К тому времени большая часть племени уже двинулась в путь, погрузив шатры на громадные крытые повозки. Я впервые увидел прирученных кризонов. Эти могучие, длинношерстные звери считались глупыми, во всяком случае даже старый Тимн не слышал об их успешной дрессировке. Но бедуины, очевидно, нашли способ. Каждую повозку тянула упряжка из десяти кризонов, телята бежали рядом, привязанные к оглоблям.
Меня бросили в самый маленький фургон с красиво раскрашенным тентом. Несколько старух, сидевших у бортов, при виде меня зашипели совсем как масло в горячем двигателе, но бедуин– кучер живо на них прикрикнул. А я первый раз увидел женщин и сразу понял, почему их держат на отдельных кораблях...
– Зачем тебе эта дзагхла? – спросил тем временем кто– то за тентом. Я сжался в комок.
– Он расслабленный, – ответил голос Аль– Карака. – Всем дзагхлам отрезают зеббы. Такие рабы покорны и старательны.
– Поймай пацана из клана Тефрэ и отрежь ему зебб...
– Ты глуп. Покорство приходит с годами. Если отрезать зебб парню из нашего народа, он затаит ненависть. А эта дзагхла станет прислуживать моей дочери.
– Не боишься?
– Пусть дзагхла боится...
Я и правда боялся. Страшно боялся, что меня приставят рабом к одной из ужасных женщин, и она будет шипеть, избивая меня плетью. Шрамы на лице охотника Хебсена никогда не казались такими жуткими.
А потом я увидел Акиву.
Первый раз мы встретились уже в пути. Повозку немилосердно трясло, мне было очень плохо, поскольку любой корабль, даже маленькая барка, в сравнении с бедуинскими фургонами словно плывет по воздуху. У повозки, где меня везли, не было даже элементарной триплет– подвески, деревянные колеса жестко крепились под ужасными листовыми рессорами, без амортизаторов и гасителей, даже без рулевой трапеции. Любой ухаб отзывался в кузове, от вони кружилась голова. Когда в фургон забралась девочка, я даже не сразу ее заметил...
Акиве, как и мне, было четырнадцать. В первый раз она показалась мне мальчиком, я ведь не знал, что у бедуинов длинные волосы носят только женщины. Стройная и гибкая, смуглокожая, сероглазая, Акива была очень красива.
Ее волосы достигали пояса и отливали сказочным мазутно– черным блеском. Длинные ресницы и огромные миндалевидные глаза, казалось, шептали – "я совершенство", точеное лицо говорило о древней крови, царапины на коленях и локтях – о живом характере. Одевалась она всегда по– разному, любила яркие цвета и украшения. Когда мы встретились впервые, на Акиве был сиреневый чопрах, сине– золотая сорочка и широкий пояс цвета меди. В сравнении с блеклыми халатами бедуинов, этот наряд казался взрывом красок, и подействовал на меня, словно удар коленвалом по голове. Пока я пытался придти в себя, Акива молча разглядывала новую игрушку.
– Тебе правда отрезали зебб? – спросила она наконец. Только услышав голос, я понял, что встретил женщину, и страшно перепугался. К счастью, какое– то внутреннее чувство удержало меня от открытой демонстрации страха, иначе – теперь– то я знаю – Акива никогда бы это не простила.
– Что такое зебб? – спросил я. Фыркнув, девочка протянула босую ногу и ткнула меня под живот.
– Там.
– А... а что в этом странного?
Она звонко рассмеялась:
– Бедненький. Отец говорил, всем дзагхлам отрезают.
Что– то во мне оскорбилось такому пренебрежению со стороны девчонки, и, не подумав, я брякнул:
– Я человек, а не дзагхла.
– Нет, дзагхла! – Акива спрыгнула на дно повозки и дернула за цепь, которой я был привязан к борту. – Вы, с кораблей, все дзагхлы.
– Мы люди!
– У людей ничего не отрезают, – сказала она весело.
Я отвернулся, но Акива потянула за цепь и заставила меня вылезти из угла. Фыркнув еще разок, она уселась на пол, скрестила ноги и принялась разглядывать мой пятнистый комбинезон.
– Как вы делаете вещи? – спросила девочка, насмотревшись. – Вы же никогда не останавливаетесь.
– Есть заводские баржи... – пробормотал я. – У центряков...
– Центряки? Кто это?
– Они едут на больших кораблях в центре Колонны.
Акива нахмурила лоб.
– А что, бывают маленькие корабли?
Тут я, не выдержав, рассмеялся, на миг забыв, где нахожусь. Много позже Акива призналась, что именно в этот миг решила, что я ей нравлюсь. Но тогда она рассердилась и пнула меня ногой. Потом, удивившись, пнула еще раз, но удары были совсем слабые, и я лишь молча отполз назад. Девочка изумленно моргнула.
– Тебе что, не больно? – спросила она недоверчиво.
Я покачал головой. Акива открыла рот, подумала, и внезапно рассмеялась.
– Ха, да у тебя там ничего нет! – гикнув, она схватила меня за волосы и вытащила обратно в центр повозки.
– Ты смешной, – заявила юная дикарка. – Отец сказал, ты мой раб. Будешь слушаться, я тебя бить не стану. Усек?
– Да, госпожа, – ответил я покорно. Девчонка фыркнула, точно как Синухет.
– Я Акива, дочь Аль– Карака, охотница Вселенной! А ты кто?
Я представился. Оказалось, Акива не знает, что такое "эскулап". Когда я объяснил, она долго смеялась, а потом сказала, что у дзагхл даже слова неправильные, если ученик табиба носит имя змеи. Позже я узнал, что бедуины называли своих эскулапов "табибами", а "эскулапом" у них звалась маленькая безобидная змейка с желтыми пятнышками на голове.
Первые сеги Акива жадно расспрашивала про нашу жизнь. Она знала о Колонне даже меньше, чем я о бедуинах. Сильнее всего Акиву поразило, что мы держим женщин отдельно, на особых кораблях, а почти всем мужчинам отрезают "зеббы".
– Почему? Почему– почему? – допытывалась она. Я и сам плохо знал, но как сумел – объяснил. Акива потом целый сег ходила притихшая.
– Значит, у вас к женщинам могут входить только лучшие мужчины, – сказала она наконец. Я кивнул.
– Они называются анхсиями, и их очень мало. Стать анхсием – большая честь.
– А кто же твой отец? – внезапно спросила Акива.
Я пожал плечами.
– Не знаю. У нас нет кланов, как у вас. Наверно, на ментепе вместе со мной учились несколько моих братьев, но я их не знаю.
– Какой ужас! – девочка отшатнулась.
– Почему? – я удивился. – Все правильно. Мы ведь не животные, чтобы постоянно спариваться. В каждом деле нужен порядок. Лучшие мужчины входят к женщинам, женщины рожают, из потомства отбирают лучших, а остальным способность деторождения только мешает работать...
Акива как– то странно на меня посмотрела.
– А ваши воины? Их тоже отбирают заранее?
– Легионеры? – переспросил я. – Конечно! Легиону нужны самые сильные мальчики. Солдат воспитывают на особых триремах, учат стрелять и сражаться, а лишнее... – я замялся, – ...им отрезают позже, чем другим, чтобы росли агрессивными.
Акива помолчала, глядя на свои босые ноги.
– Ты был прав, вы не дзагхлы, – сказала она наконец. – Вы муравьи.
Я содрогнулся, припомнив муравьиную колонну под колесами галеры. И внезапно, не знаю почему, рассказал Акиве о своей идее. Она не стала смеяться.
– Может быть, – девочка пожала плечами. – Мир большой, в нем хватит места для всех.
– Не хватит, – возразил я мрачно, и пересказал теорию Хатэма. Вот теперь Акива засмеялась, и смеялась долго, весело.
– Глупый– глупый муравей, без мозгов и без ушей! – сказала она потом. – Нет никакого шара!
– А тебе– то откуда знать? – разозлился я.
Акива щелкнула меня по носу:
– Через две сегмицы приедем в город колодников. Сам увидишь.
Затем она свистнула, подзывая своего ламарга, перелезла из повозки ему на спину и умчалась, распевая песенку про глупых муравьев.
Глава 5
Вспоминая город колодников, я иногда сомневаюсь, что все это происходило не во сне. Но Акива была реальной, я готов поклясться, а значит, и остальное – тоже... Я знаю, вам, нашедшим заледеневшую галеру в далеком будущем, будет трудно поверить моим словам, но клянусь – это правда!
Бедуины ехали под углом к ветру, сег за сегом удаляясь от Колонны. Вскоре стало ясно, что Хатэм ошибался по крайней мере в одном: никакой старой Дороги не существовало. Во всяком случае, за левой Обочиной.
Вокруг, куда ни глянь, простирались Дикие земли. Зона дальнего земледелия осталась справа, древесные участки и обработанные поля давно кончились. Уже десятый сег бедуины ехали по совершенно диким местам, где деревья росли кучками, а трава иногда достигала двойного роста.
Судя по погоде, племя двигалось медленнее Колонны. Намного медленнее. Спустя двадцать шесть сегов уже заметно похолодало, и я гадал, где бедуины собираются провести натру, поскольку было совершенно ясно, что убежать от нее они не успеют.
Я прислуживал дочери шейха и выполнял довольно грязную, хотя и необременительную работу по уходу за ее ламаргами. Мы с Акивой стали своего рода приятелями: она любила командовать, а я боялся ее злить. По настоянию девочки, с меня вскоре сняли ошейник. Все равно бежать было некуда – нас даже пираты давно обогнали.
Акива учила меня ездить на ламарге и от души развлекалась, глядя на мою неловкость. Другие бедуины относились ко мне безразлично. Зато хоть ненависти не было... Впрочем, с чего бы им ненавидеть дзагхл? За всю историю, наверно, лишь раз или два легионеры сумели причинить бедуинам ущерб, гораздо больше вреда наносили им ядовитые жидкости земледельцев. Вот их бедуины ненавидели смертной, непреходящей ненавистью.
Понемногу я начинал понимать, что мир Колонны почти не пересекается с миром кочевников. Это было очень болезненным открытием для мальчика, всю жизнь считавшего свой дом единственным и неповторимым. Жизнь бедуинов так сильно отличалась от нашей, что иногда казалось – меня окружают вовсе не люди, а какие– то другие существа, лишь внешне с ними сходные.
Первое время мальчишки в племени издевались и надсмехались надо мной, прятали одежду, заставляя меня голышом бегать между повозками в поисках комбинезона. Их, как и Акиву, очень веселило, что у меня отрезан "зебб". Лишь убедившись, что я не считаю это позором, они понемногу отстали.
Взрослые бедуины, напротив, иногда меня жалели, однако то была жалость человека к больному зверенышу, и она оскорбляла меня гораздо сильнее, чем насмешки детей. Странно, но как раз это и сблизило нас с Акивой.
Дочь шейха не была счастлива в племени. Самого охраняемого ребенка бедуинов постоянно опекали несколько старух и телохранителей, удаляться от повозок ей запрещалось, другие дети чувствовали себя скованно, когда Акива была рядом.
Ее старший брат, уже взрослый, обращал на Акиву не больше внимания, чем на меня. Женщина – у бедуинов – считалась человеком второго сорта, но очень ценным, поэтому их берегли, порою насильно. Из– за этого у девочки развился воинственный характер, и она часто поступала "назло" своим менторам, как бы стремясь доказать им, что не нуждается в опеке.
– Они хотят выдать меня за толстого Мелика из клана Койшэ, – сказала Акива как– то раз, во время очередного урока верховой езды. – Я скорее пойду за тебя, чем стану женой этого урода.
Я уже знал, что у бедуинов принято "выдавать" женщин в собственность мужчинам. Но слова Акивы меня поразили.
– Женой? – спросил я недоверчиво, морщась от боли в разбитом колене. – Ты же пока маленькая!
– Иногда выдают и младенцев, – мрачно ответила девочка. – Моя сестра уже замужем, хотя ей всего полторы натры.
Заметив мою растерянность, она фыркнула:
– Эй, муравей! Пока жена не вырастет, муж ее не видит.
– А– а... – протянул я.
Акива засмеялась.
– Лезь в седло! Продолжаем урок.
– Может, отдохнём немного? – взмолился я.
Девочка гневно уперла руки в бока:
– Быстро!
– Хорошо...
Так, сег за сегом, прошла дуга, и племя приблизилось к своей цели. Я тогда не знал, что значит слово "город", поэтому ожидал увидеть все что угодно. Но когда УВИДЕЛ...
Город – место, которое всегда неподвижно. Я знаю, в это трудно поверить, но я сам был в городе, и видел каменные стены, каменные дома, каменные дороги. Каменные! Закон всемирного тяготения к движению оказался ложью, как и вся моя прошлая жизнь.
Стены города слегка напоминали отрицательно– изогнутые борта катамаранов. Они были сложены из угловатых, необычно темных камней, и превосходили высотой нашу галеру, хотя до пентеры не дотягивали. Формой город напоминал квадрат, по углам которого высились толстые каменные мачты. Я тогда еще не знал слова "башня".
Позже Акива сказала, что город колодников называется "Агарта", и таких городов в мире несколько. Еще позже я узнал про секретный договор между колодниками и Легионом... Но все это было потом.
А сейчас настала пора рассказать, как случилось, что мы с Акивой полюбили друг друга. Это произошло на третий сег неподвижности, когда племя разбило лагерь у городских стен и бедуины отправились к колодникам, договариваться о цене за проход сквозь какой– то туннель.
В тот сег я проснулся от знакомого пинка. Акива была одета по– походному, в глазах ее горел озорной огонь. Быстро приложив ладонь к моему рту, она шепнула:
– Хочешь стать одним из нас? Надо пройти испытание.
Сглотнув, я кивнул. Девочка усмехнулась.
– Тихо одевайся. Пока старшие в городе, мы с парнями едем на край света.
– Куда?! – я чуть не поперхнулся.
Акива зловеще улыбнулась.
– Увидишь.
Комбинезон давно испачкался и кое– где порвался, но другой одежды не было. Когда я вылез из повозки, дочь шейха и несколько мальчишек уже оседлали ламаргов. За плечами Акивы висело мое гарпунное ружье.
– Будь осторожней с этой штукой, – предупредил я. Фыркнув, Акива мотнула головой, подождала, пока я заберусь в седло позади нее, и хлопнула скакуна по шее. Маленький отряд скрылся в высокой траве.
Ехать поперек ветра пришлось очень долго. Лагерь бедуинов и городские стены давно пропали вдали, постепенно трава стала еще выше и даже со спин ламаргов мы видели только зеленые стебли. Все хранили молчание. Я гадал, о каком испытании говорила Акива, когда внезапно ощутил...
Ощутил, что ветер утих.
Вам, в будущем, наверное не понять, какой ужас поднимается в душе, когда происходит нечто, чего не могло произойти. По лицам мальчишек я видел – им тоже не по себе, но бедуины всю жизнь росли со знанием, что это возможно. А меня словно триремой переехали.
Без ветра мир казался мертвым. Полная, жуткая тишина морозила кровь, высоченная трава склонялась над головами. Она была неподвижна – и это пугало еще сильнее. Из всех нас, пожалуй, одна Акива разыгрывала храбреца.
– Ну, как? – гордо спросила она, придержав ламарга. – То ли еще будет!
Я не ответил. Впереди, сквозь застывшие стебли травы, виднелась открытая местность, и я мысленно взмолился – пусть там будет ветер! Может, подумал я, это растения его закрывают...
Ветер там был. Он с воем набросился на нас, растрепал волосы, взъерошил шерсть скакунов. От неожиданности я прикрыл лицо ладонью и оглянулся, пытаясь понять, где кончается трава – и увидел идеально ровную бесконечную линию растений, уходившую влево и вправо за горизонт. Под копытами ламаргов зазвенел металл.
– Эй, муравей, – тихо позвала Акива. – Не туда смотришь.
И тогда я медленно повернул голову.
Глава 6
Вас когда– нибудь вешали на тоненькой нити над пропастью? Чтобы ветер рвал ваше конвульсирующее тело, нить судорожно дергалась, а впереди, внизу, по сторонам, над головой – везде был лишь ужас?
Если да, то вы знаете, что я тогда ощутил.
Всего в десятке шагов от меня кончался мир. Там, на краю, имелись аккуратные поручни из проржавевшего насквозь металла, а за ними – в бесконечность! – простиралось невероятное.
Тучи, которые никогда не останавливались, тучи, ставшие родными всем нам, они продолжали лететь по ветру, но в десятке фарсахов над пропастью их вечная серость словно натыкалась на стену и рушилась вертикально вниз. Тучи летели по ветру! Летели, образуя прямой угол, одна из граней которого простиралась над нашими головами, а вторая падала в бездну. Мы стояли на дне коробки из туч. И видели ее грань.
Не уверен, кажется я свалился на землю и с криком побежал обратно... Или ламарг чего– то испугался. Хорошо помню лишь, как лежал на спине, а Акива сидела рядом, с тревогой меня разглядывая. Над головой летели тучи.
– Ты чего? – спросила девочка. – Скорпион ужалил?
Судорожно втянув воздух, я заставил себя сесть. Ламарги мирно паслись неподалеку, бедуины сидели кружком вокруг нас с Акивой. А слева... там... Туда я смотреть не стал.
– Акива, – мой голос прозвучал так, словно я мгновенно охрип. – Акива, что это? Где мы?
Она подняла брови, а потом внезапно расхохоталась так, что повалилась на спину, дрыгая ногами в воздухе.
– Муравей перепугался! – Акива задыхалась от смеха. – Обмочился со страху!
– Да, мне страшно, – сказал я тихо, и это словно топором оборвало ее хохот. У бедуинов сказать вслух, что ты испугался – примерно то же самое, как у нас нарочно испортить корабль.
– Страшно? – переспросила Акива. Мальчишки насмешливо переглядывались.
– Да, – я опустил голову. – Мне страшно. Я не знал... Что у мира есть грань.
Акива задумчиво наморщила лоб. Тем временем один из мальчишек рассмеялся и пнул меня ногой:
– Мокрая личинка! – бросил он презрительно. Я сжался, но бить меня не стали. Вместо этого, к своему изумлению, я услышал голос Акивы:
– Отстань, – сказала она серьезно. – Он же спятить мог. Эй, муравей, – девочка с неожиданной лаской погладила меня по голове. – Успокойся. Мы забыли, что ты не знаешь.
– Чего не знаю? – спросил я тихо.
Акива вздохнула.
– Совсем ничего не знаешь. Про мир. Вставай, покажу кое– что.
Я невольно отпрянул, но Акива нахмурилась и резко схватила меня за плечо.
– Вставай!
Все вместе они подтащили меня к поручням.
– Убежишь, станешь трусом, – предупредила Акива. – Останешься, примем как своего. Это твое испытание. Только смелый сын свободного народа может смотреть за Край.
Сказав это, девочка скрестила руки на груди и демонстративно отошла назад. Мальчишки немедленно последовали ее примеру.
Я остался наедине с невозможным. Страх так заморозил кровь, что у меня зуб на зуб не попадал, ноги стали ватными и непослушными. Но к этому времени в душе проснулась давно таившаяся гордость. Я не муравей и не дзагхла, я – человек! Подбадривая себя такими мыслями, я повернулся и, почти не дрожа, подошел к перилам.
Это было страшно, да. Но терпимо. Всего лишь второе небо, далеко внизу, под ногами. Ничего особо ужасного.
Гораздо страшнее стало, когда я понял, что плоскость, где я стою, не имеет толщины. Совсем. Край металлического листа, простиравшегося в обе стороны до горизонта, расплывался в глазах, его никак не удавалось увидеть. Я наклонился, желая понять, еще сильнее наклонился... Но тут меня схватили за плечи и дернули назад.