Огненный вал разрывов снарядов перекатился через первую траншею противника и ушел вглубь его обороны. Штурмовики, огибая бронированные тушки "артштурмов", кинув в траншею по ручной гранате, прыгали в нее, переждав взрывы, по сравнению с выстрелами артиллерии более похожими на хлопки. Следом донеслись до командного пункта характерные короткие очереди пистолетов-пулеметов. Пошла зачистка…
– Полковник, ваш выход, – сказал я, не отрываясь от перископа.
– Служим императору и отечеству, – откликнулся он и потребовал себе телефон для связи с комбатами.
Через три минуты в передовых траншеях раздались свистки офицеров, и пехотинцы, выпрыгнув по лестницам на бруствер, дружно побежали в атаку густыми цепями. Только штыки блестели на солнце, указывая рубежи, до которых они добежали. В своих новомодных касках "от Лозе" они были похожи на карикатурных рослых вьетконговцев.
– Приданному пехотному полку занять наши траншеи, – приказал я, и телефонисты стали дублировать приказание, прикрывая трубки аппаратов от грохота боя.
Тыловые ходы сообщений быстро заполнялись солдатами тактического резерва, которым давно уже надоело ждать хоть чего-нибудь. Ждать в эшелонах. Ждать в лесу. Ждать в тыловых укрытиях под обстрелом. Ждать, когда штурмовики зачистят вражеские траншеи. Так что смена полков на позициях прошла быстро. Не сказать чтобы четко, но вполне приемлемо.
"Артштурмы" уже катили ко второй траншее, и за ними поспешали огемские саперы-штурмовики второй волны. Первая волна уже вовсю резвилась в первой траншее, выкуривая врага из блиндажей ручными гранатами и сходясь с остатками вражеских солдат в рукопашной схватке. Да, что есть, то есть, хорошо их Аршфорт надрессировал на Щеттинпорте.
Дальности пушек "коломбин" хватало на всю глубину прорыва, и я их не сдергивал с места. Тем более что вражеская шрапнель нет-нет да и давала в небе белесое облачко с характерным хлопком. Правда, все реже.
В перископ было видно, как республиканские солдаты, выскакивая из второй траншеи, сломя голову бегут в свой тыл по открытому пространству, попадая под разрывы огненного вала. Бежали не только в тыл, но и в стороны и даже навстречу нашей пехоте, бросая оружие, на ходу поднимая к небу руки. Похоже, у вражеской пехоты началась паника.
В советской литературе о войне много места было отведено такому явлению, как танкобоязнь. И писатели-фронтовики, кто скрытно, а кто и явно, говорили о том, что танкобоязнь – явление иррациональное, непонятное уму, рождаемое глубинами человеческого подсознания, его первобытными еще страхами. И вот сейчас я воочию вижу у врага стремительно расширяющуюся панику, вызванную внезапно нахлынувшей танкобоязнью. А паника вещь заразная. Не зря любому командиру предписывается уставом моментально расстреливать паникеров на месте. Давить панику в зародыше. Иначе, когда паника охватит значительное количество солдат, будет уже поздно.
– Нажми! – кричал я пехотному полковнику в протянутый связистами телефон передового КП уже во вражеских траншеях. – Мы ломим!
И тут наконец снова появился дирижабль, неожиданно со стороны вражеского тыла.
Воздушный слон только добавил паники, и побежал уже не только тот полк, который противостоял нам, но и его соседи. Наступающие части бригады обозначили себя красными ракетами, и дирижабль отвалил к югу, увидев там для себя цели повкуснее.
– Вперед. Не терять темпа! – орал я в телефонную трубку. – Теперь только прорыв. Вся пехота вперед! Саперам приготовить проходы кавалерии!
Проходы инженерно оборудовать необходимо, чтобы лошади ноги не поломали на перекопанной снарядами земле. Щиты для перекрытия траншей были заготовлены заранее. Каждый сапер знал свой маневр и объем работ. Надо инженера саперов к ордену представлять. Заслужил.
Разбежались посыльные, стрекотали ручки телефонов. Передавались команды.
Эйфория боя захватила меня целиком. Адреналин тек уже из ушей. Хотя я вроде как тренер на футбольном матче. Сам не играю.
Когда была взята последняя – третья линия вражеской полевой фортификации, я вызвонил штаб фронта и, не скрывая гордости, доложил Аршфорту:
– Экселенц, фронт на моем участке прорван. Враг бежит в панике. Ввожу в прорыв драгунскую бригаду. Но больше у меня сил нет. Глубокого прорыва на моем участке не получится. Мой прогноз – войска выдохнутся, максимум достигнув десятикилометрового рубежа. А то и меньше. Требуются резервы как можно быстрее.
– Молодец, Савва, не подкачал, – раздался в трубке довольный голос фельдмаршала. – Вальд на своем участке уже не только прорвал фронт, но и гонит врага и в хвост и в гриву. Ударный корпус вклинился в республиканские тылы. Так что основной твой удар должен идти с охватом на север. Рден как пункт встречи отставить. Теперь точка рандеву – город Кард, где железнодорожный узел. В сам город не входить. Только блокировать. А резервы я пришлю, только им еще дотопать до тебя надо. Никто ведь всерьез не рассчитывал, что ты у себя фронт прорвешь. Молодец!
– Когда я должен быть в Карде, экселенц?
– На третьи сутки наступления, – припечатал фельдмаршал и оборвал связь.
Кард. Нашел я это местечко на карте, после того как положил трубку. Линия железной дороги, что от меня расположена к югу, раздваивается, и одна ее ветка загибается к Карду на северо-запад, там пересекается с меридианной железной дорогой, которая дальше на север образует перекресток с трансконтинентальной магистралью. Ай да умник фельдмаршал. На фронте возле железных дорог у республиканцев настоящие крепости выстроены с бетонными артиллерийскими ДОТами. Этакие мини-линии Мажино. А тут, практически в тылу, этот железнодорожный узел беззащитен, но прочно изолирует южный укрепрайон от помощи по "трансконтиненту". Вот только до этого Карда от фронта как бы ни с полста километров будет. Двое суток нормального марша. А если с боями?.. Суровая задача.
– "Эликам" работать по плану. Долбить фланги. "Коломбинам" приготовиться сопровождать кавалерию. Конным посыльным держаться рядом со мной, – приказал я и пошел садиться в БРЭМ, оставив фронтовой участок на линейного полковника. – Летнаба, как приземлится, гнать ко мне на новый КП.
У БРЭМа нормальный бульдозерный отвал есть, поможем саперам переправить кавалерию через лунный пейзаж нейтральной полосы.
Броневые коробочки произвели на врага сильный деморализующий эффект своей неуязвимостью от ружейно-пулеметного огня. Даже шрапнель на удар всего лишь разбила гусеницу на одной машине. Как ни странно, на моей – тактический номер 001. Бронемастера, командующие "артштурмами" в атаке, в один голос заявляли, что республиканская пушка била из засады только по этой машине, пока ее не заткнули. Никаких других мыслей, кроме той, что Тортфорт выдал врагу этот номер как машину комбрига, у меня не было. Не сомневался я в этом ни разу.
Оставив БРЭМ у подбитой самоходки, сам после короткой пробежки скатился на новое КП, куда связисты уже протянули телефонные провода.
Мимо меня в тыл потянулись группки разоруженных пленных под конвоем редких имперских пехотинцев. Они с ужасом и любопытством смотрели, как два экипажа натягивают гусеницу, заменив искореженный снарядом трак. Эвакуаторы отличались от побывавших в бою закопченных порохом бронемастеров белыми чистыми лицами. Паровые машины стравливали лишний пар с паровозным шипением.
Пленных было много, не меньше роты. Конвоировало их в тыл всего шесть бойцов.
Глаза пленных выражали бесконечное удивление и подавленность. И в то же время облегчение от того, что наконец-то все позади. Ужас закончился.
Летнаб прискакал на коне, пижон.
Получил новое задание и прорысил обратно к летному полю.
Напоследок я ему сказал:
– Передай пилоту, пусть наизнанку вывернется, но сегодня его день. Сделаете все как надо, представлю вас обоих к Солдатскому кресту.
К вечеру, несмотря на панику в рядах врага и его активный драп в сторону собственных тылов, я остановил наступление на седьмом километре. Люди готовы были сражаться и ночью, но кончались боеприпасы в боевых группах. А у меня и так в обозе пяток кляч всего осталось – все, что можно, было отдано Вальду для ночного марша, который, судя по всему, удался. Не напрасны были жертвы.
Только драгуны ушли в ночной рейд развлечься по ближним тылам республиканцев, оставив у нас пулеметные свои тачанки – за ними они вернутся утром. Один полк устраивает в тылах противника этой ночью "похохотать". Второй резвится в нашем ближнем охранении.
Их обоз таскал для нас всю ночь воду, керосин и запасной боезапас к коробочкам. На всех его не хватало. Снова выручили саперы, поработав в этот раз вьючной скотинкой, доставляя на передний край на своих двоих ящики с патронами и мешки с продовольствием, термосы с водой. Иначе бы сидеть нам с пехотой на занятых рубежах голодными.
Среди трофеев нашли целенькими, только слегка присыпанными землей, два новых станковых пулемета, очень похожих на уродцев от фирмы "Лозе". Что неудивительно – источник один: система островитян. Пехотные офицеры моментально установили эти пулеметы на наших флангах. Патронов в полевых складах у противника запасено было не просто много, а очень много.
Сбор трофеев шел организованно, заранее назначенными трофейными командами. Опыт Восточного фронта.
Люди вымотались даже не столько физически, сколько морально, несмотря на успех и победу, и кроме часовых все упали спать где придется, даже не убрав как следует вражеские трупы в траншеях. Приказ о создании утром похоронных команд был последним у меня перед сном.
Занял я тыловой просторный блиндаж на республиканской стороне. Точнее, нашел его мой денщик и сопроводил меня туда. Там я сел за стол на жесткую деревянную лавку. Расстелил карту, выделив складками квадраты завтрашнего наступления. Сложил, как примерный первоклассник, руки на столе, накрыв ладонями карту… Уронил на них голову.
И никаких сновидений.
Даже никакого ужина. Не лезло ничего в глотку от усталости. А я вроде сам как в атаку не бегал…
Еще до рассвета меня разбудил драгунский баннерет, командир разведывательного эскадрона кавбригады.
– Господин майор, там, на север километра три, республиканские окопы пустые совсем. Брошенные. И на юг также. Дальше мы не рискнули по ним шариться. Какие будут приказания? – Он держал над головой керосиновую лампу. На его пышных усах таял иней.
А я так и проспал всю ночь за столом, уронив голову на руки, отчего все тело затекло и теперь ломило.
– Полковника ко мне пехотного, любого. И комбата саперов-штурмовиков, – приказал я, еще не проснувшись. – Быстро!
Баннерет что-то буркнул в непросветное утро, высунувшись наполовину из блиндажа, и быстро вернулся обратно.
Вслед за ним в блиндаж втянулся Ягр с медным тазиком и кувшином в руках. Как всегда аккуратный. Выбритый. И на вид выспавшийся.
– Командир, умываться будешь?
– Извините, баннерет. – Я начал снимать с себя ватник и мундир.
– Ничего, майор. Я посвечу. Вам удобней будет. Мне не зазорно услужить такому выдающемуся полководцу. Вам о наших потерях уже доложили?
– Нет пока, – отфыркнулся я от ледяной воды, принимая от денщика в качестве полотенца новую чистую портянку. – Утром доложат.
– Десять процентов на круг. И это в наступлении! Пехота вся в восхищении. Не удивлюсь, если про вас скоро легенды рассказывать начнут.
– Уже рассказывают, баннерет, – хмыкнул я. – Только с этих легенд никакого толку… кроме неприятностей.
– Ну не скажите, майор, до вчерашнего мои драгуны вас иначе, как "этим бароном", и не называли. А теперь переняли у бронеходов и зовут между собой командиром. Это дорогого стоит.
Хотелось выйти на свежий воздух из душного, жарко натопленного "буржуйкой" блиндажа, но тут ввалились пехотные командиры полков, комбат штурмовиков, и променад накрылся.
– Простите, господа, – постарался я поскорее укрыть кителем свою несвежую нательную рубашку. – Разведка доносит, что враг оставил свои траншеи на север и на юг. Примерно на три километра. – Я показал циркулем по карте. – Приказываю: выделить по штурмовой полуроте и придать их по одной к пехотному батальону. Батальонам занять вражеские траншеи до… докудова сможете. Штурмовики почистят их перед вами. С каждого полка берем по одному батальону вместе с пулеметами. Ваш полк – север, ваш полк – юг, – нарезал я полковникам задачи. – Желательно за сегодняшний день батальонам не только занять эти укрепления, но и передать их тем нашим полкам, которые стоят напротив через линию фронта. Потом незамедлительно догонять нас.
Я сделал паузу и оросил пересохшую глотку вовремя поданным Ягром кипятком.
Полковники оба молодые по довоенным меркам – сорока нет. Выросли за время войны на убыли кадровых офицеров. При этом окопная война им так же осточертела, как и солдатам. Вся разница, что в офицерских блиндажах комфорта чуть больше и жилплощадь немного просторней. Но за собой следят. Еще не рассвело, а они уже чисто выбритые. Смотрят на меня после вчерашнего боя совсем по-другому. Я бы сказал, уважительно. Но скорее, как на факира, который явил чудо. Кролика живого достал из пустой шляпы…
– Оставшиеся пехотные батальоны идут за мной вперед и занимают плацдарм на рубеже десятого километра от линии фронта, – показал я на карте нужное место. – Там на высотах окопаться ротными опорными пунктами с перекрестным пулеметным огнем по низинам и ждать обещанных командованием подкреплений. Трофейные пушки все ваши. Используйте их обязательно. Снарядов республиканцы запасли для нас знатно. Задача: не пустить республиканцев обратно в то место, откуда мы их вышибли.
Посмотрел на комбата штурмовиков. Невыспавшийся, вымотанный, небритый человек в порванной шинели. Но в глазах после вчерашнего боя победный огонек блестит.
– Оставшихся штурмовиков, капитан, – повернулся я к нему, – посадишь ко мне на броню и на тачанки к драгунам. Идем вместе с кавалерией. Выход после завтрака. После того, как аэроплан нам картинку с воздуха даст. Направление удара – город Кард.
И на этот раз мне никто не сказал, что это безумие.
– Возражения, замечания есть? – для проформы спросил я.
– Есть, – ответил командир линейного полка, беря в руки циркуль и склоняясь над картой. – Вот здесь, в двенадцати километрах на юг от новой линии фронта наших полков, железная дорога и большой разъезд. Фактически база снабжения укрепрайона, который на линии фронта держит "железку". Я уверен, что противник не снимет с этого УРа ни одного солдата, для того чтобы сбросить нас обратно, потому как считает, что именно его место есть главная цель нашего наступления, а вовсе не этот кусок пустых окопов, который мы захватили. И как сообщили из штаба армии, его в этом не разубеждают, имитируя штурм УРа. Но… Подвоз подкреплений из своего оперативного тыла у него свободный. Войска, которые будут нас бить, придут именно по этой "железке". Поэтому я предлагаю обезопасить нас с этой стороны.
– Что конкретно предлагаете, полковник? Взять разъезд штурмом?
– Этого не требуется, майор. Нужно всего лишь взорвать выходные стрелки. И перебить телеграфный кабель. Я бы еще разбил снарядами водокачку. И отойти.
– Вы считаете, что после такой диверсии они на вас наступать не будут?
– Никак нет. Не будут. Сядет укрепрайон в круговую оборону в своих бетонных укреплениях, пока не восстановят им пути снабжения по железной дороге. Таким образом, с юга мы на время, требуемое для подхода республиканской резервной дивизии, будем в безопасности. Пощупать они нас пощупают, но и только. На большее сейчас у них сил не хватит. Особенно если на юге кто-то устроит еще одну демонстрацию наступления.
– Я не знаю, что там творится на юге. Но на севере в пятидесяти километрах отсюда моя "железная" бригада под руководством моего заместителя гвардии майора Вальда прорвала фронт. И в этот прорыв уже введен ударный кавкорпус графа Бьеркфорта.
Ох и горд я был в этот момент.
– Разве с вами еще не вся ваша бригада? – удивился командир линейного полка.
– Нет. Здесь всего маленький ее огрызок. Два взвода и одна батарея гаубиц. А так моя бригада – это сорок броневых машин.
– Я тогда себе представляю, что там творилось вчера, – покачал головой полковник.
– А что скажет нам инженер про предложение пехоты? – перевел я стрелки на комбата.
– Восстановят все за один рабочий день. Плюс время на подвоз новых стрелок. Ликвидация водокачки серьезней, но опять-таки не критично. Паровозы так устроены, что могут заправляться водой через сто двадцать – сто пятьдесят километров. Будут заправляться на другом разъезде или станции, только и всего. А вот паники нагнать можно. И обязательно велеть телеграфистам сообщить всем о нападении на разъезд, чтобы паника пошла вширь по всей линии железной дороги.
– Пришлют бронепоезд, – буркнул командир полка, на участке которого прорывались, – и отобьют они разъезд обратно. Легко. Там пушки морских калибров.
– Бронепоезд, – усмехнулся я мечтательно. – Бронепоезд – это хорошо.
Уж как унасекомить бронепоезд, меня учить не надо. Прихлопнем, как таракана тапком.
– Чего уж хорошего? – хором спросили полковники.
– Насколько я понял по карте, там однопутка? – задал я уточняющий вопрос.
– Именно так, – подтвердили мне.
– Тогда легенда меняется… – припомнил я старый анекдот про чекиста и засмеялся.
16
За ночь выпал глубокий снег. Он полностью преобразил окрестный пейзаж, превратив его в рождественскую сказку. Голливудскую такую, не русскую и даже не огемскую, ибо леса, в которых я с трудом укрыл свои коробочки, далеко не дебри с буреломами. Они вырубались не одно столетие, но вырубались аккуратно, выборочно. Даже с некоторым эстетством. Аристократия в местном королевстве свои леса любила за их охотничью продуктивность, а сменившая ее буржуазная республика за полвека еще не успела их испохабить, как похабила все, до чего касалась ее рука. Вот и были эти леса больше похожи на парки. По крайней мере, никаких трудностей в преодолении этих "лесных массивов" бронетехникой не было. И партизан в таких лесах не могло быть просто по определению. Негде им тут прятаться.
Но вот для того чтобы аэроплан мог сесть на ближайшее поле, пришлось поработать "артштурмам" своими бульдозерными отвалами, сгребая снег до земли. А землю еще и ровняя. И то я испугался, когда лейтенант лихо приземлился, скозлив пару раз на импровизированной взлетной полосе. На аэроплане не было предусмотрено посадочных лыж. Да и как их лепить на четырехколесную тележку?
Первый облет вероятного театра военных действий я сделал сам. Свой глаз – алмаз.
Подкрепления к республиканцам для ликвидации нашего прорыва поспешали медленно, воюя с аномальным для этих мест снегопадом. И были еще далеко. День-полтора марша, а то и два еще им топать. Не есть, не спать, тупо переставляя ноги…