- Ведь мама услышит, ведь мама придет, ведь мама меня непременно найдет!
Они кричали, не пели, и хриплые их голоса стучались об обрушенный потолок, метались как сумасшедшие по грудам обломков, застревая среди покосившихся колонн.
И говорили, говорили, говорили…
О чем говорили? Да обо всем. Он рассказывал ей о своей работе, она ему о фильмах, которые недавно смотрела.
- Недавно вот смотрела фильм такой "Непристойное предложение". Слышал?
- Нет, - честно ответил он.
- Там Деми Мур играет. И этот… Все время забываю… Вуди?
- Дятел??
- Нет… Харрельсон. Да, точно он. Они там, типа, молодая семейная пара. У них денег нет, а они еще в долги залезли. Поехали в казино играть и проигрались. А тут миллиардер пришел и предложил им миллион долларов за ночь с Деми Мур.
- И что?
- Она согласилась…
- А он?
- Кто?
- Вуди?
- Дятел он, - вздохнула Динара. - Он тоже согласился.
- А она?
- Кто?
- Деми?
- А она, мне так показалась, даже с удовольствием согласилась.
- Люди - идиоты, - меланхолично сказал Сашка. - Она с миллионером осталась?
- Да, но ненадолго. Потом она к своему Вуди вернулась. Когда он ей бегемота купил.
- Какого бегемота?
- Живого. Ну, она ушла от него к миллиардеру, а миллион остался у него и он…
- Кто он, миллиардер?
- Да нет, Харрельсон. Так вот, миллион у Вуди остался, а Деми ушла к миллиардеру.
- А при чем тут бегемот?
- Просто муж понял, что ему миллион не нужен без жены. Там в конце был благотворительный аукцион, на котором зверей из зоопарка покупали, так вот Харрельсон пришел и купил для своей Деми бегемота на весь миллион. Понимаешь? И ушел.
- Не понимаю.
- Не важно. Она все равно к нему вернулась, потому что любила его.
- Идиотский фильм.
- Вовсе нет. Понимаешь, этот Вуди в начале фильма был таким мальчиком, а в конце стал мужчиной.
- Девочки тоже не сразу становятся женщинами.
- Сразу. Женщина это сразу и навсегда. А мужчиной нельзя родиться. Им можно только стать. Женщина может влюбиться в мальчика. На время. Но любить она будет только мужчину. Понимаешь?
- Может быть, - неловко ответил он.
И снова была тишина и только капли монотонно простреливали ее.
- В туалет хочу, - вдруг сказала она.
Внезапно Сашка понял, что и сам хочет туда же.
- Давай посвечу, - предложил он.
- Давай, - легко согласилась она.
Мобильник снова заиграл дурацкой своей мелодией. "Одно деление" - машинально отметил Сашка. На время он уже не обращал внимания. Направив луч фонарика в угол, он сказал ей:
- Иди.
- Туда?
- А куда еще-то? - удивился Сашка.
Дина помялась и, не глядя на режущий глаза фонарик, сказала:
- Только фонарик не выключай. И отвернись.
- Как скажешь, - как можно равнодушнее ответил Сашка и отвернулся.
В тишине начало журчать.
Сашка сглотнул, но не повернулся.
- Расскажи мне, какая у тебя жена? - вдруг сказала Дина.
- Что? - не понял Сашка.
- Жена какая у тебя?
Он вдруг замолчал, вспоминая жену.
- Красивая и… Ну… Настоящая жена. Ну, я о такой мечтал.
- Тебе повезло? - спросила Дина.
Сашка подумал:
- Да, мне повезло.
Вдруг со стороны Дины раздался какой-то шорох. Сашка хотел было вскочить, но Дина остановила его:
- Не поворачивайся, я же просила.
Стеснительная, как все женщины, Дина старательно засыпала свои следы бетонной мелкой рухлядью.
- Иди, твоя очередь, - сказала она, когда вернулась к Сашке.
И он пошел, выключив фонарик.
Расстегнув штаны, он вдруг понял, почему Дина его спрашивала о жене. Живот бурлил. Питаясь одним пивом и сухариками, кишечник в конце концов не выдержал и перешел на режим "жидкого стула". Как еще до этого терпел? А жидкость всегда выходит из твоего тела с шумом и бурлением. Вот этих газов Диночка-официанточка и стеснялась.
Но что было тут поделать?
Только ходить в дальний угол и потихонечку засыпать отходы бетонным шлаком.
Это не помогало, честно говоря.
Вскоре спертый воздух бывшего бара начал наполняться человеческими миазмами. Пах дерьмовый угол, куда они ходили, совершенно уже перестав стесняться друг друга. Начало пахнуть и мертвое тело бармена.
После очередного внезапного пробуждения Сашка вдруг подумал, что лучше попытаться выбраться, нежели сидеть и ждать неизвестно кого. Может быть, про них забыли? А может быть - вообще никогда не знали? А может быть, это вообще не теракт?
Перед глазами плясали разноцветные кружочки. Куда взгляд - туда и они. Они не торопятся, они не поспевают за взглядом. Резко так смотришь налево - кружочки медленно, медленно плывут к центру… Раз так - направо! И они возвращаются…
Виски уже закончилось. Закончился и ром, и ликеры, и кега с крепким пивом, и, кажется, с красным. Или зеленым? А какая разница… Он глотнул чего-то можжевелового, подполз к очередному крану, открыл его, струя хмельным шипением ударила ему по лицу. Он с наслаждением умывался липким прохладным напитком, глотая густую пену широко открытым ртом.
После же, так и не закрыв кран и зарычав как животное, пополз к выходу, заваленному обломками.
- Ты куда? - слабым голосом спросила его Динара.
Но он не отвечал. Упав на живот, он начал разгребать завал, сдирая кожу. Под ногти забивались мелкие камешки, но он не чувствовал боли. Он расшвыривал камни в разные стороны, словно зверь, попавший в смертельную западню. Он был готов перегрызть себе руку, лишь бы выбраться из удушающего капкана, словно волк, лапу которого перебили стальные челюсти. Он копал, копал, копал, сбивая руки в кровь, и каждое его движение становилось все слабее и слабее, пока он не затих на этой куче, лишившись последних сил.
Динара молча слушала его звериные рыки, камешки иногда больно ударяли ее по телу, но она тихо сидела, не мешая мужчине, внезапно превратившемуся в самца, искать путь к спасению. А когда он затих, молча подползла к нему и улеглась на каменную россыпь и обняла его.
Она молча гладила его по грязным волосам, шептала какие-то свои древние женские заклинания, дающие силы мужчинам, она прижималась к нему всем телом, и они замерли. Замерли, обессиленные, на целую вечность, имя которой - мгновение.
Когда он пришел в себя, то первым делом, машинально, на рефлексе, погладил ее по худенькой спине.
Потом повернул голову. Ткнулся носом в ее лоб.
И начал целовать.
Если первый поцелуй был тонок и нежен, то с каждым последующим он становился все грубее и жестче. Руки его, сами по себе, словно клешни огромного краба, елозили по ее телу, забираясь под рваную блузку, нашаривая нетерпеливыми пальцами застежки непослушного бюстгальтера, пока твердые чашечки не обнажили маленькую девичью грудь.
Она опасливо, но старательно отвечала на его поцелуи, вцепившись когтями в его плечи. Вздрагивая от прикосновений, она, словно бездомный котенок, прижималась изо всех сил всем телом, словно хотела спрятаться на его груди от его же рук. Словно пряча себя в нем от него же. Он же отталкивал ее, стараясь дать простор своим ладоням, чтобы вцепиться грязными руками в ее живот, в ее бедра, в ее грудь, но она прижималась и прижималась, распаляя его и себя.
Когда их губы сомкнулись, и языки, жадно облизывая друг друга, щекотали десны, наталкиваясь на холодок зубов, его руки скользнули по гибкой талии к тугому поясу коротенькой юбчонки.
Она схватила было его за одну руку, но вторая тем временем ворвалась по бедру и, сжавшись в кулак, рванула к коленям узкие трусики.
- Только не туда! - простонала она. - Пожалуйста!
Но он не слышал ее слов.
Она кричала на русском и на татарском, что у нее жених, что ей нельзя, что она опозорила всю семью, что давай лучше по-другому и пыталась вывернуться из-под него и перевернуться на живот.
Но он диким зверем распахнул ее. А потом ходил мощным поршнем, раздвигая девичье лоно, податливо разверзшее сокровенное перед откровенным. И тело ее отзывалось на грубую ласку, и она гортанно кричала что-то на своем, на степняцком:
- Эни, эни! ЭНИ!
А потом тела их вдруг скрутила сладкая судорога и они замерли.
И они лежали, словно первобытные звери после страстной случки.
- Мне больно, - вдруг шепнула она.
Он не пошевелился.
- Мне больно!
Камушки впивались в ее спину.
Он приподнял голову. Глаза ее распахнутыми белками смотрели в полуобрушенный потолок.
- Ты что-то сказала?
- Мне больно, - повторила она и уперлась маленькими острыми кулачками в его грудь.
Он неловко вышел из неё и перевалился на спину.
- Иди ко мне, - шепотом попросил Сашка.
Она не ответила. По шороху он догадался, что она села. Протянул руку и коснулся ее спины. Провел вдоль позвоночника, стряхивая песчинки и прочий мелкий мусор, впившийся в тонкую кожу.
Она молчала.
- Дина… - осторожно позвал он ее.
- Теперь ты мой муж, - каким-то деревянным, неживым голосом ответила она.
Он закусил губу. Помолчал. Потом напомнил:
- Я женат, Дин…
- А мне все равно. Теперь ты мой муж.
- Диночка…
- А я жена твоя…
- Дин…
- Мне нравится, как ты меня зовешь. Дин…
- Дин-дин… Колокольчик… - попытался пошутить Сашка. - Я буду звать тебя Колокольчик.
- Да… Колокольчик…
А потом она замолчала.
Молчал и Сашка.
Говорить было нечего.
- Колокольчик, принеси попить, - попросил он.
- Сейчас, - тихо откликнулась она.
Под ногами ее захрустела бетонная крошка.
Потом то-то звякнуло, забренчало, захрустело и…
И замолчало.
- Колокольчик! Колокольчик? КОЛОКОЛЬЧИК!
Дина молчала.
Сашка торопливо застегнул молнию на штанах, вытащил мобильник и включил его. Зарядка уже почти заканчивалась, поэтому он не стал включать фонарик, а просто, светя себе под ноги экраном, побрел, пошатываясь к стойке.
Дина сидела рядом с бетонной плитой, под которой покоились останки несчастного бармена. Глаза ее уже остекленели, и размазанная по грязному лицу помада кровавила бледное лицо. Такое же пятно расползалось по лохмотьям белой когда-то блузки.
Он уронил мобильник на пол и бросился к ней, схватив за плечи:
- Дина! Дина! Колокольчик! Динарочка!
Он тряс ее, и голова ее болталась, словно у тряпичной куклы.
Он схватился за нож и попытался вытащить его. С трудом, с хрустом и скрипом, он потащил его на себя и едва не упал, когда тот вдруг легко выпал из узкой раны под левой грудью. А потом упал на колени перед телом Дины и, ткнувшись головой в выплескивающуюся кровь, замер, целуя остывающее тело.
Очнулся он, когда засохшая девичья кровь начала стягиваться на его лице.
Машинально достал измятую пачку сигарет. Достал одну. Оторвал от нее фильтр. Сунул в рот. Начал искать зажигалку. Увы. Зажигалки не было. То ли оставил ее на столе и взрывной волной ее закинуло незнамо куда, то ли просто выронил где-то. Впрочем, у Андрея должны быть зажигалки. Сашка зашарил по полу, натыкаясь на те же осколки стекла, камни, чьи-то мертвые руки…
Ага. Есть. Газ, говорите? А был бы газ - давно бы задохнулись. Нервно крутанув колесико, Сашка закурил. Потом выплюнул сигарету - пока искал зажигалку, слюна промочила ее конец. Достал новую, сухую. Снова закурил.
А и был бы газ - и пусть с ним. Все бы кончилось.
Он курил и чиркал зажигалкой, глядя прямо в пламя. Сквозь эти вспышки на него глядели мертвые глаза Дины. Но ему было все равно.
В конце концов, он не выдержал и, удерживая пламя, нагнулся к девчонке, чтобы закрыть ее глаза. И уже закрывая, вдруг увидел.
Пламя зажигалки отклонялось в сторону.
Сквозняк? То есть…
Ну, конечно же! Сквозняк! Раз есть ветерок, значит, есть и дыра куда-то! Он же читал, читал в детстве приключенческие книжки! Раз есть сквозняк - есть выход!
Вдруг его скрутило острой резью в животе. Не удержавшись, он согнулся пополам. А потом едва успел отодвинуться в сторону - как его вырвало. И немудрено - поживи столько времени на алкоголе и сухариках. Резко заболела голова. А может быть, она и раньше болела, только он не замечал? Стараясь унять пульсирующую боль в висках, он снова сел на пол. Каждое резкое движение вызывало новый приступ тошноты и боли.
"Давление, - подумал он. - Наверняка - давление". Вегетососудистая дистония - коварный и хитрый попутчик офисных гиподинамичных хомячков. Несмотря на все фитнесы и прочие джоггинги от нее не избавиться никогда.
Да… Сейчас бы цитрамончика…
Сашка снова чиркнул зажигалкой. Нет, ему не показалось. Сквозняк есть. Значит, превозмогая слабость, ползем к источнику этого самого сквозняка.
И он, встав на четвереньки, пополз в нужную сторону.
Долго ползая по кучам бетонного щебня, он искал источник воздуха. Искал, искал, время от времени теряя сознание. А когда нашел, начал разгребать завал.
Руки, казалось, слабели с каждым часом, с каждым мгновением. Словно Дина, уйдя из подвала, забирала и часть его сил. Но он грыз, грыз и прогрызался сквозь бетон, отшвыривая мелкие обломки и перекладывая крупные. Разгребал, не чувствуя боли в онемевших руках.
- Саша! - вдруг позвал его голос за спиной.
- А? - как ужаленный обернулся он.
- Теперь ты мой муж, - Дина стояла в круге света, держа в руке нож, с которого капала кровь.
Кап…
Кап…
Кап…
- Ты умерла! Уходи! - захрипел Сашка и кинул что было сил камень.
- Саш, ты с ума сошел? - нахмурилась жена, когда камень пролетел сквозь ее тело. - Ты почему молоко не принес?
- Аня? - приподнялся на локте Сашка. - Но…
- Вы пиво будете заказывать? - Андрей выполз на руках из-под бетонного блока. За ним тянулся почти черный, маслянистый след.
- Ааааа! - понял Сашка. И засмеялся. Смех его был похож на карканье отравленной вороны. - Вы все умерли! Вы все умерли, а я жив! Я - жив! Я вам докажу.
И отвернулся, начав копать с удвоенной силой. А за спиной его бродили призраки.
- А я жена твоя!
- Вы за пиво не рассчитались!
- Саш, ну я же просила молока купить!
Он затыкал уши, но голоса стучали в его сердце. Он закрывал глаза, но сквозь веки видел свет…
Свет?
СВЕТ!
Рыча как бешеный зверь, он пополз по узкой норе к свету. Он сдирал кожу лохмотьями, цепляясь за какие-то железяки, но полз, полз.
Если бы ему раньше сказали, что он может проползти через такой шкуродер, он бы долго смеялся. Но "раньше" уже не существовало. Был только свет в конце тоннеля. Было только здесь и сейчас. И пусть нещадно горит кожа, которую словно кипятком шпарит этот свет, пусть, пусть… Главное - свет. Главное - добраться до него. А дальше? А дальше будет дальше.
На последнем усилии, рыча и теряя сознание, он высунул голову в узкое отверстие. Настолько узкое, что голову пришлось повернуть набок. Но ведь если пройдет голова, пройдет и все остальное?
Выбравшись на поверхность, он долго лежал, тяжело дыша.
Потом встал на четвереньки. Упал на бок. Лизнул окровавленные, разбитые кисти. Опрокинулся как черепаха на спину и долго глядел в пасмурное, покрытое какими-то чернильными разводами небо. И закричал в это небо, выхаркивая сам себя в сумасшедший мир.
Москвы не было. Не было домов, не было церквей, не было припаркованных как попало машин, не было людей, перебегающих трамвайные пути.
Были развалины.
И струи дыма, вздымающиеся скорбными пальцами к низкому черному небу.
И пепел, порхающий перед лицом.
И черные тени на оплавленных бетонных плитах, перевернутых и изломанных невероятной силой.
Он снова закричал. Но вместо крика изо рта его потекла черная слизь…
А Зепп - в оффлайне Макс Мюллер - вел свой "Тигр" по развалинам странной Москвы. Москвы, разрушенной гигантским молотом Тора.
Дома, автомобили, люди - все это спеклось в единый, практически монолитный слой какого-то невероятно вулканического стекла.
Экипажу было не по себе. И Зеппа, и Дизеля, и даже вечно сонного прибалта Арчера бросало то в жар, то в холод.
Трудно привыкнуть к ядерному хаосу. А еще труднее привыкнуть к осознанию того, что невидимая смерть под названием "радиация" только и ждет момента, чтобы убить тебя за считаные доли секунды. Впрочем, это же все в онлайне? На самом деле - это все просто гигантский двоичный код, не более. Просто передается не на экран, сразу в мозг.
Дизель, по паспорту Леша Свинцов, резко ударил по тормозам.
- Алекс, чего встал?
- Сам глянь, хер Зепп!
Командир повернул перископ. Мда…
Огромная рубиновая звезда с какой-то из кремлевских башен лежала, воткнувшись одним лучом в землю. Словно летающая тарелка из какого-то фантастического фильма.
- Ну, объезжай, чего встал?
- Надеюсь, вся сволота вместе с Кремлем сгорела, - буркнул Арчи.
- Разговорчики! - рявкнул командир, в душе соглашаясь с наводчиком.
Арчи немедленно заткнулся. Как ни хорохорься, как ни ненавидь Москву, Кремль, Россию и все, что с ними связано, Дизеля в том числе, смотреть на разрушения крайне сложно.
На войне только один рецепт не сойти с ума.
Не думать. Не думать и выполнять приказы вышестоящих командиров. Так жить проще.
"Послали тебя на новехоньком "Тигре" в самый эпицентр ядерной войны? Ну, вот и шлепай туда и не думай ни о чем. Думать - вредно. Лучевая болезнь? Тебе сказали, что она тебе не страшна, главное не высовывайся? Ну, вот и верь начальству. А если обмануло тебя начальство? А тогда кони двинешь и сам не поймешь. Оно и даже легче" - думал прибалтийский наводчик.
А русский Леха Дизель думал о другом: "Помереть всегда легче, чем жить. Даже если помирать медленно и болюче. Помучался - и все. Свет в конце тоннеля и трехкратный залп на могиле. Жить - оно завсегда сложнее. И самое главное - ради чего жить. А ради чего я тут? Блин, ну какая же здесь графика!"
Только Зепп ни о чем не думал. Есть приказ - и всего делов.
- Командир! Командир! - раздался взволнованный голос Арчи.
- Ну?
- Глянь на десять часов!
Зепп глянул, а потом громко заматерился:
- Ди швайнехунде, ферфлюхте тойфель!
Странное существо, неведомым образом выжившее почти в эпицентре ядерного взрыва, стояло, задрав окровавленную голову, и выло, выло на черное небо. Зепп не слышал его, но понимал, что оно воет. Как же оно выжило тут, почти в эпицентре? Или это приколы виртуальности?
Прибалт понял мат правильно. Коротко грохнул пулемет, и человека больше не стало, лишь грязные клочья брызнули в разные стороны.
- И нахер? - сказал Дизель.
- Тебе-то что? - ответил голос прибалта в танкошлеме.
- Нахер ты его убил?
- Всю жизнь мечтал убить русского в Москве, - хохотнул Арчи.
- Чавооо?? - протянул мехвод и попытался повернуться. "Тигр", конечно, машина удобная для экипажа, но все же не лимузин. Тесновато даже втроем.
- Нитшего! - резко ответил прибалт.
- СМИРНОО! - заорал в танкошлеме голос Зеппа. - Всем сидеть спокойно! Ваши разборки оставьте до дома. Дизель!
- Я!