Рыбак еще раз глубоко вдохнул терпкий маслянистый воздух и, заметно прихрамывая на правую ногу-протез, пошел через поселок к берегу. В большинстве хижин еще царила тишина. Там жили охотники за морскими губками – их работа начиналась обычно не раньше полудня, когда губки выползают на отмели вблизи лун. Только в домах Вольдера, Макса и других китобоев старик заметил свет между ставнями. Здесь тоже не спешили – Управление не позволяло китобоям удаляться далеко от Замка на их ветхих суденышках. Лишь он, Ахав, рискует уходить на своей добротной "Гелле" к границам местного светила с неказистым именем Некра…
Ахав поежился и до верха захлестнул молнию на теплой меховой куртке. Конечно, "Гелла" – неплохая шхуна, но неровен час и она может нырнуть на глубину вслед за загарпуненным китом… Паруса на фок-мачте давно истрепались, канаты прогнили, покрылись скользким слоем грибка. Давно пора поставить шхуну на капремонт в доках Скалистого острова… но где взять деньги? Он и так числится в черных списках налоговой инспекции…
Когда Ахав ступил на вязкий берег, на востоке занялся рассвет. Розовые лучи Некры зажгли тонкий слой атмосферы острова, но созвездия в зените даже не потускнели. – "Похоже атмосферное давление падает! – с тревогой подумал Ахав. – Если дело так пойдет и дальше, то через месяц-два нормально дышать можно будет только в хижинах, где есть автономные кислородные генераторы… Ладно, вернусь из плавания – попрошу старосту собрать народ и обсудить это дело. Может, надо заслать ходоков в Замок за помощью? Вдруг им удастся прорваться на прием в Рыцарский совет? Эк, куда меня занесло…"
"Гелла" стояла на берегу у причала среди десятков таких же потрепанных однопалубных суденышек. Киль ее глубоко увяз в песке, латанные – перелатанные борта были усеяны крапчатыми раковинами-прилипалами. Три мачты со спущенными парусами уходили высоко в звездное небо, на бушприте блестели крупные капли рассветной влаги. Сердце старого рыбака защемило.
"Что ж, "Гелла", и мой век подходит к концу, – грустно подумал он, с трудом взбираясь на борт по холодной веревочной лестнице. – Но мы с тобой, старушка, обязаны сделать еще одно дело – ты знаешь, какое. А потом можно будет уйти и на покой, и никто, даже Верховный Магистр, не заставит меня больше выйти в морекосм! Ладно…"
Он осторожно спрыгнул на палубу – и тут же почувствовал боль в правой ноге – обрезанная по колено зубами крупного кита-секача, она за долгие годы так и не привыкла к дешевому металлическому протезу. Опираясь рукой на край борта, Ахав не спеша направился к рулевой рубке, боясь поскользнуться на влажной палубе. И все же у самой рубки он покачнулся и, не удержавшись, боком съехал вниз, ударившись головой о край бака с ветошью.
И тотчас случилось худшее, что могло произойти – вновь забарахлили инверс-очки, которым и так давно было место у старьевщика Рема. Четкое панорамное изображение вдруг задергалось, в конических линзах окуляров пробежала молочная волна. И сразу же исчез привычный пейзаж морского берега с рыбацкими шхунами и причалом. Остров заметно потемнел, гряда невысоких холмов за поселком сменилась на цепь иззубренных скал. Вместо беспорядочно разбросанных рыбацких хижин, слепленных кое-как из обломков старых кораблей, появился фантастический поселок, залитый тусклым светом звезд. Каждый его дом был сварен из мощных титановых плит и напоминал небольшую крепость, глубоко врытую в каменистый грунт. Старенькая "Гелла" тоже преобразилась – на месте шхуны теперь стоял изрядно потрепанный космобот. Вместе с десятком таких же овальных мини-космолетов, он был припаркован к ровной каменистой площадке – это был космопорт астероида. Именно астероида – при свете восходящего солнца было отчетливо видно, что остров на самом деле представляет собой каменную глыбу километрового диаметра!
Дрожащими руками Ахав стал вращать конуса инверс-очков, пытаясь как можно быстрее вернуть прежнее видение мира, такое привычное и земное. Он слишком стар, чтобы смело взглянуть в глаза истине! Одно дело ощущать себя рыбаком, плавающим по безбрежным просторам морекосма, а другое – знать, что ты лишь бродяга-астронавт, всю жизнь рыщущий в поисках добычи по ледяному космосу в бронированной скорлупке космобота…
Изображение морекосма никак не желало восстанавливаться. Ахав был в отчаянии – неужто встроенный в оправу очков микрокомпьютер совсем отказал? Это было бы для него катастрофой. Даже поношенные очки у старьевщика Рема стоили двести сестрий, а о новых и говорить не приходится – цена им целое состояние. Если компьютер не заработает, то пиши пропало: в морекосм выходить нельзя. А это означает худшее: на следующей неделе для расплаты со сборщиком налогов господином Спеллом у него не будет и гнутого медяка…
В инверс-очках мигнуло раз, другой. затем молочный туман неторопливо рассеялся. Ахав, затаив дыхание, вновь окинул взглядом берег и облегченно вздохнул. Все было, слава богу, на привычном месте: рыбацкие шхуны с обвисшими парусами, илистый берег, заваленный гниющими водорослями и белыми створками раковин, ветхий дощатый причал… Только на периферии изображение продолжало дрожать, и там порой проглядывал иной, истинный вид острова. Ладно, ничего страшного – ему, Ахаву, не впервые вести "Геллу" в таких условиях…
Шхуна внезапно дрогнула, качнулась, за бортом послышалось булькание, шорох, журчание – начался прилив. Ахав, опираясь на медную ручку двери рубки, закряхтел и поднялся на ноги. И сразу же он увидел необъятные просторы морекосма, подсвеченные косыми розовыми лучами восходящего солнца. Он чем-то напоминал земной океан, где Ахав провел свою юность, но был несравненно величественнее и загадочнее. Невидимые глазу космические течения, омывающие астероид, преображались инверс-очками в безграничный простор с огромными кипящими водоворотами, многометровыми волнами и пенными гребнями, похожими на заснеженные горные хребты. Но самым величественным зрелищем были Кольцевые валы. То там, то здесь на ровных, покрытых рябью участках, неожиданно вздымались округлые волны диаметром в две или три лиги и стремительно сходились к центру, подымаясь высоко к звездам. Когда валы, наконец, схлестывались, раздавался оглушительный гром – и среди бушующих волн вставала остроконечная водяная гора, обвитая серпантином густых пенных хлопьев. Мгновение дрожащий водяной столб сохранял эту немыслимую форму – и вдруг начинал оседать, распадаясь на сотни стремительных потоков, так что вскоре от Кольцевого вала оставался лишь пенный гребень длиной в несколько лиг.
Ахав окончил только церковноприходскую школу и потому смутно разбирался в том, какое космическое явление происходило в действительности в таких случаях. Кажется, ледяную пустоту вдруг пронизывал блуждающий поток альфа-частиц, смертельно опасный для любого космолета кроме, разве что, бронированных крейсеров. Такой кратковременный луч было непросто обнаружить в космосе с помощью даже самых совершенных астронавигационных компьютеров, недоступных простым рыбакам – а инверс-очки превращали его в наглядный и впечатляющий образ "Кольцевого вала". Любой моряк, даже зеленый новичок, немедленно свернул бы в сторону, увидев впереди по курсу округлое пятно мертвой зяби. Ветераны же вроде него, Ахава, угадывали приближающийся катаклизм по множеству только им известных примет: характерному куполообразному облаку тумана, крикам альбатросов, ожидающих легкую добычу за сотню метров от эпицентра Кольцевого вала, по легкому искривлению линии горизонта… И таких потрясающих воображение катаклизмов в морекосме было множество – по сравнению с ними самые страшные океанские тайфуны на Земле казались лишь бурей в стакане воды. А ведь глубины межзвездного пространства были полны еще и опасными чудовищами! И среди них – исчадие ада, Белый кит, посланный всевышним, дабы обуздать гордыню человека, оставившего навсегда лоно родной планеты…
– Что с тобой, отец – ты себя плохо чувствуешь? – неожиданно рядом прозвучал встревоженный девичий голос.
Ахав нахмурился. На палубу судна спрыгнули его дети, Ольма и Илия. Также как и отец, они были одеты в теплые, на меховой подкладке комбинезоны, испещренные застежками-молниями: в бурном морекосме карманы для рыбака – самое надежное хранилище для мелких инструментов. На ногах у ребят были отличные унты с подошвами из кожи морских рошей – их многочисленные присоски надежно удерживали моряков на скользкой от соленых брызг палубе. За плечами Илии висел большой, не по его худенькой фигуре рюкзак, а рослая Ольма сгибалась под тяжестью сумки, набитой, судя по всему, вяленым мясом. Старик залюбовался дочерью – к счастью, она пошла не в него, а унаследовала от покойной матери горделивую осанку, крепкие округлые бедра, длинные стройные ноги – ни дать, ни взять – синьора из Замка! И личико у нее премилое – круглое, как луна, с небольшим курносым носиком, чудной ямочкой на подбородке и серыми детскими глазами, всегда очень серьезными и в то же время удивленными. Короткие, по-рыбацки горшком стриженные волосы (а то, не дай бог, запутаются от ветра в сетях при спуске невода!) придавали Ольме задорный мальчишеский вид. Словом, по их деревенским понятиям – красавица, кровь с молоком. И хотя девчонке всего пятнадцать, вокруг нее уже вьются здоровенные сыновья старого Макса и даже Рол, зять самого старосты, не прочь зайти, якобы мимоходом, во двор и поболтать с Ольмой, вводя ее в краску своими красноречивыми взглядами.
А вот с сыном вышла незадача. Видимо, в неудачный день родила его Рада – вот и вышел Илия хилым, остроносым мальчишкой, вялым и задумчивым. С малых лет сверстники изгоняли его из игр, взрослые же вообще его не замечали – всем было ясно, что рыбака из этого парня не выйдет. Только один поселковый пастырь сжалился над Илией, научил его читать и писать – и с тех пор мальчик вечно пропадал в церковной библиотеке, листая толстые, никому ненужные книги. Пастырь нахвалиться на него не мог, обещал ходатайствовать за Илию перед священным Синодом Замка. Мол, хорошо бы мальчику, несмотря на низкое происхождение, позволили учиться в рыцарском колледже – поселку сейчас, как никогда, нужны образованные люди. Жаль, подумал Ахав, некому передать на старости лет свой опыт…
Но сегодня, похоже, ребята собрались идти вместе с ним в плавание – и старика это вовсе не обрадовало.
– За солонину – спасибо! – спокойно сказал он, стараясь скрыть раздражение. – У меня запасов в камбузе на неделю, не больше, а путь предстоит далекий – всякое может случиться. А вот спальные мешки, Илия, ты напрасно тащил – мне в рулевой рубке и одного матраса хватит.
Мальчик со вздохом облегчения опустил объемистый рюкзак на палубу и укоризненно посмотрел на старшую сестру.
– Ну вот, я же тебе говорил, что отец нас не возьмет! Только зря рано встали… – он сладко зевнул, с прищуром глянув на розовый шар Некры, наполовину уже поднявшийся из-за горизонта. – Ого, сколько сегодня водоворотов!
Ольма, насупившись, упрямо встряхнула головой.
– Я сказала – значит, мы пойдем сегодня на охоту! Отец, тебе уже не двадцать лет, две пары ловких рук в плавании тебе не помешают. Никто из рыбаков не выходит в морекосм один, даже силач Вольдер и тот берет с собой дочерей…
– Да, но его дочерям уже за тридцать, и от мужиков их разве что по юбкам отличишь – невольно усмехнулся Ахав, вспомнив неудачливое семейство Вольдера, в котором ни один жених не задерживался больше месяца. – И потом, они девки умелые, любая из них и гарпун в кита метнуть сможет, и тушу разделает не хуже отца. А вы у меня… – он досадливо махнул рукой и, больше не споря, пошел в рубку.
Ольма расцвела славной улыбкой, подмигнула растерянному брату – видишь, я же говорила! – и направилась на корму к люку, ведущему в трюм. Там, внизу, в одном из тесных помещений с единственным иллюминатором, находился камбуз, в котором царил вечный бедлам. А Илия остался на палубе и продолжал любоваться рассветом.
Шхуну, тем временем, сильно качнуло – это прилив поднял киль с песка, и тут же звонко запел туго натянувшийся якорный канат. Ахав защелкал тумблерами на приборной доске, включая питание гиростабилизаторов и двигателей, управляющих такелажем. Дав машинам как следует разогреться, он потянул на себя красный рычаг и снял этим шхуну с якоря.
– Эй, юнга! – хрипло крикнул он, выглядывая в боковое окно. – Чего загляделся – беги, поднимай паруса! Да смотри, не свались с грот-мачты в воду, я тебя вытаскивать не собираюсь…
Он не договорил – левый окуляр проклятых очков вновь забарахлил. И сразу сердце Ахава тревожно сжалось. Он увидел стальную палубу космобота, на которой, ухватившись за решетчатые поручни, стоял Илия, обтянутый золотистой чешуей скафандра. Лицо мальчика, закрытое прозрачной пленкой мембран-шлема, мертво отсвечивало голубым светом звезд. На его плечах висел небольшой черный горб – это была космомедуза, жительница далекого Альтаира. Медлительное, апатичное существо обладало способностью перерабатывать в кислород космическую пыль, солнечные лучи, разреженные газы и даже микрометеориты. Космомедузы были неприхотливы, легко приспосабливались к любым внешним условиям и потому широко использовались в Галактике вместо громоздких баллонов со сжатым воздухом. Для того, чтобы медуза невзначай не выплюнула из своего короткого хоботка мундштук аэросистемы и не обрекла человека на гибель от удушья, мундштук изготавливался из сладкой как карамель пластмассы, любимого лакомства этого странного существа. Бр-р-р, только подумать, что и он, Ахав, и Ольма в реальности тоже одеты не в теплые комбинезоны, а в такие же чешуйчатые облегающие скафандры с черными медузами за спиной…
Изображение вновь мигнуло – и восстановилось в своем привычном преобразованном виде, ласкающем глаз любого человека. Ахав увидел, как Илия, оживившись, начал ловко взбираться по скобам грот-мачты, выполняя его приказ.
"А хороший сегодня будет день!" – подумал старик, взглянув в безоблачное небо. Включив обзорные экраны, он стал осторожно выруливать, уводя шхуну от берега.
Дети нечасто отправлялись с ним в плавание – и всегда это приносило удачу. А удача нужна сейчас, как никогда…
Шхуна обогнула остров и взяла курс на юго-восток – туда, где, по сообщению старосты, вчера вечером Наблюдатели заметили стадо крупных китов. Киты шли по сильно вытянутой орбите вокруг Полдии, приближаясь к планете в перигее не более чем на триста лиг. Судя по траектории, стадо было чужим, внесистемным, из числа межзвездных странников. За ночь киты вполне могли перейти на параболическую орбиту и покинуть систему Некты – и тогда Ахав мог, в лучшем случае, надеяться лишь на встречу с секачом, ветераном-одиночкой. Шкуры этих свирепых хищников (не зря некоторые из них служили самому Врагу!) обычно были покрыты глубокими шрамами от схваток с такими же буйными бродягами, и ценились в замке невысоко. Зато потроха были у инженеров Управления нарасхват – хорошо промытые и очищенные от жира, они использовались в боевых арсеналах фортов.
"Гелле" уже не раз доставалось от "огненных плевков" этих бывалых чудовищ, а однажды исполинский нарвал едва не потопил ее, протаранив правый борт блинным рогом. Но и цена риска была высока – если он, Ахав, прибуксирует к причалу Порта хотя бы небольшого секача, то Управление охотно погасит весь долг. Ему сейчас нужно немного удачи. Богиня судьбы не должна от него отвернуться!..
Пройдя небольшой островок Увию, давно потерявший свою атмосферу и потому годный лишь под склад горючего, рыбак увидел Замок. Могучий, высотой в лигу утес черным перстом возвышался среди кипящих волн прибоя. У его подножия, на узкой полосе каменистой отмели, размещались многочисленные причалы, склады, ангары, среди которых сновали сотни людей в коричневых комбинезонах Технической службы. А там, высоко в звездном небе, на вершине утеса, громоздились мрачные серые бастионы, тройным кольцом окружавшие гранитную корону дворца Звездного ордена. Хрустальные шпили его мощных башен пылали разноцветными огнями в лучах восходящего солнца. Но даже этот чудесный фейерверк не мог рассеять гнетущего впечатления, которое производил тяжелый кулак Замка, нависший над миром.
Ольма неслышно подошла к Ахаву и, не отрывая от дворца зачарованных глаз, сказала:
– Отец, завтрак готов! Я постою у штурвала сколько надо, ты не торопись, поешь как следует…
– Только не сейчас, дочка, – глухо ответил старик, с неприязнью глядя на гнездо звездных рыцарей. – Когда отойдем подальше от Замка, я включу автоштурман и сам спущусь в камбуз. А ты, Ольма, лучше иди в трюм и помоги Илии готовить гарпуны – Чую, завтра день у нас будет нелегкий…