Глава 20
Украина. Окрестности Снежного.
1.02.2063
– Дорога идёт через лес и пересекает несколько глубоких оврагов, – доложил один из моих разведчиков, Буза, наёмник из Невинки, пожилой, но тем не менее ещё очень крепкий дядька с отвислыми седыми усами. – Мы посмотрели, всё тихо. Однако тишина слишком тревожная, вроде бы всё как обычно, но что-то не так. Лично я такое место обошёл бы стороной.
– Что скажешь, капитан? – Ерёменко повернулся к Астахову.
– В прошлый раз этот лес прошли без проблем. А сам бой только за ним случился, на окраине Снежного, – ответил он.
– Саня, – полковник кивнул мне, – а ты что думаешь?
Оглядев тёмную кромку леса, через который шла выходящая к развалинам городка Снежный дорога, я высказал своё мнение:
– В лесу наверняка сектанты есть, может, и не много, но разведчики по-любому сидят. Больно уж место удобное, мимо не пройти, а укрыться есть где. По карте здесь уклон идёт. Командир, разреши, я со своим отрядом ночью в лес схожу? Весь обоз по дороге двинется, а мы в стороне от колонны пойдём и, если что, ударим сектантам в тыл.
– А если их там слишком много окажется и придётся в ночь повоевать?
– Мы осторожно, командир, аки барсы, пройдём на мягких лапах, так что и не заметят. Будет большой отряд, отступим, а малый – уделаем и проход на завтра расчистим.
– Действуй! – согласился с моим планом полковник и скомандовал остановку на ночлег.
Весь наш громоздкий обоз из груженных боеприпасами, медикаментами и продовольствием ста сорока семи саней стал разворачиваться и становиться в круг. Так мы делали каждый вечер с самого выхода из Таганрога. Опасность может поджидать везде, и пример отряда Астахова, который потерял более половины своего личного состава в одном только боестолкновении, всегда перед глазами.
Караван останавливается на открытом месте. Пространство перед лесом чистое, сейчас сани сомкнутся, возницы займутся лошадьми, а три сводных батальона наёмников отработают учебное отражение вражеской атаки, разобьют сектора обстрела, определятся с действиями по тревоге и начнут ставить свои палатки. Всё не в первый раз делается, мы в пути уже целую неделю, свои обязанности народ знает неплохо, и люди уже привыкли к тому, как происходит ежевечерняя остановка на ночлег. Возницы, понятно, люди гражданские, ещё не совсем понимают, куда мы идём. А в наёмниках я был уверен, хорошие и испытанные суровой жизнью бойцы. И просто так они сектантам в руки не дадутся. Правда, вооружение у них не очень, у каждого или карабин, или "калаш" только с одним боекомплектом да парочка гранат. Но для таких сорвиголов и это немало. Впрочем, чего они в бою стоят, ещё предстоит узнать, ведь как ни рассчитывай свой путь, а мимо занятого противником Снежного не пройдёшь. Да и в Дебальцево придётся прорываться силой оружия, а значит, по-любому будет бой.
Я направляюсь к своему отряду, неполной сотне воинов, которых взял в этот поход, и ко мне подходят сержанты, командиры временных взводов, как я их назначил. Это Игнач, Исмаил-ага, пожелавший вновь повоевать под началом Ерёменко, и Лида Белая, действительно оказавшаяся весьма хорошим бойцом, авторитетным в среде наёмников лидером и неплохим командиром. Они стали в круг, а я достал из планшетки распечатку карты, которая у меня имелась, и начал постановку задачи:
– Значит, так, господа сержанты. Сейчас разбиваем лагерь и делаем то же самое, что и остальные. А когда окончательно стемнеет, уходим назад по дороге, идём два километра и по широкой дуге возвращаемся назад, обходим это поле и двигаемся в лес. Есть вариант, что нам в этой чащобе готовят горячую встречу, и хорошо ещё, что снег неглубокий, так что в случае боя мы сможем с лыжниками на равных побегать. В общем, заходим в лес и продвигаемся вдоль дороги. Если в лесу засада, принимаем бой. А если никого нет, то останавливаемся на ночёвку. Поутру обоз пойдёт дальше, а мы вроде правого бокового дозора будем. Как поняли?
– Ясно, – отвечает Игнач.
– Понятно, – вторит ему Исмаил.
– Сколько боеприпасов брать и за сколько времени лес пройдём? – спрашивает Лида и теребит свою финку.
– На пулемёт – по тысяче патронов, на автомат – по пятнадцать магазинов, сухпай на сутки, вещи оставляем здесь. Лес не слишком обширный, так что за один световой день его пройдём.
– Хорошо, – кивает блондинка, и сержанты расходятся по своим взводам.
Проходит два часа, лагерь живёт своей обычной жизнью, варится каша, дымится в кружках настой или чай, люди ведут беседы за жизнь, всхрапывают кони, а мы выходим с его тыльной стороны и двигаемся по заранее намеченному маршруту. Впереди сводная группа самых лучших следопытов и ходоков – два наёмника, три пластуна и пять гвардейцев. Слева и справа от них, с отступом метров в двадцать – тридцать, идут отряды Игнача и Исмаила. В центре – два радиста, два посыльных, Сеня Бойко и я. Позади нас наёмники Лиды Белой. Своеобразное построение для меня немного непривычное, но для движения ротой или подразделением более крупного состава – то, что надо. Командир и связь под охраной, все на виду, и в боевой порядок можно быстро развернуться.
Спускается морозец, не сильный, не более минус семи-восьми градусов, снег под ногами хрустит, люди сопят, и из их ртов вырывается парок. Идём час, второй, третий и около полуночи, оставив лагерь, еле видимый по отсветам костров километрах в четырёх по левую руку, входим в лес, который на фоне белого заснеженного поля выделяется тёмной и устрашающей громадой. Здесь скорость нашего движения сильно снижается – двигаться надо осторожно, а тут ещё и снег, и ветки, и буреломы, и тьма хоть глаз выколи. Однако ничего. Мы люди ко всякому привычные, а торопиться нам особо некуда, два километра в час одолели, и это хорошо. В лесу тишина, и только мелкие зверьки, то ли белки, то ли куницы, скачут по веткам и говорят о том, что здесь есть жизнь.
– Чи-чи-чи! – еле слышно доносится ко мне от передового дозора.
Весь наш отряд останавливается, и вскоре появляется Буза. Он наклоняется ко мне и шепчет:
– Есть! Метров триста от нас – противник, четыре группки. Сидят в овражке и возле костров греются. Что делать?
– Сколько их?
– Десятков шесть, почти все молодёжь, бывалых вояк не более пяти, и все сидят отдельно. Нас пока не почуяли, но по следам получается, что они постоянные обходы своего лагеря делают, так что вскоре нас засекут.
– Связист, доклад полковнику! Посыльные, взводных сюда! – командую я.
Радист начинает вызывать Ерёменко, а посыльные исчезают во тьме. Снова рядом со мной командиры подразделений, дышат ртами, видать, торопились на зов, горят предстоящим боем и чуют его. Это хорошо, это правильно, так и должно быть. Тем временем на связь вышел полковник, который разрешил вступить в бой и на всякий случай выдвинул к лесу бойцов Астахова с сотней наёмников. И если нам придётся туго, они рванутся вперёд и постараются оказать нам поддержку.
– Игнач, обходишь овраг слева и заходишь от дороги, там наверняка караул стоит. Исмаил, ты с гвардейцами рядом, атакуем сверху. Лида, ты с наёмниками обходишь с тыла. Начинаем через десять минут. Вперёд!
Сержанты разбегаются по своим подразделениям. Ко мне подтягиваются гвардейцы, пластуны идут слева, а наёмники обходят справа. Проходят отведённые на сосредоточение и подготовку минуты. Пора! Я встаю и направляюсь вперёд, передо мной следопыты, а по бокам гвардейцы. На ходу готовлю к бою свой "абакан", подгон Ерёменко, который запомнил, как я с таким стволом в Нальчике воевал, отщёлкиваю предохранитель и передёргиваю затвор. Тут же вокруг раздаётся такое же клацанье. И у меня мелькает мысль, что в морозной лесной тишине звук разносится далеко, и нас могут услышать расслабившиеся на отдыхе в овраге перед нами сектанты. Но это чепуха, и даже если нас услышат, то поздно, сектантам не успеть выбраться в лес.
Тах! Тах! – гулким эхом меж деревьями понеслись первые отзвуки одиночных выстрелов, которые доносятся слева. Значит, пластуны уже вступили в бой, и, скорее всего, они напоролись на вражеский караул.
– Прибавили ходу! – подгоняю я гвардейцев и сам перехожу на бег.
Мы торопимся. Я несусь вперёд настолько быстро, насколько могу. И чуть было не падаю в овраг, который совершенно неожиданно оказывается прямо передо мной. Внизу суетятся вражеские воины, которые собираются в десятки и готовятся идти на помощь своим дозорным. Однако поздно, ребятки! Вы не успели!
Я падаю за ствол старого ясеня, растущего на самом обрыве, становлюсь на одно колено – приклад в плечо, готов к бою, выхватываю глазом первую ясно видимую в отсветах костра цель и плавно тяну за спусковой крючок. Из ствола "абакана" вырывается огонь, и десятки пуль проносятся по телам сектантов, кромсают их на части, вырывают куски мяса и пробивают черепа. Одновременно со мной огонь открывают гвардейцы и следопыты. Стена огня проходит по дну оврага и сметает всё живое. И кажется, что бой идёт по всему лесу. Но, опустошив магазин, я прислушиваюсь. Нет. Стрельба только здесь, но в ночном заснеженном лесу звуки обманчивы, они отражаются от деревьев и порой приходят совсем не с той стороны, с какой их ожидаешь.
Осматриваю овраг, гвардейцы, как всегда, сработали чисто, боеготовых врагов не осталось, и только несколько раненых валяются подле костров. Слева и справа стрельба тоже затихает, и группы, оставив на выходе свои дозоры, начинают спускаться вниз. С одной стороны к кострам подходят пластуны, а с другой – наёмники. А что касается меня, то я не расслабляюсь и внимательно наблюдаю за всем происходящим.
Вот к одному из костров подходит высокий казак, хочет подхватить ещё живого врага, у которого пулями перебиты ноги. И кажется, что сектант не в состоянии оказать сопротивления, он тихо постанывает, на губах – кровавая пена. Однако, когда наш боец оказывается рядом, вражеский воин отталкивается всем телом от пропитанной его кровью земли и пытается дотянуться до него ножом. Не смог! Наши воины знают, с кем дело имеют, а потому всегда настороже. Сектант, совсем ещё молодой парень с красными ромбами на щеках, всхлипывает, перекатывается на спину, что-то шепчет и резко проводит клинком по своей шее. Подобное происходит со всеми, и только один из раненых, солидный мужик в меховом тулупчике, сдрейфил и не покончил жизнь самоубийством. И для нас это хорошо, будет с кем поговорить.
Седобородый пожилой пленник сидит подле так и не потухшего костра. Он с ненавистью оглядывает наших воинов, стискивает зубы и, вырвав из тулупа кусок подкладки, прижимает её к простреленному боку. Я, присев напротив него, кивнул на трупы молодых бойцов из клана Красных Ромбов и спросил:
– А ты чего к Сыну Зари не торопишься?
– Я что, дурак, что ли? – Он скалится на меня, словно волк, и жёлтые, давно не чищенные зубы отблескивают в свете огня. – Нет, я не фанатик, а работаю за твёрдый оклад в золоте.
– И кто ты таков?
– Инструктор военной школы Красных Ромбов Бальтазар.
– А реальная фамилия?
– Валентин Супонев.
– Сотрудничать будешь?
– Да, – хрипит он и сплёвывает на окровавленный снег сгусток запёкшейся крови.
– Сколько вас в лесу, какова задача и что творится дальше по дороге?
– В лесу только этот отряд был. Хотели ваш обоз накрыть, пощипать и отойти. Задача стояла приостановить ваше продвижение и дождаться подкреплений со стороны Донецка. Никто не думал, что после того, как ваш спецназ под Снежным сделали, вы так нахально к Дебальцеву попрётесь, потому и заслон такой несерьёзный. Дальше по дороге чисто, до самого Дебальцево никого.
– Сколько вас всего в этих местах?
– Точно не знаю, но в треугольнике Донецк – Дебальцево – Луганск около пяти тысяч воинов наберётся.
– А возле самого Дебальцево?
– Сотен семь, все из Красных Ромбов.
– Как к сектантам попал и почему на них работаешь?
– Так сложилось, – пожал он плечами и поморщился. – Был в банде. А потом банда превратилась в клан и стала подчиняться Звёздным. Идти было некуда, стал готовить молодёжь, этих, – кивок на убитых вражеских воинов, которых обыскивали мои бойцы, – я два года воспитывал.
– Это был их первый боевой выход?
– Да, первый. Сам ведь видишь, под контролем инструкторов работали.
– Что же вы так подставились, от дороги только в двух километрах расположились и дальних дозоров вокруг не выставили?
– Не я решал, старшим над всей группой Икат был, вон он лежит. – Кивок в сторону щуплого мужичка, которого сейчас вытаскивали из костерка, куда он ногами упал. – А я говорил ему, что надо поберечься. Козёл! Сука рваная! Из-за него все попали!
– Что с поселением в Стаханово?
– Не знаю.
– Врёшь, гнида.
Инструктор схватился за бок и прошипел:
– Начальник, дай пару минут передохнуть. А потом, клянусь, как маме родной, всё, что знаю, расскажу.
– Ладно, отдохни чуток.
Я отошёл, и ко мне подбежал Игнач. Пластун оглядел место побоища и сказал:
– Мечник, двое ушли!
– Как так?
– На подходе мы с караульными столкнулись, у них пара карабинов была. Задавили их быстро, но двое успели уйти. Мои за ними вслед пошли, но не догнали, вёрткие, гады, и бегуны хорошие.
– Ну и фиг с ними! Потери есть?
– Нет, у меня без потерь.
– Стой! – позади нас раздался громкий вскрик одного из наёмников, и, обернувшись, я увидел раненого инструктора, который, словно дикая кошка, так же ловко и быстро, карабкался по покрытой корневищами стенке оврага.
Бойцы отряда вскинули оружие, а я выкрикнул:
– Стрелять только по ногам!
Поздно. Один из гвардейцев короткой очередью срезал беглеца и, повернувшись ко мне, только виновато пожал плечами:
– Извиняй, Мечник, привычка.
– А-а-а! – махнул я рукой, тут хоть ругайся, хоть нет – бесполезно.
У меня под началом не территориалы, а бойцы иного сорта, которые сначала стреляют, а только потом думают.
Поутру отряд вышел к дороге, я сделал Ерёменко подробный доклад о бое и получил морально-психологический втык. Сказать нечего, пленника мы не уберегли, а командир – я, и ответственность за это на мне. Всё это вполне ожидаемо, кроме одного. Полковник приказал собрать тела всех погибших сектантов и погрузить их на порожние сани. Зачем? Тогда я этого не знал, но, когда к вечеру караван добрался до окраинных развалин городка Снежного и остановился на ночёвку, кое-что прояснилось.
Наш обоз находился на месте боя спецназовцев Астахова с противником, и на останках стен, видимо нам в устрашение, висели обдолбанные воронами головы его бойцов. Зрелище мрачное и угнетающее, подобного издевательства над трупами врагов себе никто из наших противников пока не позволял. Даже халифатцы такого не практиковали, хотя никого из попавших к ним в плен не жалели. Да, расстреливали, это было. Но над трупами не глумились.
Наступил вечер. Лагерь был разбит как обычно, и через полчаса должно было стемнеть. Полковник выстроил наёмников и, обратившись к ним, задал только один вопрос:
– Бойцы, кто крови не боится, желает денег подзаработать?
– Я! – раздался хриплый голос из неровного строя.
– И я смогу! – вслед за первым добровольцем вызвался второй.
– А что надо делать?
– Сколько заплатишь?
– Кого покромсать?
Полковник приподнял руку, наёмники затихли, и он произнёс:
– Временным командирам сводных батальонов выделить по три человека из добровольцев на ночные работы, заплачу по одному золотому конфу каждому.
Проходит минут двадцать, и уже в сумерках перед палаткой полковника стоят девять человек, готовых поработать мясниками. Ерёменко отвел их к саням, на которых были свалены замороженные трупы сектантов, дал им какие-то инструкции и указал на стену пятиэтажного дома, на вершине которого, вбитые на арматурные штыри, торчали головы бойцов капитана Астахова, полёгших здесь. Добровольцы понятливо покивали и в сопровождении спецназовцев, вооружившись фонарями, молотками, топорами и пилами, отправились к руинам указанного дома.
Мне никто ничего не объяснял, а тем, что задумал полковник, я не интересовался. Лёг спать, но ночную тишину то и дело разрывали громкие удары молотков и противный скрежет пил. Так что толком выспаться не получилось, а поутру, чуть только развиднелось и я протёр глаза, на стене пятиэтажки увидел картину, которую за одну ночь сделали наёмники и спецназ Астахова. Она изображала воина Конфедерации с погонами полковника, который попирал ногами чертёнка с обломанным рогом. Красивое изображение, во всю стену, видное издалека и очень убедительное, а выполнено самым обычным углем-антрацитом. Это ничего, вполне нормальная карикатура. Главное, что привлекало внимание и несколько коробило, это фон вокруг чёртика, который состоял из кусков человеческих тел, приколоченных и привязанных к раскрошившемуся железобетону. Вот, значит, зачем Ерёменко понадобились трупы сектантов.
Завтракать расхотелось, и, наверное, не мне одному, так как караван быстро собрался и вышел на дорогу к Дебальцево. В полдень, перед обеденной остановкой я подошёл к Ерёменко, который угрюмо сидел на широких санях, и спросил:
– Иваныч, зачем такую картину в Снежном оставил?
– А чтоб знали, суки, что на каждую жестокость и издевательство над нашими парнями мы ответим ещё большей жестокостью. Пусть посмотрят на своих соклановцев и десять раз подумают, стоит ли им с нами связываться. Ведь какими бы фанатиками они ни были, но подобное и их проймёт. Пусть злятся и боятся.
– Всё же жёстко получилось.
– Нормально, Саня. Был бы противник стандартный или дикий, этого бы и не было. Но враг у нас непростой, а потому и действовать надо не как всегда. Вот посмотришь, весть о том, что мы сделали, вскоре по всем трём Ромбам разнесётся. И знаешь, что после этого будет?
– Нет.
– Наверняка они все соберутся под Дебальцево и постараются нас уничтожить. Я с Баланом много общался и кое-что в их психологии понимаю, так что, скорее всего, так и случится.
– И что мы с этого поимеем, если они под Дебальцево сойдутся?
– Во-первых, прекратится осада Донецка и Луганска, а это сохранённые жизни мирных граждан. Во-вторых, оттого, что мы издеваемся над их богом, сектанты будут в ярости и кинутся штурмовать город, а это реальный шанс уменьшить их силы. И пусть полностью Ромбов не уничтожим, нам силёнок не хватит, а вот накидать им звиздюлей вполне получится.
– Хм! Может, и так…
Я понимал, что теперь до весны, как я того хотел, домой не попаду. Слишком полковник на сектантов обиделся, и пока он с ними за погибших бойцов не посчитается, в столицу не вернётся, а без него и мне обратной дороги нет. Ну и ладно, пусть так и будет. Дома у меня порядок, за делами есть кому присмотреть, а с сектантами повоевать я не против. Единственное, Чингиза Керимова зря насчёт похода в Румынию обнадёжил. Но это ничего, ещё успеем по морю погулять, и корабли Дунайской флотилии от нас никуда не денутся.