Крики смолкли – стражи затолкали моих невежливых посетителей в отделение для арестантов, и Антон укатил. А вот Мэй осталась. Быстрым движением заправила форменную рубашку в брюки, одернула куртку, протерла жетон на лацкане, откинула гриву черных волос с лица и направилась ко мне.
– Где ты был утром? – спросила тоном очень верного стража. Значит, в эту минуту Мэй была в чем-то не уверена. Что-то ее изумило, а стражи, работающие в Пелене, не должны удивляться. Ибо удивление есть чувство самостоятельное и, следовательно, опасное.
– На насосной станции. Смотритель подтвердит, – выпалил я заранее приготовленную фразу.
– Не сомневаюсь. – Мэй критически оглядела меня с головы до ног. – Кто этот Ишт, ты знаешь?
– Понятия не имею.
– Нападавшие? Ты с ними знаком?
– Теперь знаком. А пятнадцать минут назад даже не подозревал об их существовании.
Я был совершенно честен с Мэй, я понятия не имел, кто эти двое и кто такой Ишт. Правда, пояснять, что пришли они наверняка за кристаллом, я не стал.
– Нам надо поговорить, – заключила Мэй. – Может, позавтракаем вместе?
– А я вообще-то… я Полину пригласил! – Я сделал жест в сторону стены, уверенный, что моя фея все еще восседает там верхом.
И не ошибся.
– Точно, пригласил, – подтвердила юная врунья.
– Син, как тебе не стыдно, – вздохнула Мэй. – Девочке семнадцать. А тебе?
– Тридцать… четыре, кажется. Нет, тридцать два. Не так уж и много. Я могу до ста лет прожить. – Я старательно делал вид, что очень не хочу никуда идти с Мэй. Кажется, она мне верила.
– Не можешь. Свою физиономию ты давно в зеркале видел?
– Сегодня утром. Когда зубы чистил. У меня отличные зубы, я их берегу, – я оскалился. Зубы у меня в самом деле были идеальные – ровные, белые. Да и губы почти не пострадали – ведь в момент обращения на меня надели не только защитные очки, но и загубник, чтобы я не нахлебался синьки.
– Я могу подправить тебе улыбку, если ты не закроешь пасть, – пригрозила Мэй. – И речь не о зубах… и не о глазах… а обо всем остальном.
Я дернул себя за волосы:
– Это не парик. И потом, Полине нравится моя внешность.
– Это правда, – подтвердила фея. – Очень нравится. Заправщик самый прикольный.
– Пошли, – Мэй взяла меня под руку. – Мне тоже нравится твоя внешность, Син, во всяком случае временами. Я приглашаю тебя на завтрак, и я плачу. Вряд ли твоя Полли будет так щедра.
– Заправщик! – завопила Полина на всю улицу, видимо решив, что в этот момент все должны оторваться от своих утренних дел, высунуться из окон и полюбоваться на нас. – Стой! Подожди!
Я и не собирался убегать. Я не настолько чудак, чтобы бегать от фей.
– Подожди! – Полина спрыгнула с ограды в свой двор, и похоже, неудачно – из-за кладки послышалась ругань.
– Она сломала ногу, ей надо помочь! – Я даже изобразил, что пытаюсь вырваться из когтей Мэй. Разумеется, попытка оказалась безуспешной, зато еще больше усилила желание Мэй со мной побеседовать.
– Нет, не надо, – сурово сказала Мэй, сдавливая мой локоть, как клещами.
– Стойте! – закричала Полина, возникая у нас на пути.
Какая радость, она не сломала ногу, а всего лишь стукнула колено – судя по тому, что она потирала его и морщилась.
– Никаких завтраков! – предостерегла Мэй таким тоном, будто собиралась добавить: или пристрелю.
– Вы хоть знаете, кого вчера убили тут во дворе перед заправкой? Знаете?
Мэй промолчала. Разумеется, она должна была знать, и то, что она не ответила Полине, мне не понравилось.
Я сказал:
– Нет. – И при этом смотрел на Мэй. Лейтенант кусала губы.
– Это же Архитектор! О, синева! Вы что, не слышали его "Вечную пену"?
Разумеется, я слышал. Я проигрывал ее вчера на старенькой музыкалке моей "Капли". Ну да, я слушал ее вчера, уже после того, как Архитектор ушел в вечную синь. Вот почему его лицо показалось мне таким знакомым – его фото мелькало в журналах, а постер с его концерта почти год висел у меня над кассой в конторке. Только Архитектор сильно изменился за последние годы. Вообще говоря, Архитектор редко появлялся у нас в Альбе – говорят, у него был замок где-то на одной из скал Малого Барьерного рифа. Сам-то я считаю, что это байки. У таких, как Архитектор, обычно не бывает ни гроша за душой, не говоря уже о замках. Однако он где-то взял кристалл минимум в двадцать карат. И разумеется, он сочинял свои песни, уходя из-под Пелены.
То, что кристалл принадлежал Архитектору, многое меняло. Но я сделал вид, что это ничего не значит.
– Ты был знаком с Архитектором? – удивилась Мэй. Как мне показалось, на этот раз искренне.
– Нет, – огрызнулся я. – Видел вчера его в первый раз. И в последний.
– О, боги синевы! – пробормотала фея. – Вчера убили Архитектора, а никто даже слезы не проронил. Да что вы за люди!
– Синь – это срань, девочка! – строго заметила Мэй. – И у нее нет богов.
– А вот и есть! – закричала Полина, и слезы потекли у нее из глаз. – Есть! Есть! Есть!
Она все еще выкрикивала свое "есть", когда мы садились в машину.
Мне не нравилось, что я оставляю ее одну на улице.
"Надо непременно взять Полину с собой в замок, – решил я. – Макс не будет против…"
– Что? – спросила Мэй, как будто подслушала мои мысли.
– Абсолютно ничего.
* * *
Лейтенант в самом деле решила накормить меня завтраком и привела в кафе на углу Пятой круговой и Торговой радиальной. Мне здесь не нравилось – прежде всего потому, что в этом заведении собирались в основном стражи правопорядка, а отщепенцы вроде меня, даже притом что стражи под покровом Пелены не позволяют себе лишнего, избегают встреч с цепными псами магистра. Ну и уж тем более теперь, когда Пелена истончалась буквально на глазах, мне совершенно не хотелось завтракать в подобном обществе, потому что завтрак мог плавно перетечь в обед за Вратами Печали. Врата Печали – чудесное место, там на весь день дают миску полусырой каши и ломоть черного хлеба. Отличная диета для похудания, но я и так тощий, так что мне она ни к чему. А за мои фокусы с кристаллом мне светил минус седьмой уровень.
Сейчас в кафе, кроме хозяина за стойкой и двух официантов, никого не было. К слову, хозяин сам был из отставных стражей – под покровом Пелены их тянет друг к дружке, как железо к магниту.
Мэй заняла столик у окна, нам тут же принесли яичницу с беконом, кофе и булочки. Почему-то сегодня все решили угощать меня яичницей. Интересно, что бы заказала Полина, окажись она сейчас со мной за столиком у окна?
– Запиши на мой счет, – сказала Мэй официанту. И добавила: – Еще две порции коньяку. Я сменилась с дежурства. Мороженое будешь? – Она подмигнула мне, мол, соглашайся.
– Буду. Можно узнать, по какой причине такая щедрость? – Дурацкий вопрос. Я и так обо всем догадывался. Но иногда полезно казаться глуповатым. Тут главное не переиграть, чтобы тебя не сочли полным болваном.
Она подождала, пока официант отойдет, и шепнула одними губами:
– По этому счету не придется платить.
Я пожал плечами, сделав вид, что не понял, хотя давно уже сообразил: когда Пелена падает, все старые договоры теряют силу, все недоплаты, долги, векселя можно выбросить в сортир и отправить в синьку. Сегодня – двадцать третье июля, а расплатиться Мэй могли попросить только в конце месяца, значит, она точно уверена, что остались считаные дни.
Нам принесли коньяк и мороженое.
Мэй чокнулась со мной.
Если бы в детстве я обожал книги про честных и неподкупных стражей, то непременно влюбился бы в Мэй. Но я терпеть не мог книг, которые давали мне учителя. В ту пору, еще сам не зная почему, я их отталкивал, не в силах прочесть и пары страниц. Уже когда вырос, я понял, что все они лгали: героизм наших стражей на самом деле ничего не стоит, пока кристалл поддерживает покров Пелены из Двойной башни. Ложь я ненавижу больше всего на свете. Не вымысел, не фантазии, не дружеские подколы – нет, именно ложь о сути людей, когда лентяй выдает себя за трудягу, трус за смельчака, подонок – за героя. Я и сам лентяй, но никогда не кричу, что являюсь трудоголиком. Могу простить труса, если он не скрывает, что боится всего на свете, – во всяком случае, буду знать точно, чего от него ожидать. Я знаю, на что способен Черный Кролик, потому что я видел его без Пелены. Но я понятия не имею, как поведет себя в дни хаоса Мэй.
Может быть, я ненавижу Пелену из-за того, что она всех нас заставляет лгать?
– Можно я тебя поцелую? – спросила она.
Как ни странно, некоторые особы женского пола любят со мной целоваться. Ну а мужиков я сам не люблю целовать – уточняю, потому что прозвище Синец иногда сбивает с толку: синец – из-за цвета кожи на лице. Правда, она у меня голубая чуть-чуть, а в основном прозрачная.
– Целуй.
Мы взаимно коснулись губами щек друг друга. Ее кожа напоминала теплый мрамор с запахом лета и цветущих лугов на склонах Редин-гат.
– Где кристалл? – шепнула она мне в ухо.
Я отстранился. Наивно округлил глаза.
– О чем ты, Мэй? Ты же сама сняла камушки с трупов.
– Кристалл. Настоящий, а не дешевые осколки. Или для тебя откроются Врата Печали.
– У тебя нет доказательств, Пелена молчит…
– Зато Пелена позволит мне заключить тебя в предвариловку. На три дня. Поверь – этого будет достаточно, чтобы все-все потерять. А ведь ты можешь выиграть, недаром Архитектор выбрал именно тебя. Ты что, еще не понял, почему он вернулся на Альбу Магну?
– Почему? – Вопрос был совершенно искренним: я не ведал, почему Архитектор выбрал именно меня, – чем я был лучше других, сильнее других, упорнее других, всех тех сотен несчастных отщепенцев, что прозябали на заправках и заводах, день за днем сжимая синеву для двигателей, отопления и освещения нашего острова. И главное – для оружия и взрывчатки.
Не за мою же изуродованную физию. Правда, мне досталось больше других, и все потому, что я пытался дергаться, когда ощутил, как синь жжет мою кожу, – в тот миг я сообразил, что какая-то сволочь налила в титановый тазик концентрат, а не простую синеву. Когда я вспоминаю тот день, меня начинает мутить, и я посылаю все известные мне проклятия в адрес магистра Конрада, хотя ему теперь все это до синевы – он умер пятнадцать лет назад. Не выдержав двух лет его правления, Пелена лопнула мыльным пузырем. Конрад боялся, что его свергнут, и его таки свергли, хотя это казалось почти невероятным. Его правление было настоящим безумием. Захватив Двойную башню, он первым делом огласил, что все отщепенцы-неудачники, проигравшие ему битву за башню, должны пройти обращение по новому обряду. Лишь после этого им выдавали разрешение прессовать синеву в Альбе. И до Конрада способные обращаться с синевой жители Альбы Магны находились под надзором – они получали браслеты, работу которых контролировала Пелена. Счастливчикам в период безвластия удавалось бежать, остальные отправлялись работать на заправки и заводы, кроме тех, разумеется, кто попадал в команду нового магистра. Вдобавок к браслетам Конрад решил всех заправщиков пометить – чтобы, как говорится, видно было издалека. Дело в том, что синева и так, мало-помалу въедаясь в поры, придает коже заправщиков синеватый оттенок. Этакий бирюзовый налет, который многие находят красивым. Женщины с таким цветом кожи пользуются бешеным успехом у мужчин, да и мужчины тоже не обделены вниманием со стороны прекрасного пола. Но это происходит с годами – в первые дни и месяцы никакого налета нет и в помине. Кто-то умный – сам Конрад или нет, не ведаю, – решил, что, если на три минуты опустить будущего заправщика лицом в тазик с синевой, кожа сразу же станет такой, будто отщепенец просидел на заправке уже лет десять. Это ввели в закон Пелены, то есть сделали нерушимым. Сам закон, как и правление Конрада, продержался всего два года, но мне от этого, как говорится, что синь, что несинь. С полсотни неудачников из проигравших собрали до кучи и стали купать мордами в синьке. И только на тринадцатом несчастном сообразили, что в тазиках налита не обычная энергетическая субстанция Океана, а концентрат, сжигающий кожу. Этим тринадцатым был я. Я вырывался, как зверь, и потому меня держали дольше других. У прочих двенадцати ожоги проступили спустя несколько дней, но моя непокорность спасла остальных, тех, кто дожидался процедуры в очереди. Когда с меня сняли защитные очки и вытащили заглушку для рта, кожа с лица попросту стекла и чулком упала на пол. Регистраторша, что сидела у двери, хлопнулась в обморок. А я смотрел в глаза стража, что держал меня во время экзекуции, и запоминал его лицо.
Потом прибежал дежуривший в соседней комнате врач и сделал мне укол. В коридорах началась паника. Страж стал вызывать "скорую". Я потерял сознание. Уже два месяца спустя я узнал, что в тот день, несмотря на противодействие Пелены, две сотни отщепенцев ломанулись в порт и смогли удрать на яхте из-под покрова. Пелена попросту не сумела в тот раз накрыть Жемчужную гавань, а заправщики по закону получали доступ на пирсы к насосным станциям. Кто-то разузнал об этой прорехе и кинулся в бега, остальные устремились следом. Создавать Пелену закона тоже надо уметь. Конрад сделал промах, из-за которого вся Альба Магна ощутила дефицит топлива. Первые тринадцать обожженных несколько месяцев не могли прессовать синеву, остальные же "резвились" кто во что горазд – одни саботировали работу на заправках, другие, на фоне общего дефицита, устраивали бешеные очереди, третьи торговали из-под полы концентратом по тройной цене. Многие заправщики, пользуясь несовершенством нового закона (а попросту огромной дырой в Пелене), продолжали удирать. Вместо того чтобы как-то стабилизировать ситуацию с помощью дополнительных "слабых" законов, Конрад штамповал один запрет за другим. Он собрал до кучи оставшихся заправщиков, устроил один-единственный огромный завод на западе Альбы Магны и заставил всех работать за одну жратву. Как ни странно, концентрата стали вырабатывать в два раза меньше, чем прежде. Я сам отпахал на том заводе полгода: мы сидели по утрам в подвале и курили травку, потом приходил надсмотрщик и разгонял нас по рабочим местам. Орал, иногда пускал в ход палку. Но все без толку: дело в том, что наши браслеты давали наводку друг на друга, то, что хорошо делал один, тут же без всякого злого умысла портил другой. Попытки объяснить ситуацию воспринимались начальством как самый чудовищный бунт, и в ответ мы слышали лишь вопли: "Еще одно слово, и ты окажешься за Вратами Печали!" Орали они, разумеется, зря, Пелена не карала за подобные вещи, но желание что-либо менять отбили напрочь. Бардак все ширился, две холодных зимы довели население до белого каления. Пелена лопнула – или ей помогли.
За год мое лицо покрылось новой кожей, очень гладкой, синеватого оттенка и – почти прозрачной. Сквозь нее видны были мышцы и связки. Причем сосуды, просвечивая сквозь новую кожу, казались едва ли не черными. Мама каким-то образом всеми правдами и неправдами добилась для меня консультации в Университете: там был какой-то крутой профессор, который мог мне помочь, – так ей сказали. Мы пришли на консультацию. Меня попросили раздеться догола, заставили снять второй браслет заправщика и вывели… ха-ха… вывели в огромную студенческую аудиторию. Скамьи поднимались амфитеатром, и все они были забиты студентами и преподами. На первом ряду сидели смазливые девчонки. Я так растерялся, что окаменел. Потом запоздало прикрылся ладошками. В аудитории захихикали.
– Наглядное пособие по кровообращению… смотрите…
Указка профессора ткнулась мне в висок.
– Мне обещали консультацию, – пробормотал я, дрожа от холода и унижения.
– Поверни голову… – приказал профессор, будто и не слышал моих слов.
Я не двигался.
– Ты меня слышишь? – прошипел профессор.
– По-моему, у него что-то не в порядке с головой, – фыркнул кто-то из студентов.
Аудитория грохнула. Студентки визжали от смеха, парни били кулаками по откидным столикам.
– Поверни голову… тебе сказано… – Профессор ухватил меня за ухо. – Вот же синь! Кто привел сюда этот тупой экспонат?
До этого момента я еще надеялся на какую-то помощь. Но, услышав слово "экспонат", вырвался (ухо тут же вспыхнуло огнем боли) и рванул к двери. Она оказалась заперта.
– Откройте! – потребовал я, понапрасну дергая бронзовую ручку.
– Этот человек срывает мне лекцию! – Профессор указал на меня охраннику.
Ярость захлестнула меня с головой, перед глазами поплыл багровый туман… Прохрипев что-то невнятное, я повернулся к профессору. В тот же миг я ощутил колебание Пелены: не дожидаясь моих действий, она готова была меня обездвижить.
Внезапно с заднего ряда сбежал невысокий светловолосый паренек в клетчатой рубашке и серых брюках. Он скинул с себя рубашку и набросил мне на плечи. Потом слегка толкнул меня в спину и указал на боковую дверь в аудитории:
– Уходи!
– Что ты себе позволяешь… Кайл Рейнвелл? – возмутился профессор. – Ты срываешь лекцию. Этот экспонат никуда не уйдет.
– Этот человек уйдет! – заявил Кайл и, шагнув к профессору, слегка хлопнул того тыльной стороной ладони по щеке.
Я ощутил, как Пелена дрогнула. Проверяла – допустимо ли то, что сотворил сейчас Кайл, или присутствует нарушение закона. Что это? Оскорбление или дружеский жест? Видимо, магистр Конрад ничего не понимал в вопросах чести, и его Пелена была точно так же тупа в этом смысле.
В два прыжка я вылетел из аудитории, пробежал по коридору, нырнул в ту комнату, где мне велели раздеться, спешно натянул одежду, второй браслет и хотел было вернуться. У меня не было при себе синьки, но и с помощью браслетов я мог угостить профессора хорошим разрядом. Однако в аудиторию меня не пустили. Два стража выросли у меня на дороге, будто по волшебству, – все же Пелена учуяла непорядок в происходящем.
В итоге меня оштрафовали на тысячу бертранов, и я выплачивал этот штраф вплоть до самого падения. Спустя два года после моего обращения, когда Конрад погиб и его Пелена пала, я бежал с Альбы Магны. Пока другие дрались за право утвердить новый закон в Двойной башне и водрузить в центре зала свой кристалл, я прятался в заранее облюбованной норе, а спустя несколько дней на лайнере "Виктория" удалялся все дальше и дальше от берегов родного острова. Я был счастлив и одновременно полон печали. Тогда еще не ведая, что Кайла убили в первый же день хаоса, я все равно чувствовал себя проигравшим. А я терпеть не могу проигрывать. Себя проигравшего я ненавижу…
– Ты заснул, Син? – спросила Мэй, и я вернулся в день настоящий.
– Нет, просто вспомнил прошлое.
– Что скажешь?
– "Виктория" не случайно стоит на рейде. И…
– И?
– Я не знаю, почему Архитектор выбрал именно меня. Не из-за этого же, – я коснулся рукой изуродованной щеки.