Побирушка согнулся в поклоне, снял с шеи большой латунный ключ и вставил его в щель, которая сначала показалась мне всего лишь трещиной в скальной породе, но в действительности оказалась замочной скважиной, пробитой в заржавевшей железной плите. Ключ повернулся, в темноте открылся люк. Он открывался, словно механизм заводной игрушки, разделившись на четыре части; каждая четвертинка втянулась в угол открывающейся норы.
Изнутри лился теплый оранжевый свет.
Помещение, которое мы вошли, могло быть только медной комнатой, о которой упоминал Хоуди. Это была длинная подземная крипта или часовня со сводчатым потолком и стенами, сплошь обшитыми медью. Каждую поверхность украшали вытравленные на металле изображения и барельефы. С настенных бра свисали круглые светильники. Это помещение было читальней или своего рода библиотекой. Повсюду висели полки и шкафы, на которых покоились старинные книги и информационные планшеты, отгороженные от мира запертыми решетчатыми медными дверцами. Открытое пространство в центре помещения было занято множеством столов и конторок для чтения, все они были сделаны из латуни или чеканной меди. Позади нас, слева от входа, располагался огромный медный камин, совершенно пустой, который, казалось, совсем не соответствовал этому помещению. В дальнем конце часовни находился разбитый, полностью утративший первоначальный облик алтарь - возможно, некая знаменитая древняя реликвия, которую несли перед войском в крестовых походах, и наконец разместили здесь, в качестве предмета поклонения. Справа, рядом с дверным проемом, который, похоже, вел в пристройку или соседнюю часовню, виднелся ряд решетчатых дверей - они напоминали входы в кабинки-исповедальни, встроенные в стену.
Я огляделась.
- Медь и латунь - произнесла я вслух.
Хоуди бросил на меня быстрый взгляд.
- Это - приватная библиотека. Медная комната. Медь и латунь гораздо более инертны, чем серебро, золото или железо…
Он осекся. Похоже, он снова обдумывал, не сболтнул ли лишнего… хотя невозможно было сказать ничего определенного, глядя в его скрытое маской лицо.
Внезапно раздался шум: дробный стук и скрип работающего механизма, шипение пневматики и позвякивание металла о металл. То, что я приняла за большой камин, открылось изнутри. Это оказался механизм, проем, оснащенный автоматическими приводами. Огромный трон с сидящим на нем понтификом спустился сверху, влекомый сложными машинами, и проем открылся, впуская его. Он разошелся на створки с металлическим позвякиванием и шипением пневматических приводов; оконечность библиотеки превратилась в тронный зал, где понтифик Урба восседал на своем кресле, доставленном сверху, из базилики, силой этих замысловатых механизмов.
Священники преклонили колена. Хоуди взял меня за запястье и повел к трону. От швов там, где трон вошел в медный проем, поднимались струйки пара.
Сейчас, стоя рядом, я видела, что понтифик серьезно болен. Он выглядел старым и до нелепости тучным. Я подумала, что он вряд ли способен ходить без посторонней помощи. Его раздутое тело было запаковано в рясу и фелонь из пурпурного шелка, словно в мешок. Его голова качалась и кренилась, а рот был бессильно полуоткрыт. Казалось, он не в состоянии сфокусировать взгляд на одном объекте. Я обнаружила, что его золотая митра была прикручена к скальпу тонкой металлической проволокой, чтобы не свалиться, когда он мотал и тряс головой.
- Ваше Святейшество, - начал Хоуди.
Губы понтифика дрожали. От него несло церковным елеем, маслом для миропомазаний.
- Эти обстоятельства не заслуживают внимания, - произнес он ворчливым голосом, напоминающим неровное, прерывистое бульканье, исходившее из его груди, - это темное место, а в нем - две звезды, одна из них - звезда, а вторая - две птицы.
- Мы доставили эту ценность сюда, чтобы вы могли осмотреть ее, - произнес Хоуди.
- Мертвые солнца, - ответил понтифик, расфокусировано вращая глазами. - Я чую их запах.
- Она здесь, святой отец.
Понтифик булькнул горлом, в уголке его рта блестела слюна.
- У них жабры и перепонки на лапах, но они играют веселые танцы! - произнес понтифик. По его телу прошла дрожь, он хихикнул и повторил, словно про себя: - Веселые танцы.
Внезапно его лицо посерьезнело. Он повел взглядом и уставился на что-то позади нас, на что-то, чего здесь не было.
- В темноте, - прошептал он, - оттуда - сюда.
Он взглянул на Хоуди.
- Я видел, на что похожа темнота, когда включают свет, - продолжал он. Он протянул левую руку и стиснул руку Хоуди.
- Не говори им, что это был я, Клеман, - прошипел он. - Они все записывают. И свистят. Свистят. Как чайники. Фьюююююю! Когда солнце прячется за тучу, они скачут повсюду. Они думают, я их не вижу, а я вижу.
- Да, Ваше Святейшество, - заверил Хоуди.
- Фьююююю!
- Вас зовут Клеман? - спросила я.
Хоуди взглянул на меня.
- Нет, - коротко произнес он.
Мой голос наконец привлек внимание понтифика. Его голова тряслась, когда он старался повернуть ее, чтобы взглянуть на меня.
- Почему она выше мыши? - поинтересовался он сварливым и удивленным тоном.
- Это… на то воля Императора, - ответил Хоуди.
Понтифик кивнул.
- А… ну, хорошо, - произнес он, удовлетворенный этим ответом. - Хорошо. Она может быть ничем, или превратится в ничто? От нее идут круги, когда она падает в бассейн? Я… я ведь, вроде, еще что-то помнил, но забыл.
- Мы сделали несколько предварительных тестов, - произнес Хоуди. - И, как мы полагаем, она - темная душа. Особый фрагмент генома, возможно, созданный селекцией, но однозначно не искусственного происхождения. И не подделка. Король знает свое дело.
- Король, пароль, играет роль, - произнес понтифик, пуская слюни на свою шелковую фелонь.
- С вашего позволения, мы приступим к испытанию? - настойчиво спросил Хоуди.
- Розовые черви в сердце, которое старается не биться, чтобы никто не понял, какую мелодию оно выстукивает, - отозвался понтифик, с истерической суетливостью шлепая руками по подлокотникам трона. Каждое слово давалось ему с большим трудом - похоже, одновременно с разговором он пытался запеть.
- Исповедник, посредники здесь, - кашлянув, произнес один из священников.
Мы оглянулись. За решетчатыми деревянными дверцами в дальнем конце помещения зажегся свет и в кабинках за ними появились три фигуры - скорее всего, они вошли из соседнего помещения, которое находилось по ту сторону стены. Это были лишь неясные, гуманоидных очертаний, силуэты на фоне решеток; они видели нас, но мы не могли полностью рассмотреть их.
Вместе с тем, я была практически уверена, что они - не люди. Возможно, это была лишь игра света и теней - но они казались чересчур высокими.
Один из них заговорил. Из динамика, вмонтированного в решетчатую дверь, раздался голос - глубокий и холодный, словно океанская пучина.
- Выражаем недовольство, - произнес он. - Вы должны были начинать совет без нас.
- Динь-дон, - бормотал понтифик. - Дурачки-чки-чки…
Им все больше овладевало нервное возбуждение. Он хлопал в ладоши, его голова яростно тряслась. Похоже, он по-прежнему не мог сфокусировать взгляд на чем-то определенном. Внезапно я почувствовала вонь - кажется, он обделался. Два священника подошли, чтобы сделать укол ему в шею.
- Мы не начинали, - ответил Хоуди, поворачиваясь к решетчатым дверцам, - потому что собрались совсем недавно. Понтифик только что прибыл, и мы дали ему время, чтобы устроиться. И никакие дела не делались и не будут делаться без вашего присутствия.
- Эта мелкая самка - и есть та, кого мы вызвали для испытания? - его голос был даже ниже, чем первый, если такое вообще возможно.
- Она заслуживает вашего внимания, - заверил Хоуди.
- Нет, - возразил первый. - Она - не темная душа. Даже когда носит ограничитель - мы измерили и увидели это. Она - всего лишь "пустая". Ваш поставщик ввел вас в заблуждение.
- И его следовало бы наказать за это, - подхватил второй.
- Полагаю, ее по крайней мере стоит испытать, - заметил Хоуди.
- Ты заставляешь нас терять время, мы теряем терпение, - произнесла третья фигура за решетчатой дверью.
- Молоко! - неожиданно завопил понтифик. - Сотня тысяч серебряных глаз, и все смотрят вниз! Слово, которое значит "слово".
- Он точно здесь? - прорычала одна из теней. - Он испортит нам все дело. Он сумасшедший. Хватит испытывать наше терпение сво…
- Он видит, - ответил Хоуди, бесцеремонно прервав низкий голос собеседника. - Его разум освобожден от оков, потому что ему позволено видеть - и именно его зрение ведет нас. Будь он безумен или искажен, его, при всем уважении, не стали бы держать здесь, даже спрятав в святая святых Экклезиархии. Мы не стали бы терпеть его за то, что когда-то он был доблестнейшим из наших вождей. Мы воздаем ему почести, потому что он таков и сейчас. Он видит то, чего не можем видеть мы. Он - величайший из нас, и да будет вам стыдно за то, что вы не видите его подлинной сущности. Ваш повелитель понял бы ее вне всякого сомнения. Он измыслил бы новое слово, неповторимое, единственное в своем роде - чтобы почтить его.
- Не злоупотребляй… - начала одна из фигур.
- Ведите себя достойно, - парировал Хоуди. - Вы здесь потому, что мы вам позволили. Вы должны выполнять наши условия. Вы - всего лишь посредники. И иногда вы забываетесь.
- Тогда испытай ее, - согласилась первая тень. - Испытай, если хочешь. Докажи, что мы неправы. Но она - лгунья и мошенница. Это мы точно знаем.
- В самом деле? - с сомнением произнес Хоуди.
- Она говорит, что ее зовут Элизабета Биквин, - произнесла первая тень. - Элизабета Биквин была парией, неприкасаемой, и служила в свите инквизитора Грегора Эйзенхорна. Она родилась на Бонавентуре около 210 и умерла на Дюрере в 386, больше сотни лет назад.
ГЛАВА 25
Повествующая о силе слова
Воцарилось молчание. Хоуди кашлянул, прочищая горло, и произнес:
- Это не относится к делу. Сколько миллионов человек в Империуме носят такое имя?
- А сколько из них утверждают, что они - неприкасаемые? - парировала тень.
- Мы проведем испытание, - ответил Хоуди. Экклезиархи, стоявшие вокруг, немедленно начали готовить помещение. Они передвинули пюпитры для чтения и вынесли книги. Я увидела, как Хоуди схватил за рукав пробегавшего мимо священника и произнес:
- Найди Блэкуордса. Приведи его вниз, к лестнице. Спроси, как он может прокомментировать эту информацию. Спроси насчет ее происхождения. И объясни, что Церковь не одобрит, если он попытается использовать отличную репутацию своего торгового дома, чтобы одурачить нас.
Священник кивнул и выбежал вон. Хоуди взглянул на меня.
- Не хочешь ничего сказать? - поинтересовался он.
- Только то, что знаю, как меня зовут, - ответила я.
Понтифик, сидевший у нас за спиной, снова пришел в возбуждение. Я слышала, как он, запинаясь, твердит:
- Шаги! Шаги! Один за другим! Век между двумя шагами! Медленный путь! Медленный путь в темное место!
- Он хочет говорить с ней, - произнес один из экклезиархов, обращаясь к Хоуди. Исповедник подвел меня к трону понтифика. Понтифик часто моргал и с трудом сглатывал, словно ослепленный ярким светом. Он бессильно свесил голову, тряся жирными брылями щек, и посмотрел на меня. Казалось, он впервые с момента появления смог сфокусировать взгляд. И, похоже, он только сейчас рассмотрел меня как следует.
- Дайзумнор, - грустно пробормотал он, - Дайзумнор.
Он издал негромкий, печальный, хныкающий звук.
- Элизабета.
- Ваше Святейшество?
- Тебе суждено… суждено идти в темноте. Это долгий путь. Они сожалеют об этом.
- Куда я должна идти?
Он не подал ни единого знака, по которому я могла бы понять, что он меня слышит. Его глаза забегали туда-сюда.
- Они думают, это эхо, только эхо старого, мстительного призрака - но нет. Он здесь. Вот увидишь. Это навсегда. Он все вынес. Он такой же старый, как когда-нибудь сможет быть человеческое существо, такой же старый, как старик на золотом стуле.
Я взглянула на Хоуди. Его взгляд из прорезей маски выдавал беспокойство.
- Я видел твою душу, - шептал понтифик, снова пуская слюни; его глаза смотрели неожиданно-ясно. - Это не черная душа. Она лучше и светлее. Она сияет. Я видел это. Смотрите! Смотрите - вон там.
Мы с Хоуди повернулись, чтобы посмотреть, куда он показывает - и одновременно почувствовали себя полными идиотами.
- Мы слишком утомили его, - сказал мне Хоуди.
- Нет! - запротестовал понтифик. - У меня целый список того, что я должен ей сказать. Это очень важно. Очень-очень-хочем-точим. Ооой! Скажите ему. Скажите ему это! Скажите - Дайзумнор прячется за картинами, но это только для отвода глаз.
- Но я не… - начала я.
- Он должен узнать. Скажи ему, о чем трещат Восемь. Скажи ему об этом. Скажи ему - так можно понять, что они внутри. И еще скажи - ойй, это тоже важно!.. Скажи ему, чтобы наплевал на граэлей. Гораздо важнее - кто командует граэлями.
- Оставь его в покое, он устал, - произнес Хоуди.
- И кто командует ими? - спросила я. Внезапно мной овладело чувство, что за его безумием скрывается какая-то страшная истина. Он только что произнес слово, которое я слышала при самых ужасных обстоятельствах, в ночь падения Зоны дня: "граэль". Я попыталась внести хоть какую-то ясность, наугад используя слова, которые слышала в течение последних нескольких часов.
- Ими командует Король? - спросила я. - Или Восемь?
Он замотал головой так, что во все стороны полетели брызги слюны, а его щеки затряслись, как желе.
- Восемь - это Восемь, и кто его знает, чем они питаются. Они только выполняют приказы Короля. А если Король командует ими - я не знаю, что нам делать.
- Отойди, - сказал Хоуди, оттаскивая меня назад. - Ему сейчас будет плохо.
- Но я только хотела…
- Мы должны начинать испытание, - раздраженно бросил Хоуди. - И хватит приставать.
- Кто он? - обратилась я к понтифику, когда меня выводили вон. - Кому я должна сказать все это?
Дергаясь на своем троне, больше не глядя на меня, понтифик издал долгий, шипящий и булькающий звук - словно шипение пара, выходящего из котла под большим давлением. Звук был похож на слово. Что-то вроде:
- Шшип!
Хоуди вывел меня в центр комнаты, который освободили экклезиархи. На своем месте остался только один латунный пюпитр для чтения - он находился прямо перед разбитым старым алтарем, стоявшим дальше, у стены библиотеки. Странно, но это напомнило мне упражнения в стрелковой галерее Зоны Дня.
- Встань здесь, - скомандовал он.
Я встала за пюпитр, спиной к трону понтифика. Странные решетчатые дверцы и тени за ними теперь были слева от меня. Экклезиархи встали позади меня полукругом. Я не очень понимала, чего от меня ожидают. Я ждала, а они мельтешили вокруг. У некоторых были инфопланшеты, в которых они делали пометки, другие держали измерительные инструменты и пощелкивающие, потрескивающие переносные когитаторы. Я ощутила, что моя паника растет, когда увидела, как младшие служители базилики вошли в медную комнату, неся длинные металлические щиты. Они были высокими и продолговатыми - вроде тех, за которыми прячутся стрелки, или щитов, с которыми городская охрана или Арбитры Магистратум выходят на усмирение волнений. Но эти щиты были сделаны из меди и по тыльной стороне обиты чем-то, что напоминало пуленепробиваемую ткань. Служители подняли щиты и установили на подставках, вмонтированных в металлический пол, расположив их дугой перед экклезиархами - так, чтобы лицевая часть щитов смотрела на меня.
- Зачем это? - спросила я Хоуди. Он не ответил.
Из книг на полках вокруг выбрали несколько трудов - деяния и послания апостолов, и требники-бревиарии, металлические, похожие на птичьи клетки, дверцы отперли, чтобы их можно было достать. Хоуди по очереди размещал книги на пюпитре передо мной, показывал на тот или иной отрывок и приказывал читать.
Я делала то, что мне говорили.
За моей спиной, позади щитов, бормотали и совещались экклезиархи в своих смешных конических шляпах - они делали пометки в информационных планшетах и производили измерения с помощью приборов. Я слышала, как они переговариваются, называя температуру окружающей среды, давление воздуха и прочие - в основном метеорологические - условия. За их спинами понтифик Урба, сидя на своем троне, хныкал и лепетал, словно неугомонное дитя, нервно шлепая руками по подлокотникам.
Справа от меня тени замерли в засаде, скрываясь за решетчатыми деревянными дверями.
Я прочитывала несколько строк каждого текста; Хоуди останавливал меня, откладывал бревиарий в сторону и заменял его новым. Примерно через двенадцать минут этого занятия, он - похоже, весьма довольный, приказал служителям снова поставить книги на полки и закрыть дверцы. После этого исповедник отошел и начал совещаться с экклезиархами позади щитов.
По большей части, я не совсем поняла тексты, которые читала. Мне были знакомы некоторые фрагменты литургии, один раз попались слова известного церковного гимна. Остальные выглядели просто неясными богословскими пассажами. Два отрывка вообще были на каком-то незнакомом мне языке - я просто воспроизвела их фонетику.
Вернулся исповедник Хоуди. Рукой он взял меня за подбородок и поднял мою голову, чтобы посмотреть в глаза. Потом он оттянул мою челюсть вниз и заглянул в мой открытый рот.
Потом он отпустил меня.
- Это все? - спросила я.
- Что-то не так? - не понял он.
- Ну, когда вы тянете мое лицо туда-сюда, это не очень-то приятно, - заметила я.
- Головные боли? Ощущение беспокойства? Расстройство желудка? Боль в суставах? Женские "приливы"? Общее напряжение?
- Напряжение? - без особенного выражения поинтересовалась я. - С какой это стати, во имя Терры, я должна чувствовать напряжение?
- Она слишком своенравна, - заметила одна из теней за решетчатыми дверями. Голос был низким и безжизненным, как сжигающий все засушливый ветер, но мне уже надоело бояться.
- Меня ничуть не интересует ваше мнение, - сообщила я, глядя прямо на решетчатые дверные панели. - Вы прячетесь в тенях. Так что, вряд ли что-то в вас заслуживает доверия.
- Едва ли ты захочешь смотреть на нас, - произнесла вторая тень.
- А вот я думаю, что захочу, - ответила я.
- Замолчи! - бросил Хоуди. - Наши посредники… В общем, не провоцируй их. Просто не делай этого и все. Знай свое место.
Я пожала плечами. Хоуди сделал знак, и молитвенный аппарат занял место перед нами. Как и тот, который я видела в базилике, он был сконструирован в форме двух механических херувимов, держащих экран в золоченой раме. Херувимы тоже были выполнены из меди и латуни. С низким, приглушенным гудением, напоминающим жужжание каких-то огромных насекомых, они зависли передо мной, держа экран на уровне моих глаз. Их крылышки рассекали воздух с негромким мурлыкающим звуком, словно лопасти миниатюрных турбовентиляторных двигателей.
На экране появился текст. Язык, на котором он был написан, был мне незнаком, но я узнала буквы. Экран слегка мерцал, словно проекционное устройство было неисправно, или работало на холостом ходу.