Раньше мы угрюмо перли вместе с ударной группой на броне Мавзолеев, рассредоточиваясь непосредственно перед боем. И тут уж, конечно, доставалось нам. Да так, что только клочья летели.
Вглядываясь в узкие триплексы, мы пытались понять – кто или, вернее, что сидит за рычагами обреченной машины.
– У него пять рук. По десять пальцев на каждой!
– Нет, он имеет огромный клюв!
Так мы развлекались, угадывая – что же замуровано в брюхе танка, везущего наше отделение?
Потом из решетки кожуха дизеля появлялось какое-нибудь мерзкое щупальце, и капрал справедливо заявлял, что пари никто не выиграл. А потому колба со спиртом уходит танкистам. Щупальце хватало выпивку, а вместе с ней еще и пальцы неосторожного солдата, протянувшего колбу.
– Мои новые перчатки! – истошно вопил он, не обращая внимания на стекающую из свежего обрубка густую, как желе, кровь…
Все хохотали. Внутри раздавалось чавканье незримого рта и хрупкий звон лопнувшего стекла.
А затем нас встречали оборонявшиеся железные полки, как я уже объяснял. Пехота начинала лупить пехоту, Мавзолеи надвигались друг на друга, обрастая чешуей из раздавленных человеческих тел.
Заканчивалось все залпом санитарного миномета, после чего в ход шли полузащитники, – связисты, пограничники, топографы, ненужные теперь метеорологи и прочие, прочие, прочие…
Ну а там – как кому повезет.
Теперь же было по-другому. Вместо привычного, толком и воевать не умеющего сброда на артиллерию соперника ринулась вся наша боеспособная рать. А стрелять из полусотни пушек по рассредоточенным тысячам атакующих, даже если и картечью – все равно что отбиваться самодельным факелом от мириад кровососущих пчел, атакующих на инфракрасное излучение… Да-да, есть уже и такие – прилетели со стороны затонувшей Австралии. Но все равно, для пехоты страшнее установок залпового огня ничего нет. Те бы нас крыли квадратами почем зря. Счастье, что их запретили использовать в Игрищах.
3
Я уже точно не помню, как перстень оказался у меня. Помню только гулкий разрыв снаряда за спиной. Падение плашмя в вонючую лужу, кишащую пиявками, и окровавленную половину туловища в грязном офицерском кителе, рухнувшую сверху.
Все еще вздрагивающая рука мертвеца сжимала платиновый смысл нашего существования. Перстень гросс-адмирала Клейнбаума.
Первой мыслью было отползти в сторону и предоставить сомнительную честь нести Перстень кому-нибудь другому. Но потом, увидев шестерых солдат соперника, бегущих к свежей воронке, я понял, что их шлем-прицелы обнаружили Перстень. А кому хочется остаться в проигрыше?
Штурмовая винтовка задергалась в руке, магазин стремительно пустел до тех пор, пока атакующие не отступили, оставив лежать двоих, продырявленными, в лужах… Вездесущие пиявки принялись рвать их в клочья.
– Йоу! – непроизвольно вырвалось у меня, когда очищенный от комков бурой глины Перстень заблестел на пальце.
Затем оставалось лишь бежать вперед, зная, что слева и справа парни из нашей бригады готовят для меня коридор. Для меня! Для Того-Кто-Несет-Перстень! В наушниках что-то радостно орали пехотинцы из моего подразделения. Еще бы! Такая удача сулила им по лишней банке консервированных ананасов в день.
Где-то в восьмидесяти милях – дальномер моего шлема не очень точен – один из наших, по всему видать новичок, позарившись на новенький "АКСУ", принялся перерубать цепь, соединяющую погибшего бойца с оружием. Цепь, конечно же, не поддавалась, и тогда мародер принялся резать штык-ножом окоченевшую кисть…
Естественно, это было запрещено Правилами. И тотчас же из облаков вывалился черный "Ту-202". Арбитры никогда не опаздывают.
Маленькая точка, отделившись от корпуса бомбардировщика, стала быстро увеличиваться в размерах, пока не разродилась лиловой вспышкой.
Нарушитель Правил вместе с тысячей-другой квадратных ярдов (и всеми, кто находился на этом пространстве) уничтожен вакуумной бомбой. Дрянь дело, когда забываешь о Правилах.
Но мне было не до проблем мертвецов, стоящих у ворот ада, теперь напоминающего рай. Я знал: с этого времени основные силы защиты направлены против меня, крохотного огрызающегося муравья, ползущего по изодранной шкуре пустыни…
Трассеры соперника – ни в коем случае не врага! – ложились все ближе и ближе. И тут же обнаружившие себя огневые точки вспарывались залпами базук. Именно в эти моменты, когда соперник производил передислокацию для продолжения стрельбы (по мне, между прочим!), а наши готовились состряпать еще пару дюжин мертвецов из защиты, я делал быстрые перебежки.
Слева показалось русло отжившей свой век реки. Сначала я решил пробираться по изломанному фарватеру, полному всяких бугров и впадин, но затем передумал, так как мне пришлось бы туго, окажись на пути дозор противника.
Сомнения в безопасности этой дороги усилил ржавый бронекатер, лежащий на потрескавшемся грунте, словно мертвая, гниющая рыба.
Я знал, что первое впечатление зачастую обманчиво, поэтому поспешил укрыться за оплавленным валуном. Затем я увидел, что ко мне на помощь ползут четверо наших.
Им не так повезло.
Носовая турель с единственной уцелевшей пушкой ржаво лязгнула, словно отрыгнула, потом описала полукруг в груде металлолома. Еще секунда, и она открыла огонь. Всех четверых из импровизированного подкрепления срезало подчистую, как стебли ненужных растений, одной долгой очередью. Запахло толом и жженым мясом.
"Точно косой!" – машинально отметил я, вставляя в запал гранату…
Когда барабанная дробь осколков утихла, я выглянул из-за камня и пополз вперед.
– Давай, давай! Муви-муви, Скейтмэн! – На секунду во фронтальном экране шлем-прицела мелькнула радостная физиономия моего сержанта. – До Зоны Финиша сто километров!
"Скейтмэн" – это у него что-то вроде наивысшей похвалы. Еще бы! Теперь, помимо банки с ананасами, сержанту полагалось по флакону одеколона в день, для внутреннего пользования, так сказать. Осталась всего сотня километров!
Услышав новость, я начал передвигаться энергичнее. Слева и справа от меня, словно ртутные шарики, перекатывались от сопки к сопке подразделения нападения. Наши подразделения.
Соперник пока что молчал. Лишь однажды из-за взгорка выползло нечто, отдаленно похожее на бронетранспортер. До невозможности нелепая теперь, машина цвета киновари ринулась на меня.
Похоже, что эта рухлядь, как и бронекатер, вела свою собственную войну. Остановил ее недвусмысленное движение разрыв управляемой противотанковой ракеты, запущенной откуда-то сзади.
Сразу же после прямого попадания я увидел часть тела механика-водителя: водянистый глаз на запястье одной из рук и что-то еще невообразимо грубое, покрытое язвами, проткнутое трубопроводом дизельной установки. Смерть для него наверняка стала избавлением от всех мучений.
4
Ночной привал напоминал случку псов-бродяг. Он был коротким и неудовлетворительным, так как на внешней стороне охранного периметра не смолкала ожесточенная перестрелка.
Ощущение – будто спишь в огромном каменном зале рядом с гигантскими напольными часами с боем, у которых роль часовой стрелки выполняет минутная.
Полночь? Первая четверть? Час рассвета? Гадать не приходилось, потому что время существовало теперь лишь для тех, кто успел смыться на Луну.
Но вот впереди показался монолит какого-то города.
– Тутти-фрути! Ву-у-у!! – орал в шлеме никогда не забываемый Литтл Ричард, и мы рвались с подъема дальше. Только вперед и вперед.
В общем, через шесть часов уличных боев я наконец-то добрался до Финишной Зоны.
То, что нахожусь там, где нужно, я понял сразу же после замечания арбитра, приказавшего сменить автоматический режим стрельбы на одиночный.
А еще через пару часов я оказался рядом с высоким зданием церкви. Вернее, экс-церкви, так как здесь давно уже не пахло ладаном. Зато здесь пахло победой, а в глубине здания находился алтарь, на который мне нужно было возложить Перстень. Я пролетел через заваленный обломками пыльный зал за считаные секунды. Протянул руку и коснулся грязного камня реликвией адмирала Клейнбаума.
И тут же со всех сторон на меня обрушилась тишина. Такая тишина, что показалось, будто лежу в могиле. А после…
– Умница, Скейтмэн! – Мастер-сержант, находившийся последние пять часов неподалеку от меня и получивший легкое ранение, вышел из-за покрытой плесенью колонны, протягивая банку с теплым радиоактивным пивом.
– Рядовой! Согласно Правилам Игрищ, вы повышаетесь в звании до первого сержанта. Ваш порядковый номер – шестьдесят второй, – скупо похвалила рация.
– Шестьдесят второй! Вам предлагается прибыть на полковой склад для получения причитающегося… В случае неприбытия вы будете подвергнуты дисциплинарному…
– Шестьдесят второй!
И прочая бла-бла-бла.
В рядах соперника расстреливали командиров, не сумевших продержаться до подхода подкреплений с Кавказа. Арбитры махнули в сторону Швейцарии – там сейчас находился склад продовольствия и спирта. И немногих выживших женщин, как говорят. Врут, наверное.
В общем, самые обычные вещи происходили после того, как я положил Перстень на алтарь.
Пиво, поздравления, Литтл Ричард, напутственные речи командования.
Потом – резюме главного арбитра.
– Засчитано! Переход артефакта! Счет: шестнадцать – семнадцать! А теперь – все на исходную. Пополнить боезапас и приготовиться к следующим Игрищам!
5
Через месяц будет отдан приказ, после которого на Луну можно будет смотреть уже не такими злыми глазами. И вновь появится смысл во всем, что окружает наши пропащие души…
Смысл. Хоть какой-то…
"ВНИМАНИЕ! КОМАНДА НАПАДЕНИЯ ГОТОВА? КОМАНДА ЗАЩИТЫ ГОТОВА?"
А в ответ из миллионов глоток, на разных континентах: "Оле-Оле-Оле-Оле!"
"НАЧАЛИ!!"
Александр Сальников
Крест на твоих плечах
В дверь кабинета деликатно постучали.
– Вхо. Ди. Те, – выдохнул Денис, не прекращая упражнений.
Скрипнули петли. Молоденький санитар смущенно топтался на пороге, ожидая, когда на него обратят внимание.
Денис сделал заключительный выпад, вернулся в начальную стойку, вложил ланцет в козлы и только тогда обернулся к двери:
– Ну?
До того как на веснушчатое лицо санитара опустилась маска почтительного смущения, Денис успел заметить наивное, мальчишеское восхищение мастером.
Вихрастая голова на тонкой шее казалась непропорционально большой. Слабые руки, бледная кожа. Богатырским ростом паренек тоже не отличался. Если бы не синий халат санитара, доктор ни за что бы не дал мальчику тринадцати.
"Видать, способный, хоть и хлюпик", – решил Денис.
Оробевший посыльный теребил кончик пояса.
– Доктор Денис, – разглядывая трещины в досках пола, наконец-то произнес рыжий послушник. – В регистратуре вас ожидает главврач.
– Спасибо, э… – Парнишка стал санитаром недели две назад, и Денис все никак не мог запомнить его имени.
– Антон.
– Спасибо, Антон. Передайте Дмитрию Юрьевичу, что я сейчас подойду, – учтиво, как ровне, ответил Денис и едва удержался от улыбки, заметив, как в глазах санитара вспыхнула гордость.
Мальчик медлил.
– Что-то еще? – Денис взял полотенце со спинки кровати и вытер уже остывший, ставший липким пот.
– Доктор Денис, – вновь потупился Антон. – А вы не покажете мне пару приемов? – выпалил он и добавил, оправдываясь: – Ну, не сейчас, а когда у вас будет время.
"Смелый парнишка, – улыбнулся про себя Денис. – Это хорошо, врач должен быть смелым". Но вслух сурово спросил:
– А как же инструктор? Он против не будет?
– Брат Василий сам про вас рассказывал, в пример ставил, – с азартом затараторил Антон. На его бледных щеках выступил румянец. – Вот, говорил, доктор Денис – уникальный воин, уже шесть лет как табельное оружие получил, а до сих пор с ланцетом упражняется. Лучший боец в нашем районе.
Парнишка его определенно забавлял. Даже чувство смутной тревоги, с которым Денис проснулся этим утром, слегка поутихло. Перед глазами живо встал бородатый брат Василий и гаркнул: "Крепче руку держать! Жестче удар! Что вы как глисты извиваетесь! Я из вас сделаю мужиков, салабоны!" Слово "уникальный" Василию явно не шло. Скорее всего, старый инструктор расписывал бойцовские качества доктора Дениса в несколько иных выражениях.
– Хорошо, Антон, – кивнул Денис. – Как только учителя скажут мне, что вы успеваете в анатомии и химии, я дам вам пару уроков. А теперь – ступайте. Благодарю за службу.
Санитар поклонился и чуть ли не вприпрыжку помчался по коридору.
Как мало надо, чтобы сделать ребенка счастливым, подумал Денис, вслушиваясь в затихающее эхо шагов. Ободрить, внушить значимость – и вот улыбка уже морщит конопатый нос, детское сердце бьется чаще, мир вокруг становится ярче и ждет, как праздничный пирог.
Вот только пекут его не добрые бабушки, пахнущие ванилью и сладкой сдобой, а люди в белых халатах, уставшие и угрюмые. Денис поморщился, вспомнив, из чего приходится делать начинку. Очнувшееся от дремы беспокойство заворочалось, защекотало внутри.
Денис бросил полотенце на заправленную койку и пошел в угол кабинета, к лохани. Скребя намыленный подбородок, он пристально разглядывал свое отражение на отполированной меди.
В висках появилась седина, морщина меж густых бровей стала такой глубокой, что расправить ее не удавалось даже пальцами. Острые скулы, тонкие губы и колкий взгляд. Немудрено, что дети начинают плакать на осмотре. Те, что постарше. А те, к кому он приходит впервые, наверное, просто чувствуют исходящую от доктора опасность.
Разобравшись с пятидневной щетиной, Денис нагнулся к лохани и с блаженством окунул истерзанное лицо в прохладу воды. Ополоснулся, отфыркался. Потом тер щеткой под ногтями. Лил воду из кувшина, обдавая тело. Мылил и без того уже чистые руки, как будто стеарин мог избавить от въевшейся невидимой грязи.
Денис с сожалением еще раз посмотрел на едва ополовиненный кувшин, но заставлять ждать главврача слишком долго не решился. Утерся свежим рушником и стал медленно одеваться.
Чистая накрахмаленная рубаха слегка покалывала старые ожоги на груди. Мышцы гудели, вспоминая километры галопа. Всю ночь они твердили как заведенные: домой, скорее домой, успеть до полуночи, пока братья не закрыли ворота, и когда он вошел в кабинет, сил оставалось только на то, чтобы раздеться и рухнуть на койку разбитым телом.
Денис брезгливо поглядел на бесформенную груду замызганной, заскорузлой от пота одежды, лежащую у порога. Подсвеченная утренней дорожкой, идущей от узкого оконца под потолком кабинета, она напоминала руины старых городов из тех, что он видел на грязных территориях, когда ездил к солдатам. Седельные сумки, как уцелевшие многоэтажки, грустно смотрели темными прямоугольниками окон-карманов, добавляя сходства. Того и гляди – зашевелится, мелькнет где-то там серая тень, выпрыгнет, вцепится, ударит, выстрелит.
Денис покрутил головой, стряхивая наваждение. Настроение испортилось окончательно. В луче солнечного света издевательски кружились пылинки. Сквозняк прокрался в распахнутую дверь и услужливо выкатил из-под стола свалявшийся за месяц мохнатый комок.
Надо будет устроить выволочку брату-хозяину, подумал Денис, надевая белый халат с красным крестом на груди. Понятно, что рук не хватает, но зачем больницу в хлев-то превращать!
Упрямое беспокойство не пожелало уступить раздражению. Денис вдруг вспомнил, что отчет о выезде главврач принимает после обеда, а не с утра. Скорее всего, что-то стряслось или Юрьичу доложили о…
– А о чем, собственно, ему могли доложить? – Денис вздрогнул, когда понял, что произнес это вслух. – Все как всегда. Все по Уставу. Братья могут подтвердить.
Денис подпоясался, вынул из ящика стола пистолет Макарова и убрал его в кобуру. Достал из седельной сумки записи, одернул халат и глянул в зеркало.
Вот он, доктор Денис. Холодный и острый, как лезвие скальпеля. Уверенный и сильный. Преданный идее "Железный Доктор", краса и гордость районной больницы. И, чего скромничать – главный кандидат на место нового главврача.
Денис подмигнул отражению и улыбнулся.
Нехорошее предчувствие скользнуло по лицу, испортило картинку. Денис крутанул желваками, нахмурился и пошел в регистратуру.