитывал Стас, хотя дополнительных стульев, конечно же, не потребовалось. Ровно в семь часов дисциплинированный Женька Алфеев приглушил в зале свет, включил два прожектора, направленных на сцену, и Ветровский, чувствуя себя Сизифом, толкающим камень в гору, поднялся на сцену, сжимая в вспотевших от волнения ладонях микрофон.
- Добрый вечер, дорогие друзья! Одногруппники, сокурсники, соученики по факультету и собратья по институту! - начал он, чувствуя, как отрепетированные слова ершистыми камешками застревают в глотке. - Мы, инициативная группа "Серебряный Ветер", рады приветствовать вас на нашем замечательном концерте. Сегодняшний вечер особенно важен для нас, так как это первый наш подобный проект. Вы спросите, в чем его суть? Отвечу, начав немного издалека. Каждый из вас заплатил символические пятнадцать евро на входе, и вы наверняка хотели бы знать, куда пойдут эти деньги. Я не хочу рассказывать, я покажу, - Стас сделал пару шагов в сторону, подавая знак Алфееву.
Свет погас полностью, а на сцене слабо засветился старенький голографический проектор, который Алик где-то арендовал за довольно приемлемую сумму. Несколько секунд неразборчивого мерцания - и глазам зрителей предстало объемное изображение комнаты. Обыкновенной узкой комнаты, с зарешеченным окном, одно из стекол в котором пересекала широкая трещина. Вдоль стен стояли продавленные, древние кровати с металлическими сетками. На двух не хватало матрасов, а подушек, одеял, и белья не было вовсе.
- Это че за бомжатня? - недовольно крикнул кто-то из зала.
- Это не бомжатня, - ответил Стас. - Это обыкновенная жилая комната в одном из детских домов Петербурга.
Проектор тихонько зажужжал, изображение сменилось. Теперь голография показывала ужасно худую, грязную, наголо бритую девочку, одетую в не менее грязные тряпки.
- А это - одна из воспитанниц того детдома.
По залу прокатился шепот, кто-то из девушек довольно громко проговорил: "бедняжка!".
- Это голография сделана наугад. Мы не выбирали того, кто выглядит хуже других - они все такие. Дети едят раз в сутки, и то не каждый день. Они ходят в обносках, спят на голых матрасах, ни о каких одеялах или, тем более, постельном белье речи не идет. Я не буду вдаваться в подробности. Просто посмотрите.
После шестого изображения Стас махнул рукой. Голопроектор выключился, сцену вновь залил свет.
- Все деньги, которые мы выручим на сегодняшнем концерте - выручку за билеты и наш сборник, если вы захотите его купить, и то, что вы сами пожертвуете, если сочтете нужным - все эти деньги пойдут в помощь детям, которых вы видели. На продукты, на одежду, на одеяла, на лекарства. От лица всей нашей инициативной творческой группы, я благодарю вас за то, что вы пришли и уже этим помогли нам. Спасибо! А теперь, мы начнем наш концерт. Напомню, в программе…
Дальше все покатилось, как по маслу. Виктор был в ударе, за время его выступления из зала вышло всего двое - надо заметить, что пока говорил Стас, таких покинувших зал оказалось восемь человек.
- Не стоило тебе начинать с такой говорильни, - шепнула Алиса подошедшему к ней справиться о выручке Ветровскому. - Может, и остались бы…
- Знаешь, Алис, а фиг с ними. Те, кого настолько не тронуло то, о чем я рассказал - они не заслуживают того, чтобы мы перед ними распинались.
- Но пятеро потребовали обратно деньги за билеты.
- Фиг с ними, - повторил Стас.
Виктор допел последнюю песню и под довольно громкие аплодисменты покинул сцену, уступив ее искрометным фокусам Алфеева. В жизни - неповоротливый, стеснительный, замкнутый, на сцене Женька расцвел. Его номер был, пожалуй, самым зрелищным во всей программе. Он ловко вытаскивал монетки из причесок девушек, продевал одно в другое цельные металлические кольца, показывал трюк с исчезающей птичкой, которую после аккуратно вынимал из рукава, а под конец продемонстрировал древний, хорошо забытый всеми трюк с ловлей пули голыми руками. Все это сопровождалось рассыпающимися по щелчку пальцев звездными дождями, взрывами музыки и даже небольшими фейерверками. Сцену Женя покидал, провожаемый овациями.
После, давая зрителям передохнуть, а заодно - используя их возбужденную восприимчивость, выступил Алик Гонорин. Он перемежал серьезные, вдумчивые стихи шутливыми прибаутками, которые рассказывал на несколько голосов и так потешно, что люди в зале хохотали в голос. Но закончил он серьезно.
- Что ж, я очень рад, что сумел вас развлечь и повеселить. Теперь же я предлагаю вам немного подумать, - проговорил он, и начал читать:
Загустевшее время молочным туманом
Скрывает от вас порожденья эпохи.
Мутно-белая пленка - бельма обмана,
Гнилостный ветер - фальшивые вздохи.
В серых глыбах дворцов из стекла и картона
Вчера вдруг затих крик ветров перемен,
И вы вновь покорились спокойно, без стона,
Провокации номер эн.
Стас, стоя у закрывающей огромное окно портьеры, внимательно следил за реакцией публики. Пока Алик читал, никто не ушел - и это не могло не радовать, но сейчас Ветровского волновала, скорее, личная реакция людей на такое… обвинение, иначе не назвать.
Тихая вечность раскрыла границы,
Но вы прошли, не заметив ответ
Кто вы теперь? Как бескрылые птицы
Мечетесь в страхе нарушить запрет.
Старая версия новой истории
Не преклонит перед вами колен,
Примите ж победу, сыны категорий,
И провокации номер эн.
Кто-то брезгливо кривился, несколько человек хмурились. Большинство откровенно скучали - они пришли поглазеть и повеселиться, никак не думать. Они привыкли развлекаться и пришли развлекаться. Всей пользы от них было - пятнадцать евро за вход. Ну, на большее никто и не рассчитывал…
Нет алгоритма полета без крыльев.
Сбой функции. Ветер - отмена движений.
Зачем же вы продали серости пыльной
Свой вдох свободы в иных отраженьях?
Этот январь заметен черным снегом
- Последний глоток для любимцев подмен.
Прочь, задыхаясь от ярости бега,
От провокации номер эн!
И все же, некоторые вняли призыву Алика - как прозаическому, высказанному во вступлении, так и поэтическому. Стас видел, что кто-то и вправду задумался. Девушка, сидевшая во втором ряду с краю, совсем близко к Ветровскому, нервно кусала губы, глядя на чтеца с немой обидой. Он вгляделся в ее лицо пристальнее, вслушался…
"Да как он смеет меня так оскорблять! Мои родители - уважаемые люди, я хорошо учусь и пойду работать по престижной специальности, а этот шут гороховый смеет… меня… да как…"
И тут же, вторым голосом, очень тихо - но набирая силу с каждой новой строчкой:
"Он прав. Я отдала свою свободу, променяла ее на престиж и деньги… Я не люблю и не любима - просто занимаюсь сексом, как животное… у меня нет друзей - только те, кто бегает за мной из-за моих денег и положения, или те, за кем я бегаю из-за их денег и положения… Но… я не хочу так жить!"
- Все в твоих руках, - едва слышно шепнул Стас, улыбнулся ее изумленному взгляду и пошел к сцене - объявлять следующий номер.
Неконтролируемая, стихийная вспышка эмпатии выжала из него все силы.
А вечер тем временем шел на "ура". Блестяще выступили "мушкетеры" Азамат с приятелем, очаровала всех танцем Вика… и все закончилось.
Ветровский вздрогнул, когда свет в зале стал ярче, а на сцене - приглушеннее. Каким-то невероятным усилием воли он заставил себя вспомнить и проговорить заключительную часть речи, пригласил всех на следующий вечер, сообщил, что желающие записаться в волонтеры и помогать ребятам из "Серебряного Ветра" могут сделать это в любой момент, достаточно только обратиться к нему, поблагодарил всех за присутствие и участие, и попрощался.
Сбежать в курилку, как он планировал изначально, не получилось. На самом выходе из зала его поймал за плечо высокий, красивый парень, кажется, с пятого курса медицинского факультета.
- Привет, - весело поздоровался он. - Ты, как я понимаю, ответственный координатор этой вашей группы?
- Именно, - заставил себя улыбнуться юноша. - Я Стас Ветровский, первый курс психфака.
- Кирилл. Кирилл Бекасов. Пятый курс меда. Здорово у вас получилось, хороший вечер. Давай в сторону отойдем, а то тут народ ходит, мешаем… - и не дожидаясь ответа собеседника, Бекасов потащил его к очередному окну.
- Я рад, что тебе понравилось - да и не только тебе, смею надеяться.
- Не только мне. Хорошо ребята выступали, да и ты так проникновенно рассказывал, что я даже поверил в какой-то момент! Слушай, где вы такие голографии откопали? В интерсети?
Сперва Стас просто не понял, в чем его обвиняют и, остолбенев, дослушал насмешливую речь до конца. Потом… Первым порывом было броситься на обидчика, но это прошло как-то незаметно. Ярость сменилась горькой обидой и болью.
- Дурак ты, Бекасов, - тихо проговорил Ветровский, глядя собеседнику в глаза. - Дурак и бездушная скотина. Хочешь совет на будущее? Не меряй всех по себе. Если ты считаешь, что тебе хватило бы подлости так использовать чужую боль, этот кошмар, в котором живут те дети - не думай, что другие ничем от тебя не отличаются! - последние слова он почти выкрикнул в лицо Кириллу, и резко развернулся, собираясь уйти.
Но тяжелая ладонь легла на плечо, вынуждая остаться на месте.
Бекасов развернул Стаса к себе и посмотрел в глаза - внимательно, уже без насмешки и веселости.
- Эх, ты… психолог, называется, - добродушно проворчал он. - Если бы ты принялся мне доказывать, что вы не обманываете - вот тогда бы я тебе не поверил. Теперь - верю. Извини, что гадостей наговорил - но сейчас такое время, никому нельзя верить на слово.
- Так ты меня… провоцировал?! - вот теперь волна гнева поднялась в груди, не удерживаемая ничем.
- Надо же, догадался, - улыбнулся Бекасов.
В следующую секунду кулак взбешенного Стека врезался ему в скулу. Правда, Ветровский был недостаточно опытным бойцом, чтобы заметить, что Кирилл на мгновение раньше чуть повернул голову, и удар прошелся вскользь. Следующий замах был взят в безболезненный, но жесткий захват.
- Все, хватит. За обиду ты мне уже врезал. Хватит, психолог доморощенный, я сказал! - выпалил будущий хирург, перехватывая вторую руку.
С ноги Стас решил все же не бить. Да и злости не осталось - вся выплеснулась в удар, и правоту оппонента он признавал - такое время… А самое главное - опять накатила усталость, легла на плечи каменным плащом, выпила весь запал и немногие остававшиеся силы. Спать надо было все же чуть больше, чем четыре-пять часов из сорока восьми.
- А ты типа тоже психолог, да? - бросил он, не столько желая сказать гадость, сколько просто пытаясь оставить за собой последнее слово.
Кирилл поднял руки в знак примирения.
- Ну, и психолог тоже. Так, немножко. А вообще, я тебе по делу хотел кое-что сказать.
- Ну если по делу, - окончательно успокоился Стас. - Что, хочешь в волонтеры записаться?
- Увы, - тот развел руками, тяжело вздохнул. - Пятый курс… не до того, сам поймешь через четыре года. Мне спать-то не каждую ночь удается.
- Понимаю, сам такой последний месяц. Но что за дело-то?
- Во-первых - держи, - Кирилл протянул ему узкий запечатанный конверт. - Так сказать, мое личное пожертвование на ваше благое дело.
- Спасибо, - конверт на ощупь был не то, чтобы толстым, но все же увесистым.
- Во-вторых - сам я волонтерствовать не могу, но поспрашиваю кого-нибудь из своих друзей-приятелей. Тоже есть добрые люди.
- Еще раз спасибо, это нам сейчас очень кстати. Там одной уборки на неделю, если дружной компанией, не говоря уже о хоть каком-то минимальном ремонте.
- Ну а в-третьих… - Кирилл подался вперед и прошептал, почти касаясь губами Стасова уха: - Дашь вашу книжку-то почитать? Понимаю, что запрещенная, но очень уж хочется вас понять.
- Эээ… Можно, конечно, но… у меня только один экземпляр. Если быстро прочитаешь, и вернешь в целости - тогда дам, - решился Ветровский.
Бекасов ему не нравился, не нравился отчаянно, но это юноша списывал на последствия не особо удачного начала разговора.
- Спасибо! Тогда я тебя в понедельник поймаю в столовой на большом перерыве, идет? Заодно про волонтеров скажу, что узнать удастся.
- Договорились.
- Ладно, удачи тебе - а мне бежать пора. Увидимся!
И Кирилл быстрым шагом направился к лестнице.
Стас вскрыл конверт, пересчитал… не поверил, еще раз пересчитал. Десять купюр по сто евро. Одно пожертвование принесло, наверное, больше, чем вся выручка, хотя размера последней он пока не знал. Сложив конверт пополам и сунув его в карман поглубже, Ветровский привалился к стене. Усталость полностью овладела им. Чуть подумав, он сполз по стене на пол, сел, обхватив колени руками.
"Надо встать, сходить за сцену, назначить время следующей встречи, и ехать домой"
Это было последним, что он успел подумать. Спустя несколько секунд юноша крепко спал.
Пятая часть
V. I
Иди вперед,
Слушай голос огня!
Матовое белое стекло высокого абажура настольной лампы рассеивало свет. Мягкие приглушенные полосы ложились на блестящую поверхность письменного стола, освещая старые, пожелтевшие от времени бумажные листы и выцветший текст, когда-то черный, а сейчас - неразборчиво-серый.
Кирилл потянулся за чашкой с кофе, отпил пару глотков, поставил обратно, и вернулся к чтению. Продираться сквозь насыщенное непонятными и неверными терминами повествование было непросто - все же автор жил в конце двадцатого века, и многое из того, что сейчас является обыденностью, в те времена считалось фантастикой. Многие предметы автор называл совершенно неправильно, а что-то из придуманного им просто не могло существовать, современная наука доказала невозможность тех же биотехнологий такого уровня, какой был описан в книге.
- Ну и зачем он столько намудрил? - пробормотал вслух юноша, откидываясь на спинку стула и устало закрывая глаза. - Идея-то понятна, зачем только облекать ее во всю эту фантастическую обертку, которой не может быть? Надо же, блин, такое придумать - живые крейсера, пятьдесят миль в длину и двадцать в диаметре! Хотя любопытно, конечно… Вот только что же так привлекало в этой не очень прописанной идее всеобщей любви, творчества, и прочего? Мало, очень мало было информации в толстой книжке. Слишком много фантастики, и слишком мало информации об идеологической наполненности, чтобы составить свое мнение.
Вздохнув, Кирилл понял, что придется все же поступиться привычкой, и перелистнул десятка два страниц от конца. Да, все же это первая книга цикла. Вернее, две первые в одной обложке, ну да неважно. Если есть первые, есть и продолжение.
Отложив том в сторону, юноша коснулся сенсора на поверхности стола, перед ним тут же появились небольшой голоэкран и проецируемая клавиатура. Пальцы быстро заметались над светящимися клавишами, реагирующими на легкое прикосновение.
В открытом доступе, разумеется, запрещенной книги быть не может. Но в интерсети есть все. Надо только знать, где искать - или знать, кто может найти.
Через двадцать минут в глубине экрана коротко мигнуло сообщение о новом письме. Открыв сразу несколько файлов, Кирилл запустил программу-анализатор и, еще минут тридцать бился, составляя точные запросы. Потом перевел комп в состояние фонового режима, и вернулся к чтению. Распечатать вторую часть он успеет потом.
Пока что картина складывалась странная. Этот загадочный Орден, отталкивающий в своем презрительном игнорировании всех не принадлежащих к нему, и восхитительно притягательный в своей странности, чуждой и сумасшедшей красоте… он оставлял двойственное впечатление. С одной стороны, хотелось обезопасить себя от этого сборища невероятно сильных психов с нечеловеческими моралью, мышлением, и мировоззрением. С другой… С другой стороны, если бы сейчас небо запылало яркими цветами, а пресловутый голос возвестил бы о начале Поиска, самому Кириллу было бы непросто удержаться от страстного желания швырнуть в небо эти три странно звучащих слова. Притягательный и отталкивающий. Завораживающий и пугающий. Чуждый и в то же время неуловимо свой Орден.
- И вот это ты хочешь воссоздать здесь, в нашем мире? - усмехнувшись, проговорил юноша, вспоминая лихорадочно блестящие глаза первокурсника с психфака. - И ты думаешь, что у тебя хватит на это сил? Или, может, ты наберешься наглости объявить себя главой этого самого Ордена, самим Командором? А ответственности за всех тех, кто тебя признает - не побоишься?
"А если бы набрался? - очень тихо спросил он самого себя. - Если бы он набрался наглости и смелости, если бы не побоялся - я сам пошел бы за ним?"
Невысказанный ответ густым невидимым маревом повис в воздухе, мешая дышать. Время на мгновение застыло, не позволяя опрометчивым словам сорваться с губ. Секундная стрелка на антикварных часах замерла на месте, отчаянно сопротивляясь течению времени и неумолимому механизму…
…и спустя какой-то отрезок вечности с тихим щелчком дернулась вперед, продолжая свой бесконечный бег по кругу.
Кирилл, не мигая, смотрел на эту стрелку.
- Вот и я так же… по кругу. Бесконечно и бесцельно, обманывая себя какими-то целями и какими-то средствами, пытаясь оправдать свое существование и свои действия. Слишком холодно, чтобы по-настоящему жить. Холодно и серо, - как-то совершенно невпопад закончил он.
Захлопнул книгу, сунул ее в запирающийся на электронный замок ящик, и поплелся к кровати. Быстро разделся, лег под одеяло, голосовой командой выключил свет.
Темный потолок пластибетонной обреченностью нависал над ним, придавливал к постели, беззвучно насмехался над юношеской горячностью.
"Ничего у тебя не выйдет, - набатом отдавался в ушах чей-то безликий, безэмоциональный, какой-то серый голос. - Ты ничего не сможешь сделать, наивный и смешной глупец. Подчинись, перестань трепыхаться, как бабочка в руках малолетнего энтомолога, еще не знающего, что перед нанизыванием на иглу несчастное чешуекрылое полагается умертвить или парализовать. Мир куда более жесток, нежели не осознающий последствий своих действий ребенок, но он столь же бездумен и никогда не поймет твоей боли, твоего отчаяния. Хватит бороться за несуществующую мечту. Стань таким же, как и все. Окончи университет, найди работу, подсиди коллег, займи хорошо оплачиваемое и престижное место, и не беда, если кто-то пострадает - это древнейший закон вселенной, закон силы и право сильного. По нему живут все, кроме фантастических Аарн, придуманных от безнадежности каким-то неудачником. Стань таким же, как все. Серым и незаметным. Проживи жизнь в свое удовольствие, не трать ее на других. Все так живут, чем ты хуже или лучше?"
Кирилл порывисто вскочил, вытирая выступивший на лбу холодный пот. Ему было страшно, и он не знал, как с этим бороться. Жить страшно. "Наверное, не боятся только холодные и бесстрастные звезды", - подумал юноша, отдергивая штору.