Ушибленный ворочался на земле, мотая головой и стряхивая кровь, - удар был крепкий. Лошадь пятилась в оглоблях, перебирала ногами. К ним опрометью мчался японский переводчик в расстегнутом мундире.
- Не надо бы так, Николай Флегонтович, - предусмотрительно отступив на пару шагов, заворчал оставшийся на ногах братец. - Мы люди тертые, мир повидали, в Санкт-Петербурге знакомства имеем… Что ж сразу в зубы, как мужичонке какому…
Не обращая на него внимания, Самолетов обернулся к переводчику:
- Живее, милейший! Переводите, что говорит ваш начальник, я же вижу, что он чем-то не на шутку расстроен…
- Канэтада-сан говорит: от этих двух и от их повозки ужасно пахнет демоном. Сначала он не был уверен, поскольку не обладает высокими духовными качествами своего почтенного дедушки, но потом уверился…
- Так… - нехорошим голосом протянул Самолетов. - Слыхали, кроты? Объясниться извольте.
- Николай Флегонтыч, что ж ты веру даешь косоглазому нехристю… Он тебе наговорит…
- Николай Флегонтович! - воскликнул он, делая шаг вперед. - Мне вот тут пришло в голову… Помните, ямщики сплетничали, что это якобы профессор фон Вейде выкопал что-то нехорошее… Не знаю, как насчет профессора, а от этих можно ожидать… Они же лазают где ни попадя и суются куда попало…
- Хорошая мысль, Аркадий Петрович, - откликнулся купец, все еще поигрывавший револьвером. - А главное, очень похожая на правду… От них и в самом деле ждать можно… Были случаи в прежние времена. Рассказывали, помнится… Это еще что такое?
Поручик тоже услышал шум, приближавшийся из хвоста обоза. И вскоре сообразил, что это более всего напоминало конский топот. Выскочил на другую сторону. В лунном свете прекрасно рассмотрел, что прямо на него наметом несутся всадники, вытянувшиеся вереницей. Обозные лошадки показывали небывалую прыть, и неудивительно - слышно было, как лупят кнуты по крупам…
Он стоял в полной растерянности, положив руку на кобуру. Скачущие были совсем близко.
- С дор-роги! - страшным голосом завопил передний. - Растопчу, твою мать!
Они не собирались останавливаться, наоборот, понукали лошадей кнутами и жуткими воплями. Поручик отскочил в безопасный промежуток меж задком возка бугровщиков и лошадиными мордами. Вовремя, еще миг, и стоптали бы… Мимо него, брызгая снегом из-под копыт, пронеслись всадники, цеплявшиеся за гривы, неуклюже мотавшиеся вверх-вниз на спинах неоседланных лошадей, оравшие что-то неразборчивое, охаживавшие кнутами обозных Буцефалов. Поручик зачем-то машинально их считал: два, три… кажется, восемь, а может, девять…
В голове обоза послышался сердитый крик, и тут же ударил револьверный выстрел, второй, третий… Саип, подумал поручик, вновь выскакивая на обочину. Некому там больше воевать…
Еще выстрел. Видно, как у головного возка, изрыгая проклятия, мечется высокая фигура без шубы и шапки - точно, Саип… Не похоже, чтобы он кого-то зацепил, отсюда можно рассмотреть что залитый лунным светом тракт совершенно пуст - всадники скрылись вдали.
"До Пронского не более десяти верст, - подумал поручик. - Лошадей они в паническом страхе жалеть не будут, так что доберутся быстро. И один Бог ведает, что наговорят там со страху. Не будет обозу гостеприимной встречи, тут и гадать нечего…"
- Вот оно, - рявкнул Самолетов. - Началось… Расползаются, как тараканы от огня… Ну-ка вы, двое, живенько рассказывайте, что за беду нам на шею посадили! А может, кто из вас, сукиных детей, и есть черт?
- Канэтада-сан говорит: никто из них не есть черт, но от них очень крепко пахнет демоном…
- А нам что стегать подтаскивать, что стеганых оттаскивать, - оскалился Самолетов. - Ну, языки проглотили?
Ударенный Федот, цепляясь за оглоблю, наконец поднялся на ноги и держался в отдалении, осторожно трогая скулу. Кузьма, предусмотрительно попятившись, испуганным голосом протянул:
- Николай Флегонтыч, ты не прокурор… Законов мы не нарушали никаких, ни в малой букве…
- Законопослушные обыватели… - процедил Самолетов. - Душа умиляется… Ладно, голуби! Я тоже закон начну блюсти. Пальцем вас не трону, если будете запираться. Всего-то навсего попрошу японского путника погладить вас сабелькой. Сердце мне подсказывает, что он с превеликим удовольствием вас посечет в капусту: не любит он нечисти, уже ясно, и дедушка его, японский поп, нечисть изводил… А самое-то веселое, что он, как лицо дипломатическое, российским законам неподвластен совершенно.
- Канэтада-сан говорит: он без малейших душевных переживаний лишит голов этих недостойных людей, не имеющих права жить.
- Вот так, соколики, - усмехнулся Самолетов. - А можно и еще проще: пойти к ямщикам и рассказать, что это именно вы, обормоты, на нас черта напустили. Вмиг раздерут вас мужички на сто пятнадцать частей, что будет еще больнее отрубания головы. Как, кликнуть ямщиков?
- Не надо, Флегонтыч, - угрюмо отозвался Федот. - Убьют ведь… А мы что? Мы и знать не знали…
- Вот и исповедуйся, - прикрикнул Самолетов. - Все знают, что голова в деле - это как раз ты и есть, а Кузька ума невеликого, он на побегушках… Ну?
- Кто же знал, что получится такая пакость… - сказал Федот. - Мы в тех местах за два лета семь бугров раскопали, и никогда ничего не случалось…
- Где?
- Под Ханзыбеем, на правом берегу. Там их по степи раскидана чертова прорва. Татары не мешали - это ж не их могилки, а какого-то неизвестного народца, обитавшего, говорят, еще до Рождества Христова… Попробовал шуметь один из старост, да уладили…
- И что?
- Золота не взяли, вот те крест, - сказал Федот и для пущей убедительности размашисто перекрестился. - Не было там золота, разве что пара бляшечек, тонкие, как бумага, едва на золотник тянут. Мы там взяли полмешка всяких причиндалов - бронзовые, медные. Сломанных ножиков изрядно - эти, мы за долгую свою жизнь нахватались, покойникам клали в бугор непременно сломанные ножики… А кроме них, немало… говорю тебе, всякие причиндалы. Как оно зовется и для чего служило, кто ж тебе сейчас расскажет. Даже ученые господа в Петербурге в затылке чешут.
- Ага, - сказал Самолетов. - То-то вы в последнее время, что ни год, в Санкт-Петербург… Постоянный покупатель завелся?
- Догадливый ты человек, Флегонтыч… Есть такой. Дела ведет честно, не обманывает, дает настоящую цену. Оные господа делают непременно из древнего золота, а наш берет и бронзу с медью, и костяные финтифлюшки, и много чего еще… С отбором берет, не все подряд, по какой-то своей системе, платит хорошо и аккуратно, не покупатель, а удовольствие… Вот мы ему и повезли… И была там такая штучка - поболее ладони, лита из бронзы, формой и видом наподобие татарской фляжечки, даже вроде бы с пробкой, припаянной двумя полосочками. Только это не фляжка, никак не похоже, очень уж тяжелая, по весу видно, цельнолитая. И все равно, там было что-то вроде горлышка, и пробка к нему припаяна, полосочки в земле одряхлели, тоненькие, зелень их проела…
- Не тяни кота за хвост! - прикрикнул Самолетов.
- Ну… Дорога длинная, скучная, заняться нечем. Водку мы с Кузьмой не особенно и потребляем, а говорить не с кем - нас, убогих, отчего-то сторонятся и брезгуют… Ну… От скуки сидели с Кузьмой, перебирали Копанки, думали и гадали, для чего они в старые времена могли быть предназначены. Чем только от скуки не начнешь баловать… И надо ж так случиться, чтобы Кузьма эту фляжечку уронил… С высока уронил, выпрямясь в возке, она и грохнулась на сундучок, в аккурат на Железную оковку. Полосочки ветхие, разломились, только хрупнуло… - он оглянулся по сторонам, перекрестился, понизил голос: - И вот тут началось… Как бы светом брызнуло, только свет тот был черный. Не знаю, как и объяснить… Вроде и черный, но свет, по глазам ударило, кинуло в беспамятство, по возку расшвыряло, будто куколок. А когда очнулись, ровным счетом ничего и не происходило: все как всегда, только фляжечка валяется - она, точно, цельнолитая, только под пробочкой видно, как дырочка высверлена, узенькая, глубокая. Мы туда спичку совали, длины не хватило… Ну, а спустя короткое время и началось…
- Канэтада-сан говорит: по его убеждению, в данном сосуде в незапамятные времена был заключен демон, вырвавшийся на свободу после того, как эти презренные люди нечаянно сломали запор…
- Очень похоже, что так оно и обстояло, - сказал Самолетов. - На сказку похоже, ну да после всего, что с нами творилось, начинаешь и к сказкам серьезно относиться… - Он шумно втянул воздух сквозь зубы. - Значит, это вы его нам на шею повесили… Порешить бы вас обоих, не сходя с этого места…
- Флегонтыч! - плачущим голосом воскликнул Федот. - Мы же не по умыслу… Кто ж знал?
- Надо было знать, - отрезал Самолетов. - Коли уж выбрали себе это поганое ремесло. Старики говорят, бывали случаи…
- Мы ж все копаное святой водичкой… Как обычно. Не первый год стараемся, знаем предосторожности…
- И много вам помогла святая вода? Батюшка тоже выходил с крестом… Руки чешутся…
- Николай Флегонтович! - воскликнул поручик, глядя, как в руке купца медленно поднимается револьвер.
- Да ладно, ладно… - поморщился Самолетов, убирая "смит-вессон" в глубокий карман дохи. - Ваше счастье, скоты этакие, что нет у меня навыка убивать людей, а то бы…
- Канэтада-сан говорит: он готов принять на себя и кровь, и ответственность, поскольку эти недостойные люди из низменной страсти к деньгам стали невольной причиной гибели других.
Японец обеими руками поднял перед глазами сверкающий клинок. Бугровщики шарахнулись, Федот завопил:
- Николай Флегонтыч, убери нехристя! Порешит ведь!
- Надо бы… - проворчал Самолетов. - Переведи, голубчик: в России так все же не полагается… Слякоть, а живые души…
Выслушав перевод, японец с видимой неохотой убрал саблю в ножны. Судя по его лицу, будь его воля, он распорядился бы совершенно иначе, без доброты и чистоплюйства.
- Где эта ваша фляжка? - прикрикнул Самолетов.
- В снег выбросили, на обочину, тем же вечером. Когда началось. Что ее было держать, мало ли что…
- Ну, вот что, - сказал Самолетов. - Ваш мешок с находками…
Он замолчал, прислушался. В голове обоза послышались громкие, быстро приближавшиеся звуки, с каждым мгновением крепнущие. Конский топот… Заполошные крики… Вскоре мимо них той же вереницей пронеслись всадники - в обратном направлении, в конец обоза, испуская хриплые и неразборчивые крики ужаса. На сей раз никто из них лошадей не нахлестывал, но те неслись еще быстрее, чем под ударами жгучего кнута…
Следом показался бегущий, едва не проскочил мимо, но, увидев людей, остановился, кинулся к ним. Саип, взлохмаченный и на себя не похожий, кажется, вовсе не ощущавший мороза, в одном армяке.
- Господа хорошие, - сказал он, задыхаясь, - у вас ведь оружие найдется… Там… там…
Он тыкал рукой в ту сторону, откуда столь неожиданно примчались вернувшиеся беглецы… Справившись с удушьем, выдохнул:
- Разбудить бы казаков, у них винтовки… Там… там…
- Ну так буди, дурило, что стоишь? - прикрикнул Самолетов. - Пойдемте, посмотрим…
Возле головного возка стоял Мохов с охотничьим ружьем в руке - и ружье ходило ходуном. Поручик присмотрелся, не раздумывая, вырвал из кобуры револьвер и стоял, держа его дулом вверх, как на дуэли.
Впереди, примерно в сотне шагов, поперек тракта чернела словно бы темная масса, невысокая, человеку самое большее по пояс, перегородившая дорогу, будто натуральная стена. Понемногу удалось разглядеть, что она состояла из отдельных частей характерного облика, а зубчатый верх оказался скопищем острых ушейДесятки желтых огоньков светили холодно, отраженным лунным светом.
Волосы на макушке так и зашевелились. Перед ними замерло скопище волков, сбившихся в огромную стаю, каких обычно вовсе и не бывает, не собираются волки такими ордами… Серые звери не трогались с места, стояли едва ли не четкой солдатской шеренгой, лапа к лапе, бок к боку, ни единого звука не долетало оттуда, только глаза холодно светились.
- Надо же, сколько их… - процедил Самолетов. - Не продохнуть от феноменов, пропади они пропадом…
Он сделал шаг вперед, вытянул руку с револьвером, положил ствол на ладонь левой, согнутую ковшиком, принялся хладнокровно целиться.
- Николай Флегонтыч, не надо! - умоляюще возопил Мохов. - Еще бросятся…
- Егорыч, все помрем когда-нибудь… - откликнулся купец, не шевелясь и не оборачиваясь.
Громыхнул револьвер, выбросив густую струю дыма. Послышался короткий жалобный визг, один зверь свалился, как подкошенный и замер без движения. Остальные самую чуточку подались назад - на полшага, не более - и вновь замерли живой стеной, зло посверкивая глазами, перегородив дорогу от кромки до кромки (крайние справа и слева даже стояли в сугробах).
- Точно, меж глаз, - сказал Самолетов удовлетворенно. - И никакой тебе нечисти, волки как волки, от пули Дохнут очень даже свободно. Сколько ж их тут сгуртовалось, прямо-таки со всей губернии… Сами по себе они в такие толпы отроду не сбивались. Там сотня, а то и больше… Знаю я, кто нам пакостит, тут и гадать нечего…
- Если бросятся… - прохрипел Мохов, - не совладаем…
- Не умирай прежде смерти… - звенящим от напряжения голосом откликнулся Самолетов. - Я так рассуждаю, захоти он нас волками затравить, раньше бы додумался. Волков по всему тракту несчитано, долго ли их собрать, если умеючи…
…Профессор фон Вейде не спеша перебирал предметы, по одному вынимая их из мешка. Подносил под свет фонаря, вертел, приближал к глазам, едва не касаясь ястребиным носом. Поручик с Самолетовым терпеливо ждали.
Снаружи уже рассвело. Слышно было, как перекликаются ближайшие ямщики. Не зря говорится, что утро вечера мудренее, - ко всеобщей радости, оказалось, что на сей раз не пострадали ни один человек и ни одна лошадь, все здоровехоньки. По этому поводу царило нешуточное воодушевление - можно было предполагать, что загадочная тварь наконец отвязалась, отстала. Волки исчезли с рассветом, так и не сделав попыток наброситься, просто-напросто в один прекрасный миг вдруг стали пятиться, их стая таяла, как кучка снега под солнцем весенним, а там и не осталось ни одного. По предположению Самолетова, все это было устроено исключительно затем, чтобы воспрепятствовать горсточке беглецов покинуть обоз. Правда, если это предположение верное, это означало, что тварь по-прежнему не оставляет обоз вниманием, разве что держится в сторонке и не лезет на глаза…
- Что вам сказать, молодые люди… - немец сложил в мешок последние осмотренные вещи. - Предназначение некоторых никак нельзя угадать, но так случается сплошь и рядом… Но достаточно изделий, давно и хорошо известных современной исторической науке, а потому можно без труда определить их принадлежность. Мы имеем дело с археологическими древностями, принадлежащими так называемой бугарской культуре - именно под таким термином она выступает в обиходе.
- Исчерпывающе… - с легкой иронией протянул Самолетов.
Профессор тоже чуть заметно улыбнулся: - Ах да, простите, я запамятовал, что ваши интересы лежат в другой области. Объясняя проще, племена, от которых сохранились эти вещи, обитали не позднее четвертого века после Рождества Христова. Так считает современная наука, и не вижу причин, по которым эта точка зрения может быть в ближайшее время опровергнута. Конечно, это нам ничего и не дает, собственно, но что ж поделать… Сосуды наподобие того, который вы описываете, до этих пор были известны в двух экземплярах - с ненарушенными "пробочками". Один, Насколько мне известно, остается в Эрмитаже, второй отправлен Московскому Историческому обществу.
- Авось, там их ронять не будут… - проворчал Самолетов. - И что же, для чего они были предназначены?
- Вот этого никто не знает, Николай Флегонтович. Предназначение множества предметов мы сегодня не в состоянии определить. Поскольку имеем дело только с самими предметами. Письменности у этих племен не было, библиотек и даже отдельных рукописей от них не осталось, а если и попадаются выбитые на камне надписи, они, в отличие от египетских иероглифов, пока что не расшифрованы. Эта область науки еще ждет своего Шамполиона… Ну, а в отсутствие письменных источников мы можем лишь строить догадки, которые не обязательно окажутся правильными.
- Понятно, что ничегошеньки не понятно… - вздохнул Самолетов. - Значит, неизвестно точно, была ли у них привычка запечатывать всякую нечисть в подобные сосудики?
Профессор бледно улыбнулся:
- Николай Флегонтович… Запечатывание нечисти в сосудики, с научной точки зрения, - процесс совершенно невероятный и в наш материалистический век выглядящий…
- Бредом собачьим, простите за ненаучное определение, - кивнул Самолетов. - Вот только, Иван Людвигович… Вы, как все тут пребывающие, собственными глазами наблюдали сцены отнюдь не материалистические. Вовсе даже не материалистические, наоборот… Не станете же утверждать, что тут галлюцинации от водки или авантюрный обман посредством гипнотизма?
- Не стану, - спокойно сказал профессор. - События, знаете ли, хоть и противоречат материализму, однако ж происходят в реальности, что тягостно…
- Ну, и ежели допустит ь… Профессор усмехнулся:
- Это, конечно, абсолютно ненаучно, это, конечно, вздор, мистика, суеверие… Но все же, если допустить… Гипотеза логически безупречна. Некий злой дух, в древние времена заключенный в некий предмет некими знатоками этого ремесла, полтора тысячелетия там пребывал и оказался на свободе, когда предмет по неосторожности сломали… - Он потер лоб, прямо-таки с обидой сказал: - Черт знает что такое… Не должно этого быть и тем не менее…
- Это что же получается? - произнес поручик, ни к кому, собственно, не обращаясь. - Выходит, этот древний черт, чтоб ему пусто было, просидевши под арестом полторы тысячи лет и оказавшись на свободе, может без всякого труда у нас освоиться? Хотя мы и другого рода-племени, и на другом языке говорим, и другому богу молимся?
- Получается, может, - сказал Самолетов. - Иван Людвигович, дорогой… А нет ли у вас других логических построений? По поводу происходящего? Крестом и молитвой, как выяснилось, его не одолеть, - чихал он На них…
- Я, простите великодушно, не специалист по демонологии, - сказал профессор задумчиво. - Тем более по демонологии древних народов, от которых не осталось никаких письменных свидетельств. Однако… Если рассуждать отвлеченно… - Он конфузливо улыбнулся: - Благо ученый мир об этом, я надеюсь, не узнает… В конце концов, мне тоже хочется добраться до цивилизованных мест живым и здоровым, а для этого, чует мое сердце, придется отрешиться от сугубого материализма… Знаете, что мне представляется? Если вспомнить все, что написано о нечистой силе самыми разными народами, можно сделать определенные выводы и усмотреть определенные закономерности, которым нечистая сила практически всегда подчиняется. Есть закономерности, есть… Всякий раз свои. Есть некие рамки, в которых вынуждены держаться и существа… э-э, наукой не признаваемые. И если эти закономерности понять, их, быть может, удалось бы и обернуть в свою пользу…
- Уж стали-то он точно боится, - сказал Самолетов. - Я ведь рассказывал. Шарахнулся, сволочь, в неподдельном страхе и с тех пор поодаль держится… И потерь, как выразился бы господин поручик, не было поутру… Иван Людвигович! А может, удастся усмотреть нечто этакое… чем его можно отогнать окончательно и навсегда? Может, мы что-то такое проглядели, а вы, ежели примените к этому случаю логический научный подход… А?