В зеркале отражалось узкое, очень высокое кресло, в котором сидел большой красивый человек. Расшитый золотом и серебром длинный кафтан, светло-коричневые сапожки с острыми маленькими шпорами, на широкой груди какой-то орден, руки лежат на подлокотниках, на каждом пальце по перстню.
- Это я? - спросил Филипп.
- Рад, что вам нравится, - отозвался Жа. Въехав в зал в своем инвалидном кресле, он, как и обычно, смотрел на Филиппа с почтением и говорил очень вежливо. - Над вашей куклой работали лучшие мастера. Мы готовились к приему.
- Лучшие мастера?
- Не нужно беспокоиться, все они тихо казнены. Никто никогда не узнает, что вы лишены настоящего тела. Народы Земли уверены, что вы просто парализованы.
- А что это за орден у меня на груди? Придвиньте зеркало, я хочу его рассмотреть.
Жа отвернулся и зачем-то сделал круг по залу. Кресло его неприятно скрипело.
- Ничего особенного, - объяснил он, и не подумав подвинуть зеркало. - Подобным орденом владеет каждый десятый гражданин. Это, собственно, не орден никакой, это жетон. Обладатель такого жетона является инвалидом первой группы бессрочно.
Сделав необходимые объяснения, коротышка все- таки подкатил зеркало. Поставил его совсем близко от лица Филиппа. После чего протянул руку и нажал кнопку на ручке кресла. Так что Филипп больше не смог ничего сказать.
- Конечно, - признался Жа, - это обман. Голова, отделенная от тела, в нашем обществе не может рассматриваться как полноценный инвалид, обладающий всеми правами и привилегиями инвалида. Но, увы, наша печальная практика показала: миром может управлять только совершенно здоровый человек, а еще лучше - совершенно здоровая человеческая голова. Официально вы считаетесь гениальным паралитиком, и мы сочли, что будет правильно присвоить вам бессрочную первую группу. Народы не должны чувствовать превосходства над собой, народы должны испытывать чувство необходимого сострадания к своему правительству.
Жа откатил зеркало и приблизился. Его маленькие черные глазки были совсем рядом, близко, и Филипп хотел плюнуть в них, но во рту не было слюны.
- Вы зря расстраиваетесь, - сказал Жа. - Вы думаете, что мы обманули вас? А ведь Это не так! Мы предлагали вам управлять миром, и вы согласились, а форму управления мы с вами, Филипп Аристархович, не обговаривали. Закройте глаза, попробуйте почувствовать сразу все ваши народы. Прибор в вашей голове позволяет это. Почувствуйте все наши скорби, немощи, оцените все наши проблемы, поймите свою мессианскую роль, и вам больше не захочется плюнуть в лицо скромному министру.
* * *
Вскоре оказалось, что матерчатая плоть имеет и свои преимущества. Нигде в этом красивом искусственном теле не было неудобств, оно вообще было лишено осязания. Единственным физическим ощущением, кроме обоняния и прикосновения воздуха к щекам, была легкая зубная боль. Сперва Филипп хотел попросить, чтобы его избавили от зубной боли, но передумал. Лучше пусть болит, и хоть что-то человеческое в нем сохранится.
Правитель мира не нуждался ни в пище, ни в воде. Правда, он мог съесть яблоко в свое удовольствие или выкурить сигарету. Обычно обслуживали Филиппа все те же самые два министра. Жа и По всячески ублажали правителя: приносили сладости, кормили его из своих рук.
Раз в неделю приходил механик в желтой накидке и в желтом парике. Механик снимал с трона матерчатое тело и проверял оборудование. Он никогда не нажимал кнопку речи.
В зале отсутствовал какой бы то ни было экран или прибор связи. Никакой информации помимо той, что Филипп мог получить при помощи ЛИБа, никакого постороннего участия, способного повлиять на решения властелина мира.
Раз в два месяца в зал вносили огромный тяжелый стол. За этим столом собирался Всемирный совет. Совет состоял из глав государств. Всего пятьдесят семь человек. Все они были инвалидами первой бессрочной группы. Проводились тщательные многочасовые консультации, обсуждались и принимались новые законы.
Кнопка речи, встроенная в ручку кресла центрального лица планеты, во время таких заседаний обычно не нажималась. Филипп присутствовал, находился во главе собрания, но не мог сказать при этом ни одного слова.
* * *
Удивительно, но именно в таком положении, лишенный движения и речи, лишенный каких бы то ни было человеческих желаний, Филипп наконец полностью реализовал потенцию ЛИБа. Он квадрат за квадратом, материк за материком прощупывал планету.
Ничто не могло скрыться от его внимания: бунты, заговоры, недовольство, слепая страсть, ведущая к преступлению.
Он усмирял непокорных одним движением мысли, разрешал споры, мирил влюбленных, возвращал детям их родителей. Он легко разыскивал инвалидов второй и третьей группы, уклоняющихся от трудовой повинности, вмешивался в ограбления, не давая уйти преступникам. Он и утешал умирающих. Он был вездесущ и справедлив. Он превратился в идеального правителя.
Он был недвижен, но он был везде. Он был безгласен, но он мог говорить голосом любого из ныне живущих людей. Он не имел собственных чувств, но он мог переживать вместе с любым избранным им инвалидом.
Но день уходил за днем. Первая эйфория прошла, и Филипп возненавидел человечество пятого тысячелетия. Это человечество было настолько уродливо, настолько глупо и плаксиво, настолько жестоко и жадно, что в какой-то момент захотелось его просто уничтожить.
Человечество пятого тысячелетия было человечеством торжествующих инвалидов.
Борьба за права инвалидов, начавшаяся еще в конце девятнадцатого, в начале двадцатого века привела к тому, что при быстро развивающемся техническом прогрессе инвалиду стало значительно проще выжить, чем здоровому человеку. Здоровый человек вынужден был бороться за существование, инвалид же просто потреблял все готовое.
Специальные пандусы для инвалидов, специальная пища, специальные машины, специальная электроника, специальные кровати. И в какой-то момент все это стало практически бесплатно, тогда как здоровый человек вынужден был за все платить.
Под давлением, казалось, чисто гуманистических законов уже к началу четвертого тысячелетия инвалидность сделалась генетической, а к концу пятого калеки заполнили планету, и обычный здоровый человек превратился в аномалию.
"И так триста лет, - с горечью размышлял Филипп. - Триста лет без тела, без собственных желаний! Пока я могу чувствовать чужие желания, еще можно существовать, но через четыре года ЛИБ перестанет действовать, и я стану просто засохшей головой, украшающей матерчатое тело. Может быть, мне и сохранят жизнь для представительства. Я, наверное, все-таки должен буду кивать, но кнопку, позволяющую говорить, вероятно, демонтируют".
КРАСАВИЦА ЖЕНА - С ПОРОКОМ СЕРДЦА
Теперь, по прошествии большого времени разобравшись в обстановке, Филипп знал: положение его хоть и трудно, но не безнадежно.
В специальной холодильной камере рядом с суперсуггестером находилось его тело. Тело было в полной сохранности, а суперсуггестер легко мог соединить его с головой. Вопрос состоял в том, каким образом голова, прикрепленная к креслу, будет перенесена в соседнюю комнату и кто включит суперсуггестер.
- Я хочу жениться! - сказал он, когда Жа, - в очередной раз задав свои вопросы, нажал кнопку речи. - Ведь инвалиды имеют право на интимную жизнь, даже если это инвалиды первой бессрочной группы. Кроме того, я хочу иметь детей.
- Мы не можем воссоединить ваше тело с вашим разумом, - изобразив на лице фальшивую печаль, вздохнул проклятый министр.
- Но если у меня будет жена, вы сможете сделать другое, - возразил Филипп. - Вы сможете взять клетки из моей щеки или шеи, взять клетки у нее и хотя бы в искусственных условиях - в инкубаторе - вырастить ребенка. Я думаю, с политической точки зрения это всем будет выгодно. Народам Земли, я уверен, это понравится!
Филипп легко мог прочитать мысли маленького желтолицего министра, а тот никаким образом не мог узнать о замысле Филиппа.
Жа ничего не заподозрил и дал согласие. У министра было в тот день несколько срочных вопросов, а Филипп не стал отвечать на них, таким образом впервые за все время правления поставив свои личные трудности превыше государственных дел.
На некоторое время оставив человечество в покое, Филипп Костелюк всецело погрузился в дворцовые интриги. Ему нужна была не просто женщина, нужна была женщина, способная управиться с суперсуггестером.
Пока министры подбирали кандидатуру жены правителя мира, Филипп направлял этот выбор: он устраивал подлоги, пускал сплетни, клеветал чужими устами, занимался сводничеством и подкупом и в результате добился своего.
Это была та самая маленькая женщина, что отрезала ему голову. Она тихо вошла в зал. Приблизилась к трону и, протянув руку, нажала кнопку. У нее было симпатичное молодое лицо.
- Меня зовут Изабелла, - сказала она, приседая в реверансе.
Речь включилась, и пошел воздух. Глотнув благовоний, Филипп оглушительно чихнул.
- Ты знаешь, зачем я пригласил тебя? - спросил он строго.
Женщина наклонила голову в белом парике.
- Присядь рядом со мной, - попросил он. - Вот сюда, на ручку кресла. Я хочу поцеловать тебя!
Изабелла оказалась кроткой, тихой девушкой. У нее были обе ноги и обе руки, у нее был врожденный порок сердца. Ее гигантский для конца столетия рост - 145 сантиметров - также устраивал Филиппа. Изабелла являлась ведущим специалистом в своей области. Эти тонкие нежные ручки, ласкающие щеки Филиппа, действительно легко могли вернуть ему, казалось, навсегда утраченное тело.
Космические зерна все так же продолжали бомбардировать Землю. Всемирный Банк Измаила Кински продолжал существовать, но он больше не выполнял прямых правительственных функций. Попробовав нащупать президента банка, Филипп понял сразу две вещи: во-первых, это был все тот же человек, а во-вторых, он был надежно защищен от вмешательства в его мозг.
"Сколько же ему лет? - думал Филипп. - Наверное, я не смогу это определить. Ведь раньше я не знал, сколько ему лет, поэтому, прибавив разницу, получу только минимум. Кроме того, я не могу определить, сколь далеко в будущее простирается власть этого мерзавца. Только он может помешать мне осуществить план побега. Только он. Но придется рискнуть. Я должен бежать из этого зеленого зала! Бежать! И пусть Измаил Кински только попробует помешать мне".
* * *
Обряд бракосочетания, совершенный в пределах все того же ненавистного зала, транслировали на всю планету. По случаю вступления в брак первого лица был объявлен выходной день. В зале собрались все пятьдесят семь членов Всемирного совета. Все ждали появления Измаила Кински, но банкир так и не явился. Отделался краткой поздравительной телеграммой.
После завершения официальной церемонии в зале была возведена высокая перегородка, и за перегородкой поставили кровать для Изабеллы. Во время всей церемонии женщина сидела во главе стола и приблизилась к креслу правителя лишь для обмена кольцами. Она сама надела себе колечко и такое же колечко надела на длинный палец куклы. В это мгновение она закрыла собою Филиппа, и никто не видел печальной улыбки правителя.
Но когда гости вышли и прислуга укатила длинный обеденный стол, Изабелла присела на ручку кресла и ее горячие пальчики нежно пощекотали щеку Филиппа.
Женщина не ушла за свою ширму, а всю ночь оставалась рядом с мужем. Начав с кончиков волос, Изабелла покрыла всю его голову своими поцелуями, после чего вкатила в зал сложное деревянное приспособление, похожее на спортивный тренажер.
- Что это? - удивился Филипп.
- При помощи этой штуки мы будем заниматься любовью, - скрепляя блоки, объяснила Изабелла. - Я разденусь и смогу закрепить свое тело ремнями на любой высоте и в любом положении так близко к креслу, что ты сможешь почувствовать всю меня!
Она действительно была хорошим инженером, настоящим ученым, но притом Изабелла оказалась самой пылкой, самой чувственной из всех жен Филиппа. Подвешивая себя в разных позах над статично Закрепленной головой мужа, женщина предстала перед ним вся.
Пятка, другая пятка, поворот, нежный розовый затылок под париком, поворот, выпуклый дрожащий живот, колено, другое колено, локоть, пальчики ног, один за другим. Пальчики были сладкими, как собственная кровь. Опять колено, чуть выше.
Женщина напряглась, сгибая локти и вся устремляясь вперед. Ремни натянулись и зазвенели. Живот ее упруго надавил на лоб мужа, так что Филипп задохнулся, а затылок его уперся в спинку кресла.
- Нет!.. Нет!.. - стонала женщина, ритмично раскачиваясь на ремнях. - Нет!.. Нет!..
И уже к рассвету среди яростных вскриков и сумасшедших фраз, которыми обменивались молодожены, Филипп отказался от своего первоначального плана, предполагающего последовательность. После очередного очень длинного поцелуя он вдруг заявил:
- Мне очень хорошо с тобой, Изабелла, но я хочу вернуть себе свое тело. Ты владеешь всеми тонкостями суперсуггестера, ты сумеешь провести операцию, я знаю. - Лицо Изабеллы находилось прямо перед лицом Филиппа. Глаза женщины смотрели с преданностью и пониманием. - Но за тобой следят, ты не сможешь безопасно доставить меня в помещение суперсуггестера, - продолжал Филипп. - Пожалуйста, не перебивай. Я долго думал о том, кто поможет нам. Я знаю мысли всех людей на планете, ни один из них не годится для этой миссии. Изабелла, если ты любишь меня, ты должна взять машину времени и привезти сюда всех моих жен. Я оставил их на Марсе в своем доме. Ты поможешь мне?
- Да! - выдохнула женщина. - Да! Да! Да! Я хочу, чтобы у тебя было все тело! - Бессознательно она наматывала на руку тугой ремень. Она смотрела на мужа безумными глазами. - Все тело! Я хочу тебя всего, целиком! Да!
НА ГРАНИ ПРОВАЛА
Имея под рукой холодильную установку, весовые балансиры и процессоры "ПТ", построить хрономобиль не составило для Изабеллы особого труда. Но раздобыть навигационные приборы и специальный частотный трансформатор, позволяющий перемещаться не только во времени, но и в пространстве, оказалось довольно сложно. Лишь через три недели, дождавшись конца очередной общей консультации глав правительств, женщина склонилась к самому уху Филиппа и тихонечко шепнула:
- Все готово! Сегодня я их привезу! Я отправлюсь на Марс в двадцать второе столетие и доставлю сюда твоих остальных жен. Я уверена, все вместе мы сможем освободить тебя из этого кресла!
Курения в больших плоских чашах в этот день испарялись особенно интенсивно. От благовоний можно было задохнуться.
Когда зал опустел, Филипп закрыл глаза и всецело сосредоточился на своей новой жене. Он уже знал, что заговор раскрыт. Что лаборатория, где работала Изабелла и где стояла машина времени, уже окружена невидимым кольцом по личному приказу Измаила Кински. Знал и промолчал.
Он все понимал, но надежда не покидала Филиппа. Все же у него оставался какой-то шанс. Пусть Измаил Кински знает о готовящемся побеге. Пусть он задействует хоть всю полицию города. Да, Филипп Костелюк был всего лишь головой, подключенной к сосуду с питательным раствором, да, он не в состоянии шевельнуть даже пальцем, чтобы защитить своих преданных жен, просто потому, что у него не было никаких пальцев. Но он не был бессилен. Филипп Костелюк мог настичь на расстоянии любого из своих врагов. И теперь, имея опыт управления планетой, он мог одновременно вести тысячи поединков и убивать, убивать, если в этом возникнет необходимость.
* * *
Дворец правительства стоял в центре, а лаборатория, где работала Изабелла, располагалась на северо-востоке, на самой окраине, почти возле нижнего свода купола. В который уже раз Филипп Косте люк мысленно прошел этот путь вместе со своей новой женой.
Многие города, подобно русской столице, ушли глубоко под поверхность планеты и уже много лет вели наземную войну. Вокруг куполов работали специальные излучатели, уничтожающие в зародыше любую попытку жизни. Если зерно пробивало прозрачную кровлю, его ликвидировал специальный лазерный автомат, так что на город осыпалась лишь серебряная пыль. Здесь, в новом Париже, все улицы, стены и кровли домов были вечно покрыты этой пылью.
Город вокруг был безобразен. Выстроенный исключительно для удобства инвалидов^ он весь состоял из бесконечных приспособлений: пандусов, подъемников, специальных лебедок, он был нашпигован световыми сигналами для глухих и звуковыми сигналами для слепых.
Через каждые двести метров стояла будка, похожая на телефонную, и можно было зайти, проверить свою кардиограмму и измерить давление. Аптек в Париже было в семь раз больше, чем булочных, зато все остальное было запущено и разрушено. Кругом жалкие пятиэтажные здания, вонь, непролазная грязь, запретительные лозунги: "Нельзя курить", "Нельзя сорить", "Нельзя кричать".
Изабелла с трудом перевела дыхание и вошла в будку, чтобы сделать себе кардиограмму. Филипп вдруг с удивлением увидел ее глазами знакомый стенд, пристроившийся между аптекой и магазином инвалидной обуви:
"РАЗЫСКИВАЕТСЯ ОПАСНЫЙ ПРЕСТУПНИК!"
Все те же мелкие объемные фотографии, и внизу одна большая плоская: Эрвин Каин. Философ. Своей собственной фотографии Филипп Костелюк на стенде не нашел. На ее месте был неопрятный серый квадрат с подтеками засохшего клея..
Филипп понял: заманивая его женщин в ловушку, президент Всемирного Банка Измаил Кински, человек, вышедший из зерна и жестоко преследующий все, что выходило из других зерен, человек, управляющий планетой на протяжении сотен лет, предусмотрел даже такую мелочь, как фото на стенде.
* * *
В тот день было много зерен, пробивших прозрачный купол. Шипел электронный лазер, и на унылый город все время сыпалась серебряная пыль.
Если бы Филипп предупредил Изабеллу, операцию пришлось бы отменить. Второй раз вряд ли удалось бы их обмануть. У него забрали бы жену, и последний шанс был бы потерян.
Вспышки лазеров и фонтаны серебристой пыли утвердили Филиппа в намерении идти до конца. Будь что будет.
Он не счел необходимым связаться с Изабеллой ни когда она пересекала город, ни когда вошла в свою лабораторию, ни когда забралась в машину времени.
Филипп сообщил своей жене о надвигающейся опасности только в тот момент, когда она приготовилась {с старту.
В ответ она затянула на своей груди тугой ремень и посмотрела в маленькое зеркальце, закрепленное над панелью управления. Она знала, что муж ее видит. Глаза ее были совершенно спокойны. Она, кажется, знала все с самого начала. Она ничего не сказала, просто надавила кнопку "СТАРТ" и растворилась в белом темпоральном вихре.