- Привет, Жорж! – машет мне рукой фигура, которую я поначалу принял за местного крестьянина, безнадежно пропивающего последние портки. Фигура оказывается Сэмом Эшли, корреспондентом совершенно отвратного "Курьера". Сэм курит папиросы, одевается на распродажах и плотно сидит на звездной пыли. Рядом с ним качается на стуле Анна Фриц, корреспондентка отвратного "Очевидца". Анна грызет ногти, одевается в стоках и жестко торчит на живительном порошке. Пара друзей-наркоманов, делающих ноги с передовой после первой же упавшей бомбы. В ином, более приличном месте, я бы сделал вид, что Полярные Псы отрезали мне уши, выкололи глаза и вырезали язык, после чего убежал бы за линию горизонта со сверхсветовой скоростью. Но в баре имени Безнадежности передо мной стоял простой и жестокий выбор: сделать вид, что не заметил и пить местную бормотуху или заметить и закинуться из их запасов. Я смял гримасу омерзения, глубоко вдохнул и сделал шаг вперед:
- Есть чо?
Лицо Сэма расплывается в приторной улыбке "конечно, мы с удовольствием поможем нашему старому другу". Меня передергивает, но Сэм тянется в карман за веществами, и я успокаиваюсь. И мы заказываем три порции виски. И мы растворяем в них порошок. И мы идем в засранный туалет с отвалившимися кафельными плитками и строим дороги из другого порошка на мятой жестяной полочке. И мы выходим из бара на промозглую улицу. И мы смеемся и улыбаемся друг другу, и ловим машину, и несемся на дикой скорости сквозь унылые улочки куда-то в ночь и джунгли, и опять смеемся, и я пытаюсь достать зубами свой локоть, а Сэм целует Анну в ухо. И мы раскладываем новые дороги, и небо начинает заворачиваться вокруг себя, и в машине расцветают цветы, и цветы превращаются в птиц, и птицы распадаются треугольниками, и треугольники собираются в неоновые ромбы, и машина останавливается, и я выпадаю в холодную придорожную грязь и барахтаюсь в ней в приступе дикого хохота под мелким моросящим дождем. Из машины доносятся звуки совокупления, и я ловлю языком переливающиеся ручейки воды, и говорю со своим вторым я, поселившимся в мясистом кусте, и куст отвечает мне "Спи!". И я засыпаю с улыбкой праведника.
Глава третья.
Я просыпаюсь глубоко за полдень, весь высохший и пропыленный. Сначала я открываю один глаз, потом второй, потом сразу оба, затем переворачиваюсь на спину и, сделав финальное усилие, сажусь в позу лотоса. В мои глаза резко ударяет солнце – дождь кончился, забрав с собой серость и мрачность. Все вокруг залито чистым солнечным светом, придающим дорожно-джунглиевому пейзажу призрачную веселость. Хочется пить. Я поднимаюсь на ноги и подхожу к машине. Все двери раскрыты нараспашку, водитель сидит за рулем и что-то невозмутимо читает на своем коммуникаторе. Увидев меня, он без слов протягивает бутылку воды и заговорщески тыкает пальцем в сторону заднего сидения. На заднем сидении разлегся арахнид, образованный полуголыми белесыми телами с едким запахом нарко-пота. Из самой гущи трогательно торчат полинялые чашечки бюстгальтера с заплатками. Что ж, примерно так по моим расчетам и должны размножаться сотрудники изданий с правительственным финансированием. Выпив воды, я достаю из сумки коммуникатор и сажусь прямо в придорожную пыль. Посылаю улыбку солнцу и создаю в рабочей директории файл "ЛОЖЬ ВАСИЛЬЕВА". Кручу головой из стороны в сторону, разминаю шею, сгибаю и разгибаю пальцы. Пишу первую строчку "Видели ли вы когда-нибудь хоть искорку правды в глазах чиновника?", поднимаю голову на небо и столбенею. По всему небосводу, от края до края к земле летят огненные стрелы. Пронзительно голубое небо, ласковое солнце и пылающие метеоры, несущиеся к земле. Один-два-три-четыре-пять, я сбиваюсь со счета, стрел становится все больше. Или это ядерная бомбардировка, или…
Трясущимися пальцами я набираю номер пресс-центра, трубку берет истеричный молодой офицер:
- Алло, это Жорж Дунаев, уровень аккредитации А. Что за херь летит по небу?
В ответ раздается не мужской голос, нет, в ответ я слышу пронзительный бабий визг:
- ЭТО НАШ ФЛОТ! ЭТО ВСЕ ТРИ НАШИХ ФЛОТА! ЭТО СБИТЫЕ КОРАБЛИ, ПАДАЮЩИЕ НА ЗЕМЛЮ!
Я потрясенно молчу. Я не знаю что сказать. Я сижу в пыли и смотрю метеоры, каждый из которых – обреченный боевой корабль, полный вопящих от ужаса людей. Большая часть из них сгорит заживо еще в атмосфере, оставшиеся разобьются при ударе о землю. Это настолько масштабно и настолько чудовищно, что в какой-то момент мой мозг пытается отключиться, лишь бы не занимать себя мыслью о метеорах.
Коммуникатор оживает:
- Скрытая концентрация всех флотов Республики, внезапная атака, тысячи истребителей с пилотами-камикадзе, потери до 90% личного состава…
Я сглатываю и криво улыбаюсь. Война все-таки началась, война все-таки постучалась в наш дом, прямо на пороге пустив к чертям треть всех наших сил.
- Есть ли какие-то шансы отстоять планету?
- Никаких. В течение получаса мы ожидаем начала высадки вражеского десанта, орбита заблокирована, эвакуация командного состава невозможна, на обеих базах персоналу выдают капсулы с ядом. А теперь извините, мне надо идти получать тяжелое штурмовое снаряжение для моего первого и последнего боя – голос срывается, в трубке раздается всхлип, затем щелчок, затем короткие гудки.
С очередным гудком ко мне приходит осознание случившегося. Я заперт на планете, штурмуемой десантом Полярных Псов. То, что Псы очень любят не оставлять после себя ни одного живого существа, включая тараканов – это ладно. Но вот то, что командир всех десантных сил Республики три года назад пообещал при случае лично отгрызть мне руки и ноги – это уже серьезно. Единственно возможный вариант – ехать на военную базу и драться до последней капли крови – слишком отдает приторным героизмом и готической обреченностью.
Я машинально глотаю воду и вывожу в пыли слово "ХЕР". Потом я вывожу слово "FUCK". Потом – "FUCK ME, FUCK ME, FUCK ME, FUCK!". А потом у меня пищит коммуникатор.
- День Рождения! День Рождения! – попискивает маленькая голая аниме-девочка, бегая из одного конца экрана в другой.
- День Рождения! День Рождения! Именинник – Тала Малахи. Координаты последнего места проживания: Планета X5, восточная оконечность Центрального Джунглевого Массива, широта и долгота…
Я смотрю на экран минуты две, прежде чем понимаю, что произошло. Затем я хватаю горсть пыли и рисую у себя на груди канонический крест, шепча "Спасибо тебе, Господи!". Мелькнувшая ниточка надежды слишком тонка и слишком коротка, чтобы я мог позволить себе потерять еще хоть одну минуту.
- Заводи машину! – я поднимаюсь на ноги и отряхиваю пыль с джинсов.
Урчит разогревающийся мотор, хлопают спешно закрываемые двери, я сажусь рядом с водителем и еще раз страстно крещусь. Путешествие в никуда начинается.
Глава четвертая.
- Жорж, это безумие!
- Жорж, это идиотство!
- Жорж, это безрассудство!
- Жорж, так может поступать только полный мудак!
- Жорж-жорж-жорж! – я неспешно раскуриваю сигару, оборачиваюсь назад и выпускаю дым прямо в лица Сэма и Анны. Полчаса назад они очнулись, закинулись очередной дрянью и теперь беспрерывно пилят меня за то, что мы едем в осажденный Алраз забирать мои вещи.
- Знакома ли вам магия бутиков, друзья? Знакомо ли вам почти религиозное упоение от новой вещи? Блестящий космический шелк, текущий сквозь пальцы? Едва заметное дрожание рук в примерочной? Белый свет бутиковых ламп, превращающий вас в призрака с новым свитером? Знакомы ли вам угодливые улыбки продавцов и легкая эрекция на словах "у нас новая коллекция"? Нет, нет и нет. Вы не умеете ценить красоту вещей, мои бедные стоковые друзья. Поэтому вы сейчас же закрываете ротики и вспоминаете, кто нанял водителя – я еще раз выдыхаю дымом и отворачиваюсь от них. До Алраза остается минут двадцать езды, над нами уже несколько раз с замогильным воем проносились тактические бомбардировщики Псов. Это плохо, очень плохо. Все мои надежды лишь на крепость солдат Федерации, на то, что они не дадут прорвать линию обороны, пока я забираю мой чемодан из "Джангллэнда". Да, это полное безумие, да, это на грани идиотизма, но Жорж Дунаев иначе не может. Не считая того, что ехать затем прямо в джунгли, к однокурснику, которого не видел десять лет и который, может быть, уже давным-давно умер от лихорадки или сошел с ума от болотных испарений – безумие никак не меньшее.
Мы останавливаемся у блок-поста на въезде в город. Хмурый разорский солдат целую минуту изучает мою карточку аккредитации, а затем машет рукой в сторону неба. С неба снова сыпятся метеоры, тысячи маленьких метеоров. Но это уже не обреченные корабли Федерации, это со страшной скоростью падают вниз десантные капсулы Псов. Каждую из них изнутри распирают по три кровожадных берсеркера, готовых самого господа Бога порвать в клочья ради своих капитанов. Когда большая часть из них раскроется стальными лепестками, выпуская зверей на свободу, весь город станет одним большим разделочным цехом.
Под редкие перестрелки мы несемся по центральной улице Алраза, несемся прямо к "Джунгляндии". Наконец, машина останавливается у центрального входа, я оборачиваюсь и отдаю гостиничный ключ Сэму:
- Забери мои вещи, я сейчас.
Сэм кивает и вместе с Анной вылезает из машины, я остаюсь наедине с водителем.
- Потом нам надо будет ехать в Центральный Джунглевый Массив.
- Я никуда не поеду.
- Прости? – я недоуменно поворачиваюсь к нему.
- У меня здесь дом и все такое, я не могу его бросить.
Я закатываю глаза и вздыхаю. Водитель - явный идиот (через час его вместе с домом снесет случайный выстрел ракетомета Псов), но мне совсем не хочется пускаться в объяснения:
- Тогда вылезай из машины.
- Что?!
- Вылезай из машины и дуй домой.
- Ни за что! – водила строит гримасу и вцепляется в руль.
- ВЫЛЕЗАЙ ИЗ МАШИНЫ, МУДАК! – я хватаю его за голову и со всего размаху бью лбом в рулевое колесо. А потом еще раз. И еще. И еще. И еще. Водила отключается, я обхожу машину и вытаскиваю его из двери, волоку по пыльному асфальту и прислоняю к стене "Джангллэнда". В этот же момент на соседней улице начинают гавкать пулеметы Федерации, им отвечают рычащие болтеры Псов. Военный журналист – это такое удивительное существо, которое, услышав выстрелы, бежит не от них, а к ним. И я - первоклассный военный журналист.
Включив камеру, я пробегаю мимо пары домов и заворачиваю за угол, где разместился с десяток солдат, поливающих пулями другой конец улицы. В темно-серых бронескафандрах с алыми гербами Разорской Федерации и огромными шестиствольными пулеметами, пристегнутыми прямо к механическим рукам, они производят известное впечатление. Дав несколько очередей, солдаты прекращают стрелять и замирают, видимо, неуверенные в том, остался ли кто-то живой. Устанавливается гробовая тишина, нарушаемая лишь шорохом отбитых камешков, скатывающихся с ветхих стен ветхих домов. Кто-то из федералов успевает даже усмехнуться, как тишина рвется громовым "ЗИГ ХАЙЛЬ!" и ревом боевых пил. Выжившие Полярные Псы бросаются в берсеркерскую атаку, размахивая плазменными топорами, пилами и мечами. В залитых кровью механических доспехах, покрытых тонкими свастичными узорами, с искаженными дикой яростью лицами, они несутся прямо на федералов, лишь слегка прикрывая своего капитана, машущего огромным боевым стягом со священной Полярной Свастикой. Половину из них пулеметы скашивают еще на подходе, но оставшиеся со звериным безумием бросаются в ближний бой. Я вижу, как капитан Псов пробивает титановым древком стяга шлем бронескафандра. Я вижу, как один из федералов воет нечеловеческим голосом и его отпиленная рука отлетает к моим ногам. Я вижу, как другой федерал выпускает очередь прямо в лицо Пса, и безголовое тело стоит еще пару секунд, прежде чем упасть. Я вижу, как один из солдат убегает и Пес тут же прыгает ему на спину, втыкая в бронированную шею ревущую пилу. Я вижу капитана Псов, оставшегося одного, окруженного федералами, и все равно отчаянно размахивающего окровавленным древком. Я вижу, как его грудную клетку вспарывают сразу три очереди, забрызгивая выживших солдат. Я вижу, как три оставшихся в живых солдата, покрытые кровью и чужими внутренностями, обессилено падают прямо на месиво из плоти, в которое превратился уличный асфальт. Я вижу, как один из них поднимает стекло на шлеме, закуривает сигарету, замечает меня и улыбается, подняв вверх большой палец, измазанный чужой кровью.
Я улыбаюсь ему в ответ и нажимаю на коммуникаторе кнопку "отправить видеосюжет", надеясь, что Псы еще не успели сбить спутник связи. "Подождите, файл отправляется", полоса загрузки, десять, двадцать, тридцать секунд и… "Ваш файл отправлен!". Конечно, оставшиеся на базе журналисты снимут куда более драматичные кадры последнего штурма и, может быть, даже успеют их отправить до того, как Псы перережут им глотки, но по я-то собираюсь жить, жить и жить. Поэтому я приветливо машу рукой оставшимся солдатам (следующую атаку они не переживут) и бегом возвращаюсь к машине. Вещи уже погружены, Сэм и Анна расположились на заднем сидении и с покорностью хардкорных наркоманов ждут моего возвращения. Я запрыгиваю на водительское место, ввожу в навигатор координаты убежища Талы Малахи и, повинуясь призрачной голографической стрелке, еду прочь из города. На выезде я успеваю заметить, что давешний блок-пост разнесен в клочья, а в придорожной пыли валяются куски изрубленных тел в скафандрах Федерации.
Мы едем несколько часов по основной трассе, затем сворачиваем на грунтовую дорогу и мчимся, оставляя за собой длинный пылевой след. Грунтовка заканчивается тупиком на краю болота. Если верить навигатору, нам надо пройти вперед еще несколько километров. Мы нагружаемся вещами, выламываем себе палки и, пыхтя и утираясь, прыгаем с кочки на кочку, стараясь как можно меньше дышать болотными испарениями. Из окружающих болото джунглей орут потревоженные птицы, по кочкам ползают (хлоп!) хищного вида многоножки, на темно-зеленой водяной поверхности вскипают вязкие пузыри, хлопающиеся с отвратительными звуками. Мы идем и идем вперед, и джунгли смыкаются вокруг нас, и верхушки тропических деревьев образуют полог, чем дальше, тем меньше пропускающий свет. Наконец, становится совсем темно, я достаю из сумки фонарик и прикрепляю его себе на грудь. Луч света выхватывает склизкую кору деревьев, черные, безлистные ветки и… фигуру в белом балахоне. Я замираю от неожиданности и пристально вглядываюсь в балахонника: у него длинные черные волосы и белое лицо с синими впадинами глаз. В руках он держит странного деревянного идола, то поднимая, то опуская его.
Подняв и опустив идола несколько раз, балахонник наконец произносит:
- Кто ты?
Я улыбаюсь самой доброжелательной из всех моих улыбок:
- Привет, Тала, это я, Жорж Дунаев! Жорж и пара его друзей! – Тала прищуривается и смотрит прямо в мое лицо:
- Я ожидал вашего прихода – Тала оскаливается, прижимает руку к животу и театрально кланяется:
- Добро пожаловать в мой мир, господа!
Глава пятая.
Хижина Талы стоит на единственном твердом клочке земли во всем Центральном Джунглевом Массиве. Небольшого размера, собранная из местных пальм и крытая пальмовыми же листьями, хижина ютится на берегу огромного, теряющегося в туманной дали болота. Внутри жилище Талы увешано пучками болотных трав и крошечными талисманами из черепов мелких зверьков, на утоптанной земле, заменяющей пол, разбросаны странные обломки камней, испещренные надписями на неизвестном моему коммуникатору языке. Из всех достижений человеческой цивилизации у Талы есть лишь портативной компьютер с обширной библиотекой книг эзотерического толка, фильтр для воды, да автоматическая зажигалка.
Мы сидим вокруг небольшого костра, на котором кипит котелок с зеленоватого цвета варевом. Смеркается, возле огня вьются хищные насекомые. На мне легкий черный свитер Сого, сверхпрочные джинсы Тоссо, высокие водонепроницаемые ботинки Кайман и специально пропитанная кожаная куртка Карт с золотыми нитями и стразами на карманах. Сэм и Анна также переоделись с дороги в какие-то дешевые тряпки, на Тале белый балахон, который он, кажется, не снимает никогда. Я задумчиво курю сигару, одним глазом просматривая свежие новости: обе планетарные базы пали, страшная резня, тысячи убитых, на дорогах установлено постоянное наблюдение. Эвакуация основных сил Полярных Псов состоится ориентировочно через неделю. Неделя в болотном раю с двумя наркоманами и полусумасшедшим бывшим однокурсником… что ж, бывало и похуже.
Тала осторожно снимает варево с огня, достает длинную деревянную ложку и, зажмурившись, пробует на вкус:
- Ам, ам, ам! Господа, извольте откушать рагу из лучших плодов и корений Центрального Джунглевого Массива! – он передает ложку Анне, которая тоже зажмуривается и отправляет в рот маленькую зеленую капельку:
- Если я скажу, что это предельно далеко от овощных рагу из ресторана "Три звезды", никто не обидится?
Я аккуратно тушу наполовину выкуренную сигару и прячу остатки во внутренний карман:
- Ты никогда не была в "Трех звездах", журналист твоего уровня может туда попасть с вероятностью в области отрицательных чисел. Сильно отрицательных. Поэтому ешь молча, ешь с удовольствием и готовься есть это еще с неделю – Анна обиженно сопит, ковыряясь ложкой в котелке. Тала улыбается, встает и отходит подальше от костра. Я поднимаюсь вслед за ним:
- Как ты оказался на этой планете? В этих джунглях? В этой хижине? Как выпускник Федеральной Академии Журналистики мог докатиться до сушеных травок и амулетов из черепов? Что с тобой?
- Я слышу Зов.
- Прости?
- За год до окончания Академии я впервые услышал Зов. Зов в моих снах. Из ночи в ночи мне начали сниться смутные очертания циклопических зданий циклопического города. Разрушенного города. Из ночи в ночь я беспокойно бродил среди руин под шепот странного голоса, произносившего слова на странном языке. Он звал, звал меня в невообразимую даль, звал в этот город, сводя с ума своим постоянным шепотом. Через месяц после начала видений мой сон превратился в кошмар из-за шепота, всепроникающего, навязчивого шепота, возникавшего, едва я только закрывал глаза.
Я обратился к психотерапевту, истратил состояние на лекарства, но безуспешно. Я поменял психотерапевта, потом поменял второго, третьего, четвертого…. На десятом я понял, что современная медицина помочь мне не в состоянии. Голос меж тем становился все громче и громче, через несколько месяцев с неразборчивого шепота перейдя в отчетливо слышные слова. Я крепился, крепился до тех пор, пока не услышал его наяву. В туалете. Я сидел на унитазе и на минуту прикрыл глаза, как появился Он. Я очнулся, но Он не исчезал, доносясь откуда-то из-за двери кабинки. Я открыл дверь, голос зазвучал громче. Я пошел на источник звука и добрался до автоматической сушилки рук. Голос доносился из ее раструба. Я прислонил ухо к раструбу, голос на мгновение прервался, а затем рявкнул во всю мощь "ПОТОМОК!". Оглушенный, я упал на пол, скрючился, достал до кармана и трясущимися руками всыпал в рот месячную дозу антидепрессантов. Пустил пену. Очнулся уже в медицинском центре и три недели находился в мире галлюцинаций столь пугающих, что я не могу о них говорить даже сейчас – Тала замолкает и смотрит в болотную даль. Затем он прокашливается, сплевывает гноем и продолжает: