– Прекрасно видеть такого молодого, но уже все понимающего человека. Побольше бы нам таких, – похвалил меня князь и, вынув новомодные золотые часы в виде плоской луковички с циферблатом под стеклом без крышки, напомнил: – Однако пора бы и пообедать. Где кормить нас будете?
Это уже персонально ко мне как к принимающей стороне мероприятия.
– В ресторане отеля "Экспресс" только вас и ждут, ваше сиятельство. Но можно накрыть и в Малом каминном зале, если вы желаете обедать в узком кругу.
– Тогда пусть накроют у камина. В большом зале поесть спокойно не дадут. Надеюсь, вы обедаете со мной, ваше превосходительство?
– Как прикажете, ваше сиятельство, – поклонился я.
Тут подали коляски, и, рассевшись в них по чинам, мы покатили на вокзальную площадь. Фотографы и корреспонденты газет остались ждать своей очереди у цеховых ворот. Их я тоже буду бесплатно кормить, но уже в вокзальном ресторане. Отдельно от делегатов.
А фабрикантам свой металлургический завод я покажу также отдельно под закрытие съезда. Кому будет интересно.
Сегодня мы, собрав вокруг прокатного стана рабочих, говорили патриотические речи, резали красную ленточку и пускали "первый слиток". На самом деле рельсы мы катаем уже неделю, но первые четыре дня ушли на отладку оборудования и выверку температурных режимов. А к первому дню Промышленного съезда империи я специально подгадал "пуск" с прессой и фотографами. Начальство это любит, да и мне реклама. Так что торжественная часть открытия основного мероприятия, запланированная для высоких гостей, переместилась на послеобеденное время.
Ремидий в первые ряды на заводе не лез. Разве что одновременно со мной и Лоефортом ритуально перерезал ленточку. А теперь на обед я ехал по его приглашению в герцогской карете.
– Порадовал старика, Савва, порадовал. Пора тебя официально на город ставить, – сказал герцог, когда карета тронулась и мы остались наедине.
– Только не это, ваша светлость. Только не градоначальником, – взмолился я.
– Каким градоначальником? – удивился Ремидий. – Градоначальника ты здесь сам будешь ставить. Отныне ты в Калуге и вообще на севере марки мой наместник, – заявил герцог и передал мне кожаный тубус.
Внутри была хартия о наделении меня в городе Калуге и принадлежащем ему округе правами наместника герцога Реции. В конце рескрипта стояла самая главная фраза: "И все распоряжения наместника исполняются так, как будто бы это я сказал".
– Прокурор подчиняется мне? – только и спросил.
– И прокурор, и судья, и полиция, и все остальные гражданские и военные чиновники в городе Калуге и его округе, – заверил меня герцог. – Так что поздравляю тебя действительным статским советником.
– А чин-то еще зачем? – удивился я. – Я, конечно, польщен, но…
– Это чтобы тебя князь Лоефорт к себе в Химери не переманил, – усмехнулся герцог в свои седые "буденновские" усы. – Не подкатывал еще с лестными предложениями?
Я отрицательно покачал головой.
Герцог внимательно посмотрел мне в глаза, помолчал немного, затем отвернулся, глядя в окно кареты на проплывающий мимо унылый индустриальный пейзаж, не облагороженный еще озеленением, потом сказал то, что его, видно, занимало последнее время:
– Ты опять на войну собрался, как я погляжу, – не столько спросил, сколько утвердил Ремидий.
– Да вроде нет… – Я и сам не знал, хочу ли я еще на войну. – В городе дел невпроворот. На науку совсем времени не осталось.
– А ты не виляй. – Герцог слегка повысил голос. – Был я и на аэродроме, и на тракторном заводе. Все видел. Ты мне сразу скажи, на чем воевать собрался? На бронеходах своих или на этих… паролетах?
– Аэропланы еще только в зародыше, ваша светлость, – пояснил я. – Я только приоритет Реции в мире застолбил, что именно мы первыми в мире подняли в воздух аппарат тяжелее воздуха. А чтобы сделать реальный боевой самолет, нужны годы.
– Значит, на бронеходах… – усмехнулся герцог, растопорщив усы. Он явно был доволен своей проницательностью. – И как понимаю, удерживать тебя бесполезно. Сбежишь сам. И бронеходы у тебя в этом случае будут твои собственные. Я верно излагаю… партизан?
– Под нынешним генштабом я воевать не собираюсь, ваша светлость. Только людей зря класть и технику гробить.
– А под Аршфортом воевать будешь?
И я вдруг понял, что буду. Что никому не доверю свои коробочки в первом бою. Загубят наши генералы на корню саму идею, как бритиши на Сомме загубили, размазав танки ровным слоем по всему фронту – каждой сестре по серьге, вместо того чтобы собрать их в стальной кулак и ударить как следует. На всю глубину…
– Под знамена фельдмаршала Аршфорта я всегда готов встать, – честно ответил я. – Он умен и солдат бережет.
– Я так и думал, – задумчиво покивал мне герцог и выдал сенсацию: – Третьего дня император назначил Аршфорта командующим Западным фронтом. С правом самому разрабатывать фронтовые операции. Без умников из генштаба. Но это объявят после того, как граф выйдет из отпуска.
– Вот это новость! – удивился я. – У них там, в Химери, небось в лесу все медведи сдохли.
Но герцог не поддержал моего напускного веселья.
– Сколько ты собираешься своих бронеходов наклепать?
Я на несколько секунд задумался, прикинул свои возможности и выдал:
– Если мне дадут морские броневые листы, то машин сорок. Меньше смысла нет. Иначе ударного кулака не получится.
– Полк? – поднял герцог правую бровь.
– Лучше бригаду, ваша светлость. Полк, даже отдельный, не будет иметь никакой самостоятельности на фронте. Именно бригаду, пока трехбатарейного состава по бронеходам. И минимум роту, а лучше батальон штурмовиков к ней в усиление. Еще батальон простой пехоты. Ремонтный парк. Роту стройбата. Роту снабжения. Пулеметную роту. Понтонный парк. Минометную батарею. Взвод разведки. Взвод охраны штаба. Ну и сам штаб, в который нужны грамотные офицеры.
– Стройбат-то тебе зачем?
– Переправы наводить. Маскировку ладить. Дороги ремонтировать.
– Добро, – согласился Ремидий. – На посту комбрига у тебя будет меньше возможностей сгинуть сдуру. Так что поздравляю тебя, комбриг, майором рецкой гвардии. Формируй свою бригаду. Рецкую гвардейскую броневую бригаду, – прокатал герцог эти слова на языке, как гурман. – Нет. Рецкая гвардейская железная бригада. Так будет лучше звучать. Вальда тебе отдам с его ротой. На ее базе развернете батальон. Еще Бисер отдаст, но только под тебя, свою саперно-штурмовую бригаду… или ее часть. Войдете все вместе в ударный корпус Бьеркфорта, который будет формироваться здесь, в Калуге. С охраны пленных его сменяют.
Ого! Гвардии майор – это же армейский полковник. Нехило. Это тебе не штатский "генерал", которым меня до того осчастливил Ремидий и который по рангу ничем не отличается от камергера.
– А что Восточный фронт? Оголяется? – спросил я с тревогой.
– Там затишье, – ответил герцог. – Теперь надолго. Молас гарантирует, что надолго. Туда перебросят уставшие войска с окопов Западного фронта… на отдых. Но в достаточных количествах, чтобы у царцев не было соблазна ударить исподтишка.
– Когда? – только и спросил я.
– К Новому году, – поделился со мной герцог сроками. – Но это тайна. Даже от генштаба. Даже от императора. Точнее, от его доверенного окружения.
– Еще тягачи потребуются, – сказал я. – Корпусная артиллерия, как я понял, будет усилена?
– Обязательно.
– Финансирование? – задал я главный вопрос.
– Любое, – ответил герцог и тут же поспешно присовокупил: – Но все же в разумных пределах. Одним могу порадовать: что на новое вооружение деньги выделят без ограничений, как на войсковые и фронтовые испытания. С Лоефортом я уже все обговорил… в части, его касаемой, – усмехнулся герцог, показывая мне, что и всемогущий канцлер не обладает полной информацией о грядущем. – А на формирование бригады деньги дам я. Все же это моя гвардия.
И, широко улыбнувшись, Ремидий добавил:
– "Железная" гвардия.
– Даже так? Ваша светлость, вы с Аршфортом решили разом выиграть войну одним корпусом? – подколол я своего монарха.
– Не совсем так, – не обратил он внимания на мой ироничный тон. – Скоро фельдмаршал приедет ко мне в горы на отдых. У тебя будет время пообщаться с ним напрямую. Тем более что он и сам этого очень хочет. В том числе и на твои бронеходы живьем посмотреть. Принц тоже приедет.
Ой, мама, роди меня обратно… Никакого режима секретности в этой империи нет. Наверное, о моих экспериментах с тракторами даже враги уже знают. Хотя у меня трактора еще только в котельное железо одеты, чисто натурно-весовые макеты по полигону бегают. Вместо пушки труба металлическая торчит.
– А что Молас?.. – спросил я, нарочито не конкретизируя вопрос.
– Молас стал генерал-лейтенантом и возглавил всю военную разведку империи. Как и его отец когда-то, – порадовал меня Ремидий. – Он теперь второй квартирмейстер имперского генерального штаба.
Ого… Считай, начальник ГРУ, если по-нашему. Рванул Саем вверх ракетным стартом.
Тут мы подъехали к отелю и по молчаливому соглашению прекратили разговор. Герцог напоследок попросил только не медлить с медицинской комиссией. Формальности должны быть соблюдены.
Пора нам пообедать, как самым обычным людям. Силы еще потребуются, впереди пара-тройка дней сплошной говорильни. И ее требуется выдержать. Быть лояльным, хотя бы внешне, ибо от этого зависит имперское финансирование моих проектов.
Для меня этот съезд важен не пленарными заседаниями, а кулуарами. Возможностью завести нужные связи среди промышленников. Я теперь не просто Савва с дикой горы, как это было в Будвице. За мной десяток труб зримо небо коптит. Промышленная империя из дюжины заводов.
С этими мыслями я вслед за Ремидием вошел в холл отеля.
Моего отеля, кстати…
Два дня в конференц-зале отеля "Экспресс" кукушки хвалили петуха, а петух раздавал комплименты кукушкам.
Если послушать патриотически настроенных ораторов не вдумываясь, так получается, что все у нас в империи безоблачно и гладко, несмотря на войну. Наоборот, война подстегнула развитие индустриализации и нивелировала многие связанные с ней социальные проблемы. Безработицу в городах и "лишних людей" на селе "съела" мобилизация. Наметился даже некоторый дефицит рабочих рук.
По сравнению с первым таким совещанием в оперном театре Будвица самые животрепещущие проблемы с пленарных заседаний ушли в кулуары. Каждый из фабрикантов предпочитал сам напрямую договариваться с правительством по расшивке узких мест своего бизнеса. Как показал опыт, так результативней. Да и чиновники, решающие вопросы, предпочитали теперь не уголовно наказуемые денежные откаты, а прямое свое вхождение в акционированный бизнес с анонимными акциями. Что тоже не терпит пленарности в обсуждениях.
Меня также осторожно прощупывали имперцы на предмет такого "сотрудничества", но отмазка у меня была железная – два электора в пайщиках. Договаривайтесь, ребята, сначала с ними. "Решалы" быстро поняли, что поляна занята большой рыбой, и ушли в тень.
Наметился также некоторый тренд к сращиванию банковского капитала с промышленным и образованию вокруг такого "материнского" банка разнопрофильных концернов. Горизонтальная интеграция, к которой поголовно стремились акулы имперского капитализма до войны, не оправдала себя. Трест оказался очень неуклюжей и малоповоротливой деловой машиной. А сил и средств, чтобы полностью монополизировать какую-либо отрасль промышленности в размерах всей империи и диктовать рынку свои цены, ни у кого еще не было.
Так что если кулуарные разговоры и давали пищу для ума, то не такую уж питательную. Но заседания в зале не давали и этого. Разве что там довели до бизнес-сообщества новую экономическую политику имперского правительства в условиях военного времени.
Гораздо интересней оказался статистический справочник, который был издан малым тиражом специально под этот съезд и роздан делегатам. Инфляция пока не зашкаливала, в среднем была пять-семь процентов в год. Терпимо. И далеко неравномерно распределялась по группам товаров. В основном дорожал импорт, большая часть которого попадала на рынок контрабандой. Понемногу дорожало продовольствие, но плавно и не настолько, чтобы вызывать открытое раздражение населения. Все больше посевных площадей отдавалось под технические культуры. В области товаров широкого потребления стало заметно оскудение ассортимента в текстильной промышленности, но еще не настолько, чтобы нечего было носить.
Все больше увеличивалась доля готового фабричного платья и обуви. Фабрики по производству военной формы первыми освоили этот бизнес для тыла. Тут мой патент на иголку с ушком у острия стал золотым. Отчисления за его использование переплюнули даже пресловутые пояса для женских чулок. Конструкции швейных машинок поражали разнообразием, в которых общим местом был только швейный узел: подвижная лапка, иголка с отверстием около острия и возвратная шпулька. Все патенты мои. Как вместе, так и по отдельности. И первыми оценили эту новацию именно производители военной униформы.
Население империи стало больше пить. Но тут, скорее всего, сказалась обязательная выдача "наркомовских" в окопах. Продажи спиртного в тылу выросли всего на двенадцать процентов. Проблема самогоноварения остро не стояла. Гнать самогон в империи мог любой, но только для себя. Продавать же не имел права без лицензии. Нарушителей карали строго. Виноградного вина это не касалось. Под раздачу в Реции попала только виноградная водка – чача, ракия или граппа, как ее ни назови. Но если в старые добрые времена гнали ее из излишков сухого вина, то с началом войны, особенно с момента армейских закупок крепких напитков, гнать виноградную водку стали из жмыха и прочих отходов виноделия. Так выходило дешевле по себестоимости, но страдало качество. Интендантов качество интересовало мало, им бы лишь числом поболее да ценою подешевле. В окопах все сойдет за первый сорт.
Ударный труд военнопленных не давал задирать заработную плату, но и здесь, несмотря на всю централизованную заморозку цен и тарифов "до самого конца войны", стоимость квалифицированного труда неуклонно росла. За счет премий, которые не относились напрямую к тарифам. К тому же премии позволяли фабрикантам меньше развлекаться раздражающими рабочих штрафами. Лишение премии самими рабочими не рассматривалось еще как покушение капиталиста на их законный заработок. Премия – это награда. А награду заслужить надо.
Женский труд уже не вызывал такого активного морально-патриархального отторжения у фабрикантов, единственное, чего они хотели, так это права платить женщине меньше за одинаковый ее труд с мужчинами. Тут в ход шло все – и то, что женщина физически слабее мужчины, менее образована в массе своей, и даже их пресловутые критические дни, во время которых их до работы не допускали.
Народонаселение империи немного сократилось за счет военных потерь, абсолютная цифра которых не раскрывалась. Но рождаемость от этого в целом по стране не упала, хотя основной ее удельный вес приходился на село. Регулярные отпуска фронтовиков домой, хоть и краткие, делали свое благое дело. Демографическая яма в будущем если и случится, то мелкая.
Правительство и фабриканты пели в унисон, что "жить стало лучше, жить стало веселее". Возрос процент промышленных инноваций, а уж как возросли прибыли…
Рост прибыли я заметил по себе. Но из обращения постепенно стала исчезать золотая монета. Серебра еще хватало. Но предприятия между собой все чаще расплачивались векселями и банковскими нотами. Внутри своей промышленной империи я уже полгода как пользовался расчетными чеками "Бадон-банка" (не видели пока тут люди денежности в простой записи на счет) и банкнотами того же банка между работниками моих предприятий. Наш отдел рабочего снабжения работал с этими денежными суррогатами очень активно. Вплоть до того, что в лавках, торгующих некоторым дефицитом, брали в оплату только банкноты "Бадон-банка", как чеки в советской "Березке".
Для ударно работающих военнопленных мы с Альтой выпускали особые боны, которые можно было отоварить только в лагерных лавках.
В Калуге банкноты нашего банка номиналом 1, 3, 5, 10, 20 и 50 серебряных кройцеров спокойно ходили по рукам, потому как в любой момент мы их меняли на реальное серебро по желанию, что не давало нам самим борзеть с печатным станком. Ибо банкнота – это не казначейский билет, а всего лишь фиксированное анонимное обязательство банка. Такая финансовая политика высвобождала нам много наличного серебра для расчетов со сторонними партнерами. Опыт показал, что для свободного обмена достаточно держать в звонкой монете десять-пятнадцать процентов от выпуска бумажной эмиссии.
Оборудование для печатания банковских чеков и нот дало дополнительный заработок от заказов бланков векселей, акций и других ценных бумаг с тройной степенью защиты: металлографическим "паркетом", особыми красками и бумагой. Тут активно порезвился неугомонный Помахас, который увлеченно каждый месяц изобретал в этой области что-то новенькое.
Так в моем промышленном концерне появилась своя фабрика "госзнака" во Втуце и бумажная фабрика в Калуге. Отходы от спецбумаги, смешиваемые с макулатурой, шли на производство тонких школьных тетрадок в клеточку. Их у нас моментально забирали прямо со склада и просили еще.
Но в разговорах с чиновниками я активно жаловался на нехватку звонкой монеты. Они в свою очередь жаловались мне на истощение золотых рудников и слабое поступление серебра из-за границы. Ритуальный обмен жалобами позволял оставить все как есть "до после войны".
Но Имперский банк признал мой опыт положительным и стал выпускать свои банкноты на крупные суммы в 1000, 5000 и 10 000 серебряных кройцеров, что облегчало расчеты между фабрикантами. Только вот подделывать их стали практически сразу, ибо такой защиты, как у меня, у них не было. Так что в скором времени я ждал от Имперского банка или заказа бланков, или вкусного предложения о покупке у меня передовой технологии.
Несмотря на все трудности, среди деловой части общества царила, можно сказать, эйфория. И казалось, что, закончись завтра война, они этим очень сильно огорчатся.
Я же заранее планировал перестройку своих заводов на мирную продукцию. Специальная группа инженеров-технологов готовила для этого разнообразные технологические карты в зависимости от оборудования каждого завода. Война не вечна. Выбрасывать же на улицу толпу квалифицированных кадров из-за сокращения военных заказов я не хотел.
12
Падал с неба редкий пушистый снежок. Рождественский такой. Красивый и нарядный. Елки в лесу превращались в декорации к сказке "Морозко".
Наконец-то забортная температура показала небольшой минус, и морозец сковал фронтовую грязь.
"Железная" бригада расположилась в редком смешанном березово-еловом, слегка заболоченном лесу ближнего тыла, рассредоточившись и замаскировавшись еловыми ветками. Далеко мы забрались от Реции волей императора, своего герцога и фельдмаршала графа Аршфорта. И не в самые благодатные края. Я бы тут жить не хотел.