А вот на таких планетах, как Земля, убивать касанием энергии можно практически безнаказанно. Врачи лечат тело, учёные ищут бессмертие, наука двигает вперёд корабли и новые виды разумных существ, а я прохожу среди них, оставаясь наблюдателем.
В моей скромной коллекции уникальных кодов ДНК есть самородки-телекинетики, обладающие уникальным звериным чутьём на опасность индивиды, совершенно беззащитные перед жизнью люди и метаморфы восприятия.
ДНК определяет потенциал, его границу и потолок, но никогда не гарантирует раскрытия даже данного при рождении. А если тебе повезло появиться на свет с уникальным набором хромосом, способным самообучаться осознанно, ты становишься для окружающих невидимым.
Люди здороваются с тобой за руку, помнят о тебе, обращаются за помощью, ценят и даже любят, но рано или поздно уходят прочь. Ты впитываешь их, как очередной набор цепей ДНК, спиралей хромосом, цифробуквенных таблиц.
И тебе говорят:
– Он смотрит в душу, он видит всё.
А ты не понимаешь, что творишь, так или иначе, оставаясь в стороне, переходя от объекта к объекту, поглощая их, впитывая в себя, запоминая информацию, как чёртов вампир, пьющий кровь.
Способность шагать за пределы пространства и совершать героические поступки, способность видеть невидимое и заступать за грань человеческого восприятия, способность творить миры и разрушать галактики, способность растить цветы и убивать людей, способность жить со всем этим – всё заложено в ДНК-коде. И те, кто творили эти объекты, взращивали из дикой пшеницы сотни пригодных в пищу сортов, закладывали внутрь механизмы выживания, подарили инстинкты и интуицию – Боги и Небожители – творили лишь математику игры, сонеты душевных сил в цепочках хромосом.
И всё это я мог бы понять, если бы не одно обстоятельство: я не вкладывал в сухие формулы способностей переменную непознанной души.
Теперь, изучая её, находясь среди таких разных людей, став мелкой частью команды, я начинаю понимать свои ошибки. Душой действительно можно поделиться, точно так же, как можно заронить в иной организм часть своего генетического кода с каплей крови, слюны или иных биоматериалов.
Меня предупреждали, меня пытались остановить ещё тогда, в ином, не случившемся ещё здесь будущем или прошлом. Я не слушал, я верил в своё дело и в себя. Я поставил на карту всё, считая себя Творцом. И теперь я смотрю изнутри на дело своих же рук.
Наблюдать из золотой пирамиды за событиями миров было куда как проще, чем лицом к лицу столкнуться с иррационализмом желания, страстью, любовью, ненавистью и страхом.
Я вбираю каждого из тех, кто рядом со мной. Читаю их уравнения кодов, разматываю спирали ДНК, вглядываюсь в самую суть, и каждый раз поражаюсь, когда заложенные способности пасуют перед желаниями души…
Когда я выжигал на своей ключице собственное имя, как напоминание о том, кто я есть, знал ли я, что откажусь быть этим существом? Могло ли мне прийти в голову, что однажды я буду с замиранием сердца желать, чтобы утро на далёкой планете, куда меня забросило, задержалось хотя бы на минуту? Желал ли я не для себя, не для проектов или общего дела, а для почти незнакомых мне людей самого обыкновенного покоя?
Если это то, что является и моей историей эволюции, если это и есть звенья цепи, через которые прошла моя раса, я горжусь своими предками. Пусть даже они дали мне совершенные гены только от десяти процентов всей расы предтеч, людей или иных существ.
Возможно, именно битые, повреждённые хромосомы и прячут в себе частицы души, поступающей нелогично, неправильно, но красиво и тепло, как прикосновение света жёлтого карлика к озябшей коже.
Осталось только найти ключ к моему созданию, по имени Ричард, с которым я сумел поделиться частью себя.
И, глядя на спящую пару сквозь несколько комнат деревянного строения, я думаю, что ключ этот есть недоступное мне чувство любви и единения.
Глава 14. Зеркала. Раздвоение
А пока у нас в груди
Тонкая не рвется нить,
Можно солнцу гимны петь
И о ночи позабыть.
Пикник – Ночь
14.1. Зеркала
И вот знакомая аура, отпечаток, след, который Рик успел снять с Лонгина ещё в первый раз, когда только увидел оставленную на его искалеченном теле рваную рану, грубо заштопанную незримой ниткой.
Судья бросился за тенью, проламываясь сквозь вероятности, сквозь наслоения полей. Сквозь призраков прошлого и отпечатки их следов. Сквозь несвершившиеся будущие. Сквозь людей, замерших в этом пласте реальности, будто мухи в прозрачном янтаре.
Он бежал за тем, кто отнимал души. Не раздумывая, не глядя по сторонам, не оглядываясь назад, чтобы не встретиться взглядом с Матиусом, не увидеть ужас и обречённость в этих странных глазах, способных, казалось, проникать в самую суть даже Судьи.
Он преследовал дичь, как охотник, выискивая в дрожащем мареве сплетения реальностей и слоёв призрачные отпечатки звериных лап.
И вот, когда Ричарду уже казалось, что тень вновь ускользнула от него, он с досады рубанул своим мечом ближайшую стену. Кладка в его пласте реальности осыпалась светящимися искрами, а в пространстве людей стена всего лишь пошла мелкими трещинами. Рик почувствовал дуновение свежего ветерка, подхватившего искорки, разметавшего их в стороны. Он зарычал и всей массой тела навалился на стену. Та бесшумно подалась, вваливаясь в скрытую ото всех комнату где-то между баром, откуда Судья взял след, и подземными ходами, ведущими к портам.
– Где ты?! – закричал он, смахивая с лица налипшее крошево, отирая со лба пыль и мерцающих светлячков грубо разрубленной временной координаты. – Где ты, тварь?!
Ответом ему был яркий свет, вспыхнувший отовсюду, заливший всё помещение, отразившийся от десятков, сотен, тысяч зеркал.
Ричард зажмурился. Не помогло даже погружение в самые глубокие слои, безжалостный свет десятков солнц проникал и туда, высвечивая, выжигая самые потаённые и тёмные уголки души Судьи.
Он заморгал, привыкая к яркости освещения, а когда глаза настроились на изменившуюся картину перед ними, Рик в ужасе отшатнулся.
Зеркала…
Кругом одни зеркала. Большие и маленькие, круглые, прямоугольные, треугольные, квадратные. В рамах и без них, в изрисованных оправах и кованых медных обручах, с вытесненными на оковах стекла иероглифах и вензелей. Резные и строгие, цветные и прозрачные, большие и тонкие, скромные и напыщенные – все эти рамы поддерживали зеркала, дробящие, режущие, кромсающие отражение Ричарда на сотни, тысячи, миллионы осколков.
Он попятился назад, но за его спиной больше не было пролома. Там тоже стояли зеркала. Стояли и смотрели на Судью отражениями его холодных, нечеловечески ледяных глаз цвета хмурого осеннего неба с прожилками расплавленного серебра.
– Ты звал меня, Судья? – услышал он собственный голос, и все отражения улыбнулись кривыми ухмылками в ответ. – Я пришёл. Ты звал зверя, вот он я. Вот он я, смотрю на тебя твоими глазами. Знаешь, почему? Ты понимаешь, почему я смотрю на тебя из зеркал?
Ричард выронил своё оружие и потряс головой, стараясь заглушить звенящий в ней голос. Собственный голос, такой знакомый и непривычно ласковый, что хотелось выпрыгнуть из себя. Он зажал уши руками, но это не помогло. Голос продолжал звучать, ядовитой плетью прохаживаясь по сознанию Судьи.
– Посмотри мне в глаза, Судья! – отражения в зеркалах грозно воззрились на Ричарда, мечущегося по зеркальной комнате в тщетных попытках найти выход. – Посмотри в свои глаза, Судья! Знаешь, почему ты жив? Потому что у тебя нет души. Ты и есть зверь, истинное порождение мрака и немоты. Я смотрю на тебя сотнями глаз, десятками душ, миллионами отражений твоих касаний к ним. Эти зеркала – глаза тех, у кого я забрал их души. Именно потому ты смотришь в них, а не в мои глаза. Ты – отражение в стёклах, морось на линиях вероятности. Всего лишь образ на сетчатке, лицо в зрачках собеседника, ты существуешь до тех пор, пока на тебя смотрят. Как отражение, как призрак, как и я…
Ричард открыл рот и попытался закричать, чтобы перебить звенящий внутри голос, но из пересохшего горла вырвался только невнятный хрип. Он упал на колени, потом завалился на бок, начал кататься по полу комнаты, но заметил что и пол полностью сделан из зеркал, впаянных в покрытие.
– У тебя было всё, – продолжал безжалостный зверь голосом Судьи, насмешливо глядя на него его же глазами из отражений вокруг. – Ты был воином, – сказал зверь, и зеркала отразили Судью в старинных доспехах, держащим в руке короткий меч. – Ты был волшебником, – продолжал зверь, а немые холодные стёкла услужливо подставили картинку Рика в длинной мантии.
Судья не вслушивался. Он не знал, куда отвести взгляд, чтобы не наткнуться на себя же. В старинных одеждах и футуристических одеяниях, в комбинезоне космического десантника и рубахе ремесленника, в шелках вельможи и дырявой робе рудокопа…
Рик всюду видел себя, а голос Потребителя продолжал терзать его душу, пока Судья чувствовал, как внутри нарастает паника и безумие.
– У тебя было всё, – оглушительно пророкотал голос из зеркал. И те послушно показали Рику команду его бывшего корабля…
Джек Кацман, лежащий на опалённом столе в развороченном медотсеке корабля. Гай Травкин, на ощупь оперирующий брата. Елена, волочащая тяжёлую пушку по развороченной базе в орбитальном поясе. Кардинал Мэт Логан, молящийся посреди разрушений, устроенных Строителем Пути и полковником Романовым. Сам Марк, стоящий перед невообразимым чудовищем с длинными антрацитовыми щупальцами. Помятый тяжёлый скафандр с искином корабля… и Анна… такая упрямая, такая молчаливая и такая…
– Не… надо… – выдохнул Рик, чувствуя, как из носа течёт тонкая струйка липкой крови. – Хватит… хватит…
– У тебя была верность и преданность. Любовь и преданность. Что ты сделал с ними, Судья? Что ты сделал с той, кто отдал за тебя жизнь, душу, тело, себя? Что ты сотворил с собой? Куда опустился, в кого превратился? Ты предатель. Ты предал веру и любовь, веру в тебя и безоговорочную любовь к тебе.
Зеркала вспыхнули нестерпимым светом, выжигая в душе Судьи огромные дыры.
"Да нет её, души-то, – промелькнула предательская мысль в голове Рика. – Душа не может оставаться слепой и равнодушной, когда за неё дерётся такая команда".
– Тебя предали, Судья? – вкрадчиво осведомился незримый собеседник. – Растоптали твою веру и преданность?
Стёкла холодно блеснули забытыми образами незнакомых коридоров, лиц, событий…
Ричард с трудом узнал пару женщин, старую команду, предателя-старпома, переходы космической базы Акул…
– И ты решил предать в ответ?
Стёкла сменили картинку на сидящую в кабине крошечного фрегата Кардинала девушку с тёмными волосами.
– Этого не было, – с трудом проговорил Рик. – Я всё изменил, она не полетела… – прохрипел он из последних сил.
– Правда? – ласковым шёпотом осведомился зверь из зеркал. – Ты изменил? Именно ты? А где ты был бы, если бы не те, кто незримо вёл тебя вперёд, заставлял жить, а не выживать, чувствовать и верить, оставаться преданным и верным своей цели? Ты – предатель, Судья! Ты истинный зверь, позволивший сотворить из себя ледяную машину для смерти. Кто дал тебе право, Судья? Кто дал тебе право отбирать жизнь у тех, кого ты судишь? Ты – Судья, а не палач. А стал и тем, и другим. Ты позволил себе отказаться от дружбы и любви, ты зверь, а не я. И теперь я пришёл судить тебя, Ричард Морган, по твоим же законам.
Рик застонал…
– За то, что оставался палачом, когда должен был стать другом. За то, что позволил себе потерять единственную, кто действительно любил тебя. За то, что оставил своих друзей в этой реальности один на один с их одиночеством и покалеченными душами. За то, что перешагнул через преданность и верность. За то, что позволил убить себя, с радостью подчиняясь обстоятельствам. За то, что стал машиной среди людей. за то, что потерял всё, что имел. За всё это, Ричард Морган, я приговариваю тебя к вечной жизни и вечным поискам!
Слова хлестали невидимыми плетями, распарывая кожу, оголяя нервы, со свистом рассекая воздух, в который летели капли крови от ударов семихвостой плётки слов. Рик услышал собственный крик, от которого некоторые зеркала пошли трещинами, похрустывая совсем рядом.
– Никогда и нигде, – продолжал зверь голосом Судьи, глядя на него его же глазами, – ни в одной реальности и ни в одном воплощении, как бы ты ни старался, чтобы ни делал, как бы ни пытался, ты никогда не сможешь больше почувствовать, ощутить, разделить ни тепла, ни любви, ни дружбы, ни верности. За предательство самого себя я говорю тебе: ты виновен!
Десятки зеркал звонко треснули, устилая пол острыми осколками, из которых продолжало смотреть на Судью отражение его лица, кривящееся в злорадной ухмылке острыми рваными краями зеркальных осколков.
– Не-е-ет!! – закричал Рик, царапая ногтями лицо, пол, стены, рамы зеркал.
– Нет! – эхом отозвался кто-то рядом. – Нет!
Чьи-то сильные руки подняли Судью с пола, прислонили к стене, и зал тут же наполнился звоном бьющегося стекла и звонкими ударами металла о металл.
Рик стёр с глаз кровь и пот, всматриваясь в неожиданного спасителя, но увидел только, как некто высокий крушит зеркала его же мечом. И когда сталь разрубала железо оправ, в воздух летели искры, а комната наполнялась резкими звуками ударов металла о металл. Деревянные рамы с хрустом разваливались, осыпаясь щепками под ноги незнакомца, каменные оправы дробились и крошились. И повсюду, повсюду лежали острые осколки зеркал, из которых продолжал улыбаться Судье он сам.
Он нагнулся, поднял с пола большой острый осколок зеркала, всмотрелся сумасшедшими глазами в своё же отражение и занёс осколок для удара себе в шею, намереваясь распороть её от уха до уха, насколько хватит сил.
Кто-то яростно ударил его по руке, сломав, кажется, пару костей в запястье.
– Совсем охренел, капитан? – перед Ричардом возникло обветренное лицо загорелого мужчины немного старше его. Светлые волосы были всклокочены, карие глаза смотрели с яростью и злобой, и немного с презрительной жалостью и пренебрежением.
– Марк? Романов? – прошептал Рик, не веря своим глазам. – Откуда…
– От скрюченного верблюда, – прошипел бывший полковник. – Во что ты превратился, Рик? – добавил он с непонятной болью в голосе. – Разве за таким капитаном шли на смерть ребята с "Астарты"? И эта дурочка, моя юная ученица, Анна. Разве она полюбила вот… это? – выплюнул он последнее слово. И вот тут Ричарду стало настолько противно от самого себя, что его начало тошнить. Он не знал, куда отвести взгляд, чтобы не наткнуться на собственное отражение или на режущий, вспарывающий его нутро взгляд Романова.
– Вставай, капитан, у нас тут, кажется, новый гадский Строитель завёлся, пока ты упивался своей самодостаточностью.
Рик послушно поднялся на ноги, словно курсант, поднятый по тревоге в учебном корпусе.
– Хватит жалеть себя и осторожничать, – бросил ему Романов, поудобней перехватывая эфес катаны. – Если ты не будешь рисковать, ты не будешь жить. Давай, я верю, что внутри твоего разума, опущенного на дно задницы, ещё осталась искра капитанского характера. Иначе я тащился сюда просто так…
Рик стиснул зубы и посмотрел в глаза Марку.
– Да очнись ты, придурок! – закричал Романов и от всей души врезал Моргану в челюсть кулаком. Судья опрокинулся назад, сминая остатки зеркал, распарывая свою потрёпанную одежду, от всей души прикладываясь к острым остовам зеркальных рам. Удар у Романова даже с левой руки был отменным. Рик почувствовал, как на правой скуле набухает синяк, а левая щека до кости распорота об осколки стёкол в рамах. Тёплая красная кровь мелкими каплями окропила одежду, впервые за всё время судейства испачкав её кровью хозяина.
Рик взревел раненым зверем и кинулся на бывшего полковника. Тот в последний момент перехватил руку Судьи, отбросив подальше его клинок, который всё ещё держал в правой руке, и прижал Рика к стене, глядя ему прямо в глаза. Щёки Романова раскраснелись от драки, он тяжело дышал, а со светлых волос осыпались под ноги блестящие звёздочки стекольного крошева.
Их взгляды встретились. Обиженный, уязвлённый и злой взгляд Ричарда и открытый, горящий взор Романова. Марк встряхнул Рика. Потом ещё и ещё раз. И продолжал трясти до тех пор, пока в мутных глазах бывшего капитана не прояснилось, и он не посмотрел на Марка осмысленно.
– А теперь, пожалуйста, – прошипел Романов, – возьми себя в руки, утри сопли, собери жалость к себе в кулак и покажи мне выход отсюда, чёрт бы тебя побрал!
Судья сосредоточился. Где-то в самой глубине его сознания всё ещё звучал его же голос, насмехающийся над его потерями, продолжавший перечислять его неудачи и безвозвратную смерть надежд.
Но Рик уже не слушал его. Он смотрел на Романова. Перепачканный, в изодранной одежде, утирающий с лица кровь из десятков порезов от осколков стёкол, разлетевшихся от удара мечом во все стороны, он стоял и ждал. Ждал, пока Рик, судья, найдёт выход, откроет дверь.
Марк положился на Ричарда, доверяя ему свою жизнь, поднявший с пола его клинок и готовый стоять насмерть до тех пор, пока Морган не отыщет выход из этого зеркального лабиринта.
"Пока ты жив, всё можно исправить", – шепнул внутри почти забытый голос Гая Травкина. Док, конечно, имел в виду тело, а не душу, но что-то же внутри Ричарда заставило его бывшего врага и несостоявшегося друга прийти за ним?
Значит, ещё не всё потеряно…
"Или только найдено, – подумал Рик, успокаиваясь. – Просто теперь искать и оставлять внутри что-либо буду я, не дожидаясь, пока все мои друзья передохнут от рук этой твари, кем бы она ни была. Я решаю, кого мне любить, за кого умирать и ради кого жить. Кого судить, а кого осуждать".
Оставшиеся зеркала пошли трещинами, взорвавшись миллионами осколков, накрывая собой и судью, и бывшего полковника. Рик лишь успел увидеть, как крупный кусок зеркала летит в лицо Романова. Не мешкая, Морган оттолкнул Марка в сторону, разворачиваясь спиной к бритвено острым граням чьей-то души…
Боли он не почувствовал. Слишком мало осталось живого внутри бывшего капитана, чтобы это нечто малое могло теперь болеть…
А Анны, напомнившей ему о том, где у него болевые рецепторы, уже не было рядом.
Теперь Ричард Морган остался действительно один на один с самим собой и своим покоем…
14.2. Раздвоение
– Ну, наконец-то мы можем поговорить… – сверкающая золотом фигура медленно откинулась назад, в снежно-белое сияние, и Рик невольно потянулся следом, поднимаясь с горизонтали невидимого пола – или падая вверх?
Ветер терзал яркие точки событий, как снежинки, перенося их внезапными резкими порывами вдаль, или приближая так, что можно было рассмотреть суть каждой точки, кванта бытия. Здесь не было того странного пространства, в котором оперировал Судья, и не было доступа к инфосфере – только то, что нёс разум в своих вместилищах памяти.
Вглядевшись в собеседника, тонущего в кипени пылающего времени, Морган с удивлением обнаружил, что смотрит на самого себя. То же лицо, тело… лишь глаза отливали золотом, да тихо потрескивала тонкая золотистая плёнка-излучение вокруг.
– Кто ты?… – сорвалось с губ Ричарда, прежде чем он понял, с кем говорит.