- Патронташ? - уточнил хозяин, беря ремень с прилавка, и я энергично кивнул. - В два рубля вам обойдется, - сказал он, протягивая мне ремень из крепкой кожи. - На тридцать патронов гнезда. Что-то еще?
Ходить с пустым патронташем не годится, странно это. Поэтому пришлось разориться на два десятка снаряженных патронов к револьверу, которые я распихал в гнезда, а затем взял две коробки гильз - револьверных и для винтовки. В довершение всего нож купил, с клинком сантиметров пятнадцать, в ножнах. Без ножа нельзя - он не только для драки, он вообще нужен. И на этом мы закончили.
Патронташ я сразу нацепил на себя, с удовлетворением заметив, что он хитрым карабинчиком дополнительно крепится к подвесной или брючному ремню, исключая съезжание вниз, а на него повесил кобуру с револьвером, но не на бедро, а на живот, наискосок, и почувствовал себя еще уверенней. Попробовал пару раз быстро выхватить - и убедился, что оружие выскакивает легко, а клапан откидывается движением пальца. Хозяин внимательно наблюдал за моими манипуляциями, но не комментировал. Потом взял два пружинных скорозарядника, и на этом шопинг закончился. Я рассчитался, и мы вышли на улицу.
- Кушать хочется, но надо к полковнику, срочно, - сказала Вера, за все время пребывания у оружейника не проронившая ни слова. - Мы и так нарушили, что сразу не пошли.
- Ну так пошли, чтобы не нарушать, - кивнул я, поправляя ранец, болтавшийся сейчас на одном плече. - Чего тянуть! Где это?
- В форте.
- Пошли в форт. Потом перекусим.
Форт виднелся прямо перед нами, в паре сотен метров, но дорога вела к нему не прямо, а огибала деревянный забор, за коим возвышалось фабричного вида зданьице, которое Вера поименовала "кирпичным заводом". И эта самая дорога сначала вывела нас к берегу, где меня ожидал очередной сюрприз - пляж.
Нет, в самом пляже ничего удивительного не было - желтая полоса чистого песка и набегающие на нее волны несильного прибоя. Но компании детей на пляже ударили по стереотипам, причем уже в который раз. Не далее как час с небольшим назад я видел "церковную казнь", из чего заключил, да и из всего прочего, что Церковь здесь силой и влиянием не обделена. И при этом я всегда полагал, что там, где Церковь в такой силе, там и без ханжества не обойдешься. Но то, что я сейчас увидел, эту картину развалило в один момент - загорелые и мускулистые мальчишки и девчонки носились по песку друг за другом, одетые лишь в полотняные шорты вроде "семейных" трусов, ну и у девочек были какие-то совсем не впечатляющие топы, конструкция которых явно диктовалась отсутствием эластичных тканей в местном ассортименте.
Там же сидели несколько средних лет женщин с маленькими детьми, прикрывшись от солнца плетеными тростниковыми зонтиками. Нормальный провинциальный пляж, когда все взрослые на работе. Все как у нас.
- А что, дети не в школе уже? - спросил я, бросив взгляд на часы.
Вера глянула на меня чуть удивленно, потом спохватилась и ответила:
- Сейчас их домой отпустили, на лето. И работать по домашним делам они только до обеда могут, а после обеда - свободны. А школа у нас не здесь, здесь только начальная церковная.
- А после начальной? - заинтересовался я.
- После начальной всех отправляют на Детский остров, это через узкий пролив от Большого. И там все учатся с десяти и до четырнадцати лет.
- Ты год, получается, как закончила?
- Да, школу девочек, - кивнула она.
- У вас раздельно учатся?
- Конечно. - Она вновь чуть удивилась моему вопросу. - Мы же там живем - как можно смешивать? У нас свои дела, девчоночьи.
Тут она чуть смутилась и слегка покраснела.
- И не видитесь с мальчишками? - удивился я.
- Почему не видимся! - удивилась девочка. - Каждые выходные у нас танцульки и все такое, и в другие дни все время что-то вместе делаем. Даже пляж и конный манеж у нас общие. Просто школы разные и живем отдельно. А у вас как?
- У нас все вместе, но в школе не жили, а после уроков по домам шли.
- А кто живет далеко? - удивилась она.
- У нас школ было больше. А сами школы, наверное, меньше.
- Это сколько учителей тогда надо? - поразилась она.
- Ну не знаю… Хватало, наверное, - пожал я плечами. - Кстати, а после школы есть где еще учиться? Если кто больше знать хочет.
- Если совет преподобных выберет такого ученика, то его потом переводят на Большой остров, с согласия родителей, и там он уже учится на инженера, или мастера, или даже священника, - ответила Вера.
- То есть сами отбирают?
- Да, смотрят, кто самый лучший, и затем предлагают.
Ну, может, оно и к лучшему? Больше народа "у сохи и у станка" и меньше никому не нужных "образованцев", на которых только деньги зря потратили и для которых диплом - способ не работать руками.
- Совет преподобных… - задумался я. - Школа Церкви принадлежит?
- Конечно! - Вера вроде даже как слегка возмутилась вопросу. - А кто еще имеет право учить?
- Ну… да, верно, - кивнул я, решив в дискуссии на такую скользкую тему не вступать.
Пока из того, что я заметил, местная Церковь таким уж злом мне не казалась, хоть я сам, мягко говоря, хорошим христианином никогда не был и к этому званию не стремился. Нравы… мне почему-то вспомнилась Скандинавия, где церковь никогда за "общую нравственность" не боролась, а полагала таковой лишь прилежание в труде и честность в делах, отчего скандинавы в свое время и добились столь многого для столь малых стран, пока верх с низом не перепутали, равно как и их Церковь.
- А тот, с крестом на груди, который казнью командовал, - священник?
- Да, преподобный Симон, - подтвердила Вера. - Ему суд в этом городе.
- Значит, здесь судит преподобный? - удивился я. - Все случаи?
- Ну… да, - как бы недоумевая от такой моей необразованности, ответила девочка. - А кому еще суд, как не ему, если суд Господу? Он ведет службы каждый день, и он судит. Ему подчинена больница и школа для маленьких, где учатся писать и читать. И ясли для детей негров, если они есть в городе.
- В смысле?
- Что - в смысле? - не поняла девочка.
- Что за дети негров?
- Ну чего непонятного? Ребенок рождается без татуировки, а значит, таким, каким его создал Господь, - пустилась она в объяснения. - А значит, свободным от рождения и допущенным к Таинству Крещения. Поэтому с неграми такие дети жить не могут, негры их испортят и отвратят от Господа. Их воспитывают сначала в яслях, а потом отправляют в школы на Детский остров.
- А потом?
- Потом - кто куда, - пожала она плечами. - У нас училка была из таких детей, например. В основном на Большой остров они уезжают, в церковное войско или на тамошние фабрики. Или учатся дальше. Священники часто получаются из них.
- Понял, - кивнул я, подумав, что это лучше, чем в нашем мире было, где дети рабов рождались рабами, а крепостных - крепостными, после чего спросил: - А кто управляет городом?
- Голова, - ответила она. - А полковник командует объездчиками и ополчением, когда его собирают.
- Ага! - сообразил я и добавил: - А что! По уму.
Завершение фразы было уже специально Вере адресовано, чтобы не подумала, что я здешнее мироустройство сразу сомнению подвергаю. А я и не подвергал, я пока просто усваивал информацию. Куда мне подвергать, если я третий день здесь и часа два как в город приехал, - рано еще.
Еще один поворот - и нашим глазам открылся вид на ворота форта и гавань. Гавань была велика, хоть причалы занимали и небольшую ее часть. А еще она хорошо защищена от штормов с моря далеко выдающейся косой и волноломом, на сооружение которого явно положили немало сил. У пирсов стояло десятка два парусных судов, все больше двух- и трехмачтовых, преимущественно гафельные шхуны и грузовые барки. Хватало и рыбацких лодок, которые забили своей разноцветной массой пространство между двумя ближними пирсами, на которых раскинулся небольшой рыбный рынок. Пахло этой самой рыбой, но и еще чем-то, вроде как смолой или дегтем.
- Видишь, во-он там! - показала пальцем Вера. - Двухмачтовая, с коричневыми бортами и голубой полосой по фальшборту. В самом конце.
- Ага… - кивнул я, присмотревшись к простенькому с виду, но ухоженному судну метров двадцати пяти в длину, с небольшой надстройкой на палубе, ближе к корме, пришвартованному к самому дальнему пирсу.
- Это наша "Чайка", - с гордостью сказала девочка.
- Красивая, - ответил я, нимало не покривив душой: для меня все парусники всегда красивыми были.
- Отец ее всего два года как достроил, - вновь погрустнела девочка. - Он такой счастливый был, когда пришел на ней с верфи, что даже договорился в школе, чтобы меня на две недели отпустили с ним в плавание. Забрал меня прямо с урока, и мы пошли на Кривую Раковину за копрой и пальмовым маслом. Так здорово было.
Я не нашелся что ответить. Так себе из меня утешитель, если честно. Стоит ей погрустнеть, и я сразу совершенно теряюсь. Не умею я обращаться ни с детьми, ни с подростками и меньше всего с теми из них, которые только что осиротели. Я даже подумал, грешным делом, что Вера так привязалась ко мне потому, что я попался ей на дороге в тот момент, когда она больше всего нуждалась в отце. А что я еще заметил, так это то, что этот ребенок стал мне совсем не безразличен - разбудил, наверное, какие-то дремавшие до сих пор отцовские чувства. Ну да и к лучшему, наверное. Не было у меня никогда никого, а тут вдруг… нет, дочерью назвать - еще заслужить надо право. Посмотрим. Мой ребенок, короче.
А в общем… надо заново учиться отвечать за кого-то еще, кроме самого себя. Пора уже, а то как со службы ушел, так и забыл, как это делается.
Тем временем мы приблизились к воротам форта, возле которых, под навесом, опиравшимся на столбы в диагональную черную и белую полосу, дремал какой-то дедок с револьвером на поясе и латунной бляхой на шее - сторож, видать. Сам форт явно давно не выполнял обязанностей оборонительного сооружения - потребности такой не возникало, поэтому ворота в него были распахнуты и никто свободному входу и выходу не препятствовал. Судя по всему, с тех пор как сия крепость обросла со всех сторон городом, ее настоящее значение утратилось окончательно, и она превратилась в аналог местного Кремля, эдакий административный анклав.
- Здесь вся власть городская квартирует? - спросил я свою спутницу.
- Здесь, - кивнула она. - Тут и голова, и полковник, и даже тюрьма здесь. Городской арсенал и склад резерва, все как полагается.
- Откуда ты такая грамотная в организации службы? - подколол я ее.
- Этому в школе учат, на уроках военного дела, - чуть удивилась она вопросу. - У вас не так?
- Да… почти так, - согласился я, вспомнив свои уроки нвп.
Мы прошли в ворота, створки которых, сделанные из толстенного деревянного бруса и перехваченные стальными лентами, были распахнуты настежь, и оказались в не таком уж обширном дворе - я ожидал другого. Внутри форт был поделен стенами на несколько отдельных территорий, и вся левая, если смотреть от центрального прохода, сторона была отгорожена.
Сам центральный проход был вымощен кирпичом и сейчас ремонтировался. Небольшой участок был огорожен бечевкой, и там двое в простых холщовых портках и длинных рубахах подновляли песчаную подушку. На лицах у обоих виднелась татуировка, причем татуировка фигурная, плотная, покрывавшая почти всю кожу, - не слово "НЕГР", выбитое клеймами. "Природная", так сказать.
- Это кто такие? - шепнул я.
- Негры, на город работают.
- Пленные?
- Нет, пленных дальше отправляют, на рудники, в наказание, - ответила Вера. - Там тяжело, а здесь оставляют тех, кого купили. Или кто сам пришел.
- А у кого покупаете? - удивился я.
- У турок чаше всего.
- А у этих, из Племени Горы?
- С ума сошел? - поразилась она моему вопросу. - Племя Горы ловит негров из племен, что близко живут. Им убежать ничего не стоит, свои рядом. Или какую другую пакость сделать. А турки привозят издалека, и им бежать некуда.
- А в местные племена?
- Племена не любят чужаков с другой татуировкой, - объяснила Вера. - Сделают рабами или просто убьют. Или перепродадут Племени Горы, а те - туркам.
- А у вас свои негры есть? - спросил я. - Ну дома в смысле.
- У нас Василий работает, его еще дед нанял. Старый совсем. И все.
Смысл моего вопроса до девочки явно не дошел. А я по-другому и сформулировать не мог, да и ляпнуть лишнего опасался.
- Но он уже не негр на самом деле, - продолжала она между тем. - Лет двадцать как не негр уже.
- Это как? - теперь уже не понял я.
- Если негр готов вступить в лоно Церкви Христовой, то он ходит в больницу при храме, и там ему начинают выводить татуировку с лица, - вновь пустилась в объяснения моя спутница. - Когда ее всю сведут, местный преподобный допускает его к Крещению. И после этого он совсем свободный человек, потому что никто не вправе принуждать христианина, вернувшего себе облик Божий. Правда, никто и не обязан его больше кормить, поэтому он должен найти себе работу.
- Ага… - только и нашелся я что ответить.
Так… то есть статус вот этих двоих, что плиту укладывают, что-то вроде "химиков". Ладно, будем пока как-то так считать.
- Вот здесь полковник сидит, - сказала между тем Вера, указав на низкую деревянную дверь в стене массивного одноэтажного флигеля, напоминающего цейхгауз.
Никакой охраны у двери не было, поэтому мы просто толкнули дверь и оказались в полутемном и довольно прохладном, особенно после уличного зноя, помещении. Низкий потолок, маленькие окна в глубоких нишах, длинный стол, за которым сидела уже знакомая четверка - "Цыган", недавно на наших глазах клеймивший преступников, и трое его помощников, все с висящими на шее латунными бляхами со знаком креста и какой-то надписью. На столе, на металлической подставке, расположился кипящий чайник, а на развернутой бумаге красовалась горка свежих калачей.
В углу комнаты стояла ружейная пирамида, в которой в рядок выстроились вороненые винтовочные стволы, на стене висели какие-то плакаты о розыске и объявления и еще черный простой крест. К моему удивлению, никаких икон в "красном углу" я не увидел, хоть и ожидал.
- Чем служить можем, уважаемые? - спросил пожилой дядек, тот, что держал на казни коробку с клеймами.
- Нам бы к полковнику, - сказала Вера. - О нападении на обоз рассказать.
- Туда проходите, - лаконично сказал он, указав на еще одну дверь, в дальнем конце караулки.
- Спасибо, - хором ответили мы и направились туда.
За дверью оказалась еще комнатка, теперь уже совсем тесная, большую часть которой занимал письменный стол, заваленный бумагами. На побеленной стене, возле обязательного креста, висела большая карта окрестностей города с какими-то пометками и воткнутыми в нее флажками и значками. Еще на стене, на крючьях, как у оружейника на стенде, висело несколько разных винтовок.
За столом, на простом и не слишком удобном стуле, грубо сколоченном из деревянных брусков, сидел среднего роста человек в сбитой на затылок шляпе. Недлинная борода, худое и умное лицо, загорелое на местном солнце до цвета мореного дерева, голубые, очень светлые глаза. Одет он был в черную жилетку-разгрузку с множеством карманов и серую рубашку под ней, с завернутыми до локтей рукавами. Все левое предплечье покрыто целой сеткой шрамов, словно кто-то пытался прожевать руку этого человека и немало в этом преуспел.
- Проходите, не стесняйтесь, - подбодрил он нас, едва мы показались на пороге, и снимая шляпу при виде Веры. - С чем пожаловали?
- Обоз наш побили, - сказала Вера. - Павла-купца, что с Большого Ската, какой на Торг пошел. Мы двое уцелели, и больше никого.
- Кто? - спросил полковник, поднимаясь из-за стола и делая шаг к карте. - И где?
К моему удивлению, а я привык к тому, что понятия "женщина" и "карта" несовместимы, Вера, ни на секунду не задумавшись, ткнула пальцем в какую-то точку на карте, добавив:
- Здесь. Сразу, как степь закончилась, в овраге. Племя Горы. У них ружья были, вот такие…
Она обернулась ко мне, и я понял без слов, чего она хотела. Снял с плеча трофейную однозарядку, выложил на стол перед полковником. Туда же присовокупил старый револьвер. Тот кивнул коротко, револьвер сразу отодвинул в сторону, не найдя в нем ничего интересного, а винтовку взял в руки, осмотрел.
- Турецкая работа, - сказал он. - Уже не в первый раз вижу. Специально для негров делают, чтобы подешевле. А ты что скажешь, боец?
С этими словами он обратился ко мне.
- А я не знаю, - ответил я без излишней выдумки. - Могу сказать только, что такой затвор с рычагом - дешевле и не придумаешь. Но сломать невозможно, и стрельнет неплохо, пока затвор не разболтается.
- Правильно думаешь, - кивнул полковник. - Но говоришь странно. Откуда сам?
- Не знаю, - пожал я плечами. - Проблема у меня с этим.
Насчет таких вопросов я давно для себя решил - из легенды выбиваться не надо. Решили, что у меня "мозги помялись", на том и стоять будем.
- Не понял, - прищурился собеседник.
- Память я потерял, большими кусками, - ответил я. - Как раз во время боя.
С этими словами я снял с головы шляпу и повернулся к полковнику здоровенной, налившейся лиловым и покрытой запекшейся кровью ссадиной.
- Вот как, - чуть удивился тот. - А ты что о нем знаешь, барышня?
Вера вздохнула, чуть переигрывая, затем сказала:
- Отец его на Торге нанял - он с другим обозом пришел. Сам откуда-то с севера, крещен Алексеем. Отец о нем больше знал, а мы и поговорить толком не успели.
- Кем нанял? - по делу уточнил полковник.
- Телохранителем мне, - ответила Вера без запинки. - И законным защитником. Он меня и спас, собственно говоря, только сам вот… по голове получил при этом.
- Ну… ты скажи… - даже озадачился местный военачальник. - А что помнишь, добрый человек?
- Да все… кусками как-то, - неопределенно ответил я. - Дом помню как выглядит. А где это - не помню. Людей каких-то помню. Что умею - ничего не забыл. Как-то так.
На мой взгляд, так и нормально получилось. Как у Доцента из "Джентльменов удачи" - "тут помню, тут не помню". Классика.
- Девица… тебе тогда перед нашим преподобным надо клятву принесть, что человек Божий Алексей тебе законный защитник, иначе никак. А он уже свидетельство даст, что принял такую клятву.
С этими словами он посмотрел ей в глаза строго. Но девочка не смутилась - она себя давно уверила в том, что такова была бы отцова воля, поэтому согласилась со всей горячностью. Полковнику такой оборот дела понравился - по всему видать, доверие вызвал. Тут с клятвами на Библии, или на чем там еще принято, наверняка не шутят.
- А тебе… - сказал он, обратив свой взгляд на меня, - …могу вот что присоветовать: мы тебя на карточку снимем. И отошлем на Большой остров с пакетботом, а они оттуда дальше пошлют, с уведомлением, что, мол, потерял память человек, может, знает его кто? Глядишь, в ином месте и вспомнят. Как?
Вспоминать в этом мире меня некому, так что согласился я легко. Зато подозрений меньше на мой счет будет. Зачем мне подозрения, когда у меня еще вопросы впереди будут - по имуществу спасенного ребенка и ее отношениям с дядей. Не надо такого, чтобы в меня можно было пальцем тыкать.
- А насчет Племени Горы уверены были?