Унтершарфюрер ошибался. Из одного окна его пригибающуюся по привычке фигуру заметила древняя-древняя старуха. Немедленно перекрестилась. Потом схватилась за телефон и… И положила мобильную трубку на стол. "Конечно… Сейчас я позвоню в милицию и скажу, что через дорогу фашисты бегают. А потом приедет "Скорая психиатричка". Не за немцем, а за тобой, Клавдия Петровна. То-то зятек будет рад. Я же слышала, как он меня сумасшедшей старухой назвал. Это когда ты свечку за товарища Сталина в церкви ставила, Клава…" - старухе не с кем было разговаривать и она разговаривала сама с собой. "А может, дочке позвонить? А что я ей скажу? Эх, эх… Дожилась ты, Клавочка. У тебя фашисты бегают. Вот бы сейчас гранату, как тогда под Модлином…"
Старуха перекрестилась и снова выглянула в окно. Улица была пустынна, лишь изредка по ней проносились легковушки. Фашисты больше не бегали.
"Вот и хорошо!" - успокоила себя бывшая учительница, сержант запаса, кавалер ордена Отечественной войны. "Вот и хорошо, что не бегают. А на покой уже пора, Клава, на покой. На покой да на погост…"
Она осторожно легла в пустую супружескую постель, холодную уже как лет пятнадцать. Опять перекрестилась. Закрыла глаза. Помолилась: "Господи Иисусе Христе, прости меня грешную. И передай мужу моему, капитану Семенову, такие слова: Васенька! Забери уже меня к себе! Сил моих больше нет одной тут куковать…"
И уснула, тяжело ворочаясь. Снились ей весенние дни сорок пятого года…
А Макс не спал. Макс бежал по парку. Хотя… Вы немецких парков не видели. Этот, по сравнению с ними, дикий лес. Нет, конечно, не такой как в Демянске, но и не немецкие чащобы. Мусора слишком много.
А бежал он в ту сторону, где огней меньше.
Добравшись до обрывистого берега над рекой, осторожно спустился вниз. А там, в густых зарослях прибрежных кустов, развел небольшой костерок и задумался над происходящим.
Что происходит-то? Да, он не в Вальхалле, как обещал рейхсфюрер Гиммлер и прочие партайгеноссе. Тогда где он? Потом он достал медальон и стал внимательно разглядывать тусклое серебро, на котором играли медленными отсветами языки пламени. Потом достал из ранца консерву, поставил ее на костерок. И только тут понял - кинжал забыл в квартире! Вытащил консервированное мясо из огня, поплевывая на пальцы. Сунул обратно в ранец. Достал кусок суррогатного хлеба и задумчиво стал жевать. Впрочем, что думать? Действовать надо. Надел цепочку на шею и сжал медальон в руках…
ГЛАВА 18
- Сэр, но…
- Никаких но, Андерсон. Эксперименты продолжать. Это указание оттуда!
Форрестол ткнул пальцем в потолок.
Андерсон пожал плечами, но продолжил:
- Понимаете, ситуация выходит из-под контроля. Потери в подопытном материале составляют…
- Гребаное дерьмо! Да мне все равно, какие потери в материале! Если будет нужно - мы еще для вас этого материала добудем. Что вам непонятно?
- Да как-то нехорошо, мистер Форрестол. Вот вчера один из экипажей закинуло в мир ядерной войны, вторая стадия лучевой болезни. Двое уже скончались. Третий еще жив, но без сознания. Некто Ганс Фольксфатер, позывной "Зепп"… Ну куда мы будем отправлять новеньких? Вы сами подумайте - вот экипаж Дмитрий Брамм. Двадцать четыре года. Дизайнер. В армии не служил. Механик-водитель. Позывной "Мутабор", прости Иисусе! Римма…
- Меня не интересуют ни джерри, ни джапы, ни тем более рашенс. Вам это понятно? - рявкнул второй советник.
- Да, но я… Мы, - поправился Андерсон. - Мы не видим смысла в экспериментах, которые мы не контролируем. Сейчас на очереди еще один экипаж, однако мы даже понятия не имеем, куда, как и, главное, почему их закинет.
- Знаете, мистер Андерсон, - задумчиво сказал Форрестол. - Знаете, я иногда завидую русским.
- Не понял? - Андерсон и впрямь не понял.
- А особенно я завидую Сталину, - продолжил Форрестол. - Он мог без всяких идиотских демократических процедур взять и расстрелять любого человека. Вам такие фамилии, как Курчатов, Королев - знакомы? Он их всех уничтожил. Просто движением пальца, - и поднял палец вверх. - Вот у меня сейчас точно такое же желание - увезти вас в ближайший подвал и расстрелять там. А на подвале повесить табличку: "Лубянка. Воскресные скидки на уничтожение!". Вы меня понимаете?
Андерсон побледнел:
- Но…
- Да, к сожалению, у нас демократия. Поэтому я вас просто объявлю врагом нации и российским шпионом. Потом будет суд, присяжные, художник нарисует ваш портрет. В стиле раннего Пикассо. Вы видели раннего Пикассо?
- Нет. А кто это? - не понял Андерсон.
- Это расчлененка, мистер физик.
- Это… Это шантаж! - взвизгнул начальник исследовательского центра АНБ.
- Да, - согласился Форрестол. Согласился и улыбнулся. - Так что, или работаем, или…
Несколько секунд Андерсон молчал. На лице его, как на экране, было прекрасно видно, как сражаются две эмоции - честного ученого и честного отца троих детей. Дети победили.
- Хорошо. Мы запускаем следующую партию подопытных, - выдохнул ученый.
- Я и не сомневался, - продолжал улыбаться Форрестол.
Начальник центра шагнул было к двери, но потом оглянулся. Взгляд его был уставшим, злым и отчаянным одновременно.
- Сэр! Вы смотрели фильм "Терминатор"?
- Конечно. И что?
- Я вас хочу предупредить, что мы выпускаем джинна из бутылки. И тот, кто придет к нам оттуда… С ним даже жидкий терминатор не справится.
- Иди, иди, - ухмыльнулся Форрестол.
Когда дверь с тихим шипением закрылась за ученым, улыбка сползла с лица второго советника.
Он долго барабанил пальцами по пластиковому столу.
- Я знаю, мистер Андерсон. Я - знаю.
Камеры видеонаблюдения и встроенные микрофоны бесстрастно зафиксировали шепот второго советника.
В это же самое время доктор Андерсон быстро шагал по коридору центра, и полы его халата развевались, словно знамя в миссии Аламо. То, что он думал, камеры фиксировать не умели. Это могли делать переносные энцефалопередатчики в виде небольших металлических, цвета серебра, медальонов круглой формы. Но Андерсон никогда не прикасался к ним. А думал он просто:
"Иисус! Сделай так, чтобы они все умерли!"
Где-то за небесами кто-то хмыкнул.
ГЛАВА 19
- Старт! - прозвучал бесстрастный голос в голове.
И темнота исчезла.
Свет проявился через нее. Словно в фильме каком-то. Ну, когда у режиссера фантазии или желания не хватает - он делает монтаж. И такой ход есть - темнота и постепенно реальность проявляется.
Вот тут - то же самое.
- Прикольно! - выдохнул Мутабор.
- Угу, - меланхолично поддержал его Раббит.
Да…
Корсунь-Шевченковский котел во всей своей красе. Как организаторы чемпионата и обещали.
Танк был выбран стандартно. "Тигр". Раббит, на правах авторитета, сидел в командирском кресле. Мутабор был назначен механиком-водителем. Римма сидела на месте стрелка-радиста. Орги так порекомендовали. Мол, хватит. Заряжающий?
- В отличие от реальных танков Второй мировой здесь вам будет помогать компьютерная программа, - широко улыбнулся какой-то чувак в белом халате.
Хм… А вообще? Зачем ученые белые халаты носят? Это, типа, традиция такая? Так вешали бы знаки различия… Нет. Не бейджики. Что там на этих бейджиках? Одна фамилия. Андерсон, например. Ну и кто он? Да и хрен с ним, с Андерсоном.
А картина - завораживает.
Представьте себе. Белый снег. Белая метель. И до горизонта - кладбище мертвых машин.
- О! - непроизвольно крикнул Митёк.
- Что "о"? - раздался голос командира в наушниках.
- Мне это снилось! Раббит, понимаешь, мне это снилось!
- И что? Мне как-то бритые мамонты снились. Что с того? - равнодушно ответил командир.
- Это слоны были, наверное? - хихикнула Римма.
- Не. Именно мамонты. Именно бритые. Они ко мне домой пришли и спать легли на диван. А я сидел и думал около этого дивана - чем их кормить и как они в туалет ходить будут. А еще думал - зачем они хоботы поверх одеяла положили?
- Это тоже мне снилось, - задумчиво сказал Митёк.
- Что? - в один голос сказали Римма и Раббит.
- Что ты сейчас глумишься, а через секунду-другую на нас русские танки выйдут…
- ТАНКИ СПРАВА! - вдруг заорал Раббит, и, не дожидаясь команды, Мутабор рванул вперед, одновременно разворачивая тяжелую машину в сторону надвигающейся опасности.
"Тигр" развернулся в сторону надвигающихся русских танков. Мутабор чувствовал себя как в игре. Почти как в игре… Очень уж тут реалистичная графика. И не только графика. Честно говоря, руки устают штурвальное колесо крутить.
- Позицию занял!
- Назад, назад, назад! - заорал Раббит в наушниках.
Раббит включил заднюю передачу. Танк тихо попятился…
И было от чего. Русские танки постепенно выползали из-за горизонта, словно татаро-монгольская орда. Их было так много…
И против одного "Тигра".
- Блин, сколько же их! - скользнул тихим шепотом голос Риммы.
- Не так и много, - ехидно ответил Раббит. - Около тридцати штук.
- Да ладно? - поразился Мутабор. - А мне кажется, штук двести-триста!
- Когда кажется - креститься надо. Пересчитаешь потом, в записи.
Такова человеческая психика. Когда она воспринимает больше, чем могла представить до этого - начинает оперировать огромными числами. Ну что такое - тридцать танков? Фигня, да? А вы видели тридцать танков, несущихся на тебя? И выцеливающих именно тебя? Сразу кажется, что их тут штук сто. Нет. Триста. Конечно, триста! А как иначе?
А что там на самом деле?
Да во всей пятой гвардейской танковой армии было двести танков и самоходных установок. И действовали они не на одном поле, не на одном направлении и не в одной атаке. Это командир танка "Тигр" геймер Раббит, или как он себя любил называть, обер-старшина Раббит, прекрасно знал. И еще он прекрасно знал, что у страха глаза велики.
Он прекрасно помнил - что такое три "Урала" трупов. Много, да? Целых три машины, набитых битком пацанами в пятнистых камуфляжах. И сколько их там было? Как думаете? С учетом того, что взвод, в котором служил Раббит, в эти машины не влез? А просто пошел пешком, по пыльным дорогам Южного Кавказа?
Семь десятков пацанов там было. Семь десятков. Всего. Или не всего? Много это или мало?
Человеческая психика такая - любое число больше семи в башку человечью не влазит. И начинаются фантазии на тему: "И тут нас атаковали пять тысяч советских танков, но мы их всех убили. Но наши потери были велики. Унтер-офицер Швейк помер от смеха, а рядовому Бетрункену фалангу указательного пальца оторвало. Гауптман Думмкопф же сошел с ума, пересчитывая пулеметные ленты. После чего по приказу генерала Шайзекюббеля мы выровняли линию фронта в сторону Берлина. Кстати! (sic!) В тот же день генерал подавился трофейным кофе и умер от переизбытка свинца в печени. Проклятые большевики! Они даже воевать не хотят по-рыцарски! Вот так мы и проиграли войну. Во всем виноват бесноватый фюрер и оберст Швайнехунде, который не обеспечил нам подвоза теплых носков! А я тут не при чем, найн! Да, еще тут тупые англосаксонские евреи подгадили. Нет бы вместе с нами Руссланд разделить… А они нам нож в спину, как в восемнадцатом году. Да пошли они все к Тойфелю! Я поехал в Аргентину. P. S. Забыл за партизанен нажаловаться". Именно так, цум Тойфель…
Все это Раббит прекрасно знал и помнил. Поэтому нисколько не волновался. На войне главное что?
На войне - главное выжить. Приказы, директивы… Это все пусть офицеров да генералов касается. А Раббиту - главное выжить. Может быть поэтому он сейчас не лежит под памятником и не слушает благоглупые речи на юбилейные даты, а наводит ствол на несущиеся в его сторону танки?
Главное на войне - нанести врагу ущерб. Максимальный ущерб. А потом - все остальное.
Раббит чуть сместил ствол… Выстрел! Мимо? Хорошо! Еще…
Комп равнодушно отчитался:
- Заряжен!
Чуть в сторону… Выстрел!
- Мимо!
- Сам вижу, - буркнул командир.
- Что? - в два голоса крикнули в наушниках Римма и Мутабор.
- Ничего! - рявкнул в ответ командир. - Сдай назад!
А потом он посмотрел на часы. Отлично. Наши уже здесь. Будем воевать по-взрослому. Пора пришла.
- Вперед! - рявкнул Раббит.
- Вперед или назад? - спокойно спросил Мутабор. Для него это все еще была игра.
- Последняя команда, идиёттен! - вошла в роль Римма.
"Тигр", это вам не русский танк. Коробка передач фактически работает в "комфорт-режиме". Чуть надавил и все. Танк тебя слушается. Это у русских надо всем телом на рычаги давить. Ну, вперед, так вперед. Командиру оно виднее…
- Бляха муха! Да это сюрреализм какой-то! - воскликнул Прохоров, открыв свой люк.
Действительно… Картина была апокалиптична. До самого горизонта, пока хватало взгляда, изломанными горами военного железа белели, занесенные снегом, немецкие танки, самоходки, грузовики… И ни одной живой души.
Внезапно Измайлов хохотнул:
- Это типичная батальная живопись, капитан. И никакого сюрреализма. Вот что такое сюр? Это сочетание несочетаемого. Сюрреализм тут - мы.
- Чего? - не понял Прохоров.
А майор продолжал бубнить:
- Война - она как высокое искусство. Если "Грады" работают - это импрессионизм. Магия эмоций. Большими мазками настроение создается. Постмодернизм - это ядерный взрыв во всей его красе. Ничего не понятно - а результат есть. А вот пуантилизм - это когда КПВТ работает. Мужики!
- А? - в один голос ошалевшие не только от короткого боя, но и от того бреда, который нес Измайлов, ответили ему два капитана.
- Вы знаете, что такое пуантилизм? Нет, вы не знаете, что такое пуантилизм. Это когда короткими точечными ударами рисуется великолепнейшая картина. А если работать холодным оружием - чистой воды кубизм в стиле раннего Пикассо. Другими словами, полная расчлененка, когда кишки в пыли…
И замолчал.
Молчание его нарушил Лисицын:
- Влад! У тебя все нормально?
- А? Да… Не обращайте внимания. Меня перед боем всегда на говорильню пробивает. А первая жена у меня искусствоведом была, вот просвещала…
- У тебя что? Несколько было?
- Две. Вторая - лингвист-переводчик. Ах, знали бы вы, как их в универе на парах учили языком работать. Истину вам говорю! Нет лучшей любовницы, чем лингвистка-переводчица.
- Не, ну ты загнул! Вот у меня была девка… Медичка. Так она…
Договорить Прохоров не успел. В танкошлеме заистерил голос Лисицына:
- Движение справа!
Не дожидаясь приказа, Лисицын навалился на джойстик, поворачивая башню. В отличие от настоящей "тридцатьчетверки" здесь он особо не напрягся. Скорее, изображение дало такую картинку - "навалился".
Ага… Среди кучи горелой техники - хорошо поработали тут летуны с богами войны! - неуклюже ворочался немецкий "Тигр".
А Прохоров немедленно возопил:
- А мне-то что делать?
- Глеб, суну руку кулаком - подавай бронебойный. Ладонь под нос суну - давай фугас.
- А как их отличить? - с отчаянием крикнул в ларингофон старший прокурорский советник Прохоров.
- Черная головка - бронебойные. Красные… Ну ты понял? - заорал Лисицын, видя, что "Тигр", медленно ползя назад, начал разворачивать башню в сторону их "тридцатьчетверки". Секундой позже сунул заряжающему кулак под нос.
- Короткая! - заорал командир, когда щелкнула затвором пушка.
- Чё? - не понял Лисицын.
Вместо ответа Измайлов вдарил ногой по затылку водилы, благо тот очень удобно под ним полулежал. Ударил, конечно, слегонца. Чтоб не убить по привычке.
"Интересно, можно убить электронную версию души?" - нелепая мелькнула мысль. Мелькнула и тут же исчезла. Как исчезло и все другое. И только немецкий танк в прицеле.
Лисицын не стал целиться в башню. Он чуть опустил ствол и ударил по шахматным каткам "Тигра".
- Вперед! - рявкнул он, не дожидаясь результата выстрела.
На этот раз Лисицын без слов нажал на газ.
- Короткая! Задняя!
Кто бы видел со стороны этот странный бой…
Медленная башня "Тигра", натужливо визжа электромоторами, пыталась поймать наглую "тридцатьчетверку", но та буквально прыгала вокруг фрицевской "кошки", то замирая на секунду, то буквально прыгая с место на место. Остальные русские танки били с предельной дистанции. Не столько стараясь попасть, сколько пытаясь сбить многочисленными разрывами прицел у немца.
В конце концов Лисицын сбил гусеницу "Тигра" и вырвался чуть вперед, немцу в тыл. И перестал стрелять. Наоборот, переключив радиоприемник, заорал на весь эфир:
- Отставить стрельбу! Живьем брать! - потом майор не удержался и добавил: - Демонов!
"Тридцатьчетверка" уверенно заходила в корму немцу, но вдруг метров за сто Лисицын остановил свою машину:
- А теперь моя настоящая работа пошла…
Майор выбрался из машины, мерно гудящей мотором в звенящей зиме Украины сорок четвертого…
Обездвиженный "Тигр" тем временем медленно разворачивал башню в сторону лисицынского танка.
Майор уверенно и спокойно шагал навстречу бронированной смерти. Со стороны так казалось. По крайней мере. Впрочем, Лисицын и внутри себя вполне уверенно чувствовал. Более того…
Если бы кто знал…
Живешь вот так и одной минуты ждешь. Столетиями ждешь. Именно этой минуты. И так легко становится. Вроде как воздушным шаром становишься. И не идешь - а летишь над землей. И шагать трудно и страшно, глина на сапогах к земле тянет… А на душе - легко. Вот он - смысл твоей жизни. Идти на немецкий "Тигр" с ухмылкой на лице. И ведь никто не поймет, если операция провалена…
Вдруг майор остановился. Достал из кармана белый шелковый платок. Вытер лицо… Откуда белый платок в комбинезоне танкиста? Да для фильтрации топлива. В комплекте прилагается к танку. А вы не знали?
Мутабор тоже этого не знал. Он просто кричал:
- Раббит! Раббит, мать твою! Уходим нахрен!
Слишком уж реальной была эта игра. Нереально реальной.
- Сидеть, боец!