Только он это произнёс, как из внутренних помещений в бар ворвалось около десятка смуглолицых парней в белых балахонах для пустыни. Они были вооружены потёртыми автоматическими винтовками М-16 и без всякого разбора приступили к уничтожению буровских охранников, которые ответили им из своих "калашей". Поливая огнём всё вокруг, в несколько секунд бойцы превратили шикарное заведение для отдыха в поле кошмарного боя.
– Грёбаные обдолбыши! – выкрикнул Кара. – К бою!
Долго думать было некогда, и моё тело действовало само по себе. Так я оказался за барной стойкой, и неизвестные смуглолицые бедуины не давали мне даже носа из-за неё высунуть. Положение сложилось патовое: парочка наёмников и сам их командир затаились за эстрадой, а я – здесь. Мы с одной стороны помещения, вроде как в тупичке, а наш противник возле выхода. На улице должны были находиться ещё наёмники из сопровождения Бурова, но, судя по всему, бой идёт и там.
– Ка-ра! – кричу я своему теперь уже родственнику и передёргиваю затвор АКС. – Ты как там, жив ещё?!
– Да-да, жив!
– Это кто такие?!
– Обдолбыши шейха Камиля из Эрзерума, есть тут такой неподалеку!
– Ещё один кровник?!
– Нет, просто мудак, вообразивший себя Старцем Горы!
– Что делать будем?!
Темп вражеской стрельбы немного снизился, и, на миг выглянув из-за стойки, я увидел, что трое из десяти врагов уже мертвы, видимо, наёмники их достали. Ещё двое возятся с оружием, которое поймало клина, и только четверо, широко расставив ноги, стоят в полный рост и ведут огонь. Вот сейчас и надо действовать.
– Вали их! – выкрикнул старый наёмник, который тоже смог понять, что наступил благоприятный момент для того, чтобы переломить исход этого боя в нашу пользу.
Выкатившись из-за толстой и крепкой деревянной защиты и особо не прицеливаясь, одной длинной очередью я высадил весь рожок в сторону двери и снова спрятался в укрытие. Наёмники во главе со своим командиром поддержали меня из трёх стволов, и у нас всё получилось. Нападающие были уничтожены, и, перезарядив автомат, я встал и прошёлся по заполненному сизым пороховым дымом залу.
В баре настоящее побоище и всё в крови. Кругом битые зеркала, бутылки, и кажется, что совсем рядом начинает разгораться пожар, поскольку к кисловатому запаху сгоревшего пороха примешивается неповторимый едкий привкус горящей резины. Повернувшись к командиру наёмников, я выдохнул:
– Да, старик, с тобой не соскучишься. Как-то отвык я от таких приколов, когда кругом одни враги.
– А-а-а! Не обращай внимания. Самые обычные наёмные убийцы, причём из дешёвых.
– Даже такие слабаки могли бы нас порешить.
– Ну, не порешили ведь.
– Конечно, размен один наёмник, – я кивнул на ноги Суна, выглядывающие из-за барной стойки, – на десять наркоманов с побитыми автоматами – полная чепуха. Но чем ты этому Камилю насолил?
– Говорю же, горный шейх, Старца Горы из себя изображает. Поставляет всем, кто может хоть что-то заплатить, дешёвых киллеров. Наверное, кто-то из старых знакомых, у кого с деньгами не густо, решил с его помощью со мной посчитаться. – Он огляделся и направился на улицу, где были слышны голоса его бойцов из внешнего оцепления. – Пошли отсюда, здесь теперь не посидишь, и отдыха не получится.
Мы вышли во двор бара. Летняя жара накрывала весь турецкий берег, обжигала улицы небольшого посёлка, где мы находились, и только редкие порывы лёгкого ветерка, прилетающие с моря, хоть как-то спасали от этого пекла. Для Трапезундского вилайета такой климат – стандарт, и местные жители к нему привычны, а мне такая погодка совсем не по нутру. Я уселся в джип наёмников, и Кара спросил:
– Сегодня какое число?
– Восемнадцатое августа.
– Ты когда-нибудь на празднике кочевников из Сиваса был?
– Нет.
– Тогда тебе повезло, сегодня ты на нём побываешь. – И обратился к своему водителю: – Боря, поехали в Келер.
В сопровождении двух машин с охраной джип сорвался с места и направился в посёлок Келер, где ежегодно останавливались кочевники из разрушенного города Сивас.
– А что там за праздник? – обратился я к наёмнику.
– День поминовения Хаджи Бекташа, древнего мусульманского святого и покровителя корпуса янычар. Его как раз сегодня отмечают. Официальная часть у тамошних племён до полудня, и нам она неинтересна, так что сейчас мы подкатим, перекусим и на племенные зрелища успеем посмотреть. Видишь, – пояснил он, – хотел тебя в культурном месте встретить, посидеть по-родственному, а не сложилось. Однако ты меня знаешь, если у Кары душа праздника просит, значит, он в любом случае состоится.
– А нам там рады будут?
– Будут, – Кара усмехнулся всеми своими золотыми зубами, – местный вождь Сулейман – мой большой друг.
– С чего бы это?
Он наклонился ко мне поближе и на ухо прошептал:
– Мы с ним земляки.
– Так он же турок, а ты с Дона?
– Мы оба с Дона, и на самом деле вождя зовут не Сулейман, а Соломон Гершвин. Только это тайна, и ты её никому не говори.
– Так как же он вождём у мусульман стал и зачем ты мне это рассказываешь?
– Как он самым главным у местных кочевником стал, я не знаю. А рассказываю это тебе как близкому человеку и родственнику, может, что и пригодится когда-нибудь. Ведь если бы я тебе про тайник в доме Василиади не рассказал, то так легко ты бы Марьяну не нашёл. – Он хлопнул меня ладонью в грудь. – Молоток, Саня! Так и надо жить. Есть твоя женщина, есть ты, и между вами никого быть не может, приехал и забрал, по-мужски поступил. Уважаю!
Кару понесло на воспоминания, и так, пыля по грунтовой дороге, петляющей между садов и виноградников, наш кортеж вскоре добрался к большой и расчищенной поляне возле развалин посёлка Келер. Здесь, раскинув около сотни разноцветных шатров, стояло одно из кочевых племён, сложившееся из беженцев города Сивас, в котором во время чумы на одном из местных предприятий произошёл серьёзный химический выброс. Земля в тех краях для жизни стала непригодна, и с тех пор, разбившись на группы, бывшие жители Сиваса кочевали по Турции и мечтали о возвращении к могилам предков и своим святыням.
Машины остановились, и к нам в сопровождении нескольких человек подошёл вождь этого племени Сулейман Хаджи, высокий смуглый бородатый мужчина в роскошном халате зелёного цвета и высоком белом тюрбане с зелёной же окантовкой.
– Здравствуй, Кара.
Сулейман прекрасно говорил на русском языке, и тех, кто был с ним рядом, это не удивляло.
– Привет, Сулейман. – Наёмник вышел из машины и как старый товарищ обнялся с вождём.
Мы направились в глубь становища и спустя пару минут оказались в огромном пёстром шатре, пологи которого были приоткрыты для притока воздуха. В центре стоял дастархан, весь заставленный едой, преимущественно варёной бараниной и жареной рыбой. Рядом с шатром в пятидесятилитровых котлах томился плов. От ароматных запахов, распространяющихся вокруг, у меня начала выделяться слюна, и я вспомнил, что не ел уже двенадцать часов.
Поджав под себя ноги, мы уселись подле праздничного стола.
Когда час спустя мясо, плов и рыба были с огромным удовольствием поглощены, пришёл черёд иного угощения. Местные девчушки, все как одна темноглазые и черноволосые, юркими змейками пробежались по шатру, и вместе с фруктами на скатерти появились напитки – пиво, вино, арак и какие-то неизвестные мне соки.
В шатре нас было трое: хозяин этого походного жилища и мы с Карой. Сулейман ещё в начале трапезы пристально посмотрел на меня, поводил своим крючковатым носом и спросил наёмника:
– Николай, а кто это с тобой сегодня?
– Это зять мой, из Конфедерации приехал, Саня Мечников.
– Это тот самый, за которого ты мешок золота давал?
– Он самый.
Вождь сосредоточил своё внимание на мне:
– И как тебе у нас в гостях?
– Неплохо, угощение хорошее и люди доброжелательные. – Я постарался быть дружелюбным и задал встречный вопрос: – А что у вас за праздник сегодня?
Сулейман неспешно огладил ладонью левой руки свою длинную чёрную бороду и ответил:
– Мы все из одной деревушки, которая называется Хаджибекташ, и в этот день, вот уже пятьсот лет подряд, мы поминаем человека, в честь которого наше поселение и было названо, мудрого учителя Хаджи Бекташа. Для нашего племени это не просто какое-то событие, а знак того, что великий мудрец где-то рядом с нами и присматривает за своими людьми. Когда в 2014 году чума гуляла по земле, он в образе старца, одетого в простую чёрную рубаху и тунику, появился перед ещё живыми людьми деревни и предупредил их о гораздо большей опасности, которая идёт из города в виде облаков удушающего дыма. Так наши предки, покинув свои дома, спаслись – пережили Чёрную Смерть в горных теснинах.
– Да ладно тебе, Соломон, баки заливать, – в рассказ вклинился весёлый голос Кары. – Когда это происходило, твои предки на Темернике вместе с моими в подвале дома сидели и носа на улицу не показывали. Тоже мне, достойный потомок османов нашёлся. У тебя с ними общего – только хер обрезанный.
– Ах ты, падла! – Чинный и благопристойный вождь племени моментально переменился в лице, весь как-то покраснел, разъярился и, схватив лежащую рядом расшитую подушку, с силой метнул её в наёмника. – Сдал меня, козёл!
– Успокойся ты, кроме нас троих эту тайну по-прежнему никто не знает, – увернувшись от мягкого снаряда, ответил Кара. – Саня для меня почти как сын, и может, ему придётся к тебе за помощью обратиться. Так что, Соломон, запомни его, и если что, отнесись, как и ко мне.
– Ладно, – вождь вновь преобразился в невозмутимого и солидного человека, встал и направился на выход, – отдыхайте пока, а мне пора своих соплеменников навестить – праздник ведь.
Сулейман покинул нас, и вскоре в лагере заиграла музыка. Дружный и слаженный хор в несколько мужских и женских голосов запел тягучую песню, а струнные инструменты и несколько барабанов придавали мелодии приятное и лёгкое звучание. Сначала голоса были едва слышны, они сливались с музыкой в одно целое. Однако затем они стали превалировать, и исполняемая хором песня на незнакомом мне языке разнеслась над всей племенной стоянкой. Так продолжалось несколько минут, и всё это время, внимательно вслушиваясь в песню, мы с наёмником молчали. Наконец, музыка на время стихла, голоса замолчали, и Кара решил перейти к серьёзному разговору. Он сел напротив меня и, глядя прямо в глаза, спросил:
– Так зачем ты приехал, Саня?
– А ты разве не знаешь?
– Да так, что-то с пятого на десятое. Неделю назад появился какой-то хмырь из ваших дипломатов при дворе трабзонского мэра и сказал, что для моего отряда есть работа, а договор будет заключать некий купец Мечников. Кроме того, мои друзья из города говорят, что Осман Гюнеш готов предоставить свой флот для транспортировки воинов отряда в Таганрог. В общем-то это всё, что я знаю.
– Понятно. – Из рюкзачка, который в дороге болтался за моей спиной, а сейчас лежал рядом, я вынул папку с несколькими вложенными внутрь листами бумаги и протянул ему: – Читай, Кара, здесь всё прописано.
Буров уложился в полчаса, внимательно прочитал каждый документ, потом по второму кругу прошёлся, просмотрел листы бумаги на свет и, аккуратно убрав их в папку и отложив её в сторону, задал самый важный для себя вопрос:
– Это не подстава?
– Нет, всё реально, и в случае подписания этого договора Конфедерация претензий к тебе иметь не будет. Конечно, официально ты остаёшься врагом нашего государства и предателем своего. Однако ловить тебя никто не будет, и наша Черноморская эскадра твой отряд на переходе топить не собирается. Так мне было сказано, и я думаю, что это не пустой трёп. Поверь, Кара, опасность с севера слишком серьёзная, и полторы тысячи твоих бойцов там сейчас очень нужны.
– Кто оплачивает мой поднаём?
– Диктатор из своих личных средств выделил пятьдесят тысяч золотых.
– Как пойдёт оплата?
– Как только высадишься в Таганроге, получишь первые двадцать тысяч. Остальное – тремя частями в течение года в ППД городок Дебальцево.
– А поторговаться?
– Бесполезно, с Симаковым этот номер не пройдёт. Он попросту подождёт ещё месяц и предложит за годовой контракт не пятьдесят тысяч, а сорок. Положение у тебя здесь нестабильное, кругом одни враги, ты ведь не можешь с нанимателями ладить, когда они от тебя близко. Как итог – проешь остаток своих сбережений и будешь вынужден продавать сначала бронетехнику, затем артиллерию и в конце тихо-мирно начнёшь сокращать отряд. И хочу сказать сразу, не вздумай повернуть своё войско на Дон, а то нехорошо получится – и меня подставишь, и сам огребёшь. Пока действует договор, забудь о своих амбициях и строго придерживайся всех пунктов контракта.
– Это ясно. Вот только договор сроком всего на один год, а дальше я могу поступать, как мне вздумается?
– Да, если уцелеешь в боях с сектантами.
– А ты, Саня, во мне и моих псах войны сомневаешься? – Он недобро прищурил глаза.
– Я и сам в себе засомневался, дядя Коля, когда с ними столкнулся, – смягчил я разговор, – и дело тут не в том, кто круче и у кого пиписька толще, а в том, что они настоящие воины и фанатики.
– Что, не хуже нас с тобой?
– Как минимум, не хуже. Гарантию даю, что таких зверей на своём пути ты ещё не встречал.
– Хм, посмотрим, что за чудо-бойцы такие. – Буров вновь взял папку в руки, повертел её и опять положил на ковёр. – А что насчёт продовольствия, боеприпасов и топлива?
– Продовольствие поставят местные жители, и градоначальник Дебальцево ручался, что с этим проблем не будет. Боеприпасы по льготным ценам за наличку с твоей стороны, а топливо – разговор отдельный, для этого надо знать, что у тебя из техники имеется. Однако я в тех краях этим летом был и могу сказать, что с дорогами там не очень, так что сможешь только вокруг Дебальцево кататься, да и то на гусеницах, а колёса убьёшь, и через месяц твои автомашины встанут. Кстати, что у тебя из артиллерии есть?
– Двадцать минометов, пять безоткатных орудий и три полевые семидесятишестимиллиметровые пушки. С боеприпасами пока проблем нет, как минимум по четыре боекомплекта на каждый ствол имею.
– А из подвижного состава?
– Два БТР-80, оба на ходу, пять грузовиков для перевозки пехоты и восемь легковушек самых разных марок и моделей.
– БТР пройдут, а машины нет.
– Жаль. Значит, придётся их продавать, а здесь мне хорошей цены за них никто не даст.
– Продай мне, – предложил я.
– А у тебя на эту покупку есть деньги?
– Под автотранспорт найдутся. Оценим здесь, разгрузим по дороге, в Новороссийске, и там я выплачу всю сумму целиком.
– Посмотрим, подумать надо. Сколько у меня времени на сборы?
– Двое суток, включая сегодняшний день, и уже вечером двадцатого числа в порту Трабзона соберётся весь флот местных пиратов. На погрузку ещё двое суток, и через восемь дней мы должны быть в Таганроге.
– Мы? – усмехнулся Буров. – Так ты с нами, что ли?
– Только до места выгрузки, а там – домой. Так что, подписываешь контракт?
– Эх! Где наша не пропадала! – Одним махом влив в себя чарку молочно-белой араки, он взмахнул рукой: – Договорились, подписываю сей контракт, и пропади пропадом турецкий берег!
Уже через пару минут каждый из нас был при подписанном экземпляре договора, и, словно почуяв, что наши дела завершены, появился Сулейман.
– Хватит в одиночестве сидеть, а ну-ка, пойдёмте к людям, а то самое интересное пропустите. – Вождь обеими руками указал на выход из своего шатра.
Ну что же, моё дело сделано, могу отдохнуть. Я оставил рюкзачок с документами под охраной буровских бойцов, и мы направились в центр становища, где начиналось главное праздничное представление. Только мы сели на скамейки, места для почётных гостей, как не менее трёх десятков барабанов самых разных размеров стали выбивать разнообразные ритмы. Какое-то время настойчивый барабанный бой был рваным и несогласованным, но вскоре он сплёлся в один общий неразрывный узор.
В центр площадки, как бы нехотя, под давлением грохота барабанов и публики, вышел по пояс голый совсем ещё молодой темноглазый воин с двумя кривыми мечами в руках.
– Азамат! – приветственно выкрикнула толпа, и парень слегка поклонился и начал танец с оружием.
Воин скакал, прыгал, наносил неожиданные удары и ставил блоки. Всё делалось чётко, слаженно и настолько красиво, насколько это может быть в таких выступлениях. Его мечи завертелись над головой и, отблескивая под солнечными лучами, создали светящийся круг. Вновь прыжок, удар, блок и снова удар.
– Мустафа! – вновь разнеслось над небольшим человеческим морем, и в круг, перекувыркнувшись через себя, влетел следующий боец, рыжеволосый стройный парень лет восемнадцати, ровесник своего противника.
Дзанг! Дзанг! Дзанг! – мечи бойцов скрестились, и от них посыпались снопы искр. Воины двигались чрезвычайно быстро, их ловкость в обращении с холодным оружием поражала, по крайней мере, я увиденным был доволен, а толпа так просто неистовствовала и ликовала.
Шлёп! – спустя пару минут тело рыжеволосого воина шумно упало в пыль, и клинки соперника застыли в миллиметре от его горла. Музыка смолкла, и толпа радостно прокричала одно из немногих известных мне турецких слов:
– Жизнь!
Повернувшись к Каре, я спросил:
– Они что, всерьёз бились?
– Да, у них обычай такой: пока кочуют, подбирают бездомных мальчишек, и раз в год они бьются за право остаться в племени. Выиграл – ты свой. А нет – пшёл вон и не отсвечивай. И этому пареньку, как его, Мустафе, ещё повезло, что жизнь даровали, видать, понравился людям бой, а оплошал бы, отрубили бы башку, и все дела.
– Сурово.
– Нормально.
– И куда этот парень теперь пойдёт?
– На все четыре стороны. Если бы я здесь оставался, то взял бы его к себе в отряд, а так – еду в родные края, и мне он не нужен.
– А если я его на службу возьму?
– Бери, – Буров пожал плечами, – никаких препятствий. Кстати, таких боев сегодня будет ещё четыре мечных и пять рукопашных. Сейчас местные граждане пивком подкрепятся, и представление продолжится.
Действительно, люди отхлынули от турнирного поля и направились к бочонкам с пивом, которые стояли в тени нескольких раскидистых деревьев. Прошло минут пять, и, утолив жажду, зрители вновь сосредоточились возле "арены", и поединки продолжились.
До темноты состоялись все девять кровавых боев, и я мог сравнить первый и все последующие. Сказать нечего, к остальным проигравшим бойцам жители племени не были так добры, и почти все побеждённые по воле зрителей были убиты. Кроме ещё одного – низкорослого крепыша самой натуральной славянской внешности, белоголового и белокожего, которому выпало выйти на рукопашный бой против настоящего громилы под два метра ростом и килограммов за сто двадцать в общей массе. Пока Арсен, так звали паренька, раскланивался со зрителями, его соперник тупо кинулся на него всем своим телом и придавил более лёгкого бойца к земле. За этого паренька я попросил Сулеймана, и тот, понимающе кивнув, мол, ясно, своего выручаешь, первым выкрикнул "Жизнь!", и остальным членам племени только и оставалось, что последовать его примеру.