– Нет, – почему-то с упрямством ответил Костя.
Ему не нравилось, когда говорили о непонятных вещах.
– На моей памяти такого не было.
В голосе Бараско проскочили ревнивые нотки.
Костя уже перестал чему-либо удивляться. Ни странным разговорам в мистическом аспекте, ни намекам на инопланетный мир, ни прочей чепухе, о которой в приличных местах говорить не принято. Единственное, чего он не спросил, как Бараско теперь будет обходиться без знания судьбы. А Бараско, словно уловив его мысли, сказал:
– Но ты ведь без судьбы? Вот и я буду без судьбы, как все люди.
Костя вопросительно уставился на него – все эти слова проскакивали мимо его сознания. Правда, ему хотелось узнать, почему и как "анцитаур" с ним поздоровался, но выяснить это не дал Сидорович. Он с грохотом распахнул окошко и воззрился на них, словно увидел впервые. От его расположения не осталось и следа.
– Иван Каземирович, это же я! – напомнил Бараско, тоже мрачнея.
– Вижу, что ты, – равнодушно ответил Сидорович. – Тратить деньги будешь?
– Буду. Что ты можешь нам предложить за одну СВТ-40 и "шмайсер"?
Видать, он знал, о чем говорил, потому что в глазах Кости ни СВТ-40, ни "шмайсер" не имели никакой ценности.
– А что, в хорошем состоянии? – оживился Сидорович, но все еще оставаясь равнодушным.
– В хорошем.
– А ну покажи! – в его желтых глазах появилась жадность.
Бараско просунул в окошко оружие.
– Раритет, однако, – оценил Иван Каземирович, крутя и так и сяк вначале СВТ-40, а потом "шмайсер". – Недаром я тебя хвалю. Плохого никогда не предложишь. Да за такой хабар в Москве или Питере можно приличные деньги взять. Беру!
– А что в обмен?
– Могу "калаш" предложить, – сказал Иван Каземирович не очень уверенно, очевидно, полагая, что у него запросят что-нибудь импортное. – Три рожка в придачу.
Но Бараско не стал раздумывать.
– Четыре, – сказал он, – с патронами, пять пачек патронов и гранаты для подствольника. А еще оптику. Да, АКСУ нам не нужен.
– С оптикой вам еще шесть тысяч придется добавить, и только из уважения лично к тебе.
– Спасибо! – хитро улыбнулся Бараско и полез в карман.
– А у меня есть! – Костя выхватил из кармана ватника портмоне, которое, к счастью, не потерял, пока бегал по лесу. – А кот не продается?
– Не продается! – буркнул Иван Каземирович и побежал за оружием, но не очень так чтобы далеко и не очень так чтобы быстро.
– А почему АКСУ не нужен? – спросил Костя.
– А потому что укороченный, пугач. Для реального боя не годится. С ним только полиция ходит.
Через минуту Костя держал в руках новенький АК-74М с оптическим прицелом, "лифчик" с рожками и не мог поверить своему счастью. Оружие ему всегда нравилось. Оно приводило его, как самурая, в священный трепет.
– Ну, а теперь подбери для меня что-нибудь мощное, – сказала Бараско, с улыбкой наблюдая, как счастливый Костя возится с оружием, – с коллиматорным прицелом, но небольшое, и так, чтобы я ушел отсюда в штанах.
– Сделаем! – пообещал Сидорович и снова куда-то пропал.
Его долго не было. Рыжий кот с подозрением следил за обоими.
– Видать, в закрома полез, – сказал Бараско, насмешливо качая головой: Костя снимал с автомата вощеный пергамент и стирал заводскую смазку.
В свете электрического фонаря вороненая поверхность автомата казалась ему верхом совершенства, и он с восхищением поглядывал на Бараско.
Сидорович вернулся минут через пятнадцать. К этому времени они успели установить оптический прицел, а Костя смотался наверх, посмотрел через прицел на лес и прибежал в страшном возбуждении:
– Вот это да! Ну машина, ну машина! Пристрелять только осталось!
– На! – сказал Сидорович. – Специально для тебя держал "американца", SCAR-H с подствольником, в пустынном варианте, в Афгане применяется.
Действительно, в отличие от черного АК-74М, "американец" был пепельно-зеленого цвета, а его коллиматорный прицел выглядел изящнее. Кроме этого, "американец" был весь словно в складочках – рифленый, не автомат – игрушка.
– Не автомат, а зверь, – хвалил товар Сидорович. – Бьет мощно. Патрон специальный, усиленный. Калибр семь и шестьдесят два на пятьдесят миллиметров. Ствол не задирает. Кучность приличная… Ну, ты сам знаешь. Его еще называют тяжелой винтовкой для дальнего боя.
– Знаю, – сказал Бараско, ловко щелкнув затвором. – То, что надо! Спасибо, дорогой. Спасибо. Ну и рожки в придачу, естественно, пять пачек патронов и гранаты для подствольника.
Но даже после приобретения тяжелого "американца", о котором мечтал каждый сталкер, он не вышел из своего меланхолического состояния. А потом повернулся, чтобы уйти восвояси.
– А деньги?! – возмутился Сидорович и даже полез мордой в окошко.
– Ну ты и крохобор! – пряча ухмылку, удивился Бараско и сунул руку в карман. – Зачем тебе деньги-то? Ты и так, как твой кот, в сметане.
– Не твое дело, – грубо ответил Сидорович, бросая деньги в стол. – Проваливай, голодранец! Проваливай! А вы, молодой человек, – Сидорович посмотрел в глаза Косте, – задержитесь, у меня к вам деловое предложение есть.
– Иван Каземирович, парень не про вас! – обернулся Бараско.
– Это не твое дело!
– Я говорю, не про вас, значит, не про вас!
– А это не твое дело!
– А я говорю, что он не про вас! И точка!
– Хорошие деньги хочешь заработать? – гнул свое Сидорович, пристально выглядывая в окошко и не обращая внимания на Бараско, который, казалось, готов был взорваться.
– Уходим, Костя! – сказал Бараско. – Уходим! – и потащил его за руку, потому что Костя был словно загипнотизирован взглядом желтых глаз Сидоровича.
И они пошли в бар.
– Сдал старик, – мрачно вздохнул Бараско. – А каким монстром был! Всех держал вот так! – и он сжал кулак.
– Он и сейчас вроде ничего… – вздохнул Костя.
– Нет, сейчас он уже не тот Сидорович. А жаль.
– Почему?
– Потому что жадным стал. Большими деньгами крутит. Зона таких не любит.
– А что он от меня хотел?
– Убийц он ищет, – просто сказал Бараско.
– Каких убийц? – удивился Костя и даже остановился.
– Обычных. Тех, кто людей убивает.
– А-а-а… – протянул Костя, вроде бы что-то поняв. – А зачем ему убийцы?
– Как зачем? – удивился Бараско. – Людей убивать.
– Здесь прям как в Москве, – поежился Костя.
– Хуже, Костя, хуже. Здесь Зона! А за Зоной Дыра, и что там творится, никто не знает.
* * *
Бар назывался "Сто рентген" и находился так глубоко под землей, что многие сталкеры, бывало, не могли из него выбраться на своих двоих.
– Помнишь, что сказал тебе Джангер? – все больше мрачнея, спросил Бараско. Потом поменял грязный бинт на чистый платок красного цвета и пригладил заскорузлой пятерней ежик на голове.
– Да, – кивнул Костя, обходя человека, который лежал поперек коридора. Из-под человека растекалась лужа. Тон Бараско давно ему не нравился, но приходилось терпеть. – И какая муха тебя укусила? – удивлялся он.
Похоже было, что после разговора, Бараско не нравилось подземелье. Но Костя ошибся.
– Я тоже думал, что схожу пару раз, заработаю деньжат и отвалю. Но Зона не отпускает. Понимаешь? Это как на войне. Когда воюешь, тебе страшно, ты клянешь ее, как только можешь, а когда уходишь, она застревает в тебе, как осколок в сердце, и ты возвращаешься. Мне повезло: войны кончаются, ее солдаты остаются не у дел, а я могу в любой момент вернуться. От Зоны ведь никуда не денешься. Вот и ты попал!
– Почему? – удивился Костя, сторонясь сталкера, который ощупью пробирался вдоль стены.
Музыка становилась все громче и громче, как, впрочем, и голоса, среди которых выделялись женские. Костя поймал себя на том, что женский смех ему приятен. И вообще, здесь ему нравилось больше, чем в ночных клубах Москвы, потому что здесь все было настоящее: и сталкеры, и Зона, и враги, и друзья, и даже оружие. Костя любовно погладил автомат.
– Помяни мое слово, и через год, и через два, и через три ты будешь бегать по здешним лесам, и другой жизни тебе не захочется. В городах ты будешь тосковать. Профессия тебе обрыднет. Женщины тебя будут бросать, как только узнают, что ты сталкер, а приятели – сторониться, потому что будут бояться и не смогут понять. Дети твои вырастут "мартышками", потому что ты обязательно подхватишь радиацию. Ты будешь счастлив только здесь. Ты научишься спать вполглаза, вслушиваться в звуки, которых нет в обычной жизни, внюхиваться в запахи, которые прилетели из других миров. Ты научишься "играть" с ловушками. А азарт будет вести тебя, как инстинкт. Дороже всего ты будешь ценить мужскую дружбу и никогда не будешь спать с женами своих приятелей. У тебя появится кодекс сталкера. Но все равно ты останешься одиночкой!
– Нет-нет, – не поверил Костя, – нет! Я не такой!
Он хотел сказать, что любит своих приятелей и их подруг, и жен, и не намерен менять образ жизни. Он даже на всякий случай улыбнулся, но понял, что улыбка вышла натянутой, грубой и фальшивой. А ему вовсе не хотелось становиться причиной плохого настроения Бараско.
– Слышишь! Ты! – Бараско изменился в лице.
Он прижал Костю к шершавой стене, и рука его была очень жесткой. – Ты думаешь, что самый умный?! Не перебивай! – крикнул он, приняв отчаянные жесты Кости за протест. А ему просто нечем было дышать. – Ты такой же, как и я. Я видел, как ты схватил оружие. Ты держал его крепче, чем женщину. А падшие женщины тебе нравятся даже больше, чем все твои рафинированные красотки. Ты следил за Елизаветой, я видел!
У Кости поплыло перед глазами. Он чувствовал, что еще мгновение, и он умрет.
– Мальчики! – позвал кто-то. – Мы уже заждались.
– Идем, – ответил Бараско и отпустил Костю.
Только после этого Костя получил возможность вздохнуть, и воздух подземелья показался ему слаще меда. Еще целую минуту он кашлял и качался, прижавшись к стене, не хуже чем пьяные сталкеры. А потом встряхнулся и вошел в зал. "Нет, – решил он, – просто так меня не возьмешь!"
Здесь пахло алкоголем, ганджем, духами и потом. Сновали ловкие официанты и какие-то темные личности. "Я уеду в Москву, и это все забудется, как дурной сон", – подумал он с облегчением.
– А вот и наш герой! – раздался женский голос.
Костя подсел к столу и тотчас забыл о своем решении. Его понесло. Язык развязался сам собой. Стало легко и просто. Он знал за собой это качество. Если ему понравилась компания, он готов был раскрыть душу.
Бараско взглянул на него и спросил:
– Тебе какая нравится?
Косте нравились обе, но он побоялся признаться в этом. Поэтому сказал:
– Рыжая.
– Рыжей здесь нет, – усмехнулся Бараско, который все-все понимал в этой жизни, но ничего не объяснял.
– Тогда я выберу блондинку.
– Блондинка улыбнулась мне. Возьми брюнетку. Не прогадаешь.
– Хорошо, – согласился Костя и с облегчением вздохнул, потому что Завета ему понравилась с первого взгляда.
– Милый, – сказала она, приблизив губы к его уху, – я ласковая, как котенок.
От этих слов сердце у него упало куда-то в пятки, для храбрости он выпил на голодный желудок рюмку водки и впервые понял, какой она может быть вкусной. Водка "пошла", как вода в пустыне, и ему казалось, что нет ничего приятнее этого благородного напитка. А потом он ел шашлык с зеленью, с острой приправой и слушал, как бармен за стойкой цокает языком:
– Вай-вай, какой хароший вечер! Панымаешь?!
Народа прибавилось, появились странные фигуры, и все-все они знали Бараско и кричали:
– Привет, друг!
– Здравствуй, генацвале!
– Здравствуй, Штопор! – отвечал Бараско.
– Здравствуй, Хемуль!
– Как дела Гурам?
– Лунин, с меня пол-литра!
– Да помню, помню.
– Салют, Лемур!
Потом все встали и выпили за Купреянова, который попал в проплешину, а что в ней было на самом деле, никто не знал. Может, "аттракт", может, "ведьмин студень", а может, что-нибудь новенькое. Никто ведь не проверял. Остались от Купреянова только одни черные сосульки – как говорят сталкеры, и брызги. От человека всегда много брызг остается.
Через полчаса все сталкеры казались Косте прекрасными людьми, и он даже простил Бараско, который обнимал свою блондинку и совершенно не пьянел.
– Не пей много, милый, – сказала ему на ухо Завета и покачала головой. – Все равно тебе за ним не угнаться.
– За кем? – спросил он и, набравшись храбрости, обнял ее за талию.
Кожа у нее оказалась нежная, как бархат. А еще он страшно хотел утонуть в ее волосах.
– За кем? – удивилась она и сотворила с ним одними глазами такой фокус, от которого у него сладко ёкнуло сердце. – За Редом Бараско – черным сталкером!
– Он черный сталкер?! – несказанно удивился Костя.
– Да, Ред Бараско – черный сталкер. Он здесь первый парень на деревне.
Костя хотел сказать, что знает его как полицая, но на всякий случай промолчал. Мало ли что. Кто-то ему рассказывал, что черный сталкер вечен, что он арестант, несчастный человек, бродящий из Зоны в Зону, что он меняет имена, что у него больная дочь Мартышка, что он всю жизнь ищет для нее лекарство, но не может найти, и как только найдет это лекарство, будто бы все Зоны закроются. "Это сенсация, – понял Костя. – Эх, связаться бы с редакцией. Такой материал пропадает. Такой материал!"
* * *
– Костя, вставай! Вставай быстрее! – Бараско тряс его за вихры. – Слышишь?!
Костя поднял голову и тут же уронил ее на подушку. Смятые простыни, голое женское тело. И вообще, какая-то странная комната без окон, но с единственной голой лампочкой под потолком.
– Где я?.. – простонал он.
– Давай! Давай! – тормошил его Бараско. – Опохмеляйся, и уходим. У нас одна минута.
– А что случилось? – спросил Костя заплетающимся языком, ловя губами горлышко бутылки, из которого лезла непокорная пена.
– Шмон! Шмон! – быстро объяснил Бараско, суя ему одновременно одежду и автомат.
Женское тело рядом с Костей встрепенулось.
– Мальчики, дайте и мне…
Завета сделала большой глоток и стала торопливо одеваться, никого не стесняясь. У нее были большие черные соски. Косте почему-то было стыдно смотреть в ее сторону, пока она не прикрылась.
– Мальчики, я с вами!
Только тогда Костя сообразил, что шмон – это, действительно, серьезно. Через мгновение он уже прыгал на одной ноге, стараясь второй попасть в штанину. А рубашку и ватник надевал уже на ходу. Потом они убегали, но не наверх, а вниз, в бар. Где-то наверху слышались грубые голоса и крики:
– Эй, дарагой, падажды!
– Да здесь они, здесь! Я задом чую!
– Пацану голову отражу и принэсу Сэдоровичу!
– Нет, мошонку выдернем! – веселился кто-то, похоже, Лемур.
От преследователей их отделяли всего лишь пара лестничных пролетов. Бряцало оружие, гремели сапоги. Перепуганный официант уже ждал с распахнутой дверью.
– Прямо и налево, а потом направо. Но в первый люк не суйтесь, а бегите к последнему.
Наступила тишина. Только их шаги раздавались в гулком коридоре. Где-то лилась вода, и далеко-далеко, казалось, звенел комар.
Костю отчаянно тошнило. Пару раз он пытался освободить желудок, но в нем ничего не было. Бараско не ждал. Он уходил все дальше и дальше. Только все понимающая Завета возилась с ним. Из его молодого организма лился лишь один желудочный сок.
– Ну давай, дружок, ну давай быстрее!!! Давай автоматик, давай!
Но Костя автомата не отдавал, а твердил:
– Не надо… не надо… я сам.
Ему было стыдно, что с ним возятся, как с маленьким больным ребенком.
Неожиданно потянуло сквозняком, и тогда он сгруппировался и побежал, правда, его мотало от стены к стене. Бараско терпеливо их ждал у самого последнего люка.
Они поднялись на один этаж и побежали снова. На развилке Завета вдруг остановилась:
– Я пришла, – она показала в сторону коридора, убегающего в темноту. – Там мой дом…
– Прощайтесь быстрее, – сказал Бараско, потому что Костя счел нужным расстаться с Заветой по всем правилам любовного этикета, то есть обнимался, целовался, и прочие романтические штучки, к которым привык в своей Москве и которые Бараско считал телячьими нежностями.
– Ну все, все! – она оттолкнула его, косо взглянув на злое лицо Бараско.
– Мы еще увидимся? – спросил он, как показалось ему, очень пошло и банально, к тому же мешал Бараско.
– Не знаю, – сказала она, все больше раздражаясь. – Иди же, иди!
Костя, оглядываясь, поплелся за Бараско. Сердце его разрывалось на части. Ему казалось, что все кончено, что у него никогда не будет такой женщины, как Завета, что только с ней он может испытывать бесконечное счастье и блаженство.
– А ну, давай, колись! – вдруг сказал Бараско, когда они отошли с десяток шагов и остановились под фонарем.
– В смысле? – переспросил Костя.
– Как ты думаешь, почему они за нами гонятся?
– Понятия не имею! – позволил он себе чуть-чуть дерзости.
– Я имею! – одернул его Бараско. – А ну подними руки!
– Зачем? – удивился Костя.
– Ну подними, подними!
Пришлось Косте подчиниться. Рука Бараско уверенно полезла в правый карман телогрейки и замерла.
– Достань сам! – глядя в упор, велел Бараско.
– Что достать?
– То, что у тебя в кармане!
– Там ничего нет. Старый носовой платок.
– А ну достать!
Костя сунул руку в карман и нащупал какой-то предмет, а когда достал его, то едва не уронил на пол. Это был знаменитый хабар Бараско, камень судьбы. На этот раз он, как каракатица, окрасился в зеленый цвет.
– Как он у тебя оказался?! – грозно спросил Бараско.
– Понятия не имею… – ответил Костя, едва не плача. – На… возьми… это же твой камень…
– Ты что, спятил? – удивился Бараско.
– Как? Я не понимаю? – спросил Костя растерянно.
– А эта?.. – Бараско мотнул головой в ту сторону, куда ушла Завета. – Вы в сговоре?
– Да ты что?! В каком сговоре? – возмутился Костя.
– Слушай меня! Дело было так. Ты проболтался о камне судьбы. Перед тем, как лечь в постель, она сбегала к Сидоровичу и, я уж не знаю, как, но завладела камнем. Но Сидоровича… ведь женщины не интересуют… Он стар и жирен.
По мере того, как Бараско рассуждал, уверенность его падала. Затем он вообще замолк и в недоумении уставился на Костю.
– Что?.. – поинтересовался Костя, но без особой надежды, что Бараско образумится.
Казалось, Бараско видит Костю впервые.
– Ты прав… – вздохнул он. – Прости… Не сходится. – Растерянно почесал затылок. – Выходит, этот камень к тебе сам припрыгал? Так, что ли?..
– Я не знаю, я его вообще не трогал, да он мне и не нужен, – и Костя в отчаянии хотел кинуть камень на землю.
Но, во-первых, камень не упал, он словно приклеился к ладони, а во-вторых, Бараско рассмеялся:
– Все! Я же говорю, что ты попал. Он тебя выбрал и стал, как у нас говорится, ангелом-хранителем. На моей памяти такой случай первый. Чем-то ты ему приглянулся.
– Чушь! – не поверил Костя.