- Но… я слышала, читала, они… огромны! Огромные горящие шары.
- Так и есть. Просто… они далеко, очень далеко от нас. Отец говорил – миллиарды миллиардов километров.
- Не могу представить такие расстояния, - Гайдуковский поднялся с колен и осторожно выглянул из-за непрозрачного края окна.
- Звезды, настоящие звезды! – заворожено шептала Рената. – А Солнце, где наше Солнце?
- Не знаю, - честно признался Юра.
- Тоже мне – звездочет! – Гайдуковский ворчал по привычке, было видно – он поражен не меньше девушки.
Юноша осмелел настолько, что даже вытянул шею, старательно вглядываясь в сияющую черноту.
- Юр, что это за штука?
- Какая штука?
- Ну вон.
Толстый палец Гайдуковского тыкал в стекло, указывая на видимое, как чернильное пятно, крыло Ковчега. Грозя звездам, из пятна поднимался узловатый палец, навроде Брайеного, только в несколько раз больший.
- Не знаю. Конструкция какая-нибудь, наверное.
- На-вер-ное! Ты же техник!
- Ученик, я еще только учусь.
- Мальчики, а давайте… поклянемся, - в темноте глаза Ренаты горели новооткрытыми небесными светилами. – Здесь, сейчас, перед лицом звезд, которые горят миллионы лет и будут гореть столько же… не расставаться никогда! Что бы ни случилось, что бы не ждало нас впереди, навсегда сохранить нашу тайну и нашу дружбу!
- Скажешь тоже – велика тайна…
- Клянусь! – торжественно пообещал Юрий, протягивая руку.
- Клянусь! – кивнул Брайен.
- Отныне и навеки! – девушка накрыла ладони парней.
Они еще некоторое время любовались вечными светилами, одухотворенные клятвой, тайной и светом звезд.
- Пошли что ли? – проворчал Брайен. – Эй, а куда лезть-то?
С этой стороны стены зияло два отверстия.
- Правое, - подсказал Юрий. – Второе ведет к блоку техников, через вентиляцию. Так я обнаружил эту площадку.
- Хотелось бы знать, каким ветром тебя занесло в вентиляцию?
***
Причина: прекращение подачи электроэнергии.
Результат: Остановка плавильной печи.
Меры: подача электроэнергии восстановлена.
Меры (2): 5 особей утилизировано.
Рекомендуемая квота на детей – 1.
- Молчать!
- Становиться ровно, в шеренгу!
Бесконечные, уходящие вдаль стены, высокий потолок… таких хижин Рхат Лун не видел ни разу в жизни.
Самое большое в их деревне, поражающее размерами жилище вождя, уместилось бы все в этой, огромной чужой хижине.
Но не размеры хижины поразили Рхат Луна, и даже не материал стен – ровный, без следов плетения, твердый, словно камень и такой же холодный. Свет… он лился не из дыры в потолке, и даже не от очага… палки, длинные и нестерпимо яркие, так что больно смотреть, давали его.
Воистину – жилище богов!
Великая Ма…
Ни в одном предании, ни в одной песне, распеваемой вечерами праздников, даже одним словом не упоминалось о холодных стенах и светящихся палках.
Или сказители обманывали доверчивых охотников, или… они не в чертогах Великой Матери.
Если не в них, то где?
Может, заблуждались сами сказители, и рай это совсем не леса, полные тучной и доверчивой дичи. Может рай – это огромная хижина с холодными стенами?
И они – в раю.
- А ну быстрей!
- Пошевеливайся!
Если рай, то не их. Ибо населен он отвратительно гладкокожими существами с маленькими ушами, которые и ушами-то назвать стыдно.
Существа собрались в большом количестве, появляясь буквально отовсюду. Они громко галдели, некоторые даже тыкали пальцами в пленников, то ли проверяя крепость мышц, то ли мягкость плоти.
И вспомнились предания, истории, которые любят рассказывать у костра. О далеких землях, где текут огненные реки, об озерах, в недосягаемой глубине которых водятся отменно зубастые чудовища, и о диких племенах, питающихся себе подобными…
К Рхату прижалась Боэта.
Шелковистый мех девушки ласкал его ладони.
Что бы он отдал раньше за это? Да все, включая и прозрачный камень, найденный в горах за дальними озерами – самую дорогую вещь Рхата.
И камень, и озера остались там…
Где там?
И где здесь?
Неожиданно чужаки прекратили галдеть, расступились.
К пленникам подошел высокий чужак в серой, украшенной сложной татуировкой вычиненной шкуре.
- Этот! – палец, равнодушный палец указал на… Боэту.
Закричав, девушка впилась ногтями в Рхата.
Он был готов защищать ее. До последнего вздоха, в конце-концов он – мужчина!.. Удар в голову. Темнота. Когда зрение вернулось, вопящая Боэта исчезла за дальней излучиной дивных внутренностей хижины.
И снова закричали притихшие было женщины. Запричитали мальчики…
После татуированного, чужаки начали подходить к пленникам. Каждый выбирал по одному, а то и нескольких. Крики усилились. Детей разлучали с матерями, мужей с женами…
Великая Мать, как ты можешь спокойно смотреть на такое!
Лучше бы я погиб в битве! Лучше бы мы все умерли!
На плечо Рхата легла рука.
Сильная, натруженная.
Рхат поднял глаза.
Чужак!
Уродливый, как все они. Большие глаза кровожадно изучают Рхата.
Юноша задрожал.
- Пойдем, парень. Пойдем со мной.
Великая Мать!
***
Страшитесь же дня, когда ни один человек не сможет помочь другому, когда ни от кого не будет принята замена, когда не принесет пользы чье-либо заступничество и когда не будет оказано никакой помощи грешникам.
Вспомни, как испытал Господь Ибрахима повелениями и как тот выполнил их. Тогда Господь сказал: "Воистину, я сделаю тебя предводителем". Ибрахим спросил: "А мое потомство?" Аллах ответил: "Мой завет не распространяется на нечестивцев".
Коран. Сура 2 (123,124).
(Пер. Крачковского)
Эммануил вздохнул.
И снова: кровавые глаза кинокамер, фальшивый блеск вспышек, сухой лес микрофонов. Прищуренные, словно перед выстрелом глаза, полуоткрытые в готовности рты и жала языков, предвкушая, увлажняют сохнущие губы.
Еще бы.
Постройка космического корабля.
Сенсация.
Общество падко на сенсации. Оно их ест.
Эммануил вздохнул.
- На Ковчеге полетят только добровольцы. Уже сейчас у нас имеется более пяти тысяч заявлений. По расчетам, всего Ковчег сможет вместить и обслуживать порядка пятнадцати тысяч жителей.
- А как же дети - рожденные и не рожденные, ступив на Ковчег, родители лишают их выбора.
- А как же презервативы! - парировал Эммануил, - и иные противозачаточные средства. Это тоже дети, потенциальные, не рожденные, но возможные дети. Предохраняясь, родители лишают их выбора, лишают рождения. А как же миллионы голодающих детей слаборазвитых стран. Наверняка, они тоже не прочь родиться в семье миллионера. Детей постоянно лишали и лишают выбора. Так было и у меня, и у вас, когда мы были детьми. Отчего-то до сих пор это мало кого беспокоило.
- Как продвигается строительство Ковчега?
- Об этом лучше спросить у ваших коллег журналистов. Каждая строительная площадка облеплена буквально лесом звуко-видео записывающей аппаратуры. Плановое время завершения строительства - полтора года.
- Если отбросить социальный и философский подтексты, по сути дела - это первая, по масштабам и по протяженности, единственная в своем роде экспедиция человечества к звездам.
- Рад, что заметили.
- У каждой экспедиции - своя цель. Каковы ваши цели?
- Разве построение вымученного, выстраданного, взлелеянного поколениями гуманистов, ожидаемого общества не есть достойная цель? Сама по себе?
- Все это так, но невозможно же лететь до бесконечности.
- Если повезет - отыщем планету, необитаемую планету с пригодными условиями, создадим колонию, и уже под новым небом, новым солнцем попытаемся сделать то, что не удалось на Земле!
***
Я Рубка Гуговиц – честная женщина, обращаюсь к Вам, Великий Пастырь, как к последней надежде.
Раньше цех пластмасников делал сандалии с широкими ремешками, в каких было удобно ходить. Теперь же они делают с узкими, да еще и на размер меньше. Они мне давят и натирают.
В ответ на мои неоднократные жалобы, руководство цеха отвечает отписками.
Я – честная женщина и труженик Ковчега, и имею свои права. Прошу вас, Великий Пастырь, разобраться лично, наказать виновных и произвести сандалии с широкими ремешками, хотя бы для меня.
Рубка Гуговиц – честная женщина.
- Мам, мам, я такое видел!
Шурика распирало от желания рассказать о происшествии кому-либо.
Это притом, что во время расставания, они с Тимуром клятвенно пообещали хранить тайну.
- Ты где был?
Светлые, обычно поднятые брови матери сурово нависали над голубыми глазами.
- Ну… тут… в одном месте…
Признаться о вылазке в заброшенные сектора, означало получить взбучку. Хорошую взбучку. Не признаться – сохранить тайну. Последнее было выше человеческих сил. Особенно, если человек – семилетний мальчуган.
- В каком месте?
- Мам, мы человека нашли, - неловкая попытка увести разговор от чреватой темы. Чреватой широким отцовским ремнем… с заклепками.
- Человека? – попытка удалась, во всяком случае – пока.
- Ну да, в ящике, совсем голого, но он меня знает, и деда знает… или прадеда…
- Ты где был?
Недолгий миг триумфа.
- Мы его в жилые сектора отвели, - Шурик почти физически почувствовал сладостный миг – сладостный для них, для взрослых – соприкосновения выделанной кожи ремня с собственной, нежной кожей…
- Голого?
- Нет, оделся он.
Что-то в голосе матери… Шурик осмелился взглянуть – узкие брови больше не нависали тенями заброшенных секторов.
- Выдумщик, - произнесла мать.
Призрак ремня таял праздничным мороженым, правда черные изюминки заклепок еще держались.
- Иди в столовую, скажи тете Вознесене, пусть покормит.
- Мам, да я… счас… мигом!
Заклепки последовали, вслед за ремнем, лампы секторов вновь засияли светлым, ничем не омраченным днем.
***
- Доктор, я умру?
- А как же!
- Доктор, а от чего?
- Вскрытие покажет.
- Сестра, может в реанимацию?
- Доктор сказал в Утилизатор, значит – в Утилизатор!
Из сборника "Устное народное творчество"
- … в очередной раз взят под стражу Карих Нульсен – горбун юродивый из секторов текстильщиков. На этот раз при большом скоплении народа вещал о скором сошествии Учителя и конце света.
- Я же велел арестовывать не только горлопанов, но и слушателей! – Авраам Никитченко – Великий Пастырь скривился, правая рука дернулась, начав привычный путь к щеке. Обузданная волей, через силу опустилась на пластиковый подлокотник кресла.
Сказано в Заветах: "И великие имеют слабости малых". Великий Пастырь являл собой живое воплощение священных слов. Второй день у Великого Пастыря болел зуб.
- Слова Пастыря, есть воля Учителя, - склонил голову докладчик. – Слушателей арестовали… сколько смогли.
- Ну и сколько же ваши торопыги-шпионы наловили в этот раз? – Авраам позволил себе заломить седую бровь, что не замедлило сказаться кинжальной болью во всей левой стороне лица. – Десять? Двадцать? – боль, давя и ввинчиваясь, казалось, дошла до самого мозга.
- Восемь, - потупил виноватый взор докладчик.
- Восемь! – взревел Пастырь, почувствовав ослабление воли, боль въелась с новой силой, и глава Ковчега без сил откинулся в кресле. – Восемь? Наверняка, включая стариков и детей.
Докладчик благоразумно хранил молчание.
- И что же вы сделали с арестованными?
Почему он мучится, почему терпит? Чего проще – подняться с кресла, спуститься на два яруса – блок медиков… или нет, вызвать сюда – стоматолога, вместе с его инструментами… При мыслях о стоматологе – страх, иррациональный ужас накатил удушливой, жаркой, как топка Утилизатора волной. Даже боль, испуганным ребенком, забилась в уголок челюсти, вяло напоминая о себе слабым зудом.
- После профилактической беседы – отпустили.
- Отпустили, - кивнул Авраам отчасти довольный победой над болью. – Забылись, подобрели. "Отриньте, бросьте их в топку новой, взлелеянной жизни. Пусть огонь распаляет в вас желания перемен! Если требуется – сожгите вещи. Напоминающие о зле, они – зло!" – вам знакомы эти слова?
- Да, Великий Пастырь.
- В огне, священном огне очищается общество. Удобренные золой, всходят новые, более жизнеспособные побеги! Да, бывало – страдали невиновные, бурьян полют – капуста сечется, но это лучше, чем окончательно зарасти дикими растениями. Размягчились, слушателей мы уже не сжигаем – отпускаем, да что там слушателей – самого зачинщика, еретика!
- Он юродивый, безумец, не ведает что говорит.
- Топка Утилизатора одинаково плавит и гениальные и глупые умы. Пора возродить старые добрые традиции – воскресные казни. Как это было в вашем, моем детстве. Когда состоялось последнее аутодафе? Два, три года назад? Чем, скверна разъешь, занимается ваш проклятый Высокий Трибунал?
- Ересь искоренена, вольнодумие отсутствует…
- Был бы Утилизатор – виноватый найдется. Если врага нет, его следует выдумать.
У докладчика, выражая некоторую степень удивления, округлились глаза.
- Да, да, выдумать. Власть держится на страхе и авторитете. Страх внушает сама, авторитет – враги, внешние враги, от которых эта власть ограждает. Всякой власти нужен… жизненно необходим враг – внешний, внутренний, хоть какой: голод, война, кризис, инакомыслие. Без них она теряет само свое предназначение, а значит – собственно власть!
Боль, забитым еретиком, сбежала в дальний угол памяти.
- Ладно, что там у вас дальше? – с исчезновением боли – вернулось хорошее расположение духа.
- Выступление – завтра, перед новобранцами Армии Веры.
- Армия – опора власти, - кивнул Никитченко.
- Великий Пастырь, - ожил громкоговоритель, вмонтированный в подлокотник кресла – новомодная, но чертовски раздражающая штука. Трудно привыкнуть, когда ни с того, ни с сего под тобой начинает говорить мебель, - к вам посетитель. Утверждает – срочно.
Боль, забытая боль, почувствовав слабину, показала из укрытия кончик носа.
- Кто?
- Этьен Донадье - старшина техников.
Счастливая боль выкатилась наружу, радостно барабаня по челюсти костлявыми пальцами.
***
Распределено:
Фабрики – 52 особи
Сады, огороды – 39 особей
Домашние слуги – 11 особей.
Итого – 102 особи.
Естественная убыль при транспортировке – 3 особи.
Длинные, как река, как лесные тропинки, однако, в отличие от них, совсем не извилистые, ходы хижины.
Однажды, еще мальчиками, Рхат с ребятами отправились в путешествие по Большому Оврагу, что разделял землю недалеко от деревни соседнего племени.
Он на всю жизнь запомнил то путешествие.
Идешь, вокруг только рыжие, почти отвесные стены, и они сжимаются. Не выбраться, не увидеть конца.
В эти минуты, следуя за незнакомцем прямыми ходами неведомого оврага, Рхат Лун испытывал сходные ощущения.
Не выбраться, ни узнать, что в конце.
Но тогда, в овраге, было небо… затянутое вечными облаками родное небо…
Достигая конца хода, сворачивая за очередной поворот, Рхат Лун ждал, когда же они покинут дивную хижину. Выйдут под небо.
Интересно, какое оно здесь… в раю… в аду…
Небо не появлялось.
Вместо него появились другие гладкокожие.
По мере продвижения, их попадалось все больше и больше.
Некоторые приветствовали проводника Рхата.
- Привет, Брайен, где лопоухого раздобыл?
- Из новой партии.
- Ребята уже вернулись? Как улов?
- Не очень.
- А этого куда?
- Домой. Рената все уши прожужжала. Помощника ей подавай.
- Ну бывай, привет Ренате.
Великая Мать! Речи их еще чуднее запутанных жилищ.
Рхат Лун вырос в лесу. Завяжи ему глаза, засунь в корзину, отнеси на самую дальнюю опушку, выпусти, он без труда отыщет дорогу к дому. Мох на деревьях, пурпурное сияние облаков на восходе, вечный проводник – река.
Здесь глаз никто не завязывал, но оставь его проводник сейчас, в эту минуту, он ни за что не повторил бы пройденный путь.
Великая Мать!
К ним, по такому же ходу двигалось существо… Всякие сомнения отпали – он в аду! Ничем иным, кроме порождения черного Кантора, существо быть не могло. На голову выше Рхата и малоухого. Гладкая, как у проводника кожа утыкана длинными, в палец толщиной иглами. Рот вытянутый, как у хищника, без губ. Полный набор желтых покосившихся зубов скалится в кровожадной ухмылке.
Рхат задрожал. Захотелось бежать… но куда? Сильная, натруженная рука проводника сжала дрожащее плечо.
- Не бойся. Это валгалл с планеты Арг. Добрейшее существо и такой же раб, как и ты.
Этот ужас, это порождение ночных кошмаров, этот слуга Кантора – добрейшее существо! Нет, Рхат Лун не настолько глуп… порождение кошмаров спокойно прошло мимо, не удостоив Рхата и пол взглядом.
- Привыкай, парень, - вывел из ступора голос проводника, - еще не то увидишь.
Великая Мать… где ты?
***
Растение гниет с корня.
Плодоносящее, с цветущей кроной, глубоко внутри, под землей, оно уже заражено плевелами тлена.
Вот два внешне благополучных ростка. Они не отличаются. Но вытяни из земли, глянь в корень и ты увидишь разницу. Рано или поздно болезнь перекинется на листья, ветки, ствол.
И если не выкорчевать, не уничтожить, спалить источник, нечистая поразит прочие побеги.
Летопись Исхода
"Деяния Пастырей"
Глава 1. "Великий Сонаролла"
Лампы зенитными солнцами орошали зеленые поля столов. Неутомимые кии-скарабеи пихали навозные кругляши бильярдных шаров. Они сталкивались друг с другом, и тихий стук отмерял время не хуже тиканья корабельного хронометра.
- Пятерка, в левый угол, - торжественно, словно речь на Благодарении возвещает Данкан Левицкий – улыбчивый пластмастник с широким лунообразным лицом.
Соприкоснувшись с битком, оранжевая пятерка ошпаренной рукой отскакивает от борта и лениво катится по зеленому полю стола в угол. Левый угол.
Десяток зевак следит за победным шествием неторопливого шара, и запах разгоряченных мужских тел заполняет пространство под слепящим солнцем лампы.
Кусая губы, за пятеркой следит Рав Танг – текстильщик. Крепкие зубы нещадно терзают невинную плоть губ.
Круглой пятерке все равно. Она катится. И падает в лузу.
Десяток глоток восторженно ревет. Зубы сжимаются, и обескровленная плоть рождает рубиновую каплю.
Довольный Данкан принимает поздравления.