Координатор пожал плечами:
- В сводке только проверенные и перепроверенные данные. Полагаю, лучше осведомиться лично у нашего, всеми любимого, завуча. Кстати, напомните ей, что педагоги со стажем так варварски со школьной документацией обращаться не должны. Откуда стартовать будете?
* * *
"Скольжение" пошло трудно. Сначала пытались нащупать путь из учительской, но канал не открывался. Времени прошло много, да и личность Охлобыстиной оказалась какой-то неустойчивой. Мариэтта жаловалась, что завуч ей видится то ли в гестаповской, то ли в эсэсовской форме. Плюнули на учительскую, перешли в один из классов. Вроде бы в ее, в охлобыстинский. Все равно не получалось. Со стен осуждающе смотрели корифеи русской словесности и затесавшийся между ними Шекспир. Накатывала усталость. Рыжий Яша сходил в буфет, принес булочек и чаю. Андрей смотрел на доску с пришпиленной фотографией вороватого завуча, жевал черствую сдобу и вспоминал собственные нелегкие школьные годы.
- Давайте еще попробуем, - пробубнил Алексей Валентинович. - Домой пора. Я бы бокс хотел посмотреть.
Доска. Темный прямоугольник. Фото. Небольшое фото на доске, большие портреты на стенах. Инженеры душ человечьих. Настроили много. Одно неизменно - маленький человечек, хнычущий у доски. Его плющат и прямят, рихтуют, орут на него и понукают. Удивляются, почему сам человечек мяться и вжиматься в приготовленную форму не хочет. Человечек не в силах сопротивляться, он может лишь удирать в туалет или за школу и тайком курить дрянные сигареты. Или гонять в футбол. Или читать. Книги, написанные совсем иными бумагомараками. Но эти, великие-настенные, отнюдь не мечтали, чтобы их творения, гениальные или не очень, назидательно-снисходительным тоном разъясняли всякие нины ниловны.
Андрей неожиданно ярко представил себе Охлобыстину. Стоит, сдвинув на затылок фуражку, широко расставив ноги в зеркально начищенных сапогах. Отчитывает Шекспира. Драматург склонил патлатую, с наметившейся плешью, голову. И как тебе взбрело на ум сделать Джульетту тринадцатилетней? Я не подумал. Нужно думать, Уильям. Пора запомнить. В жизни всегда нужно думать, Виля. Стек угрожающе похлопывает по черному голенищу…
Доска дрогнула, начала прогибаться.
Не успел Андрей ужаснуться, как мучительный миг "скольжения" закончился. Под ногами была булыжная мостовая. За спиной стучали подковы. Солнце золотило церковные кресты.
- Не концлагерь, - пробормотал Андрей.
Мариэтта глянула с изумлением:
- А я подвалы Лубянки представляла…
- Поберегись! - лихо заорал кучер.
Отделение "КП-29" шарахнулось на узкий дощатый тротуар. Мимо прокатила коляска с задастым кучером на облучке.
- Москва, как много в этом звуке! - вполголоса продекламировал, озираясь, Генка.
Вокруг действительно была Москва. Андрей даже узнал место - Голицынская больница внешне не слишком изменилась. Разве что асфальта нет. Тянулась Большая Калужская. Узнать трудно: невзрачные домики, что-то казенного вида - похоже на сиротский дом.
Бум-мм! - ударили часы под вензелем. Четверть первого.
- Так, нечего туристами себя чувствовать. Берем след и двигаем.
- Постойте! - шепотом завопил Алексей Валентинович. - Какой след?! Люди же кругом ходят. Нас мигом в участок сволокут. Или к этому, как его, околоточному!
- Коллега Беркут-Томов, вы же наставление по теории читали. Не отложилось? - с интересом спросил Андрей. - Видеть нас видят, но подсознательно избегают. Если заговорим, то ответят и поспешат уйти. К околоточному потащат, только если вздумаем бегать, задирать юбки дамам и требовать немедленно показать, где здесь интернет-кафе.
- Пардон, инстинкт сработал, - отдуваясь, признался Алексей Валентинович.
Инстинкт действительно работал. Было не по себе. Команда осматривалась. Капчага первой стянула с себя куртку:
- Погодка у них здесь ничего.
Потихоньку решились и двинулись по улице.
Мимо прокатила еще одна коляска. Красивая дама, сидящая рядом с ослепительно-белоснежным офицером, глянула поверх голов. Сверкнули шитые погоны и украшения.
- Но это, Николя, лишь entre nous.
- Непременно, Элен, dans le pays du tendre…
Полковник преданно кивал собеседнице, его благообразное лицо казалось вдвое шире из-за пышных бакенбард. Дама томно сжимала запястье кавалера лапками в ажурных перчатках.
- Абздольц, вот это шляпа, - с долей ужаса прошептала Мариэтта.
Дамский головной убор - диковинное сооружение из ткани, лент и перьев - действительно прикрывал половину коляски.
- Учись, это тебе не "гайка" какая-то, - хихикнул Генка.
- К делу. - Андрей раздал листы, поделенные на секторы. Коллеги, отвернувшись друг от друга, принялись определять направление поиска. Получилось. Все отметили запад, только Иванов забрал чуть севернее.
- Двинулись. Смотреть по сторонам разрешается, только чувства меры не теряйте.
Москва производила приятное впечатление. Этакий провинциальный городишко с изобилием церквей и цветущей сирени. Должно быть, по другую сторону реки жизнь выглядела по-настоящему богатой и столичной. С холма был виден Кремль, странно узенькая лента русла, перегороженная переползшими на "новые" места мостами и плотинами. На лугу у Крымского брода паслись коровы.
- Мы даже год не знаем, - сказал Алексей Валентинович, когда миновали тумбообразного городового, неподвижно взирающего куда-то в сторону Пречистенки. - И пустовато как-то. Может, у них мор какой-то?
- Народ спокоен. Вряд ли эпидемия. И потом, Алексей Валентинович, вы поймите - это не совсем Москва. Это город определенной эпохи, созданный через восприятие определенных людей. И нашей Нины Жиловны в том числе. Полагаю, если мы свернем к Хитровке, там будут вши, язвы и тысячи нищих и босяков. Если выйти на бульвары, то увидим изобилие гуляющей благородной публики. Князья, графини, пуделя и прочие рафинированные идиоты.
- Нет, товарищи, давайте Достоевского не будем трогать, - с опаской сказал Алексей Валентинович. - Он мистик. Мало ли…
- Точно, давайте лучше к вокзалу свернем, - предложила Мариэтта. - Я всю жизнь жаждала глянуть, как Анна Каренина под паровоз бухнулась - головой или ногами? Здесь, верняк, каждые пять минут дамы свои любовные страдания радикально уделывают.
- Капчага, отставить циничные предложения. Это не мир литературных героев. Это город - отражение отражений тех великих текстов. Золотая эпоха русской литературы. Многие люди до сих пор на тех примерах свою жизнь выстраивают. Ахают от первого бала Наташи Ростовой, роняют слюни, воображая трапезы с гурьевской кашей, расстегаями и имбирной наливкой.
- Ну и дураки, - брякнула упрямая осквернительница могил. - Все это театральщина. Я честно мучилась, "Войну и мир" читала. Не принял мозжечок. Ни "Войны", ни "Мира". Одно "И" в голове застряло. Видно, убогая я. Или что-то немножко устарело. Это я не про вас, дяденьки, а про литературу.
- Напрасно, душа моя, - неожиданно горячо возразил Алексей Валентинович. - Вот взять тот рассказец, где галушки в сметану плюх-плюх, а потом в рот. Что-то про хуторскую жизнь. Там еще такая Солоха была.
- Солоха - это святое. Галушки - тем более, - согласилась девчонка. - Гениально. Я без шуток. Вот еще про векастое страшилище…
- Капчага! - рявкнул Андрей.
- Молчу. Не подумала.
- А я вообще ничего не помню, - огорченно сказал Генка. - Что-то про душманов, которые нашего в зиндане держали. Он вроде бы ушел от них. А, еще про Фандорина читал.
- Это из другой оперы, - сказал Андрей. - Маня, ты бы другу хоть Гиляровского подсунула, что ли. Все-таки Генка на сегодняшний день москвич. Все, треп прекращаем. Принюхивайтесь, не на прогулку вышли.
Город был хоть и чуть-чуть миражный, но вполне живой. Вкусно пахло калачами. Дамы, барышни и девки попадались вполне ничего себе - даже трудно сказать, какое сословие на вид приятнее. Видимо, кроме великого литературного уровня имелся еще и житейский. По крайней мере, Андрей сомневался, что кто-то из Великих мог придумать столь пронзительную свистульку. Малец, что увязался за фээспешниками, свиристел столь омерзительно, что уши закладывало. Причем ведь знал, нахал, как игрушка действует. Мордаха счастливая. Генка не выдержал, догнал в два прыжка и, схватив за ухо, пообещал свистнуть по другой части тела. Малец не смутился, хохоча и потирая ухо, удрал. Вообще, туземцы своим вниманием Отделение не обходили. Широкоплечий оборванец предложил Генке купить бронзовый кастет. Белокурая дама из-под вуали улыбнулась Андрею. Двое прилизанных приказчиков с амбарными книгами пытались отвесить Мариэтте рискованные комплименты. Рюкзаки и странная одежда пришельцев никого не смущала.
- Может, нам здесь остаться? - предложил Генка. - Построим первую электростанцию, облицуем нормальную набережную, продвинем науку и технику. Если склепать танковую роту - Константинополь и Дарданеллы наши!
- А ты электростанцию построить сможешь? - заинтересовался Алексей Валентинович.
- Изловчимся как-нибудь.
- Вы изловчитесь и в первую очередь Охлобыстину отыщите, - посоветовал Андрей. - Электростанция здесь, по-видимому, есть. Может, и телефон имеется. Судя по нарядам, здесь весьма широкие временные допуски.
Мариэтта с сарказмом поинтересовалась:
- Вы, гражданин начальник, по длине юбок определяете?
Андрей в очередной раз решил призвать личный состав к порядку, но тут из-за забора вылетел огрызок яблока и чуть не стукнул Генку по макушке. Отделение принялось ругаться, в ответ из-за забора вылетела чурка. Пришлось отойти по улице подальше.
Алексей Валентинович негодовал:
- Хамье! Между прочим, в советской школе учили, что при царизме простой народ весной голодал и роптал.
- Вот и ропщет, - пробурчал Генка. - Хорошо, что за булыжником ему лень нагнуться.
Согласованно свернули к реке. Город как-то внезапно закончился. Впереди тянулись луга, блестел на солнышке пруд. Команда вышла на дорогу и в некотором недоумении зашагала среди невысохших луж. В молчании двигались с час. Рюкзаки потяжелели, но то чувство, что успело окрепнуть с начала функционирования "КП-29", упрямо подталкивало Отделение вперед.
- Уж не промахнулись ли мы? - наконец засомневался Андрей и посмотрел на усадьбу, стоящую поодаль от дороги.
- Туда-туда, - подтвердила Мариэтта, подкидывая на плечах свой художественно заплатанный рюкзак. - Нужно было извозчика взять.
- Устала? - хмыкнул Генка. - Ножками полезнее. Быстрее хорошую форму наберешь.
- Не устала. Просто сейчас мы училку заберем и домой двинем. А лошадки здесь красивые, - пояснила Мариэтта. - Я лошадей с детства люблю.
- А лично я не люблю уставать как лошадь, - намекнул Алексей Валентинович. - Пришли, так чего ждать? Командуйте, Андрей Сергеевич.
- Значит, все уверены, что Охлобыстина там? - Андрей кивнул на усадьбу.
- Естественно, - удивился Алексей Валентинович. - Иначе чего мы сюда шагали? Мы же спаянная команда.
Молодая часть команды переглянулась с некоторым сомнением. Спаиваться с Беркут-Томовым хотелось лишь до определенных пределов.
До усадьбы оказалось еще прилично. Поднимаясь по наезженной дороге, Андрей оглянулся. Со склона холма Москва казалась совершенно сувенирной. Маковки церквей, домишки и сады, река - лубок. Но бойкий лубок, раз огрызками пуляют. В общем-то, красиво и благостно. Остров столичного града, вокруг архипелаг монастырей, деревенек, усадьб, рощ и перелесков. Красиво, но не жизненно. Одним словом, "Фата".
На дорогу выбрался мужик с мешком на спине. Шагал деловито, целеустремленно. Андрей посоображал, как начать, спросил:
- Братец, что за усадьба такая ухоженная?
- Так, барин, известное дело, - крыши-то на флигелях уже весной перекрыли. Поместье отставного капитана Ильи Ильича Белобородова. Вы к их высокоблагородию будете?
- Нет, братец, мы художники-передвижники, - Андрей тряхнул рюкзаком. - Пейзажами балуемся в часы, свободные от государевой службы. Для души и моциона полезно.
Про моцион мужик, оказавшийся дворовым этого самого Белобородова, вполне понимал. Видимо, гуляли городские баре по здешним живописным холмам частенько. Посоветовал идти на Комаров холм, оттуда самый боголепный вид на Воробьиные горы. Между делом Андрей поинтересовался: не прибился ли кто за последний месяц в усадьбу? Мужик очень удивился. В усадьбе порядок истово блюдут, и кошке лишней не дозволят появиться.
Прошли мимо рощи, до усадьбы оставалось всего ничего, и мужик заторопился. Сказал, что ждут в поварской, и трусцой двинул вперед.
- Что будем делать? - спросил Андрей. - Вваливаться незваными и интересоваться, не у них ли поселилась злая училка-гувернантка? Так, вероятно, не делается.
- А как делается? - поинтересовалась Мариэтта.
- Нужно подойти, сослаться на какого-нибудь знакомого. Наплести что-то про чудесные пейзажи, модные вернисажи, князя N, барона С, вот потом…
- Потом спросить, не приблудилась ли сумасшедшая дура? - Мариэтта насмешливо выпятила губу.
- Действительно, Сергеич, что тут сложности городить? - сказал Генка. - Это ж не секретная информация. Тем более если Жиловна у них застряла, они нам ее вернут. Связанную. И еще на извозчика денежку отстегнут.
- Вы забываете, что Охлобыстина вернулась домой и собрала вещи. Следовательно, приют она нашла. И даже какие-то знакомства завела, если учитывать предполагаемое появление Транслятора. Может она здесь гувернанткой устроиться? Или сиделкой-приживалкой? Читает вслух какие-нибудь "Русские ведомости" хорошо поставленным голосом.
- Скорее, ее живодеркой возьмут, - убежденно сказала Мариэтта.
- Живодерки должны быть красивые, - мечтательно заметил Генка.
- Что вы за чушь здесь несете?! - возмутился Алексей Валентинович. - Смотрите, какой дом! Какой сад! Роща великолепная. Дворовые постройки. Сразу видно, истинно русская душа с любовью и рвением все это возводила. Чистота дворянской идеи, не испоганенной всякими революциями и бесовщиной-распутинщиной. Здесь нужно учтиво, сердечно…
- Может, вы им родственник? По дворянским корням? - ехидно спросила Мариэтта. - Или они с бывшими партийными дворянами знаться не захотят?
- Я из коммунистов вышел по зову сердца, - укоризненно заметил Беркут-Томов. - Тебе этого не понять, поскольку…
- Завязывайте дискутировать, - приказал Андрей. - Нас встречать идут. Не иначе как мешочник донес про подозрительных художников-передвижников.
Навстречу поспешно двигались ядреная девка в ярком сарафане и крепенький лысый мужичок.
- Ой, да что ж вы встали, господа художники?! Пожалуйте в дом. Барин уж самовар велел ставить. Просит честь оказать. Пожалуйте, пожалуйте… - говорливая девка кланялась в пояс, тряся толстой косой. Мужик тоже кивал и истово кланялся.
Андрею стало неудобно. Ему давно никто не кланялся.
- Надо идти, - прошептал Алексей Валентинович. - Иначе не по-людски. Обидятся.
Девка с мужиком двигались впереди, часто оглядываясь. Девка трещала что-то про пирожки с курятиной, про крыжовенное варенье и какой-то "кяхтинский" чай.
- Я чай из натурального самовара сроду не пила, - хрипло уведомила коллег Мариэтта.
Просторный двор открылся, когда прошли короткую тополиную аллею. У дома торчал порядком полинявший гипсовый грифон. Дом, при ближайшем рассмотрении, оказался под стать древнему мифическому животному. Глухо лаяли запертые собаки. Во дворе гостей встречали уже трое, правда, не на парадных ступеньках, а у дверей левого флигеля. Бородач в чистой нарядной рубахе пробасил что-то про дорогих гостей. Миловидная девица смущенно улыбалась. Третья тетка… Андрей не сразу опознал в статной женщине искомый объект. Все-таки фото и видео не дают полноценного представления о человеке. Отставной завуч Охлобыстина оказалась довольно-таки интересной женщиной. Раньше впечатление портило выражение лица. Брезгливая гримаса педагога, раз и навсегда уверившегося в неблагодарности человечества. Нельзя сказать, что ныне Нина Ниловна выглядела счастливейшей из смертных, но ее вытянутое лицо выражало вполне объяснимое, хотя и сдержанное любопытство. Когда встретилась взглядом с Андреем, коротко кивнула:
- За мной? Заждалась. Сейчас соберусь. Посидите, парного молочка выпьете. Наверняка давненько такого не пробовали.
Голос у Охлобыстиной был действительно хорошо поставленный. Дворовые разом замолчали, попятились, расступаясь. Нина Ниловна, приветливо, насколько может быть приветливым завуч, распахнула дверь и попросила:
- Посидите в малой гостиной, перекусите чем бог послал. Пять минут, не больше. Попрощаться мне нужно.
Все было как-то странно. Готовность Охлобыстиной, неожиданная приветливость челяди. Честно говоря, Андрей представлял себе дворню как-то иначе. И где хозяин? В гостиной дожидается?
Из тени дома пахнуло разнообразными запахами: масла и воска, старой мебели, еще отчего-то крепко разило дегтем и луком. Смутно брезжил свет в левом углу прихожей. Андрей машинально повернул туда.
За спиной Охлобыстина сказала Мане:
- Вы, барышня, не стесняйтесь. Здесь всех по достоинству встречают.
- Темноватый век, - пробормотал Генка.
- Щас подсветим, - пообещали из темноты.
Андрей наконец догадался, что означают запахи сапог и ощущение странной тесноты помещения. Первый удар сумел парировать - судя по тому, как онемела рука, двинули дубинкой. Следующий удар подсек ноги. Андрей оказался на полу, скрипя зубами от боли в колене, поймал чью-то ногу, сумел опрокинуть противника. Кошкой завизжала Мариэтта. Кто-то, схлопотав от Генки, отлетел с изумленным матерком. Андрей кого-то бил, но на самого удары сыпались со всех сторон. Встать не давали, крутили руки. Взвыл Алексей Валентинович:
- Меня-то за что?! Я здесь совершенно ни при чем!
Голосом центуриона воззвала Охлобыстина:
- Не выпускать их! Я вам, сукины дети…