* * *
Раиса Георгиевна крутилась перед зеркалом, словно десятиклассница перед выпускным балом.
- Тамарочка, - прогудела она басовито, как шмель, - вы просто чудесница!
Она не преувеличивала. Платье удалось на славу. Грузноватая, оплывающая Раиса Георгиевна была в нем очень даже недурна. С нескрываемым сожалением переодевшись в будничное, она расплатилась, аккуратно подсунула коробочку хороших конфет - "чайку попьете!" - и застенчиво осведомилась:
- Тамара, у вас много заказов? Очень нужен костюм.
Для вида Тамара покопалась в блокноте, но на самом деле для Раисы Георгиевны она бы, не задумываясь, подвинула остальных заказчиц. Очень уж приятно было с ней работать.
- Давайте шить, - улыбнулась она, - ткань вы уже подобрали?
- Есть ткань… Правда, в полоску. Ох, не знаю даже. Все говорят, стройнит, а я в полосатом костюме на диван похожа.
Тамара засмеялась и заверила, что Раиса Георгиевна будет прекрасна. Они еще пощебетали в прихожей, наконец Тамара вернулась в комнату и принялась вертеть в руках оставшиеся лоскуты панбархата.
Сиреневый… Был у нее кусок подкладочной ткани того же оттенка. А еще остатки зеленого и черного бархата.
Тамара разворошила стопку журналов, нашла нужную фотографию. Вот оно! Отрез на осенний наряд давно лежал в шкафу. Ткань, конечно, попроще. Но вот если по воротнику и обшлагам рукавов пустить трехцветную отделку, да пуговицы тканью обтянуть, получится очень даже ничего.
У нее руки зачесались, так захотелось сшить костюм, как у этой дамы, спешащей куда-то по улице далекого города. Срочной работы нет, можно и о себе позаботиться. Тамара улыбнулась и полезла за бумагой для выкройки.
Она радовалась будущему наряду, словно не сама его шила, а должна была получить в подарок от крестной-феи. Ей нравилось преображаться. Нравилось чувствовать себя совсем другой - независимой, красивой, знаменитой. Ее часто принимали за актрису, бывало, подходили и спрашивали: "Это не вы снимались в…" Она научилась говорить "Нет, что вы!" с таким загадочным видом, что многие собеседники уверялись - конечно, она. Просто звезда скромничает.
Хоть так побыть знаменитостью. Хоть поиграть в нее. Как играла когда-то на берегу самого синего в мире моря длиннокосая девочка в бусах из ракушек. Маленькая королева приморского городка с красивым названием Айвелюк.
Тамара сварила себе кофе, перелила его в хрупкую, как яичная скорлупа чашечку с выцветшим вензелем, разложила на тарелочке несколько печеньиц, расстелила красивую салфетку. Захотелось музыки, она включила проигрыватель.
Quand il me prend dans ses bras
Il me parle tout bas
Je vois la vie en rose, -
запела певица. И Тамаре стало казаться, что песня про нее, что это она видит жизнь в розовом цвете.
А с чего б не видеть? Вроде все хорошо.
И с Денечкой уладилось. С Денисом! Тамара поморщилась и вздохнула, вспомнив ухмылку Владислава: "Тома, ну неужели трудно понять - он вырос! Давай уж никаких Денечек, Деньков, Денечков и прочих трудодней! У парня нормальное красивое имя".
Она хотела назвать ребенка Робертом или еще как-нибудь звучно. Свекровь и свекр встали на дыбы: "Ах, Тамарочка! Может, как Юра пишет, все-таки Денисом? Или в честь Юриного дедушки - Антоном?"
Про ее дедушку они даже не поинтересовались, ну и ладно. Бывает родня похуже. Эти только советовали, хотя бы скандалов не устраивали.
Сама не могла понять - как же так случилось? Как закрутила ее эта безумная осень, закинувшая сначала в богом забытый городок, затем швырнувшая в объятия Юрки Сабурова и вынесшая в конце концов, беременную и замужнюю, в тыл, в далекий город Верный, что у подножия снеговых гор, на родину самых вкусных в мире яблок.
Юркины родственники занимали две комнаты в доме на улице с названием Вишневая. С хозяевами им повезло - хорошие люди, Тамаре обрадовались как родной: "Ну вот и хорошо, что вы с ребеночком тут будете". Радовались они, конечно, тому, что еще одну семью не подселят, но она все равно была им благодарна.
Родители мужа обрадовались меньше. Они были вежливы, никогда не показывали своего недовольства, но Тамара с первого взгляда поняла - она не ко двору.
Старалась. Читала книги. Копировала манеры свекрови. Все было тщетно - то, что у Сабуровых было в крови, ей давалось как тяжелая наука.
Ей казалось, она с ума сойдет от тоски, но вот появилось это маленькое чудо. Сын. Ребенок. Да черт подери, что мужчины в этом понимают? Вырос не вырос, она всегда будет помнить ту минуту, когда мучения вдруг прекратились и седенькая акушерка довольно проговорила: "Ну с сыном тебя, красавица!"
И ей показали ребенка. Самого красивого младенца на свете.
И стало зачем жить. Стало кого любить - если уж откровенно, то влюбиться в Юрку она просто не успела, слишком быстро все произошло. А ее душа еще не успела оттаять после того, как в списках погибших в Чистополе после расстрела колонны беженцев она увидела всех… И маму с папой, поехавших навестить старшую сестру, и саму Ларису, и Севушку - господи, ему всего три годика было! Так и стоял перед глазами - пухленький, серьезный, в белой панамке. "Тетя Тома, пошли на море! Я буду ракушки искать, а ты будешь моим хранителем!"
В тот же день студентка театрального училища Тамара Верещагина забрала документы. А вскоре поступила на курсы связистов.
Но и война почти прошла стороной. А Тамара оказалась тут. Никому не нужная, кроме этого крохотного человечка, которому она нужна просто так. Потому что мама.
Резкий звонок в дверь прервал воспоминания.
На пороге стояла женщина лет сорока, полноватая, светловолосая, одетая в простое платье - Тамара цепким глазом определила: куплено в универмаге, недорогое, дома по фигуре подогнали… Не первый год, наверное, носит. Не заказчица (куда ей шить у Сабуровой!), не соседка. Не знакома.
- Добрый день. - Тамара вопросительно глянула на незнакомку. Та кивнула.
- Добрый. Вы - Тамара Борисовна, мама Дениса Сабурова?
Нехорошо засосало под ложечкой.
- Я мама Жени Артемьевой, - продолжала женщина, - пожалуйста, вот… - Она протянула Тамаре сверток из газетной бумаги. - Ваши журналы. Спасибо, вы их Жене больше не давайте. И вообще… Скажите Денису, чтобы больше не ходил.
Тамара почувствовала себя так, будто ей отвесили оплеуху. Или в лицо из стакана плеснули. Женя ей, пожалуй, нравилась. Конечно, для Дениса ни одна девушка не хороша, а Женечка, хоть и милая, но простенькая, да и семья у нее… Но ругаться с Денисом не хотелось, а со временем Тамара сама поддалась Жениному обаянию. Все-таки было у них общее - не с нынешней Тамарой, а с Томкой Верещагиной, желавшей быть актрисой, певицей, художницей, всем сразу, которой все было нипочем и которой вот-вот должен был покориться весь мир. Так что она почла за лучшее Женю принять и смириться с ее недостатками.
А теперь - вот оно что. Теперь нам от дома отказывают.
- Разве случилось что-то плохое? - холодно спросила Тамара. - Вы проходите. - Она широко распахнула дверь. Кофе предлагать не стала, слишком разозлилась.
- Да я пойду… Ничего не случилось. Просто рано им. Женька вон троек нахватала.
Тамара приняла вид царствующей особы. Все ж не зря ее в театральный приняли с первого раза. Выглядела она эффектно - халат Тамара надевала только утром, для дома шила свободные блузы и брюки - видела такое в американском кино, понравилось. Волосы подобраны косынкой в тон блузе. Изящная, уверенная в себе дама. Женина мама, в немодном платье и стареньких туфлях, почувствовала себя неловко.
- Давайте поговорим, - предложила Тамара, - что вас не устраивает?
- Я уже сказала.
- Нет. - Тамара поймала себя на том, что старательно копирует интонации Воронцова. Ну и пусть, Воронцов дырку в голове провертеть умеет, не отнимешь! - Вы не сказали ровным счетом ничего. В прошлом году это было еще "раньше", а на тройки, насколько мне известно, Женя учится с Первого класса. Что вдруг изменилось?
- Будто не знаете, - горестно вздохнула гостья, - меня в Школе так полоскали, куда деваться не знала. А Женька - она своенравная. Вбила себе в голову, что это все серьезно. Она уже мне говорила, что замуж собирается - вы что, сына на такой женить хотите? Мы ж из простых, куда нам до Сабуровых…
Я не собираюсь его на ней женить ("Воронцов, помоги! Что бы ты сказал?"), - сухо отозвалась Тамара, - мой сын женится, когда встанет на ноги. Думаю, лет в двадцать пять ("Так-так, госпожа… куда ей до госпожи! Гражданка Артемьева обиделась, ее девочкой пренебрегли, не хватают с руками! Ну смотри у меня, я еще не так могу!"). Жену он выберет сам. Если это все еще будет Женя, значит, он женится на Жене! - отрезала она, не без удовольствия глядя, как вытягивается лицо Жениной мамы.
Вот так! Знай наших.
- Разумеется, она тоже может передумать, - улыбнулась Тамара, - им еще шестнадцать, о семье думать рано.
- Вы же понимаете, - глухо заговорила женщина, - вы сами замужем были за…
- Я понимаю! - тряхнула Тамара челкой. - Понимаю, что мой сын был хорош, пока его избивали за то, что он вступился за вашу дочь.
Женя - девушка видная, а мама у нее - ни рыба ни мясо. И как такая уродилась у этой… Тамара почувствовала, что ее начинает заносить, и постаралась взять себя в руки. Женина мама ("Как ее зовут-то? Не представилась даже…") вскинулась и забормотала, что ее не так поняли. По всему было видно, что она до чертиков жалеет о своем появлении.
- Спасибо за журналы, - поблагодарила Тамара.
- Не стоит. Вы скажете Денису?
- Скажу, - Тамара почувствовала, что ей разом все надоело. Женя, любови эти, разговоры. Она устало вздохнула. - Я ему скажу, что вы против их встреч. Скажу, чтоб не ходил к вам и Женю сюда не приглашал.
- А вы?..
- Я ни при чем. Я не против, Женя - хорошая девочка.
Визитерша хотела что-то сказать, передумала и махнула рукой:
- Не сердитесь, я о дочке беспокоюсь.
Когда за ней закрылась дверь, Тамара сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, и сползла по стенке на пол. Ее трясло.
Вот оно, началось! То, от чего она старалась уберечь Денька, все-таки их настигло.
Воронцов дурак! Назвал ее эгоисткой. Ему легко рассуждать, он только для себя живет. А попробовал бы, каково оно, ребенок, малыш… Вот он улыбнулся, вот "мама" сказал. Вот у него жар, Тамара носится по Верному как угорелая, меняет шелковое платье и серебряный браслет на масло, а его - на лекарства. Вот он смотрит на нее грустными глазами, просит есть, а в доме - шаром покати. Вот малышу сказали, что папа больше не придет. Ночью он приходит к ней, плачущей в подушку: "Мам, ты не плачь, мы все потом оживем". А у самого щеки мокрые.
И стоит, стоит перед глазами другой мальчик - тоже любимый, тетками и бабушками заласканный. "Тетя Тома…"
Она всего лишь пыталась защитить своего ребенка.
Ну почему, почему они не остались в Верном! И работа у нее в театре была - в костюмерном цехе, но все равно при сцене. И учиться можно было, на театрального художника, почему нет? И не было бы всей этой истории дурацкой! Ну была бы вместо Жени какая-нибудь Аня или Галя. Но Юрка остался бы в живых, он бы этим и занимался.
Но он захотел в Синегорск - родина, дом, рассветы над Синельгой… Дался им этот городишко - хоть бы в столицу ехали! Радовались.
Муж погиб. Денис чудом не загремел в специнтернат или колонию - если б она не сходила на поклон к Воронцову, так бы оно и было. И вот теперь ей надо будет огорошить сына тем, что семья любимой девочки от него шарахается, как от чумы.
Тамара сидела на полу и тихо молилась, чтоб Денис пришел один. Потому что выгонять из дома Женю ей очень не хотелось. И жалко было, и сорваться боялась, выместить на Девчонке обиду на мамашу.
Пусть уж Денечка сам ей все скажет. Как-нибудь разберутся.
* * *
На дело лейтенанта-артиллериста, уроженца Синегорска, погибшего во время наступления, он наткнулся почти случайно. Такие одинаковые сероватые папки Влад просматривал почти без надежды, фронтовая судьба забрасывала уроженцев этого города на самые разные участки самых разных фронтов, но тут глаз зацепился за место гибели: лейтенант Негода В. Л., разведка артполка, погиб в ходе выполнения спецоперации в Синельжинском лесу.
Сопроводительные документы почему-то оказались подписаны майором СМЕРШ фронта Досановым А. Ш. Почему контрразведка? Если капитана перевели в СМЕРШ, а такое случалось достаточно часто, то где соответствующие бумаги? Прикомандирован? Похоже на то: уроженец этих мест, обладает хорошим оперативным опытом, наверняка отлично ориентируется в лесу, готовый проводник по родным местам.
Сорок минут спустя Владислав без стука открыл дверь в кабинет Ворожеи, в три шага подошел к столу, шлепнул перед инквизитором листы рапорта:
- Вот читай. Это оно.
Ворожея молча зажал в зубах папиросу, перекатил ее в угол рта и выдул длинную струю сизого дыма.
"Начальнику оперативного отдела контрразведки СМЕРШ фронта полковнику Бронцеву от командира оперативной группы капитана Стаценко В. Л. Рапорт".
Дочитав, Ворожея аккуратно положил лист рапорта перед собой, разгладил ладонью и только после этого посмотрел на Владислава:
- А еще что нарыл?
- В твоих архивах есть только рапорт этого Стаценко о выполнении спецзадания по преследованию и задержанию диверсионной группы противника. Вот он, - Владислав передал инквизитору тонкую архивную папку, - почитай, потом скажи, что думаешь.
Ворожея потянулся за очередной папиросой, но отдернул руку, сердито засопел и углубился в чтение.
После чего все же закурил:
- Совместное действие трех групп волкодавов? Это кого же они тут обкладывали?
- Вот именно, - поднял указательный палец Воронцов, - и это очень интересно, поскольку никаких упоминаний о цели операции нет. Только стандартное задержание. А еще: ты обратил внимание, что Стаценко упоминает о неких "действиях связистов" - капитана Бачиева и майора Ландау? Тебе надо говорить, что это за связисты?
- Не надо, не надо, - пробормотал, не разжимая зубов с зажатой папиросой, Ворожея, - не вчера в это кресло сел. Знаю я, что за спецов к войскам связи приписывали. У тебя в деле тоже - майор запаса, войска связи.
- Именно так, - согласился Воронцов, - а отсюда следующий вопрос: ради чего могли придать группам СМЕРШ боевых магов, да еще в таких званиях?
- Гнали крупную дичь, - закончил мысль Воронцова инквизитор.
- Не просто крупную. Очень крупную. Такую, ради которой с других участков сняли магов - а каждый из них что полноценная батарея тяжелой артиллерии, - проводника дали не абы какого, а разведчика. Теперь вспоминаем, что наш неизвестный выполнял обряд поиска, и…
Ворожея кивнул:
- Да, похоже, это оно. Смотри, в рапорте сказано, что лейтенант наш погиб "в ходе тяжелого ночного боестолкновения". О цели операции, понятное дело, ни слова, но вот место указано довольно точно. Это район старого лесничества, там очень тяжелые бои шли, линия фронта туда-сюда колебалась местами не на один десяток километров. Если я все правильно понимаю… - Ворожея сдвинул бумаги, порылся в ящике, достал карту Синегорска и окрестностей и расстелил на столе. - Вот! Смотри, - он ткнул в карту пожелтевшим от табака пальцем, - фрицев нагнали где-то тут. Местечко это теперь Тунгусским оврагом зовут.
- Сильно напахано?
- Не то слово. Старые сосны стоят обугленные, что твои спички, не иначе "огненную стену" там применяли. И не раз. Словом, нехорошее место, мертвое.
- А покажи мне, где этот твой овраг, - заинтересовавшись, придвинулся к карте Воронцов.
* * *
А пугаться было нечего! Человек, так неожиданно показавшийся из странного тумана, оказался другом. Когда и как они познакомились, Глеб не помнил, но разве это важно? Друг был рядом, он словно бы знал Глеба с детства и теперь, после долгой разлуки, интересовался всем - как живешь? С кем дружишь? О чем мечтаешь?
И Глеб говорил, говорил, говорил.
Было тепло, воздух пах цветами и морем, как на юге, куда он ездил два года назад. Глебу казалось, что он идет по приморскому городу вместе с отцом - не тем озлобленным дядькой, который пил, бездельничал, на все упреки рявкал: "Я воевал!" и помер в конце концов на больничной койке, - нет, отец был настоящим, веселым, смелым, сильным, вроде героев Грина и Жюля Верна. Он выслушивал планы на жизнь, с ним можно было делиться всем, не опасаясь насмешки или непонимания. А Глеб уже рассказывал о Денисе, своем лучшем друге, лучше и быть не может. "Он оказался магом… То есть знающим, пардон. Никто не подозревал, инквизиторы пропустили". Отец засмеялся, выслушав, как чуть было не сгорел мерзавец Васенька, но все же сказал, что надо быть осторожнее, сила - не игрушка.
Глеб говорил и о Женьке, даже признался, что тоже немного в нее влюблен, но она - девушка его друга и ни на кого, кроме Дениса, не обращает внимания. "Кстати, пап, знаешь, Лидочка-то…"
- А Мила? - перебил отец. - Вроде бы ты за ней ухаживаешь?
Мила… Ну она его сначала впечатлила. Она такая… "Эффектная", - подсказал отец.
- Угу, - согласился Глеб, подходящее слово. - Но, пап, ты же понимаешь - для нее я так, еще один поклонник еще в одном городе. Она и за границей бывала, и в столицах обеих. Да и мне, если честно… Артистка, смелая такая. Вот и зацепила.
- Так, а в цирке ты зачем тогда все время крутишься? - мягко спросил отец.
Ах да, спохватился Глеб, об этом он еще не успел рассказать, а ведь получилось так смешно: встретил в цирке Дениса, и оказалось, что тот выясняет, нет ли в труппе магов. "Представляешь, пап?" Ну они и решили вместе следить и узнать, кто жульничает во время представления или потом, а может, и вовсе не в представлении дело, и об этом Женька додумалась, сказала, что мошенник этот вообще контрабандист или приворотами занимается. Вот он и решил последить за гимнастами, которые в пивной сидели, а потом он пошел, пошел…
- А ребятам ты сказал, что слежку начал? - спросил отец. - Позвонил хотя бы?
Да нет, телефон есть только у Ромки… Да и вообще не подумал. Дениса скорее всего дома нет, его наставник знаешь как гоняет! Загадочный дядька, правда, сам Глеб с ним не знаком, но Денис о нем говорит с уважением. Это ведь наставник Дениса от колонии спас, когда тот чуть Евдокимова не поджарил. Теперь магом настоящим будет. Знающим - так правильно.
- Денис? - рассеянно переспросил отец. - Да, хороший парень. Он ведь у нас бывает?
- Конечно… - Глебу явственно представился Денис, листающий толстенную подшивку дореволюционных журналов, которая сохранилась от бабушки. - Бывает, конечно.
Потом вдруг вспомнился Владислав Германович - среднего роста, неприметный такой. Не скажешь, что мастер. Глеб видел его так ясно, словно он был рядом… Нет, конечно, наваждение! Вспомни мага… Тьфу ты, тут никого, только они с отцом, южная ночь, шум прибоя вдали. С пляжа доносились плачущие звуки гавайской гитары. Стрекотали насекомые, летучая мышь метнулась почти к его лицу и дернулась вверх, к небу, щедро усыпанному крупными звездами.
Отец закурил.
- Дуй, Глебка, домой, - сказал он, - я мигом. С Николаем Петровичем про катер только договорюсь - и приду.
- Может, вместе? - спросил сын.