На "коломбины" сколотили дополнительно из досок противошрапнельные козырьки. Слишком близко они стоят к траншеям. А по-доброму надо было не идти на поводу у прототипа, а сразу делать "коломбины" с бронированными крышами. В Великую Отечественную войну шрапнель практически не применяли, вот крыша и не понадобилась.
Щели-укрытия с перекрытиями из деревянных щитов саперы отрыли с запасом и для себя, и для моих штурмовиков. Их отпустили. И приданные нам саперы, умаявшись вкалывать целые сутки, спали в этих же щелях без задних ног, даже позабыв стребовать с нас то ли ранний завтрак, то ли второй ужин.
Светает.
Вроде успели.
Дай-то бог нашему теляти да волка съесть…
Командир пехотного полка, за линиями которого мы расположились, был таким соседством очень недоволен. Чуйка подсказывала ему, что долбить по его полку будут сильно, может, даже "чемоданами", как прозвали на фронте крупнокалиберные снаряды.
– Что вы себе позволяете, майор?! Все, что вы тут накопали, надо было согласовать со мной, – брызгал он слюной от раздражения.
Внешним видом командир линейного полка ничем не отличался от солдата. Разве что защитного цвета плетеные погоны были со знаками различия полковника. Больше всего, наверное, его раздражало то, что самое интересное он тривиально проспал. Мне же было не до политеса.
– Сократись, полковник, – ответил я ему предельно грубо. – Сядь на ящик и распишись, что ознакомлен с приказом командующего фронтом.
И дал прочитать ему предыдущий приказ. Тот, который я получил перед выдвижением на эти позиции. А уточненный приказ, который лежал в моей планшетке после разведывательного облета и встречи с императором, я от него благоразумно утаил.
Многие знания рождают многие печали…
Потому как вместо полнокровной бригады, которой ранее ставилась задача прорыва данного участка фронта, у меня сейчас в руках всего по взводу "артштурмов" и "коломбин" да батарея "элик" и одна БРЭМ. Плюс батальон огемских саперов-штурмовиков. И в поддержке не пехотная дивизия с ударным кавалерийским корпусом, а всего лишь полк пехоты и два полка драгун. И этот полк, что в траншеях. Не разбежаться…
Полковник прочитал приказ, поставил на нем свою подпись и вернул бумагу мне.
– Какие будут приказания, господин гвардии майор артиллерии? – Ни капли раздражения в глазах, только готовность выполнить приказ. Сразу видно старого служаку. Ответственность за все он уже перекинул на меня.
– Слушай, полковник… Сейчас за твоей спиной орудийных стволов больше, чем у двух дивизий вместе взятых. Нет только корпусных тяжелых пушек. Так что попробуй мне только не удержи атаку республиканцев.
В небе с севера наплывала огромная черная туша дирижабля Гурвинека.
Теперь точно началось. Черные точки отделились от дирижабля и стремительно падали на ближние тылы противника.
– Ушедшие боги, спасите нас, – отогнал полковник возможные напасти ритуальным жестом.
Через секунду все загрохотало, а под нашими ногами задрожала земля, ударяя под пятки. Бомбили чем-то очень уж крупным.
Мы благоразумно скатились в глубины перекрытого командного пункта и припали к панорамам производства "Рецкого стекла".
– А они точно в атаку пойдут? – спросил полковник в промежутке между сериями разрывов 250-килограммовых бомб.
– Это только ушедшие боги знают, – ответил я. – Но, по показаниям пленных, войск сюда республиканцы нагнали, как при подготовке к атаке.
– Долго еще эта бомбардировка продлится?
– Не думаю. Судя по всему, загружали дирижабль на фронтовом аэродроме. Это недалеко. Так что в перегруз взяли не больше двадцати тонн. Еще повисит над нами минут пятнадцать.
– Да, все же бомбежка с воздуха хорошее подспорье, что ни говори, – поправил свои усы полковник.
– Ага… – поддакнул я. – Особенно когда бомбят не тебя.
– У республиканцев таких монстров нет. Прилетал тут один. Сбросил пару сотен десятикилограммовок, и все. Что кидал, что не кидал. А тут мощь! Наша имперская мощь!
Полковника распирало от гордости.
Тишина наступила так же, как и грохот, – внезапно.
Мы вылезли на открытую площадку, где мои связисты уже устанавливали под деревянным козырьком телефоны. Пять штук.
– Красиво жить не запретишь в резерве командующего фронта, – завистливо пропел полковник.
– Между прочим, я эти телефоны покупал на свои деньги, – опустил я его с небес на землю. – Мне так же выдали из интендантства всего один телефон парный на бригаду.
– А еще у вас герцог есть, который любит свою гвардию, – не переставал меня подкалывать полковник.
– А ты сам-то откуда?
– Я? Из Лое.
– Так ваш князь вообще премьер-министр и канцлер всей империи. Кто бы жаловался на сюзерена… – усмехнулся я.
Полковник отвернул от меня свое разочарованное лицо, якобы любуясь творением мастера Гурвинека. Дирижабль уходил на север, визуально уменьшаясь в размерах. Вернется он вряд ли раньше чем через три часа. Это если в темпе вальса действовать будут. И если его на другой участок фронта не отвлекут.
Некоторое время на стороне противника не было никакого шевеления, а затем загрохотало, и воздух загудел, завизжал от протыкающих его больших снарядов.
– Это куда же они бьют? – озадаченно спросил полковник, слыша, как в нашем тылу стали рваться снаряды калибром не меньше шести дюймов, а то и восьми.
– Туда, где еще вчера стояли мои коробочки, – пояснил я. – И если бы я ночью не перекопал твой задний двор, то сейчас бы как раз попал под раздачу. А так там уже пустое место. Булками шевелить надо вовремя.
– Майор, ты коньяк пьешь?
– Угости.
– Пошли ко мне в блиндаж, – предложил полковник. – Эта музыка надолго. Иной раз на целые сутки.
Хорошо переждали начавшийся обстрел.
Пообщались.
Понравились друг другу.
Накатили по паре стаканчиков хорошего коньяка.
И блиндаж мне у полковника приглянулся. Сразу было видно, что помещение обустраивали с расчетом жить в нем долго и по возможности с комфортом. Мебель простая самодельная, из струганых досок, без изысков, но все нужное есть.
– Как часто вас меняют с передка? – спросил я старожила траншейной войны.
– Раз в три месяца где-то. Но лучше бы меняли раз в месяц, – ответил он мне, выставляя на стол пузатую бутылку зеленого стекла. – Устают люди. Особенно когда погода сырая.
– Откуда такое богатство в окопах? – присвистнул я.
Коньяк был десятилетней выдержки и от хорошей республиканской фирмы.
– Полковые разведчики презентовали. У меня день рождения был недавно. Вот они и постарались походя пошарить по вражеским траншеям. – Полковник был горд за своих подчиненных. – Лейтенанта тогда еще "языком" притащили.
– За такой коньяк надо к Солдатскому кресту представлять, – пошутил я.
– Я и представил, – отозвался полковник с серьезным лицом. – Только за пленного лейтенанта, выкраденного прямо из его блиндажа.
– А где ваш начальник штаба? Я что-то его не видел на КП?
– У него другой наблюдательный пункт, в обороне. Это для того чтобы нас разом не накрыло "чемоданом" и полк не остался бы без управления.
– Что ж, разумно, – оценил я тактическое новшество.
– Еще стаканчик? – предложил полковник.
– С удовольствием, – откликнулся я. – Такой нектар!
М-да… а стаканчики-то у него всего-то пятидесятиграммовые.
– А кто у вас в пехоте самый героический из солдат? Разведка? – спросил я, когда мы выпили по второму разу.
– Нет. Посыльные. Они каждый день со смертью в обнимку ходят. С той стороны снайпера за ними охоту открыли, да и пулеметчики не отстают. Среди них самые большие потери. Закусите? Есть консервированный колбасный фарш из Лое. Из дома прислали.
Я дал добро, и мы под грохот канонады пожевали бутербродов. Пополам с пылью, стрясаемой с потолка блиндажа близкими разрывами.
– Кажись, уже по нам бьют, а не по тылу, – заметил я. – И не шрапнелью. Надо проверить связь.
– Вот наденьте, майор, – протянул мне полковник нечто напоминающее коническую вьетнамскую шляпу, только из железа, покрашенную в защитный цвет.
– Что это? – удивился я.
– Стальной шлем. Помогает от косых осколков и шрапнели. Пулю, правда, держит только на излете. Во время обстрела в траншеях у меня остаются только наблюдатели. С тех пор как появился стальной шлем, смертность среди них сократилась втрое.
Покрутил я в руках эту пародию на "хошиминку" и увидел выбитый на ней шильдик "Лозе". А вот нормального амортизатора в этой каске нет. Концерн "Лозе" как был, так и остался криворуким. А мои руки до производства касок так и не дошли. Не было достаточно мощного пресса с глубоким штампом. А лепить что-то типа каски Адриана вручную из пяти частей для рядового солдата было слишком дорого, а потому неприемлемо для военного ведомства. А они вот как вышли из положения с теми максимально глубокими штампами, какие есть.
– А противник что-либо подобное использует? – поинтересовался я.
– Да, у них есть нечто подобное, но больше похоже на средневековую каску лучника.
– Пора осмотреться на поле боя, – сказал я и надел эту смешную каску.
– У меня на КП есть перископ.
– Я его что-то не видел.
– Обычно он закрыт деревянными щитами. На всякий случай. Вещь дорогая, хрупкая. Когда еще новую пришлют?
Обстрел не столько ослаб, сколько стал менее интенсивным. Мы с полковником вышли из блиндажа и одновременно приказали телефонистам справиться о потерях в подразделениях.
В перископ было видно, как полевая артиллерия врага бьет по нашим траншеям, и отнюдь не шрапнелью. При этом оставляет в целостности проволочные заграждения. Как их, так и наши.
– Сегодня они в атаку не полезут, – сообщил я полковнику вывод из своих наблюдений.
– Что будем делать? – отдал мне комполка инициативу.
– Мне нужна карта выявленных вами огневых точек противника. Есть такая? – спросил я.
– Не поручусь, что данные точные, но мы такой журнал пытались составлять, – ответил полковник и приказал телефонисту: – Начальника штаба на связь.
Пока комполка общался со своим начальником штаба, я вызвал по телефону гаубичную батарею и вставил фитиль комбату за то, что в воздухе нет до сих пор воздушного корректировщика. У нас такой джокер в рукаве, а мы его совсем не используем.
Однако вместо аэроплана в небе я дождался только пешего полусогнутого явления по тыловому ходу сообщения на КП одного из офицеров отдела второго квартирмейстера моего штаба. Фамилию его не помню совсем. Он только перед самой операцией появился, да и общался я больше с самим начальником разведки, а не с его подчиненными. К тому же, представляясь, фамилию свою он произнес как-то невнятно. Приперся ко мне этот юный перец в чине лейтенанта за уточнением полетного задания. Причем заговорил сразу по-огемски, хотя рецкий язык знал, с егерями же общался как-то. А они у меня поголовно горцы.
– Лейтенант, ты летнабом хоть летал когда-нибудь? – спросил я его с досадой по-имперски.
Вот чем хороша армия, общаться всегда можно по чину, даже если имени не знаешь.
– Так точно, господин комбриг, на дирижабле, – заверил он меня, переходя на тот же язык межнационального общения. – У командора Плотто.
– Сойдет… Твоя задача, лейтенант. Во-первых, вскрыть огневые точки напротив наших коробочек и на ближайших к нам флангах. Во-вторых, выяснить, где позиции тяжелой артиллерии в ближайшем тылу противника. В-третьих, засечь подходящие к противнику резервы. Особенно с флангов. Ясно?
– Так точно, господин гвардии майор.
– Привезешь мне кроки и карту.
– Так точно.
– На землю не садишься, сбросишь разведданные вымпелом в расположении "элик".
– Так точно. Будет сделано.
– Затем, – перешел я на рецкую мову, которую не знал полковник, – летишь пятьдесят километров на север и сообщаешь мне обстановку, что там реально творится. Понятно?
– Так точно.
– Выполняй. Нет. Стой. Что снайпера?
– Как и было вами приказано, работают с момента появления дирижабля в небе. Разведгруппы также действуют по плану.
– Иди. Хранят тебя ушедшие боги. Стой. Почему до сих пор не надули аэростат?
– Так от него транспорт ночью отобрали. Вручную все перетаскивают, как налет пересидели. А там хозяйство немаленькое. За час-полтора обещают управиться.
– Налет эффективный был?
– Если бы мы остались на месте дислокации, то да, накрыло бы все наши бронеходы разом. А так там только лес перепахали. Устроили бурелом, так что обходить три версты. Один мост разбили.
– Хоть что-то приятное для уха за сегодняшний день. Все. Беги. Жду кроки.
Разведчик убежал, едва разминувшись в тесном ходе сообщения с посыльным от начштаба пехотного полка, который принес мне их журнал боевых действий.
Посмотрим, что тут пехота навыявляла за два месяца? У противника не так уж много мест, где можно грамотно установить пулеметные гнезда. Но как меня самого учили: позиций в обороне должно быть минимум три на один пулемет – основная, запасная и ложная.
– Полковник, а ручные пулеметы у республиканцев появились?
– Ну как ручные?.. – пожал он плечами, наморщив погоны. – Тот же пулемет водяного охлаждения островитянский, только на сошках и с прикладом. Водяной кожух лишь только на треть заужен. Вес килограммов двадцать. А так… то же самое, что и на станке. Я отправлял такой трофей в ГАУ еще осенью.
Угу… А нам с Гочем его даже не показали, что характерно. Что ж… В ГАУ свои приоритеты. А мы с Гочем, как видно, национальностью не вышли.
Обстрел перешел из истерического рева в какое-то упорядоченное состояние. Бить стали ритмично, с ровными промежутками, как на полигоне. Но изменилась тональность взрывов и полета снарядов. Стала тоньше, что ли?
– Полковник, вроде как нас перестали обстреливать крупным калибром? – заметил я, уступая ему место у перископа.
– У противника не так много тяжелых снарядов, майор, – сообщил он мне, вперив лицо в обрезиненный визир перископа (и тут Помахас успел отметиться, многостаночник, блин, но я не в обиде, так как в резиновом производстве есть и моя доля). – Через полчаса они снова дадут серию "чемоданов". Потом еще через час. Меня больше беспокоит, что у врага появилось столь много снарядов с экразитом. Нас сегодня почти не обстреливают шрапнелью. Откуда у них экразит?
– Экразит ни разу не редкость, – пояснил я. – Это всего лишь желтый краситель для шерсти. Весь секрет безопасного нахождения его в снаряде в изоляции от черных металлов.
– Вы маракуете в химии? – оторвал полковник любопытствующее лицо от перископа и как-то странно посмотрел на меня.
– Я доктор химии, – ответил я. – Изоляцию экразита оловом в прошлом году продали островитянам предатели из имперского комитета по изобретениям. Вот дошло и до их союзников. Сколько у них таких фугасов в боеукладке?
– Сейчас почти половина. Была четверть. А в начале войны сплошная шрапнель по нам била. Хотя в землю закапываться от шрапнели они начали первыми вопреки своей же военной доктрине. Подвижная война, один калибр, один снаряд. А мы, как идиоты, все обезьянничали с них. Дообезьянничались.
– У вас минометы в полку есть? – поинтересовался я.
– Рабочих осталось два и по сотне мин к каждому. Но я их берегу. Остальные мне враг подбил.
– Минометчики умелые?
– Откуда? Так… краткие фронтовые курсы.
– Я дам вам наводчика. Классного. Инструктора с полигона. Вот только цели выявим.
В небе появился аэроплан, которого у нас в земном грохоте совсем не было слышно. Если бы я его не ожидал, то и сам пропустил бы. Я задрал голову. Полковник взял с меня пример.
– Что это? – спросил он. – Вчера вроде такой же странный аппарат над нами уже летал.
– Аэроплан, – пояснил я. – Летательный аппарат тяжелее воздуха. Ведет для нас уточнение целей у противника. Не все же им по нам стрелять.
– А у вас научный подход к делу. Теперь верю, что вы доктор химии. Кстати, какого университета? Где вы защищались?
– Швицкого горного института. За периодический закон элементов. Без защиты.
– Так вы и есть тот самый рецкий самородок, о котором писали в газетах?
– Кобчик. Савва Кобчик. Барон Бадонверт. К вашим услугам.
– Зиг Лестверт. Приятно познакомиться. А я вот недоучившийся студент-химик. У меня рано умер отец, и пришлось идти служить. Иначе сестры остались бы без приданого. А так я не хотел быть военным.
– Я тоже не хотел, – усмехнулся я. – Но пришлось. Война.
– Так не хотели, как я посмотрю, что уже имперский рыцарь, – засмеялся полковник.
– Просто я, полковник, исповедую жизненный принцип: если начал что-то делать – делай это хорошо. Вы "-верт" в первом поколении?
– Во втором. Отец дослужился до генерала, – честно ответил он. – А вы?
– Я в первом, – ответил я честностью на честность. – А так я деревенский кузнец по жизни.
– Да ну?.. – не поверил он.
– Ушедшие боги свидетели, что до призыва в армию я даже писать по-имперски не умел.
Тут аэроплан пролетел над замаскированной батареей "элик" и, скинув на нее длинный ярко-желтый вымпел, развернулся на север.
– Теперь осталось только ждать, – произнес я и вынул из кармана часы. – Час туда, час обратно… Возможно, там посадка… ориентируемся, что прилетит он к нам через два-три часа.
– И все это время ваши орудия будут молчать?
– Именно, – ответил я. – Ибо бить надо не абы как, а точно и согласованно. Вы готовы пойти в атаку?
– На столько рядов проволоки? Я не мясник, как некоторые командиры.
– Проволоки не будет, – пообещал я. – Пробежитесь, как по проспекту. Но, как я понимаю, пообещать – еще не значит жениться. Ждем.
– Чего ждем? – буркнул полковник, которому надоели мои недомолвки.
– Много чего ждем… К примеру, того момента, когда мои снайпера перебьют весь командный состав противника. Но об этом можно только мечтать.
За разговором я продолжал в перископ изучать позиции противника, время от времени сверяясь с журналом боевых действий и делая пометки в блокноте.
А выше наката укрытий все не унималась канонада. Буран огня и стали гулял по верху наших траншей, в которых жались к земле одни только редкие наблюдатели. Остальные солдаты все давно попрятались по блиндажам и "лисьим норам". Мать сыра земля не выдаст, защитит… В крайнем случае и похоронит без проволочек.
Ждал я и результатов воздушной разведки, но, видимо, не пробиться сейчас ко мне посыльному с батареи сквозь такой плотный огонь. Забился где-нибудь боец в щель, судорожно сжимая медную капсулу вымпела, и молится всем ушедшим богам разом.
И все думал я, переживал: как там Вальд справляется? Нормально ли бригада добралась? Правильно ли я поступил, отправив его вместо себя на направление главного удара? С другой стороны, Вальд со мной с первого дня сколачивал бригаду, и на полигонных учениях он чаще играл за наступление, чем за оборону. И в забавную военную игру "командир убит" тоже отличился. Опыт вождения подразделений бронетехники у нас одинаковый. К тому же майор храбр, умен и решителен.