Впрочем, нельзя исключать вероятность, что в чем-то тот хиппи-философ прав. Кто-то или что-то жестоко обходится с нами, сводя таким образом давние счеты. Все это, однако, из области предположений. Вряд ли существует на свете тот, кто может подтвердить или опровергнуть гипотезу Андрея. Не все ли равно? Любой расклад ни на йоту не улучшит условия нашей жизни. Мы прозябаем под землей. Вымираем или постепенно мутируем в хомо метрополитенуса. Здесь, в туннелях, мы найдем свой конец, если наверху не будет благоприятных перемен. А если они и наступят, интуиция подсказывает, что мало кто из нас доживет до этого славного мига.
В снах я вижу прошлое (оно почему-то рисуется мне в светлых, пастельных тонах) и настоящее (темное и страшное). И почему-то не вижу будущего. Наверное, его просто нет. Оно не существует.
Сегодня мне ничего не привиделось, просто мрак, чернота, в которую я провалился, как в бездонный омут. Вынырнул оттуда уже посвежевшим. Вот что значит – дрыхнул без задних ног.
Разбудили меня без особых церемоний. Сначала лязгнул замок, потом вошли двое, по всем признакам тертые калачи, много повидавшие и еще больше умеющие. Такие в огне не горят и в воде не тонут.
– Гена, – протянул руку стриженный под ноль парень, обладатель сломанного боксерского носа, жесткого как наждак взгляда и широких плеч.
Я ощутил, как его кисть прессует мои пальцы. Силушка у Гены была не хуже, чем у былинного богатыря.
– Слава, – поздоровался второй гость. Он был чуточку пожиже напарника, но вполне мог сделать из меня фарш, если б захотел. – Будем знакомы.
Он тоже вознамерился сделать из моей ладони блин, сдавив ее медвежьей лапой.
– Саня, – назвался я. – Рад знакомству.
Гости присели, зажав меня с двух сторон. Они нависали надо мной, как две скалы. Я чувствовал себя утлым суденышком, норовившим проскочить между Сциллой и Харибдой.
– Слышь, Саня, ты извини, что так вышло. Ашот Амаякович мужик в целом правильный, порядок на станции блюдет. Документов при вас нет, кто вы и откуда взялись на самом деле, не разберешь. Может, казачки какие засланные от соседей. У них там свои законы, зоновские, а у нас тут типа демократия, – заговорил Гена. – Вот он и подстраховался.
– Да ничего, мужики, я не в обиде. Соображаю, что к чему, – кивнул я, не до конца понимая, чем вызван интерес к моей довольно скромной персоне.
Извиняться у нас обычно не принято, тем более, когда речь заходит об официальных властях, а майор, заславший нас в изолятор, как ни крути, глава администрации, то есть первый человек на станции. Во всяком случае, так принято считать. Если насчет меня и Лило с Центральной пришли какие-то цэ-у, никто бы не стал стелиться перед нами ковриком. Выпнули бы в туннель, помахали на прощанье ручкой, и все дела. А тут с утра пораньше явилась целая делегация, и, хоть имена у парней вполне себе заурядные, чувствую я, что гости у меня не из последних. Уж больно независимо держатся, могут и права покачать, и по морде съездить с одинаковым усердием. Из таких обычно и формируют поисковые караваны. Предположение подтвердилось почти сразу.
– Тебе наверху бывать приходилось? – не стал ходить вокруг да около Слава.
– Скрывать не стану, приходилось, и не раз, – подтвердил я.
– То есть мы в тебе не ошиблись, и ты из поисковиков.
– А что, это у меня на лбу написано? – попытался отшутиться я, но Слава принял меня всерьез.
Он кивнул:
– Написано. Сам понимаешь, рыбак рыбака… У тебя часики-то какие? – Слава рассмотрел циферблат моего хронометра и понимающе хмыкнул: – То-то и оно. Правильные у тебя часики, наши. А ты еще спрашиваешь. У самого такие. – Он с гордостью продемонстрировал свои. – О том, что ты один из нас, мы узнали, когда из каравана вернулись. Сразу не навестили, уж извини – раны зализывали, зато сегодня с утречка и нагрянули.
– И чем же я обязан вашему визиту? – удивился я. – Будь я хоть трижды поисковиком, корпоративного братства у нас, насколько мне известно, не существует. Все мы сами по себе, в отдельных котлах варимся, одну ложку по кругу не пускаем. Дружим в пределах каравана, брататься на другие станции не ходим.
– Все верно, Саня, но у нас тут серьезная заварушка случилась, – горестно вздохнул Слава. Набрав воздуха побольше, он продолжил: – В общем, были мы вчера наверху, и пощипали нас там изрядно. Давненько, я тебе скажу, такого с нами не случалось, а я в поисковых партиях не первый год. Чудом на базу ушли.
– А что случилось? – вяло поинтересовался я.
Чужие проблемы пока меня не касались, хватало и своих, причем с избытком.
Слава хоть и понял, что если я не зеваю, то скорее из вежливости, тем не менее продолжил рассказ:
– Представляешь, угораздило нас аккурат на гнездо гарпий нарваться. Те нас тут же срисовали, и началось… Сам понимаешь, они такой трамтарарам подняли, что твари со всего города, наверное, приперлись. Атас был полный. Еле-еле вырвались, но с жуткими потерями, почти половина ребят полегла. Теперь у нас недоштат такой, что чисто конкретный ахтунг. С новобранцами всегда было туго, ссыт народ в наши ряды записываться. Так что появление на станции опытного поисковика это прям как выигрыш в лотерее, манна небесная.
– Невелико счастье, – ухмыльнулся я.
Слава хлопнул меня по плечу, да так, что едва не устроил мне закрытый перелом:
– Не скажи, Саня, не скажи. Вовремя ты у нас появился, будто нарочно подгадал. Мы с ребятами замучились дырки в расписании латать, а тут такой подарочек. – Он хохотнул. – Не знаю, каким лешим тебя сюда занесло, и знать не хочу. Я с деловым предложением обращаюсь: иди в наш караван. Пайку положим царскую, девок будешь трахать самых лучших, на время карантина никаких тебе работ все две недели. Будешь как сыр в масле кататься. Ну, как тебе предложение? – Он выразительно посмотрел на меня, будто заранее знал мой ответ.
Я замялся:
– Ребята, предложение, конечно, ваше заманчивое, но не все так просто. Меня ж вроде по поручению направили. Я должен на Центральную девушку, что со мной сейчас заперта, доставить. Иначе проблем будет столько, что мало не покажется. А вот на обратном пути, так и быть, покумекаю. Меня на Двадцатке ничего вроде не держит да и не держало никогда.
– Подожди, так ты с Двадцатки, что ли? – вдруг насупился Гена.
– Ну да, – кивнул я. – А вам что, не говорили?
Гена отрицательно мотнул головой:
– Ни словечка. Знаешь, Саня, это в корне меняет дело. У нас к парням с Двадцатки старые счеты. Они нас не так давно в хороший оборот взяли, когда мы по ошибке на их территорию попастись приехали. Перестрелка была, как в гангстерском боевике. Я сам едва пулю не словил, спасибо корешу, – он взглянул на напарника, – вытащил из заварушки. Ясен перец, такое не забывается никогда и еще дольше. Я вашим глотки грызть готов хотя бы за то, что они Петруху Мосольцева тогда завалили. Может, ты, Саня, из тех парней, что тогда по нам из "калашей" садил?
– Все возможно, Гена, – не стал отпираться я. – Расклад рядовой: вы занимались браконьерством, мы вас осадили. Нормальная штатная ситуация.
– Штатная?! – вспыхнул собеседник. – Ваши палить начали без всякого предупреждения. Сразу огонь на поражение открыли. Меня после этого такая злость взяла, веришь: хотел к вам пробраться и всю Двадцатку гранатами закидать.
– Ты псих, Гена? – тихо спросил я.
– Что?! – Глаза поисковика налились бешенством. – Встань, падла!
– Я тебе не падла, – спокойно сказал я, но на всякий случай поднялся. – Выбирай выражения.
Мы встали друг напротив друга.
– Повтори, что ты сказал, – потребовал он.
– Я думаю, что ты перенервничал. Успокойся, переведи дух, – попросил я.
Связываться с человеком, находящемся в невменяемом состоянии, опасно. К тому же к нему в любой момент мог присоединиться напарник. Не было никаких сомнений, чью сторону займет Вячеслав в разгорающемся конфликте. Вдвоем они сделают из меня отбивную, даже не вспотев.
Похоже, и Слава дал волю эмоциям. Его кулак едва не свернул мне челюсть на сторону. Голова мотнулась, в ушах зазвенело. Я сплюнул сгусток крови на пол:
– Ну, спасибо тебе, Гена, – и, отскочив, хорошенько врезал ногой ему в солнечное сплетение.
Будь у поисковика хоть супернакачанный пресс Шварценеггера, ему все равно не удалось бы смягчить последствия. Гена хекнул и сложился пополам. Его вырвало желчью.
– Ах ты, гад! – не удержался второй, но я уловил нужный момент и угостил Славу встречным, который угодил прямиком в не раз и не два сломанный нос.
Поисковик хрюкнул и свалился рядом с напарником. Вот уж не ожидал от себя такой прыти. Обычно я добрый и пушистый, если против шерсти не гладят. А тут прямо как озверином обожрался. Если такая пьянка пойдет и дальше, выведу из строя все уцелевшие караваны станции.
Так себе перспективы. Мне же еще возвращаться надо. Здесь не грохнут, так на следующей приголубят. Дружки убитых уголовников почти наверняка озаботятся приготовить алаверды.
Сделав эти, в сущности, элементарные выводы, я решил не доставлять недоброжелателям удовольствия поквитаться со мной и попытался удрать из изолятора, благо дверь оставалась открытой.
Вытащу Лило и бочком-бочком в сторону туннеля, там, глядишь, что-нибудь и придумаем. Не мытьем, так катаньем преодолеем посты, добежим до соседей. Может, они более адекватные.
Но судьба, как это часто бывает, посмеялась над моими планами. В изолятор ввалилась куча вооруженных до зубов людей, они быстро оценили ситуацию и, догадавшись, с какой такой стати на полу валяются двое поисковиков, приняли необходимые меры.
Чтобы отправить меня на боковую, понадобилось всего лишь почти неуловимое движение прикладом. Все, что я успел увидеть, перед тем как провалился в абсолютную темноту, – разъяренные лица аборигенов. Большой популярностью мне здесь теперь не пользоваться. Это факт. Самый фактический из мне известных.
Сколько я провалялся без сознания, сказать сложно. Не догадался перед тем, как закатить глазки, хотя бы мельком посмотреть на циферблат. Старею, наверное.
А очнулся оттого, что беззубая толстуха, убиравшая в изоляторе, окатила меня ведром холодной, как сердце Снежной королевы, воды. Будь эта мегера в одиночестве, я бы быстро объяснил ей, что и почем, но она явилась в компании сразу двух дуболомов, тупых, вроде сибирского валенка, но очень и очень сильных.
– Хорош валяться, браток, – попросил один из них. – Видишь, женщина пришла: подметет тут, полы помоет. Уважь чужой труд, браток.
– Да без проблем, – сказал я, поднявшись. – Могу даже выйти.
Башка гудела как церковный колокол. Глаза так и норовили собраться в кучу. Но не тошнило, так что есть надежда, что до сотрясения мозга не дошло. Ну, хоть какие-то положительные моменты на сегодня. Куча минусов в итоге даст хоть слабенький, но все же плюсик.
– Выйти?! – усмехнулся все тот же дуболом. – Ну ты ваще, даешь!
Его напарник пока помалкивал, судя по виду, его могли и не обучать человеческой речи. Зачем говорить с такими-то кулаками!
– Ага, выйти, воздухом свободы подышать, – пояснил я.
– Ниче, скоро надышишься, – заверили меня. – У нас ваньку валять не принято.
– Я есть хочу: у меня с утра маковой росинки во рту не было, – предупредил я.
– Здесь закон простой: кто не работает, тот не ест. Ты, браток, еще пальцем о палец не ударил, а о жратве спрашиваешь. Нехорошо это.
– Разве? Голодом морить – вот что нехорошо, – заметил я.
– Не боись, будет тебе хавчик. Мы, собственно, за тем и пришли. Пошли с нами, пайку будешь свою зарабатывать.
– Это типа общественных работ, что ли? – догадался я.
– Вроде того. Ты мужик не слабый, так что горбом поработаешь. Помахаешь киркой маненько, зато потом будешь хавать с полным на то основанием. Когда еда заслужена, она в два раза вкусней кажется.
– Э, мы так не договаривались, – произнес я. – Нашли дешевую рабочую силу! Мне вообще-то на Центральную надо, и чем быстрее, тем лучше, а я и без того у вас застрял. Может, ну их, к такой-то матери, эти работы?
– Ты не рассуждай, давай топай, – рыкнул разговорчивый дуболом.
– А как же… – Я оглянулся в сторону женской половины.
Дуболомы хмыкнули:
– За девку не переживай, ей тоже применение найдется.
– О’кей, парни, – вздохнул я. – Только предупреждаю заранее: яйца берегите. Без них плохо будет.
– Ты бы о своих лучше заботился. Есть у нас двое, которые с удовольствием тебе их отрежут, – сказал дуболом, намекая на Гену со Славой.
С десяток работяг согнали к небольшому ответвлению основного туннеля. Мужики были невыспавшиеся, злые. Громко матерились, насылая проклятия на начальство, жадно докуривали чинарики или украшали плевками стены.
– Привет стахановцам! – поприветствовал я собравшийся трудовой люд.
Внимания на меня не обратили. Не хотят – и не надо. Чай, не красна девица, не расплачусь.
Я сообразил, что народ тут подобрался сплошь и рядом из провинившихся обитателей станции. Штрафники. Видимо, Ашот Амаякович верил в исправительную силу труда, хотя подавляющее большинство морально "горбатых" исправят разве что могила да лопата по хребтине. О последнем способе я упомянул неспроста, ибо трудовое перевоспитание началось с раздачи шанцевого инструмента. Штрафникам выдали кирки и совковые лопаты, а меня, как самого представительного и крепкого, поставили в пару с лопоухим и не сильно хлипким мужиком таскать носилки.
Был ли тут какой-то инженерный замысел, или начальство всего лишь хотело направить энергию штрафников в мирное русло, но вкалывать нам пришлось и впрямь ударными темпами. Я попытался филонить (кому охота забесплатно надрываться?), но быстро получил чувствительный укол штык-ножом, примкнутым к автомату. Охранники глаз с нас не спускали, расслабляться не позволяли, и, кажется, нам предстояло работать "отсюда и навсегда".
Похоже, я мог застрять тут до конца моих дней.
Глава 11
Жаль, что работа не волк и в лес не убежит, а то б и в самом деле послал бы ее куда подальше. Часа за три утомительной пахоты я так навкалывался, что с трудом волочил ноги. Тяжеленные носилки оттягивали руки, дико болела спина, голова начинала кружиться.
В этот момент охранники объявили перекур и раздали по банке тушенки на троих.
– Жрите, братцы кролики, и отдыхайте. Через сорок минут продолжим.
Работяги увлеченно заскребли ложками, передавали банки по кругу. Я был последним в нашей троице и не удивился, когда обнаружил, что мои товарищи по несчастью практически ничего мне не оставили. Похоже, здесь каждый сам за себя.
– Благодарю за щедрое угощение, – с укоризной произнес я, но меня не слушали.
Никому моя личность не была интересна. Я даже удивился. Обычно новый человек всегда окружен повышенным вниманием на любой станции. Все норовят расспросить, узнать новости, сплетни, может, услышать что о потерявшихся родственниках. Но аборигенам было не до меня. То ли народ подобрался равнодушный, то ли других забот хватало. Никто даже не поинтересовался, как меня зовут. Ладно, со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Кроме того, не больно и хочется разговоры разговаривать. Устал так, что язык на плече.
Мужики устроились кто где, закурили. Я сел на перевернутое вверх дном ведро, прислушался к начавшемуся разговору.
Темы были обычными, бытовыми. Все дружно обругали главу администрации, перечислили перенесенные по его милости обиды, добрались до начальничков рангом поменьше и перемыли им кости. По всему выходило, что на станции дурак сидит на дураке и дураком погоняет. Потом русло беседы перекинулось на женщин. Дружнее всего обсуждалась какая-то Зинка, у которой было за что подержаться (титьки – во! корма – вот такая!), но она, курва, блюла себя и лапать никому не позволяла. Мужиков это и оскорбляло, и одновременно приводило в восторг.
А затем как-то само собой в ход пошли разного рода байки, страшилки, за истинность которых никто не мог положиться, но, тем не менее, рассказывали их с таким придыханием, будто это и есть самая взаправдашняя быль.
– Много под землей странного, загадочного, – говорил, прищурив левый глаз, Егорыч – мужичонка в заломленном набок черном, испачканном в саже треухе. – Вроде не первый годок мы тут, пообжились уже, пообтерлись, но половины всех тайн так и не разузнали. Взять, к примеру, Путевого Обходчика. Мне знакомый с Двенадцатки баял, что видели они у себя на станции призрак в виде престранного человека в старинной форме железнодорожника. Ходит он по туннелям, молоточком постукивает, с фонарем рельсы осматривает и все матом ругается. Дескать, довели метро до совершеннейшего безобразия. Работать никто не хочет, порядок не наводит. "Сталина, – грит, – на вас нет! Уж он бы вам показал". И все к тому выходит, что родом этот фрукт еще из времен начала советской власти, чуть ли не с первых пятилеток. Пытались разговорить его, а он на вопросы не отвечает, знай бубнит под нос свое что-то.
– А еще говорят, что Обходчик этот иной раз и помочь может, – вступил в беседу мой напарник, тип, с которым мы таскали носилки.
– Это как? – заинтересовался Егорыч.
– Я, конечно, за всю правду поручиться не могу, но ежели кто-то Обходчику по какой-то необъяснимой причине приглянется, так он может любимца своего из затруднительного положения выручить. Слышал, что одного солдата, которого чуть было не засыпало в туннеле аккурат после бомбежки, Обходчик этот тайными путями на станцию к людям вывел.
– И плату никакую не потребовал?
– Не-а, ничего не попросил. Да и что с солдата возьмешь-то?!
– Брешут скорей всего, – решил Егорыч. – Вся эта потусторонняя братия на нас с вами ноль внимания, фунт презрения. Мы для них тля. Плюнуть и растереть. Зачем им с нами вошкаться?
– Мало ли, – неопределенно пожал плечами мой напарник. – Тем не менее о спасенном солдате многие болтают. Я не раз и не два слышал.
– Не раз и не два! – передразнил Егорыч. – Один дурак сказал, второй подхватил – и понеслось.
– За что купил, за то и продаю. – Напарник заткнулся и больше в разговор не встревал.
От рассказа Егорыча у меня почему-то мороз пошел по коже. Ужас как не люблю всякую потустороннюю нечисть. Тем более мне и самому было что вспомнить. Загадочная история случилась со мной еще в первый год пребывания под землей. Я был тогда по всем меркам сопляком, в поисковые партии меня не снаряжали, но определенным доверием я пользовался: во всяком случае, охранять второстепенные посты уже ставили. Сейчас смешно вспоминать, но тогда меня аж распирало от важности. Я был самым младшим в наряде, ровесники о такой чести не могли и мечтать.
Выпало как-то мне сторожить склад стройматериалов. Стоял я на часах, вместо автомата дали мне резиновую милицейскую дубинку. "Демократизатор" называется. Типа, лупи по башке всем, кто не нравится. Упрашивал я тогда начальство, чтоб хоть пистолет выдали, пользоваться им умел, ничего в этом особо выдающегося не было, но над просьбой моей лишь посмеялись. Дубинки, отвечают, достаточно. Зачем мальцу огнестрельное оружие? Опасно. Раз в году и палка стреляет.