– Верно, мистер Гастингс. Попали. Точнее и не скажешь, – Бошамп встал, одновременно расстегивая кобуру своего "веблея", и положил ладонь на рукоять. Лейтенант последовал его примеру. Томсен поднялся вместе с ними, встав чуть левее полковника и взяв переднего всадника на прицел. Группа из семнадцати конников приблизилась к пехотинцам на расстояние в шесть-семь ярдов и остановилась, не выказывая, впрочем, никаких признаков агрессии.
– Я королевский тэн Вулфрик, здешний ширриф, – с удивлением разглядывая пригорок, лежащих и стоящих англичан, произнес один из всадников, в более чистом и не таком застиранном хитоне, как у его спутников – А кто будете вы?
Томсен привычно, без команды, перевел сказанное, вызвав еще один удивленный взгляд со стороны Вулфрика.
– Так кто же вы и что вы делаете на земле моего шайра? – повторил всадник, кладя правую руку на рукоять внушительного топора на длинном древке, висящего сбоку от седла.
– Я сэр Гораций Бошамп, командир норфолкских королевских стрелков. – Полковник, выслушав перевод, собрал все свое мужество, гордо вскинул голову и положил левую ладонь на рукоять сабли.
Глава VII. Людям для войн не хватало земли
Коварный лев тянулся вновь к чужой короне, и, чуя будущую кровь, храпели кони.
Р. Киплинг
Утром Дня святого Михаила, небесного покровителя Нормандии, большой, красиво украшенный корабль потерянно дрейфовал у английских берегов. Стоящие на палубе люди с волнением и испугом осматривали поверхность моря.
Одинокое судно с большим красно-золотым парусом было во власти случая, который в любой момент мог столкнуть его с боевым кораблем англичан или с пиратским судном. Волнение словно парализовало экипаж, многие из доблестных и храбрых соратников находившегося на этом же судне герцога Нормандии Гильома Бастарда были близки к панике. Большинству казалось, что катастрофа, которую так ждали с самого начала этой безрассудной затеи сюзерена, – завоевания престола Королевства Английского, произойдет с мгновенья на мгновенье. Только герцог и его оруженосец, Роберт де Гранмениль, племянник сенешаля Нормандии Гильома Фиц-Жере, спокойно принимали все происходящее. Роберт, видя, что господин, которому он безоговорочно доверял, спокойно приказывает убрать парус и бросить якорь, совершенно не волновался. В конце концов, уже больше тридцати лет, с момента смерти возвращавшегося из паломничества в Святую Землю отца – герцога Роберта, Гильому Нормандскому пришлось неоднократно доказывать свое право на высокий пост. Незаконнорожденный сын, он сумел привлечь на свою сторону большинство знати герцогства, подавить возникшую во время его малолетства смуту и навести такой порядок в своих владениях, что ему завидовали многие государи ближних и дальних земель. Деливший со своим герцогом большинство из выпавших на его долю испытаний, Роберт хорошо запомнил, что в самых тяжелых ситуациях его господин находил выход из казавшегося всем безвыходного положения. Он помнил, сколько раз предложенные герцогом меры казались окружающим и ошибочными, и неправильными, а в результате оказывались не просто единственно верными, но и приносящими максимальный успех. Пока Роберт предавался воспоминаниям, начав с заговора сеньоров Нижней Нормандии, герцог приказал подать на палубу завтрак. Едва ли не насильно усадив за свой стол самых знатных путников, герцог приступил к трапезе. Приказав оруженосцу поесть, герцог оставил прислуживать за столом одного из взятых в поход пажей. Роберт сейчас же устроился неподалеку, но кусок, несмотря на все его усилия не волноваться, не лез в глотку. Он больше приглядывался и прислушивался, что говорят за столом и что происходит на море. Герцог, наоборот, ел с великим удовольствием, поглощая одно за другим холодное мясо, паштеты и пироги, перемежая еду обильными возлияниями. При этом Гильом не переставая шутил, сам смеялся первым, стараясь беседой и юмором воодушевить своих соратников, к которым постепенно возвращалось хладнокровие. Скоро за столом установилась непринужденная атмосфера, как будто завтрак происходил не на качающейся палубе дрейфующего у вражеских берегов корабля, а где-нибудь на природе перед охотой, не сулящей ничего, кроме развлечения. Окончательно успокоившийся Роберт доел доставшийся ему пирог, запивая вином, после чего отправился в установленную на палубе палатку, чтобы осмотреть и приготовить оружие, свое и господина, к высадке. Не успел он откинуть полог, как наблюдатель на корме закричал, что видит на горизонте четыре мачты, и все, включая герцога и самого Роберта, устремились туда, чтобы посмотреть на приближающийся флот.
Сначала действительно были видны только четыре мачты, затем из-за горизонта появились еще столько же, потом еще и еще, пока все наблюдаемое пространство не покрылось кораблями. "Словно возник лес из деревьев, украшенных парусами", – мелькнула в голове Роберта мысль. Тут он сообразил, что, как только корабли подойдут поближе, начнется высадка, и, не теряя времени, отправился собирать все необходимое. Тем временем корабли подходили все ближе и ближе и, наконец, весь нормандский флот, почти тысяча кораблей и барж, собрался у берега обреченного на завоевание королевства. Наступил третий час дня, когда флот подошел к берегу около мыса Бичи-Хед. Корабли приткнулись к земле Англии в нескольких маленьких бухтах и на отмелях вдоль побережья между Певенси и Гастингсом. В пределах видимости – ни английских кораблей, ни наземных дозоров. Ни одной живой души ни на суше, ни на островках, которыми усеяно море. Тишину нарушал только шум прибоя, звон оружейного металла, скрип корабельных снастей и резкие команды шкиперов да редкие фразы обменивающихся мнениями начальников. Корабли бросили якоря, матросы спустили паруса, а первые воины, держа оружие наизготовку, уже спрыгивали с палубы в воду. Вслед за ними устремились сотни и тысячи. Высаживались норманны, понтейцы, фламандцы, отдельные рыцари и отряды из Бретани, Мэна, Пикардии, Пуату, Иль-де Франса и даже из далеких Наварры и Арагона. Выбираясь на берег, бойцы сбивались в отряды и занимали оборону, прикрывая высадку лошадей, выгрузку припасов и оружия. Выгружали копья и дротики, запасы стрел и кольчуги. Кольчуги и доспехи были настолько тяжелы, что их вытаскивали на берег по двое. Лошадей уже оседланными выводили на сушу длинными вереницами конюхи. Рыцари облачались в доспехи и, вооружившись, садились в седла. Томительно тянулось время для ожидающих высадки на борту "Моры", но все же около девяти часов дня Гильом, сопровождаемый верным оруженосцем, последним покинул судно.
Раздались радостные приветственные крики: "Аой!" Роберт счастливо улыбался, радуясь, что долгое ожидание кончилось, и в этот момент герцог, поскользнувшись на мокром, пропитанном морской водой песке, упал. "Дурное предзнаменование", – мелькнула в голове Роберта первая мысль, а радостные крики войска сменились огорченными. Многие были охвачены ужасом, словно испуганные дети, а не закаленные в боях воины. Роберт бросился помочь, но Гильом уже встал сам, как ни в чем не бывало улыбаясь и показывая всем полные горсти песка, захваченного им при падении.
– Богом клянусь, эта земля, которую я захватил своими руками, больше не ускользнет от нас!
Мрачное молчание вновь сменилось воодушевленными радостными криками, а уже вскочивший на подведенного пажом коня Роберт, быстро оглядевшись, устремился к стоящей на берегу полуразрушенной хижине. Точнее – времянке, построенной, очевидно, рыбаками во время лова. Перед ним расступаются, провожая его удивленными взглядами, отряды воинов из Контантена. Подскакав к хижине, Роберт на ходу ловко выдернул из ее крытой полусгнившей соломой крыши пучок и вернулся обратно. Еще звучали крики, герцог не успел еще тронуться с места, когда подскакавший де Гранмениль протянул ему этот пучок соломы.
– Сир, я ввожу вас во владение Английским королевством! – произнес он под громкий, гомерический хохот присутствующих. Смеялись все, включая Гильома, мгновенно оценившего удачную пародию на инвеституру, придуманную оруженосцем. Но время поджимало, английское войско могло появиться в любой момент, поэтому герцог приказал срочно захватить ближайший городок на побережье, называемый Певенси.
Ворвавшись в опустевший город, норманны обнаружили огни, тлеющие в очагах, неопровержимое доказательство, что местные жители обратились в бегство совсем недавно, при виде чужеземного флота. Не удовлетворившись захватом города, норманны соорудили лагерь, окружив его рвом и частоколом. А на небольшой возвышенности неподалеку, господствующей над бухтой, по приказу герцога воздвигли деревянный замок.
Окружающая местность казалась Роберту дикой по сравнению с более обжитой Францией, коварные болотистые долины и густо заросшие холмы не внушали доверия. Обширные болота могли без особых усилий поглотить всю армию норманнов, а густые чащобы, пройти которые, не имея топора, было практически невозможно, преграждали путь, казалось, на каждом шагу. В этих лесах, в отличие от более густонаселенной Нормандии, бродили непуганые дикие звери. Стаи волков, ничуть не боясь проезжающих всадников, смело пересекали им путь. У подножия многочисленных дубов рыли землю стада кабанов, возглавляемые могучими секачами, способными одним ударом своих мощных клыков распороть брюхо боевому коню. Часто встречалась поистине королевская дичь – большие олени, чьи вожаки, заметив приближающуюся угрозу, сгоняли стадо в кучу, а сами, наклонив мощные рога, готовы были сразиться с наглыми двуногими, вторгшимися на их территорию.
Редкое население, жившее в небольших городишках и деревеньках, жалось поближе к побережью, оставляя огромные территории безлюдными. Дороги, больше похожие на тропы, часто так были изборождены колдобинами и буераками и залиты грязью, что совершенно не позволяли передвигаться по ним верхом. Приходилось спешиваться и вести коней в поводу.
Пока шла работа, отряды норманнов шарили по окрестностям, добывая продукты у испуганных вторжением крестьян, а заодно разведывая местность. Нередко в такие поездки, сопровождаемый небольшой свитой рыцарей, а то и вообще сам-друг, выезжал и герцог, вызывая у своих друзей и вассалов тревогу. Бывшее одной из черт характера герцога бесстрашие, иногда переходившее в безрассудство, порой толкало его на опрометчивые поступки.
Казалось, что англосаксонские воины бесследно исчезли с окружающих земель, но нормандские бароны, видя, как их сюзерен изо дня в день покидает лагерь верхом в сопровождении не более одного или двух десятков всадников, пребывали в постоянном страхе, как бы герцог не попал в засаду свирепых местных крестьян.
Как-то раз, когда уже наступили сумерки, а герцога все не было, группа во главе с Югом де Монфором отправилась его искать и в конце концов нашла. Гильом шел пешком, в кольчуге, неся на плече еще и кольчугу сенешаля Фитц-Осборна. Он выглядел бодрым, словно только что вышел на прогулку, и потешался над совершенно выбившимся из сил сенешалем, ведущим в поводу их коней. Сопровождающие их рыцари также шли пешком, давая отдых усталым лошадям. Среди них шел и мрачный де Гранмениль, обиженный недоверием своего господина, не отдавшего ему доспехи сенешаля. Подоспевший Юг де Монфор освободил Вильгельма от столь необычной ноши и, обратившись к герцогу суровым тоном, сказал.
– Монсеньор, вам ни разу не приходило в голову, что местные жители могут напасть на вас? – бросив укоризненный взгляд на оруженосца.
– Нет, Юг, никогда, – весело отозвался герцог и добавил: – Не ругай моего верного Роберта, он и так нагружен нашим оружием сверх меры.
В этих поездках Бастард обнаружил, что более удобной, чем Певенси, базой для его войск и флота мог бы стать город Гастингс, расположенный на несколько лье восточнее. Город этот господствовал над дорогой, ведущей в Люнденбург, и имел великолепную гавань, способную вместить и лучше защитить нормандский флот. Оставив в Певенси небольшой гарнизон, Гильом отвел свое войско на восток и приказал половину своих судов укрыть под прикрытием меловых утесов бухты у Гастингса. На холме возле бухты соорудили второй деревянный замок из одной-единственной башни, окруженный частоколом. Вокруг подножия холма прокопали ров, а довольно обширное поле позади рва образовало двор. На этом поле поставили жилые бараки и конюшни. Еще один – внешний ров с насыпанным за ним валом и частоколом окружал все сооружение. Прорезанные в частоколе ворота с подъемным мостом защищала еще одна, меньшая, деревянная башня. Работы по укреплению нового местопребывания были еще в полном разгаре, когда к герцогу прибыл гонец от некоего Робера – уроженца Нормандии, живущего недалеко от побережья, у Люнденбурга. Он прислал приветствие и старательно написанное письмо с последними известиями.
"Тостиг, брат и враг Гарольда, и норвежский король Харальд Хардрада, – писал осведомитель герцога, – высадились на севере, в решительном сражении под Фулфордом, неподалеку от Йорка, разбили ополчение Нортумбрии под руководством эрлов Эдвина и Моркара, и даже захватили Йорк. Но Гарольд Годвинсон со своей дружиной стремительно двинулся на север, по пути собирая отряды уэссекского ополчения. И неожиданно для норвежцев через четыре дня оказался от их войска на расстоянии полета стрелы. В битве у Стэмфордбриджа англичане наголову разбили противника, при этом погибли оба предводителя норвежцев – и Тостиг, и Харальд".
Далее доброжелатель сообщал герцогу, что один из жителей Гастингса, будучи свидетелем высадки норманнов, решил уведомить об этом событии Гарольда. В тот же день он отправился в Лондон. По его прибытию из города на север были посланы гонцы, которые со всевозможной скоростью отправились в Йорк, чтобы доставить королю весть о высадке норманнов на английском берегу. Одновременно шерифы Эссекса объявили сбор оставшегося на месте ополчения, отряды которого стекаются в Лондон. Автор письма советовал Вильгельму не покидать укрепленный лагерь, так как дошли слухи, что Гарольд поспешно двинулся на юг, поклявшись скорее погибнуть, чем пустить врага в глубь Англии хотя бы на милю.
– Передай своему господину, – сказал гонцу Гильом, – что я сражусь с Гарольдом при первой же возможности.
Дождавшись, пока гонец покинет залу, Гильом обернулся к своим приближенным. На его губах промелькнула недобрая усмешка, вызвавшая ликование в душе Роберта. О, ему не впервой было видеть это выражение лица сюзерена. Так он улыбался, получив известия о вторжении королевских войск, закончившемся полным их разгромом на реке Див.
– Двинулся на юг, – негромко повторил он и снова заглянул в письмо. – Ему следовало ждать меня в Лондоне. Тебе дали прекрасный совет, Гарольд Годвинсон! Но ты ни в коем случае не примешь его. – Герцог пододвинул письмо поближе и, оглядев присутствующих, добавил: – Друзья мои, я правильно оценил графа Гарольда, когда сказал вам, что он будет действовать сгоряча. Гарольд собирается дать нам сражение на этом берегу. А я только этого и жду! – Брови Гильома сурово сдвинулись. – Как же он глуп.
– Однако это храбрейший человек, пусть узурпатор и клятвопреступник, – сказал Юг де Монфор, глядя прямо в глаза герцогу.
– Храбрый как лев, несомненно. Однако он потеряет Англию по глупости своей. Он не пустит меня ни на лье в глубь страны, подумайте только! О, раны господни! Ему надлежало бы заманивать меня подальше от берега и от моих кораблей, в непривычную страну, где мое войско могло бы попасть в окружение, да и разорить всю местность на моем пути к тому же, чтобы нам нечего было есть и мы не могли держать осаду. А он пожалел невинный народ. Народ, подумать только! Как будто народ решит что-то в предстоящей войне.
– Да, монсеньор, ему следовало бы действовать, как вы действовали в тот час, когда король Франции нарушил границы наши. Отступать, заманивать и дать сражение в самый благоприятный момент, – подтвердил коннетабль Рауль де Тессон.
– Ты прав, Рауль, я не произносил тогда громких фраз, чтобы пробудить в людях преданность, и не рвался безоглядно в бой. Но, как умел, тщательно обдумывал каждый шаг свой, чтобы спасти Нормандию. Гарольд не хочет уступать нам земли, поклявшись оборонять ее любой ценою. Это говорит его сердце, гордое, полное мужества и благородства, но глупое сердце, не внемлющее доводам разума. Говорю вам, мессиры, если бы он остался в Лондоне, он смог бы одолеть нас. Но теперь он обречен. Свершится божий суд. Раны господни! Ведь Эдуард обещал мне отдать корону свою, а Гарольд клялся на святых мощах в том содействовать. Не так ли, мессиры? А теперь Гарольд, корону незаконно захватив, стремится нас атаковать. Явно Господь затмил его разум.
– Но вы совершенно не считаетесь с той возможностью, что его уговорят засесть в укреплениях Лондона, монсеньор? – спросил де Тессон.
Гильом рассмеялся.
– Нет, клянусь муками господними, в Лондоне он ни за что не останется. Еще раз повторю вам, мессиры, сей военачальник из тех, что выигрывает битвы, но проигрывает войны. Я знаю это с того самого дня, как увидел его в Нормандии. Помните, как он в походе на Динан, забыв обо всем, спасал простого воина, тонущего в зыбучих песках? Разве этим должен заниматься настоящий военачальник? Уверяю вас, мессиры, – все будет так, как я говорю. Наши стрелки забросают саксов стрелами и дротиками, пехота и конница развалят все, что останется от "стены щитов". Так победим, мессиры.
Так и закончилось в этот день обсуждение полученных новостей.