Я хочу знать, здесь ли черные внедорожники.
Я хочу знать, добрались ли сюда люди в темных костюмах.
Я хочу, чтобы они добрались.
И я знаю, что они здесь.
Именно здесь.
На другой заправочной станции "Ирвинг".
Я обнаружил их.
Они меня заметили.
Час пробил. Горизонт перед нами.
Все наконец сошлось.
16. Кинопроектор для черно-белых фильмов
Они заметили меня в тот миг, когда я их увидел. Мы обнаружили друг друга одновременно, в одну и ту же секунду. Волны двух радаров столкнулись.
В плане синхронности "контакт" произошел идеально.
В ту секунду, когда я проезжаю мимо заправочной станции, я отчетливо вижу машины и сидящих в них людей. Три больших "юкона" припаркованы один за другим у бензоколонки. Нет, уточнение: два черных "юкона" с номерными знаками штата Нью-Йорк и темно-синяя "экспедиция", Вашингтон, округ Колумбия. Способность отмечать такого рода детали в течение десятых долей секунды почти пугает меня. Как раз столько времени необходимо для того, чтобы убить человека.
Я инстинктивно оборачиваюсь: рядом с одной из бензоколонок человек, всунувший "пистолет" в бак, поднимает голову и смотрит на меня, не веря своим глазам. Это тип с Нулевой Отметки. Рядом с ним человек, похожий на молодого врача, он тоже меня увидел – и изумлен этому.
У меня есть несколько секунд.
Да, несколько секунд. Передо мной скоростное шоссе, ведущее к пятисотой дороге, а за пределами города – длинная череда зеленых огней, созвездие изумрудных точек, теряющихся вдали.
Я нажимаю на акселератор, безошибочно превышая скорость, допустимую в черте города.
В моей голове, в ритме вращения колес, движения клапанов, следующих друг за другом микровзрывов в камере внутреннего сгорания, вертится мысль. Эта мысль одновременно оригинальна и логична. Она подытоживает мое положение. Она синтезирует мою историю. Она может прояснить мое будущее.
Может быть, эти люди – не люди.
Но я не нарушил, по крайней мере официально, ни одного правила Миссии. Мое бегство вместе с Люси разрешено Материнским Кораблем, хоть он и не знает, что за этим кроется. Неужели он все понял, догадался о моих уловках, решил поймать меня в ловушку?
Контролеры?
Профессиональные убийцы Миссии, агенты, уничтожающие все гораздо более радикальным образом, чем те, кто должен фальсифицировать наши, следующие друг за другом жизни.
Контролеры? Здесь? Идут по нашему следу? До севера Канады?
Контролеры здесь, на заправочной станции в глуши Лабрадора?
Нет. Что-то тут не сходится. Это совершенно возможно, но исключительно в ограничительных рамках "возможного".
Они бы уже давно нашли нас. Они бы уже давно убили нас. Они бы уже давно уничтожили все следы нашего существования. Мы бы даже не увидели их. Им тоже не обязательно нас видеть. Им не обязательно преодолевать тысячи километров до Лабрадора. Нью-Йорк Сити показался бы им расположенным достаточно далеко. От них любое место находится достаточно далеко. Расстояние до Южного Манхэттена стало бы для них идеальным, минимальным, очень близким, поскольку каждая точка в этом мире, где бы она ни была, всегда оказывается в зоне их досягаемости.
Я бросаю взгляд в зеркало заднего вида и успеваю заметить суматоху на заправочной станции. Нужно немедленно остановить заполнение баков, как можно быстрее заплатить или дать понять кассиру, на кого в действительности они работают, показать значки, предоставить некое подобие официального объяснения, завести машины, опять выехать на дорогу.
И найти преследуемую машину.
Достоинство моего "доджа-каравана" состоит в том, что это самая продаваемая машина в Канаде. Я выбрал серебристый цвет, один из самых популярных.
Несколько секунд? Скажем, тридцать, ну ладно, вдвое больше. Максимум за минуту я проскочу череду зеленых огней светофоров. Прошел час после окончания рабочего дня, движение еще плотное, но достаточно активное, чтобы позволить мне петлять между машинами то в поисках места между ними, то, напротив, ища грузовики или автобусы, за которыми можно временно укрыться от глаз наших преследователей. Затем, примерно за такое же количество секунд, я доберусь до места пересечения дороги и пятисотой автострады. Я знаю, что движение, именно на том участке и именно к тому моменту, станет более затрудненным, и это будет как раз то время и как раз то место, когда мы должны будем исчезнуть в потоке машин.
Я немного увеличиваю скорость, на перекрестке с большим проспектом замечаю светофор, только что загоревшийся желтым светом, я не обращаю на него внимания и прибавляю газ. Все системы находятся в положении "ВКЛ". Сзади, за нами, три больших внедорожника, если только они не располагают мигалками, в чем я сомневаюсь, будут остановлены красным светом. Они немедленно выпадут из ритма пульсации городской электроэнергии, которая пока как будто словно подчиняется сигналам моего мозга.
А может быть, действительно подчиняется?
Когда они тронутся с места и достигнут трассы Транслабрадор, их тоже поглотит движение, так же как, быть может, и меня, но отличить меня от других они уже не смогут.
Мы снова станем иголками в куче иголок.
17. Место столкновения
Я оторвался от них. Мне это удалось. В зеркале заднего вида нет ни черных, ни темно-синих внедорожников. Я знал о существовании и о точном местонахождении этой второстепенной дороги, уходящей от пятисотой автотрассы к северу и проходящей мимо колоссальной электростанции Форбей Дайк. Все предусмотрено, все спланировано, как день самолета, как день башни, как день моего последнего рождения.
Я очень быстро исчезаю из зоны видимости потока машин на трассе Транслабрадор, углубляясь в лесную чащу под густым растительным зонтом. Здесь все зеленое, от земли до верха крон. Зеленое и золотое. Нефрит и солнце.
Проехав около дюжины километров, мы меняем мир. Лес пропускает теперь лишь редкие, словно подвергшиеся беспощадному отбору, лучи. Блеск солнечного света профильтрован и еще раз профильтрован хлорофилловой химией, зеленое становится рыжим, коричневым, серым, черным. Лес – это земной авангард ночи. С покрытой гравием второстепенной дороги мы почти незаметно съехали на простую лесную тропинку, порой едва проходимую.
Я еду аккуратно. Не стоит подвергать себя риску какой-нибудь механической поломки на этой дорожке, то песчаной, то на некоторых участках, становящихся все более редкими и все более короткими по мере нашего углубления в лесную чащу, усыпанной мелким щебнем. Карта в моей голове остается совершенно четкой. Строго на север от Черчилл Фоллса, к большим западным водоемам Лабрадора, то есть к водохранилищу Смоллвуд и к реке Канерикток.
Туда, откуда Квебек черпает свой огромный гидроэлектрический потенциал.
Вода, земля, электричество, ночь. Я догадываюсь о том, что компоненты химической реакции гигантского масштаба уже собраны.
Остается лишь спокойно доехать до озер, до наступления ночи, до прихода света.
Мой мозг – это часы, это горизонт. Он совершенно точно знает, сколько времени нам остается до появления зонда перемещения на Материнский Корабль. Имеющаяся у меня информация и разнообразные подсчеты позволяют определить, что Материнский Корабль будет находиться на геостационарной орбите примерно в двенадцать часов десять минут и что примерно через четверть часа зонд перемещения появится, чтобы принять нас.
Сейчас четыре с половиной часа пополудни.
Восемь часов. Даже чуть-чуть поменьше.
Восемь часов.
Треть дня.
Но это понятие уже не имеет никакого смысла.
Числа больше не привязаны ни к каким временным физическим опытам.
Отныне даже минута длится вечность.
Разница между автострадой и лесной тропинкой заключается в следующем: на автостраде, построенной на деньги правительства, другими словами – на ваши, скорость ограничена законодательным актом, и за выполнением этого закона следят особые агенты.
На лесной тропинке тоже есть "ограничения скорости", но установлены они не законодательством, и за соблюдением их следят не полицейские. А сама тропинка. Тропинка сама создает закон, более того, она сама и приводит его в действие.
Быть может, не помешало бы немного денег, чтобы поддержать ее в более-менее сносном состоянии, но она и самостоятельно неплохо заботится о себе, весь лес адаптировался к ее присутствию и теперь помогает ей в ее необычном существовании.
В пространстве, подобном лесу, тропинка ничего не перерезает, она – корень среди других корней.
В пространстве, подобном пустыне, даже очень маленькая тропинка перерезает все, поскольку между ней и горизонтом есть лишь она сама и геологическая форма небытия.
Наша тропинка лесная, она ничего не перерезает, она является неотъемлемой частью живущего здесь экологического организма.
Она совершенно подобна лесу, так же как язык и то, что он описывает, то есть то, самую точную структуру чего он воспроизводит.
Наша скорость, таким образом, ограничена бесконечностью корешков, стеблей, ветвей, цветов, переплетающихся между собой вокруг нас. Мы продвигаемся вперед даже медленнее, чем лесные звери. Мы – механические протезы растительной природы.
Мы – совсем не растительные существа.
Мы – минералы. Скалы. Мы – гора. Лес.
Мы – тропинка.
Мы – ночь.
Лесная дорога тянется почти сто пятьдесят километров. Я сумел найти крейсерскую скорость, нечто среднее между сорока и пятьюдесятью километрами в час. Повышение скорости до семидесяти километров в час на посыпанных гравием, хорошо ухоженных и довольно длинных участках, замедленное движение в двадцать – двадцать пять километров в час на отрезках, испорченных непогодой, на крутых холмах с неровными вершинами, на усеянных камнями обочинах дороги. Я берегу своего коня. Я даю механическому протезу шанс стать продолжением растительного мира.
Пока солнце пожирает линию горизонта, мы едем вдоль водохранилища Смоллвуд. Золотые отражения дрожат в переплетениях самых нижних веток, окрашивают стволы оранжевым огнем, дают возможность заметить за поворотом дороги ручьи, мелькающие меж высоких папоротников в изменчивой полихромии, и выставку акварелей, появляющихся и немедленно исчезающих среди растительности и камней.
Нам остается еще час дневного света, чуть больше – до наступления абсолютной ночи.
Мы – не только ночь, мы ночь, предшествующая ночи.
Через десяток километров второстепенная дорога резко обрывается у реки Канерикток, у берега Сейл Лейк Дайк, слева от нас водохранилище Смоллвуд раскинуло из стороны в сторону свою ультрамариновую синеву, отражая покрытой рябью поверхностью последний свет дня.
Это будет здесь. Конец дороги.
В этом месте мы будем ждать света с небес.
Здесь ночь будет ждать ночь.
Пока все вокруг необыкновенно ярко сияет. Инфракрасный огонь заходящего солнца, преломляющийся в призме листвы деревьев и в пурпурно-фиолетовых водах водохранилища. Линия света, пунктиром освещающая горизонт за растительным занавесом. Ядерный синтез, обрамленный дикой архитектурой природы и растущий, подобно метастазам этой потенциальной цивилизации.
Красный мир затем окрашивается сине-зеленым фильтром. В конце концов все растворяется в бесконечности кардинальских вариаций: фиолетовые, пурпурные, сиреневые, гранатовые, алые, карминные цвета. Лес, воды водохранилища Смоллвуд, небо, обнаженная скала на берегу – каждая деталь помазана кровью всего человечества, каждая деталь находится именно на своем месте, каждая деталь является частью мира, каждая деталь есть мир.
В последний раз мы видим солнце на этой Земле.
В последний раз под этой необычной луной, под этим отрезком очень странного неба, мы увидим ночь этой планеты.
– Есть хочешь?
Она утвердительно кивнула головой.
– Очень?
Она кивнула еще три раза.
Я достаю из "доджа" кухонные принадлежности, походную газовую плитку, маленький пропановый обогреватель, две фосфорные лампы, два фонарика на батарейках, консервы, различные свертки, пакетики, фрукты, йогурты.
Я, конечно, не дипломированный повар, но я умею выжить в лесу с оборудованием для кемпинга.
Да и без него, кстати, тоже.
Ужин был готов к тому моменту, когда Вселенная окрасилась в серо-сине-голубоватый цвет с проблесками кобальта в небе, где появились первые звезды.
Он был закончен тогда, когда небо над нами сделалось черным. Только на западе, над водохранилищем, упорствовала волна света, волна сопротивления, покрывшая бледной лазурью несколько повисших над линией горизонта облаков.
Посуда вымыта в маленьком ручейке, текущем рядом с тропинкой. Все убрано обратно в "додж".
Все звезды Млечного Пути освещают небеса, окунувшиеся в абсолютную ночь.
Серп месяца медленно поднимается в зенит. Мы прячемся в машину.
Я знаю, что мы находимся под защитой ночи. Скоро зонд перемещения даст о себе знать. Он появится где-нибудь высоко в небе, я сразу включу сигнал биофотонного позиционирования, и он спустится к нам.
Потом мы улетим.
Как я и предусмотрел.
Как я и спланировал.
Я не беспокоюсь ни о ком: ни о людях, что преследуют нас в своих темных автомобилях, ни о тех, кто прибыл, чтобы принять нас на свой световой корабль, ни о себе, проделавшем сотни и сотни километров за эти последние дни. Ни о ком.
Кроме нее.
Кроме Люси Скайбридж.
Кроме моей дочери.
Мы уйдем, это совершенно точно.
Во всяком случае, я не позволяю себе в этом сомневаться, уйдет она.
Поскольку я это предвидел, я это спланировал, я это знаю.
Более того, я это видел.
* * *
– Я хочу, чтобы ты установила портативную систему прямо сейчас. До встречи остается меньше трех часов.
Десять часов вечера, контакт состоится примерно в половину первого, может быть, немного раньше.
Интеграция системы в организм девочки занимает некоторое время, она не рассчитана на ее телосложение. Мутации, которые я произвел в ней, и некоторая адаптация "машины" значительно облегчили процесс, но требуется еще около часа для того, чтобы киборг-симбиоз окончательно завершился.
Главное – не терять времени.
Люси накидывает на себя рюкзак, приводит в действие передачи так, как я ее учил. Через несколько минут после начала инициализации нанокомпоненты рюкзака начнут проходить сквозь эпидермис, потом проникнут во все ткани, интегрируются в особые мишени-клетки, изменят химический состав крови девочки, трансформируют нервную систему, модифицируют метаболические принципы.
Люси уже заканчивает процесс набора кодов – и вдруг поднимает на меня глаза.
Ее глаза черны, как ночь, они выражают вопрос, сияющий ярче, чем солнце.
– А вы? У нас ведь только одна система перемещения.
– Я знаю, не волнуйся насчет этого, это не важно. Я располагаю аварийным оборудованием. Все получится.
– Все получится?
Я неверно подобрал слова. Выражение "все получится" означает, что существует вероятность, пусть и ничтожная, что получится не все.
Сказать, что все получилось, можно только тогда, когда все получилось.
Люси Скайбридж знала уже очень много вещей, слишком много для девочки ее возраста.
Хотя о каком именно возрасте нужно говорить? О ее прежнем земном возрасте? О ее новом звездном?
В любом случае, она, несомненно, знала слишком много для того, чтобы оставаться дольше на этой планете.
И сама планета, несомненно, знала об этом.
Где-то через часик я проверил результаты вживления системы перемещения в организм Люси. Наноприбор быстро подтвердил опасения, только что возникшие в моем мозгу.
– Этого я и боялся. Системам перемещения для нормального функционирования необходим свет. Звезды и луна поставляют его в минимальном количестве, этого недостаточно, особенно с учетом оставшегося нам времени. Я зажгу внутренние прожекторы. Отодвинь от себя рюкзак как можно дальше, переместись в сторону, если получится.
Биокапсула сияла белым галогенным огнем. Мы уже стали светом, который пришел за нами.
– Вы не очень много написали в этом году.
Я улыбнулся соответствующей обстоятельствам улыбкой. Это была правда. За два дня я набросал больше, чем за шесть месяцев.
– Учитывая предыдущие годы, я думаю, у меня есть все необходимое. Тысяча три года – не так уж и плохо.
Но в глубине души я знал, насколько лживы мои слова. Что-то неуловимое произошло с моей способностью писать после одиннадцатого сентября, после дня башни, после дня, в который я удочерил Люси.
Создание на бумаге книг для моей "автобиографической" библиотеки постепенно сменилось живым рассказом для библиотеки из крови и плоти.
Для библиотеки, убежавшей от пожара.
Для библиотеки, которую ничто человеческое уже не коснется.
Там, где ты окажешься, Люси, тебя коснется огонь звезд, думал я. Там, где ты окажешься, тебя коснется бесконечность.
Примерно в половине двенадцатого я снова проверяю, как проходит вживление киборг-системы между лопатками Люси.
Да, уже лучше, процесс движется гораздо быстрее, мы успеем. Ждать остается еще больше часа.
Час.
Шестьдесят минут.
Три тысячи шестьсот секунд.
Вспышка света.
Десятки вспышек света.
Вращающиеся голубые, оранжевые, порой красные огни.
Но не в небе.
Нет. На Земле. Они рассыпались за нашими спинами, в массе листвы, по лесу вокруг нас.
Вот он, момент.
Свет пришел.
Я открываю дверцу, схватив с заднего сиденья ружье "ремингтон".
Я выскакиваю из машины и вытаскиваю наружу девочку. Люси смотрит на меня, она все поняла в течение нескольких секунд. Она понимает все. Она знает все.
Она, маленькая девочка с девяносто первого этажа, маленькая девочка машины "башня-самолет-пожар", маленькая девочка со всеобщей Нулевой Отметки, моя дочь.
Я смотрю на нее, и мое лицо под светом звезд невольно искажается ледяной улыбкой.
Да, это оно и есть. Это они. Они пришли. Они нас нашли.
Мой план сработал так, как я предусмотрел.
Ловушка захлопнулась так, как я спланировал.
Все, что сейчас произойдет, я уже знаю. Я это видел.
В каком-то смысле я это написал.