В небе раздался трескучий хохот, издевательский, раскатистый, облако изменило форму и, обернувшись неким подобием нетопыря, поднялось выше, стало описывать круги над снежной равниной - неторопливо, плавно. Чудно, но в его движении непонятным образом угадывалось злое торжество…
- Ах ты ж сволочь… - почти спокойно сказал Самолетов.
Рывком выхватил откуда-то из-под дохи вороненый "смит-вессон", вытянул руку, прицелился, ведя стволом за кружившим облаком, сотканной из золотистых частичек летучей мышью. Палец лег нас пусковой крючок, лицо стало мрачно-решительным…
- Николай Флегонтыч! - тихонько воскликнул Позин, проворно пригибая вниз руку купца, так что револьвер уставился дулом в снег. - Горячку не порите! Кто его знает, что оно такое… Еще, чего доброго, озлится и шарахнет как-нибудь так, что костей не соберешь…
Самолетов не боролся с ним, стоял спокойно. Протянул сквозь зубы:
- Ваша правда, господин штабе… Кто его знает… Да, может, его и не возьмешь пулей… Какое-то оно… эфемерное…
Золотистый нетопырь кружил высоко над обозом, сверкавший в лучах восходящего солнца, разбрасывавший переливы золотого сияния. Почему-то никакой красоты в этом не усматривалось - одно тоскливое омерзение.
- Трогаемся! - послышался крик Мохова. - Поехали, православные!
…Осунувшийся Мохов, глядя себе под ноги, утомленным голосом произнес:
- Я позволил себе вас собрать, господа хорошие…
- Чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, - фыркнул Самолетов, не улыбнувшись.
Скорее всего, Мохов на недавнем представлении "Ревизора" не был - если вообще посещал театр, - и потому определенно не догадался, что имеет дело с цитатой из знаменитой пьесы. Он ответил совершенно серьезно:
- Да какие уж там известия сообщать, когда все и так у вас как на ладони, сами видите…
Они стояли посреди тракта, на значительном расстоянии от головного возка. Обоз погрузился в совершеннейшую тишину, не слышалось ни разговоров, ни лошадиного ржания, ни малейшего звука иного происхождения. Далеко позади над горизонтом виднелась узенькая розовая полоска, краешек садившегося солнца, а над ним, золотисто отблескивая в лучах заката, высоко в небе кружило загадочное нечто.
Весь день оно следовало за обозом, как на привязи. То взлетало высоко в небо, становясь едва заметным золотистым пятнышком, то висело над головами, над крышами возков так низко, что стволом ружья можно дотянуться, то, придя в состояние тонкого полотнища, справа или слева скользило над самым снегом, все же его не задевая, - там, где оно плыло, на снегу не оставалось ни малейшего следа. Порой оборачивалось чем-то напоминающим то летучую мышь, то птицу, то страшную нечеловеческую рожу, - а порой испускало звуки, напоминавшие то довольный хохот, то волчьи завывания. Иногда пропадало надолго, вселяя в сердца надежду, что наваждение сгинуло окончательно, - но всякий раз объявлялось вновь.
Вреда оно не причинило никакого - только неотступно тащилось за обозом. И в конце концов удивление и страх достигли таких пределов, что не ощущались вовсе, уступив место своеобразному тупому оцепенению. Поделать с этим ничего нельзя, а вреда оно не причиняло, как, впрочем, и пользы - и потому люди смирилис ь….
- Вот именно вас я и решил собрать… - продолжал Мохов. - Вы, господа - военные офицеры, вы, господин ротмистр, по жандармерии служите. Николай флегонтыч известен как человек недюжинного ума и сообразительности. Вы, господин профессор, человек большой учености. Может, вместе и додумаемся до чего?
- Парламент решили созвать, Ефим Егорыч? - с грустной иронией спросил ротмистр.
- Да ну, что вы, господин ротмистр… Посоветоваться надо. Может, что и сообразим…
- Благодарю за оказанную честь, но вряд ли смогу оказаться полезным, - пожал плечами фон Вейде. - Моя ученая специальность - история с археологией, а эти почтенные научные дисциплины здесь, чувствую, полностью бесполезны.
- Мало ли что, - сказал Мохов с нешуточной надеждой. - Вы как-никак профессор из самых из столиц, может, посоветуете что…
- Интересно, что же? - без раздражения ответил немец. - Здесь, надо полагать, был бы уместен биолог или зоолог. Вы ведь согласитесь, господа, что этот… это… что эта тварь своим поведением крайне напоминает живое существо… быть может, в некоторой степени и разумное…
- Есть такие подозрения, - согласился Мохов. - Какое-то оно… сознательное. И рожи корчит, и хохочет… Пресечь бы…
Он смотрел на жандарма, и тот грустно улыбнулся:
- Ефим Егорыч, решительно не представляю, как это вот пресечь и утихомирить. Возможностей к тому не вижу. Я ему могу, конечно, объявить об аресте, только, чует мое сердце, оно подчиниться и не подумает… и не представляю, как мне арест произвести…
- Может, попробовать из винтовки? - неуверенно предложил Позин. - Велеть казачкам дать залп… Или не поможет? Что-то я в нем не усматриваю плоти… Что оно такое может быть?
- Японец виноват, - сказал Самолетов. - У них этакую пакость держат вместо домашних животных. Вот он и прихватил с собой зверушку в Петербург. А она по дороге из коробушки вырвалась и поразмяться захотела. Написать авантюрный роман, чтобы его потом продавали по полтиннику за штуку, глядишь, и приработок…
- Шутите? - поморщился жандарм.
- Шучу, - кивнул Самолетов. - Чтобы окончательно духом не пасть от полной непонятности происходящего. Вы не о том, господа, совсем не о том… Вот как по-вашему, имеет ли оно отношение к исчезновению золота да жуткой кончине двух лошадей и одного человека? Что-то мне плохо верится в этакие совпадения. Тут уж, скорее, цепочка выстраивается. Связь некая. Не может же быть так, чтобы по отдельности случились сразу три диковинных события?
- Я бы предпочел, чтобы никакой связи не было, - сказал поручик. - Иначе… Мало ли что еще может случиться…
- А ему, может оказаться, плевать на ваши предпочтения, простите великодушно, - сказал Самолетов. - Мне тоже верить не хочется. Иначе… Сегодня Ермолай, а завтра любой из нас, очень возможно… Но и совпадение получается слишком уж невероятное. Так что…
- А может, это черт какой? - серьезно спросил Позин. - Вы не смейтесь, господа, не смейтесь, мало ли что на свете бывает.
- Да не смеется никто, - ответил Самолетов. - Что тут смеяться, если никто ничего не понимает… Вот только не слыхивал я отроду про подобных чертей. А вы, господа? Молчите…
- Трудно сказать… - в задумчивости произнес немец. - Однако нечистая сила, если верить классическим источникам, и в самом деле должна выглядеть иначе, вести себя по-другому…
- Ну, давайте батюшку позовем, - предложил Позин. - Пусть отслужит что-нибудь… этакое. Соответственно моменту.
- Говорил я с батюшкой, - вздохнул Мохов. - Батюшка его перекрестил - а ему хоть бы хны, летает и визжит… Я и сам пробовал, "Расточатся врази его" читал… Без пользы.
- Но не должно же такого существовать в животном мире, в природе! - воскликнул поручик. - В Сибири, уж во всяком случае. Да и где бы то ни было. В жизни не слышал о подобных феноменах, хотя иллюстрированный журнал "Вокруг света" выписываю регулярно…
- Не самый достоверный научный источник, но и в "Вестнике Академии наук" ни о чем подобном читать не доводилось, - сказал профессор фон Вейде. - Получается, что о подобных созданиях не знают ни наука, ни простонародные сказки. Под классическое определение нечистой силы это явление тоже как-то не подпадает. Тупик…
- А серебряной пулей попробовать? - предложил Позин. - Вроде бы от иной нечисти и помогает…
- А есть она у вас? - горько усмехнулся Самолетов.
- Серебряные ложечки найдутся, - ответил штабс-капитан деловито. - И рубли серебряные есть. Нарубить меленько, снарядить в патроны вместо пули… Штуцер я с собой везу. Повозиться придется, но дело подъемное.
- Может, и в самом деле, господа? - непонятным тоном сказал Самолетов. - Коли уж ничего более предпринять невозможно.
- А рассердится? - понизил голос Мохов.
- А если все равно погибать? - прищурился Самолетов. - Кто его ведает, что у него насчет нас на уме и какая фантазия ему в голову… или куда там придет.
- Вы как хотите, а парочку патронов я снаряжу, - сказал Позин. - На всякий на пожарный. И вот что… Может, нам ночью караулы выставить?
- А что они способны предпринять, караулы…
- Верно, Николай Флегонтыч, сболтнул, не подумавши… Не учен планы строить, на это штабные есть…
- Ну так что же, господа? - спросил Мохов едва ли не жалобно. - Больше и нет ни у кого дельных мыслей?
- Да какие тут могут быть дельные мысли, Егорыч? - пожал плечами Самолетов. - Серебряной пулей попробовать да попросить батюшку крестом и молитвой… А больше ничего и не придумать. Или все же осенило кого?
Все молчали. Мохов присмотрелся:
- Вроде сгинуло куда-то…
- Объявится, не тоскуй, - хмыкнул Самолетов. - Сколько раз пропадало, а потом опять объявлялось…
- Может, в Пронском отвяжется? - с надеждой спросил Мохов. - Многолюдное селение, церковь есть…
- Ну, если тебе так легче, думай, что отвяжется. Что до меня, я, простите великодушно, ни думать, ни гадать не намерен. Исключительно оттого, что не вижу от этого никакой пользы… - Самолетов помолчал. - А из револьвера я его все же попробую, мало ли… Пойдемте, господа? Военный совет наш ничего полезного придумать не в состоянии.
Поручик первым повернулся было к обозу, но Самолетов, удержав его за локоть, тихонько попросил:
- Задержитесь, Аркадий Петрович, разговор есть…
Мимо них быстрым шагом прошли Позин и ротмистр, шагавший словно бы в нешуточной задумчивости фон Вейде, что-то жалобно бормотавший себе под нос Мохов.
- Что такое? - спросил поручик, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. - Кажется, обговорили все… Точнее, сошлись на том, что никто ничего не понимает И не знает, что же предпринять…
- Супругу торопитесь ободрить, поддержать морально? - понятливо подхватил Самолетов. - Не спешите, право. Опасности никакой вроде бы не предвидится, а что до характера, Елизавета Дмитриевна никак не похожа на кисейных барышень, томных, бледных и улепетывающих с визгом от любой лягушки. Уж вы-то лучше меня должны знать. Папенька ее - купец оборотистый и человек твердый, вот вы-то как раз с ним общались мало, а я с ним сызмальства знаком, пример с него во многом брал. Не кисейную барышню Дмитрий Венедиктыч воспитал…
- Пожалуй, - сухо сказал поручик.
- Подождет Елизавета Дмитриевна еще пяток минут, никак не впадет в душевное отчаянье… Аркадий Петрович, у меня к вам будет предложение. Давайте, как бы это выразиться, вместе держаться. Этакой артелью, как господа мушкетеры из известного романа. Жизнь прямо-таки заставляет. Я тут думал, прикидывал, взвешивал… Если подумать, мы с вами - единственные, кто выжить хочет яростно. Одни мы с вами молодые и, фигурально изъясняясь, на взлете. Прочие на излет пошли, согласитесь. Им так цепляться за жизнь уже по возрасту и складу как-то даже и не личит… Профессор в преклонных годах, Позин вояка справный, да отгорел свое, ротмистр вяловат… Вот японец разве что вроде нас, грешных, но кто его там ведает, загадочную персону… Вы, как всякий поручик, наверняка мечтаете в генералы выбиться да вдобавок судьбой молодой жены-красавицы озабочены. Я семейством не обременен, но тоже мечтаю в свои генералы выйти… Одним словом, давайте артельно? Как единый кулак. Чует мое сердце, что так просто из нынешнего положения не выкарабкаться… Есть резон?
- Думаю, да, - сказал поручик серьезно. - А в чем вы нашу совместную деятельность видите?
- Кто же заранее предскажет… Факт, что дела еще будут. В первую очередь не на шутку меня беспокоят наши ямщики. Есть у меня там… свои глаза и уши, как же без этого? И не далее как час назад получил я подробные донесения. Продолжают храпоидолы кучковаться и шептаться. Кондрата запомнили? Он из тех, что в любой заварушке лезут в атаманы, сами помните, как он вожачком себя преподнести пробовал…
- Неприятный типус, - согласился поручик.
- Толпа - она и есть толпа. А вот когда у нее атаманы заводятся, нужно держать ухо востро. Кондрат, и при нем, прости Господи за сравнение, этаким статс-секретарем по делам печати - Филька Конопатый. Вы его тоже запомнить должны… Филька нагнетает У ж а с т и, а Кондрат под этим соусом без мыла в предводители лезет… Опять зашептались, что не грех бы обрубить постромки, вскочить охлюпкой на лошадок и мчаться в Пронское. За любую соломинку схватиться готовы…
- О грузах беспокоитесь? - съехидничал поручик.
- Нет, - серьезно сказал Самолетов. - Грузы - забота десятая. Рассуждая спокойно, ничегошеньки с ними не сделается, даже если весь обоз будет брошен на дороге. Места безлюдные, воровать и расхищать некому. Привести потом потребное количество лошадей из Пронского - и айда дальше. Ни чай, ни тем более камень на морозе не испортятся, как и Фомичевы рябцы… Меня не груз беспокоит, а те формы, в которые бегство может вылиться. А формы могут возникнуть самые неприятные. У одного хватило ума поинтересоваться у Кондрата: а если, мол, господа за нами в погоню кинутся? Ухмыльнулся Кондрат в бороду очень хитро и ответствовал: так ведь и против этого можно чего придумать… И если прикинуть, что тут можно придумать, получается скверно…
- Полагаете, они способны…
- Эх, Аркадий Петрович… - протянул Самолетов с застывшим лицом, - многое людишки способны придумать от великого страха, когда страстно желают спасти свою драгоценную шкуру… Порой такие страсти заворачиваются… Вы с собой казенный револьвер прихватили?
- Конечно, - кивнул Савельев. - В кобуре, в мешке лежит…
- Вы уж его достаньте нынче же, не мешкая, и держите при себе… У Позина тоже имеется, и у Саипки, у жандарма я не спрашивал, но, скорее всего, в такой путь тоже не безоружным пустился. Вот еще что… Доверенные мои донесли, что ямщицкое вече обсуждало еще, не поискать ли в обозе колдунов… Средневековьем попахивает, согласен, ну так и явление этой… твари тоже имеет мало общего с материализмом, не правда ли? Не только в наших медвежьих краях, но в России до сих пор, случается, народец выискивает колдунов с ведьмами и бьет смертным боем. Да и в цивилизованных вроде бы Европах бывает всякое. В прошлом году английские пейзане, папа с сыном, старушку утопили, полагая ее ведьмою, серьезные газеты писали, да-с. И во Франции я наслушался свежих примеров… Короче говоря, две заботы они сейчас на себя взвалили: и устроить бегство, и поискать колдуна. Некоторые грешат на японца. Ну как же: самый диковинный среди нас человек, неизвестно, каким молится богам, так что выглядит крайне удобным кандидатом в подозреваемые. Другие говорят, что виноват профессор: копал-копал и черта выкопал, а потом этот черт у него из багажа сбежал, куролесить и душегубствовать принялся. Бугровщики, оба-двое, тоже там отираются, кажется, собираются примкнуть… Так что заранее нужно приготовиться… к неожиданностям. Чтобы врасплох не застигли, не дай бог. Ротмистр человек бывалый, да и служба у него располагает, перекинулись мы парой слов, и угрозу он не хуже меня видит. Позин тоже житейской сметкой не обделен. Он сейчас пошел к казачкам, попробует их, как бы это, уговорить Перейти пока что под его командование. На случай… неожиданностей. Трое старослужащих с винтовками - это в наших условиях сила. И наконец… Нам, возможно, имеет смысл ночные караулы организовать: вы, я, остальные, по очереди, часиков по нескольку. Так оно надежнее.
- Пожалуй… - согласился поручик. - А вдруг… отстанет?
Он смотрел в сторону обоза, который понемногу укутывали сумерки. Золотистого облака не было видно, но это еще ни о чем не говорило.
- А если не отстанет? - сказал Самолетов глухо. - Давайте уж худшее предполагать. Если отвяжется, отлично, а нет, будем к тому готовы.
- Казачков уговаривает… А что есаул?
- Вот на кого нет ни малейшей надежды, так это на есаула, - сказал Самолетов. - Сломался есаул, себя потерял совершенно. Сосет водку, просыпается, опять сосет… При другом раскладе он, скорее всего, этак не развалился бы, но такое его вышибло из характера сразу и окончательно… Пойдемте?
Забравшись в возок, поручик первым делом расшнуровал горловину дорожного мешка, извлек кобуру с револьвером и мешочек патронов. Лиза, сидевшая под фонарем, смотрела на него грустно и тревожно, но Савельев не заметил ни следов слез, ни полной растерянности. Ей, конечно, нелегко пришлось, но Самолетов и тут кругом прав: отнюдь не кисейную барышню воспитал его степенство Дмитрий Венедиктович, человек твердый, из простых крестьянских парнишек выкарабкавшийся в первую купеческую гильдию.
На импровизированном столе уже перестали куриться парком остывшие пельмени - и стоял полуштоф с чаркой.
- Выпей, - сказала Лиза понятливо. - Полегчает… Поручик этим предложением воспользовался немедленно. Сказал, стараясь улыбаться:
- Вот такой курьез, Лизавета Дмитриевна… Ничего, авось выпутаемся…
Лиза смотрела на него все так же строго и серьезно. Оставить ее в совершеннейшем неведении о происходящем не было никакой возможности, она ведь прекрасно уже поняла, что в обозе происходит что-то непонятное, а там и увидела из окна кружившую над обозом золотистую тварь. Хорошо еще, поручик ей ни словечком не обмолвился о главном ужасе, о мертвом ямщике, представил дело так, будто все ограничилось двумя погибшими загадочным образом лошадьми…
Лиза передернулась:
- А если оно к нам ночью залезет?
- Обойдется, - сказал поручик веско. - До сих пор и поползновений не проявляло в возки лезть… Вот что, Лизанька, ты не пугайся, если проснешься вдруг, а меня не будет. Мы тут посовещались и решили, что ночью бы неплохо покараулить, мало ли что. Я поблизости буду, спи спокойно…
- Аркаша, мне и спать-то жутко… - промолвила она.
- Не бойся, не полезет…
- Я не о том. Сны эти поганые переносить не в состоянии…
- А что со снами? - спросил поручик серьезно. Лиза тяжко вздохнула:
- Каждую ночь одно и то же. Снова я в той непонятной пещере, и этот, черный, страшный, до утра пристает со своими бесстыдствами… Разговоры ведет долгие, тягучие, не помню ни слова, но меня будто в бочке с патокой помаленьку топят… И говорит, и говорит… - она вскинула испуганные глаза: - Аркаша, я слабну! Я от этих бесконечных разговоров, от его нескончаемых приставаний словно бы себя теряю, сопротивляюсь все слабее, рук не могу поднять… Боюсь, что он в конце концов… - она замолчала и даже, показалось, тихонечко всхлипнула.
Собственное бессилие приводило поручика в ярость - но чем и как он мог этому наваждению помешать?!
- Попробуй молитву читать перед сном, что ли…
- Пробовала уже, - сказала Лиза грустно. - И "Отче наш", и "Расточатся врази его". Не помогает. Только глаза закрою, снова пещера и этот… Аркаша, это ведь не мои сны… Это постороннее наваждение. Никогда так не бывало, чтобы кошмар продолжался из ночи в ночь, один и тот же. Это оно, я чувствую… Действительно, черт какой-то…
- А чему нас в церкви учат? - сказал поручик столь же серьезно. - Что человеку верующему никакая нечисть повредить не в состоянии. Лизанька, ты, главное, духом не падай. Это все не взаправду, это наваждение, сама ты тут никак ни при чем…
- Я знаю. Только сил уже нет. Сейчас усну, и опять начнется - лапы на меня кладет, разговорами топит… Пыталась не спать, да не получается…
Кровь стучала ему в виски от бессильной ярости…