– История трех последних веков закончилась для них крахом, – принялся объяснять Дядин. – Политически и финансово США давно обанкротились, им срочно надо было начать новую войну за передел мира и его ресурсы. Промедление грозило дальнейшим экономическим спадом, из которого США вряд ли вышли бы мировым лидером. А они не хотели мириться с этим. Единственным выходом была Третья мировая, в которой, однако, было глупо заражать радиацией всю Россию. В таком случае война теряла смысл из-за недоступности природных ресурсов. И наконец они решились, сделали основную ставку на "нановирус". Война получилась комбинированной, такой, как они задумывали, и они победили. Почти победили. Теперь они самодовольно качают нашу нефть, наш газ и вывозят уран. Огромные территории на востоке, наполовину зараженные радиацией, тоже работают на США. И все это мы делаем для них своими руками. Сбылась доктрина таинственной Бильдербергской девятки. Население России сократилось в три раза, города лежат в руинах, инфраструктуры уничтожены. Страны больше нет.
– Точно! – подтвердил Телепень, который тоже забыл о своем желудке и, открыв рот, с величайшим изумлением слушал Дядина.
Дядин показался им самым умным человеком во всей вселенной. Костя решил, что он объясняет устройство мира даже лучше, чем его приемный отец – Семен Тимофеевич. А Семен Тимофеевич, по мнению Кости, прекрасно разбирался в жизни и в политике.
Дядин улыбнулся в ответ на горячность Телепня и, довольный произведенным эффектом, продолжил:
– Кое-какая информация просачивалась, поэтому мы поняли, что у нас крайне мало времени, и на всякий случай возродили систему "мертвая рука". Эта система была заложена еще в Советском Союзе. Суть ее заключалась в том, что если противник наносил термоядерный удар, а наша страна не успевала ответить, то часа через два или три, может, и через сутки, когда в систему "мертвая рука" переставали поступать соответствующие команды о том, что все нормально, в космос запускались десятки ретрансляционных ракет, которые должны были активизировать эту систему, и сотни и тысячи боевых ракет устремились бы на территорию врага. Вот когда наша огромная территория становилась козырем, потому что даже при современных космических технологиях всю ее невозможно контролировать. Пиндосы знали о системе "мертвая рука" и боялись ее больше смерти. Однако в реальности система "мертвая рука" оказалась крайне уязвимой.
– И что?! – с неподдельным страданием в голосе вскричал Телепень. – Мы ничего не смогли сделать?!
– Нет, почему же? Мы тоже кое-что сделали. В огромной тайне мы создали систему "мертвая рука-два". Известно, что у нее несколько систем активации. Однако, похоже, они все были или повреждены, или уничтожены. Последней системой активации были дети. Их специально выбирали по генетическим признакам: у кого лучше память, кто сообразительней, кто тянется к знаниям, кто настойчивее и целеустремленней. Никто не знает, где расположена система "мертвая рука-два" и как действует. А ты знаешь, – добавил он, многозначительно посмотрев на Костю. – Похоже, что ты теперь только один такой, по крайней мере в северном районе. Может быть, на востоке и на юге тоже кто-то остался и куратор ждет такого человека, как ты, но я в этом не уверен. В общем, на тебя вся надежда. Ты теперь наш последний "мститель".
– Почему, Захар Савельевич? – спросил Костя, сглатывая слюну, потому что горло у него вмиг пересохло.
Ему сделалось страшно из-за ответственности, которая нежданно-негаданно свалилась ему на голову. Не этого ожидал он от жизни и не так себе представлял ее. Он все время думал о Верке Пантюхиной и полагал, что рано или поздно вернется в деревню и женится на ней.
– Потому что иначе, – объяснил Дядин, – система "мертвая рука-два" давно сработала бы и заводы на востоке уже не дымили бы. А перед нами стоят две задачи: активизировать систему "мертвая рука-два" и с помощью "сопротивления" захватить власть в стране. Правда, от той страны осталось…
И Косте показалось, что старик едва не заплакал.
– А теперь идите спать! – приказал Дядин и отвернулся. – Идите! Идите!!!
* * *
Они провалялись до полудня следующего дня, а когда Костя проснулся, то был ни болен и ни здоров, правда, вместо кирпича в желудке осталась маленькая галька, но голова была по-прежнему тяжелой и плохо соображала. Солнце светило в открытое окно, и кто-то ходил по огороду, приговаривая:
– Ах вы мои хорошие, а вы мои пеструшки, неситесь на радость мне… неситесь…
Костя осторожно поднялся, оберегая голову, как пасхальное яйцо, и выполз из комнаты. Чебот лежал на диване, и рот у него был открыт, над ним вились мухи. Телепень же свернулся калачиком и спал на полу на толстой перине, из-под одеяла торчали только грязные пятки.
Захар Савельевич бродил по двору в огромных семейных трусах, в руках у него было лукошко, полное яиц.
– Ох и здоровы вы спать! – обрадовался он, увидев Костю. – Я сам, глядя на вас, дрых до третьих петухов.
– Какой сегодня день? – спросил Костя, поливая голову из рукомойника.
Ему показалось, что с тех пор, как они попали в город, прошла целая вечность, и он уже тосковал по Верке Пантюхиной.
– Понедельник, – сообщил Дядин. – Яичницу будешь?
– Не-е-т… – ответил Костя, держа голову так осторожно, словно она была надтреснута, – я бы чаю попил.
Боль немного отпустила и тут же взялась за старое, да так, что сделалось еще хуже – голову словно обручем стянуло.
– Чаю так чаю, – все понял Дядин и пошел в горницу, как будто ему было все равно, умрет Костя или нет.
Нет, догадался Костя, не все так просто. Зависит он от меня. Зависит. Это точно. Очень сильно зависит. Только где искать эту систему "мертвая рука-два", одному Богу известно.
Через минуту из трубы над избой пошел дым. Костя присел на лавочку под окошком, стараясь держать голову прямо, и поклялся, что больше никогда-никогда не будет пить. По крайней мере, не буду мешать водку с пивом, а то себе дороже. Даже мысли о Верке Пантюхиной не отвлекали от боли. А о Верке Костя готов был думать часами. Нравилось ему о ней думать. На душе становилось спокойно и уютно, и от этого Верка делалась еще роднее. И так ему стало тоскливо, что хоть бери ноги в руки и беги назад, в деревню Теленгеш, без оглядки.
– Ты вспомнил, куда идти-то? – спросил Дядин, выглядывая из окошка и протягивая ему огромную кружку с чаем.
– А?.. В каком смысле?.. – Костя словно очнулся.
Он повернулся всем телом и тяжело вздохнул. Сам заварил кашу, сам расхлебывай, и Верки как не бывало. Он вдруг вспомнил, какую ответственность возложил Захар Савельевич на его плечи, и утро показалось ему окончательно испорченным. Город сделался чужим и опасным, в сто раз опаснее, чем деревня Чупа или перевал Семи братьев.
– Ты должен был вспомнить, где находится эта самая система "мертвая рука-два", – наставительно сказал Дядин и внимательно посмотрел на него: мол, понимаешь ты или нет? – Недаром же я тебе вчера рассказывал.
– Недаром… – понуро согласился Костя, придерживая голову двумя руками, потому что ему казалось, что она налита расплавленным свинцом, который норовит расплескаться от неосторожного движения. – Но я ничего не помню, – пожаловался он.
– Что, совсем-совсем ничегошеньки? – спросил Дядин, намеренно не замечая, как он мучается.
– Ничегошеньки, – подтвердил Костя, готовый провалиться от стыда сквозь землю.
– А по сторонам горизонта смотрел?
– Смотрел… ходил по огороду, но ничего не почувствовал, – в жутком смущении сознался Костя и еще пуще покраснел, хотя никогда не замечал за собой такой привычки.
Боль сделалась невыносимой. А еще ему стало ужасно неудобно перед Захаром Савельевичем за то, что не оправдал его надежд. Человек меня столько лет ждал, а я, как последний лопух, ничего не помню, даже не имею понятия, о чем надо вспомнить.
– Ну ничего, ничего… – успокоил его Дядин. – Вспомнишь еще. Вспомнишь, куда ты денешься!
– Да я всей душой… – стал извиняться Костя, – только…
– Я же говорю, ничего страшного, – остановил его Дядин. – Попей чайку, поешь яичницу. Самое главное, не напрягайся. Ведь вложили в тебя информацию? Вложили. Значит, надо просто вспомнить.
– Наверное, вложили, – согласился Костя из последних сил. – Я все вспомню, Захар Савельевич, – пообещал он. – Чуть-чуть оклемаюсь и вспомню, вот ей-богу!
– Ну вот и отлично! – бодро подытожил Дядин. – Посиди во дворе, погрейся на солнышке, а я сейчас…
Костя стал пить чай. Собака по кличке Тузик обрадовалась его обществу и принялась ласкаться, подсовывая под ладонь морду. Тихо было в городе. По небу плыли белые-белые облака, и ветер был теплым и ласковым, совсем как у них в Теленгеше.
Появился Дядин, одетый, в начищенных башмаках, и деловито сказал:
– Я в город сбегаю, ты парней-то буди, нечего дрыхнуть, а когда приду, мы сообща что-нибудь придумаем.
– Хорошо, – кивнул Костя с облегчением.
Дядин закрыл за собой калитку и ушел. Костя достал дневник старшего лейтенанта Брагина и принялся читать. Читать ему совсем не хотелось, но постепенно он увлекся.
* * *
А между тем старший лейтенант Брагин писал:
"22.05.2041
Полночь. Двигаемся с крейсерской скоростью семьдесят километров в час. При таком темпе мы дойдем до границы с Польшей самое позднее к раннему утру. В Ляхове остановились только на пять минут. Это уже Беларусь. Я даже не заметил, как пересекли границу. Над головой порой пролетают вертолеты и уносятся вдаль, а в остальном все спокойно. Даже поспал полчаса. Проснулся оттого, что стоим. Оказалось, что какой-то гражданский выехал на своем драндулете прямо перед носом колонны. Взвод охраны едва его не расстрелял, приняв за террориста. А у них приказ строгий: стрелять во все и вся, что приблизится на расстояние артиллерийского залпа. Постояли не больше пяти минут. Когда проезжали мимо, в свете фар на мгновение мелькнуло растерянное лицо пожилого мужчины. Хотелось спросить: "Что ты здесь делаешь, дядя?" Вряд ли он диверсант, а тем более шпион, потому что через три-четыре часа мир и так узнает о нашем существовании. А раз руководство страны приняло такое решение, значит, оно определилось с врагом. А ближайший враг для нас – НАТО в Европе. Вот мы по нему и бабахнем, по всей его ПРО, которую мы теперь не контролируем. Слухи о том, что нас купили по дешевке за должность генерального секретаря НАТО, похоже, оправдываются. Накануне пришла информация о том, что всех наших офицеров-контролеров в НАТО убили, а там мой кореш по институту – Славка Гусев. Не хочется верить, что он погиб. Забрал хотя бы одного пиндоса в собой или подло убили во сне? Стараюсь об этом не думать. Мы движемся к цели, чтобы исполнить свой долг перед Родиной.
Появились беженцы, двигающиеся из городов в сельскую местность. Они везде: на проселке, на главных дорогах. Лица испуганные. Большинство наверняка больные, потому что у них ни АЗК, ни противогазов. На трассе Киев – Варшава свет фар выхватывает километровые ряды мертвых людей. Они лежат везде: на полях, на обочинах, на дороге. Вокруг шныряют подозрительные личности, должно быть мародеры. Мы не имеем права останавливаться и оказывать кому-либо помощь. Сердце обливается кровью.
Еще одна короткая остановка для заправки. Никому не разрешено покидать колонну. Прибежал Сашка Белов, который в курсе всех событий, и сказал, что здесь вокруг сплошные черешневые сады и чтобы я лучше глядел за личным составом, а то разбегутся "по грибы-ягоды". Вышел размяться. Позади на БТРе ни души. Никто не высовывается, только слышно, как заправщики снуют вдоль колонны. Туман такой, что его можно потрогать руками. Постучал по броне. Вылез старший лейтенант Архипов. Спросил у него, есть ли какие новости. Ничего нет. Эфир молчит, как убитый. Плохо, подумал я и вернулся в свою СПУ. Петров заправился под завязку. Только зачем, непонятно. Через сотню километров мы уже на украинско-польской границе. Думаю, что на обратную дорогу топливо нам не понадобится в силу вполне объективных причин. По крайней мере, нас этому обучали – красиво умирать. Сбегал в МЖ. Оказалось, что там армянский коньяк лакают, а закусывают бужениной и солеными бочковыми помидорами. Понял, что не ко двору, но Жуков вдруг смягчился и пригласил выпить. Налили полкружки коньяка. Выпил, хорошенько закусил. Потом Жуков сказал, что пришла радиограмма о том, что войска НАТО разворачиваются вдоль границы. Я бы на их месте сделал то же самое, только на два дня раньше. Все равно они не успеют.
22.05.2041
Четыре часа утра. Светает. Беларусь прошли без заминок, минуя крупные населенные пункты. Вокруг на много верст окрест ни единой души, только на горизонте пару раз видели огромные столбы огня. Что там горит, неизвестно. Никакого запаха мы не чувствуем, потому что мало того, что сидим в АЗК, но еще и под избыточным давлением в кабине. Белов накануне рассказывал, что самым действенным методом борьбы с распространением эпидемии является сжигание трупов. Но мы видим слишком большое пламя. Такое впечатление, что горят не трупы, а нефтеперегонные заводы. Может, натовцы нас опередили и уже бомбят Беларусь? Рация молчит. Полковник Тарасенко каждые полчаса требует докладывать о положении дел.
Пока никаких дел нет, движемся вперед к невидимой цели. Все, отключаюсь. Думаю только о моей Соне. Как она там?
22.05.2041
Пять часов утра. Светает. Сквозь туман стали заметны деревья на обочинах. Больше ничего не видно. Туман клочьями переползает через дорогу. Должно быть, его ставят специально вертолеты, которые всю ночь неустанно барражируют над нами. Стоим уже двадцать минут. Впереди кто-то с кем-то столкнулся. Слышны короткие автоматные очереди. Вот к ним присоединилась 30-мм пушка БТРа. Потом еще и еще одна. Шпарят куда-то в предрассветных сумерках. Прочерки трассеров разрезают туман. Затем туда устремляются вертолеты, слышны разрывы то ли ПТУРов, то ли НАРов, потом к их разрывам добавляется глухое стрекотание авиационных пушек. Трогаемся так же внезапно, как и встали. Проезжаем место боя. Из-за тумана ничего не видно. Но нет, на обочине подбитый БТР-105. Коптит, как керосинка. Кто его подбил, непонятно. Может быть, "щирые украинцы" сподобились, какие-нибудь из УНА-УПСО? Петров от волнения прибавляет скорость – проносимся мимо, как пуля. Судя по карте, мы примерно в полутора часах езды от точки стрельбы. Туман становится еще гуще. Страшно болят зубы. В желудке сосет так, словно я не ел неделю. Думаю о Соне.
Пять тридцать. На контрольных точках нас встречают специальные офицеры, подсвечивая дорогу синими фонарями. На последнем участке сворачиваем прямо в сад. Вокруг сотни, тысячи цветущих яблонь. Какой-то полоумный сторож со слезами на глазах бегает между машинами. На него никто не обращает внимания. Пишу урывками. Короткими фразами, чтобы ухватить исторический момент. Потом расшифрую. Разворачиваемся. Выставляем охранение. Носимся как ужаленные. Никто не паникует. Хочется побыстрее сделать дело и свалить отсюда – из-под носа у противника. Через пятнадцать минут докладываю в КШМ о готовности батареи. Но, видно, им до меня нет дела. Готов спорить, что доложился раньше капитана К. За неимением укрытия довольствуемся ровиком, который успели отрыть под яблонями. Лежим, ждем. Минутная готовность. Ракета номер один смотрит в светлеющее небо. Кто-то рядом со мной громко чавкает. Оказывается, Петров ест неспелые яблоки. Хотел его отругать, а потом решил, что раз сторож еще жив, то можно рискнуть. Снял маску и с удовольствием смолол три кислых-кислых яблока. В желудке благодарно забурчало. Прошло минуты три. Команды "на пуск" нет. Это всего лишь термин. На самом деле мы отстреливаемся в автоматическом режиме по команде из КШМ. Стрелять надо всем одновременно, чтобы нанести наибольшее поражение противнику и чтобы нас не накрыли. А там, дай бог, успеем выстрелить еще по одной. Что будет потом, никому не известно. Может, нас сразу накроют, а может, дадут уйти? Кроме того, мы одновременно должны стрелять по всему фронту, и в том числе и в Калининградской области. Подозреваю, что, кроме нас, стреляют все носители ядерного оружия: и дальнобойная артиллерия, и специальные минометы, бьющие на пятьдесят километров, и ракеты малого радиуса действия, и еще бог весть кто – в общем, все, кому положено по уставу.
Залп! Он всегда неожидан. Видел его десятки раз, но никак не привыкну. Земля качнулась и встала на дыбы. На голову посыпались яблоки. Третья ракета батареи номер один ушла в утренний туман. В полутора километрах севернее "ударила" вторая батарея, а за ней – третья. Ракеты еще рокотали в облаках, а мы "заряжаем" новые. И снова я доложил о готовности раньше всех. На этот раз мы не выходим из кабин. Залп! СПУ трясет, как на ухабах. Ракета прочерчивает в облаках огненный след. Через пять минут над позициями повисла тишина. Даже не верится, что началась Третья мировая. Такое ощущение, что мы всего-навсего отстреливаемся на полигоне в Ашулуке. Томительно тянутся минуты. Должно быть, полковник Тарасенко докладывает вышестоящему начальству об успешном пуске и ждет нового приказа. Подъезжает заправщик. Ура! Нас никто не "видит". Кажется, полдела сделано! Солдаты работают без обычных шуток, быстро и слаженно. Все друг друга подгоняют. Все понимают, что чем быстрее опустошим заправщики, тем быстрее уберемся отсюда – из-под самого носа врага. Я даже не представляю, что там делается – за двести, триста километров. Вся Польша и большая часть Чехии в огне. Плавится вражеская ПРО, горят города, узлы связи и аэродромы. Мы даже не в курсе дела, что заложено в память ракеты. Наше дело отстреляться.
И опять, похоже, я докладываю о готовности раньше других батарей. Но теперь нам разрешено стрелять автономно, потому что мы уже демаскированы и десятки, если не тысячи радаров выискивают нас в утреннем тумане, и десятки, если не сотни ракет готовы устремиться на наши головы, на нашу территорию. Главное, опередить их. Отстреливаемся еще по две ракеты. Это значит, что бригада выпустила по противнику всю сотню ракет! Они падают где-то там, за горизонтом. Мы пусты. Сворачиваемся с невиданной скоростью. Солдат даже подгонять не надо. Откуда взялась дисциплина? Даже те оболтусы, которые не поддавались армейской муштре, покорны и кротки, как ягнята. Через пятнадцать минут готовы к маршу. А где-то в пятистах километрах от нас горит и плавится земля наших врагов. Господи! Упокой их душу.