Но суть процесса, вне зависимости от инструментария, была такой - за поставленный товар генерация рассчитывалась электроэнергией. Электроэнергия доставалась поставщику товара во столько раз дешевле тарифа, во сколько его стоимость продажи его товара превосходила его реальную стоимость. Но электричество, даже дешёвое, это еще не деньги. От того, что сунешь пальцы в розетку - деньги в карманах не появляются. Но в промышленно развитых областях есть предприятия, которые даже за праздничные дни, потребляют этой самой электроэнергии, как все Черновцы - за год. И этим предприятиям электроэнергия нужна позарез. Но у них тоже нет денег и они готовы рассчитаться товаром - естественно, речь идет о ликвидном товаре: пластмассовые тазики никого не интересуют. Металл, химия, ферросплавы - вот киты, загарпунить которых хочет любой коммерсант. Если это залетный коммерсант, а не посланец высших сил - он предлагает свою электроэнергию со скидкой. Когда-то это была небольшая скидка, пусть пять - десять процентов. Но на миллионных долгах, возникающих за потребленную энергию ежемесячно, это давало предприятиям существенную выгоду, по сравнению с оплатой тех же долгов, но по тарифу. Для коммерсанта же, поставившего генерации товар по цене в четыре раза выше его реальной стоимости - такая скидка несущественна.
И так, фирма "Пупкин", купившая на сто тысяч гривен переключателей для высоковольтных линий для одного из подразделений облэнерго, в результате получает металлопродукцию на сумму четыреста пятьдесят тысяч гривен, которую тут же, на месте и продает за четыреста или экспортирует за рубеж по ценам рынка. Прибыль, возникающая при такой операции, топится на фирмах "однодневках" или в оффшорах, быстро и безболезненно, как Муму Герасимом - только круги по воде.
Но это бизнес для бедных и почти честных. С ним много возни - надо, все-таки, покупать товар, завозить его, чего доброго, растаможивать, и самое главное, товар стоит денег. А без денег и без товара - слабо? Для лиц "приближенных к императору" это было не слабо!
Тут Сергеев подал Вике вторую чашку кофе и мысленно рассыпался в аплодисментах. Вопрос она, действительно, изучила досконально.
Некое предприятие, в городе Кагарлык, заключает с генерацией договор на поставку электроэнергии. Генерацию нагибают, конце-концов, неужели в этой стране кого-нибудь нельзя нагнуть с помощью кнута или пряника?
Это некое предприятие, получив электроэнергию, выписывает вексель в адрес генерации, о том, что оно, якобы, потребит за квартал электроэнергии на десять миллионов долларов и рассчитается за это не далее, как в конце текущего года, по предъявлению того самого векселя и подтверждающего обязательства.
Вексель благополучно ложится в бухгалтерию генерации, а электроэнергия, в самых разных формах, распродается желающим. Фишка в том, что вексель, которым произошел расчет - "бронзовый" и оплачивать его никто и не собирался. Есть предприятие в городе Кагарлык, есть поставленная электроэнергия на миллионы долларов, проданная добросовестным покупателям - фирмам и предприятиям, а вот денег - нет, и не будет. Стоимость этих миллионов долларов была равна стоимости бланка векселя и размеру взяток, которые надо было раздать нескольким ключевым фигурам.
- Стоп, - сказал Сергеев, - а потом? Когда год кончится? Что никто никого искать не будет?
Плотникова рассмеялась.
- Наивный ты мужик, Мишенька! Конечно, будут! Только кого? Я сама видела векселя на сумму поболе той, о которой я говорю, выписанные от лица Кагарлыкской птицефабрики! Ты представляешь себе - два сарая с инкубаторами потребили электричества, как "Криворожсталь" за год работы? Да всех курей мира можно было обогреть и зажарить этими киловаттами! И в этом курятнике тоже лежат векселя, полученные от фирмы "Тяпкин" на сумму в те же миллионы, а у "Тяпкина" купленные у торговца ценными бумагами веселя от фирмы "Ляпкин", а самого "Ляпкина" и нет давно. Еще раз объяснить? Доказать нельзя ничего! Разве, что халатность, но это еще надо захотеть сделать. А такой бизнес - бизнес сильных мира сего.
- Сидорчук?
- И он. И Титаренко. И Блинов. И еще десяток фамилий. Сотни фирм, каждая со своим лобби, крышей и схемами. Все партии. Все фракции. Кушать-то надо!
- Слава Богу! - сказал Сергеев. - Я-то думал, только Блинов у нас грабитель!
- Остальные тоже с голода не помирают, - ухмыльнулась Плотникова. - Это я так, по верхушкам. Если же лезть во внутрь - волосы станут дыбом по всему телу. "Объединенные энергосистемы", за которыми стоят вчерашний премьер и Регина Сергиенко, а она и без поддержки любому матку вывернет наизнанку. "Станк - Энерго", работающий под крышей силовиков. Государственное предприятие "Атом - Энерго", которое такое же государственное, как я - девочка, созданное специально под личные нужды одним из депутатов с мощным лобби в Раде. Это, Мишенька, называется - дерибан. И только такие "лошки", как ты - чужие на этой пьянке. А Блинов - он там свой. Он - один из тех, кто этот стол накрывает!
- Я за этот стол и не просился…
- Так и я о том же! Из всего окружения Блинова ты один, которому от нашего вельможи ничего не нужно. Вот я и задаю себе вопрос - что ему нужно от тебя?
- Допусти, на минуточку, что ему от меня ничего не надо. Просто старые дружеские отношения, память детства, сентиментальность, в конце концов.
Вика рассмеялась, откидывая голову назад.
- Ты-то сам веришь в то, что говоришь? Блинов и сантименты! Never! Этого не может быть, потому, что этого не может быть никогда! Скажи честно, Сергеев, он к тебе с какими-то предложениями подъезжал?
- С непристойными?
- Тьфу, на тебя! Чего ты юродствуешь?
- Варвара ты любопытная! Ну, поверь, не было никаких предложений! Так, туманно, он говорил, что можем горы свернуть вместе… Но, ни слова конкретно! Ты удовлетворена, госпожа следователь?
- Я не для себя спрашиваю.
- Да, я догадываюсь… Как всегда, силишься понять и разобраться.
- Угадал. Кстати, где третья чашка кофе? Обещанная?
- Уже готова.
Михаил снял джезву с огня - густая пенка шапочкой накрывала узкое горло медного сосуда.
- Но и ты скажи мне, в благодарность за кофе, как тебя заставили молчать?
Вика посмотрела на него невинными глазами. Настолько невинными, что поверить в такую невинность было просто невозможно. Особенно, если хоть немного знать хозяйку взгляда.
- Меня? Молчать? О чем ты?
Сергеев посмотрел на нее с укоризной.
- Вика, неужели я так похож на наивного?
- Миша, а причем тут наивность?
Тут уже рассмеялся Сергеев. Это действительно было забавно. Неожиданный вопрос пробил самоуверенность Плотниковой, как тяжелая арбалетная стрела пробивает кольчугу: навылет и со звоном. Растерявшаяся Плотникова - м-да, это зрелище. Интересно, как она развяжет ситуацию: лгать - глупо, говорить правду - не входит в планы. Надо помочь слабой женщине…
- Не хочешь говорить, не говори, - сказал он мягко, - я настаивать не буду. Хочешь, я расскажу тебе свою версию событий?
- Мы не опоздаем?
- Мы не опоздаем. А если опоздаем - Блинчик подождет. Он сейчас икает, бедолага. Ну, так что? Послушаешь?
- Ты, - сказала она, щурясь, - что собираешься делать? Демонстрировать свою проницательность?
- А что - не надо?
- Интересный ты тип, Сергеев. Не надо. Спрашивай.
- Ты тоже, моя милая, женщина небезынтересная. Долго занималась этим делом?
- С девяносто четвертого. Готовила серию статей и передачу для телевидения.
- Что-нибудь вышло?
- Не-а. Две статьи в урезанном виде. Ну, что-то вроде: если кто-то кое-где у нас порой…
- И все?
- И все, - сказала она, глядя на него поверх края чашки все с той же невинностью, - а что могло быть еще?
- Никто ничего тебе говорил? Ничего не обещал? Ничем не грозил? Никто не предлагал выкупить материалы?
- Ну, предлагали, - неохотно сказала она.
- Блинов?
- Ты что? - удивилась Плотникова, - Разве мы будем ручки пачкать? Этим есть кому заняться.
- Но ты уверена…
- Да, я уверена.
- Ты взяла деньги?
- Нет, я не взяла денег.
- Что ты взяла?
- Я взяла, - сказала Плотникова зло, - нормальную жизнь, отличную, хорошо оплачиваемую работу, отдельную квартиру, машину…
- Значит, ты взяла деньги.
- Нет, я взяла возможность все это заработать. Своей головой, пером, не задницей, заметь и не передком, хотя были предложения, а пером. Мне дали возможность работать, а это круче чем деньги. Кстати, почему ты не спрашиваешь об альтернативном предложении?
- Я спрашиваю. Каким оно было?
- Я люблю свою дочь, Сергеев.
- Вот даже как?
- Да, вот так. Я не брала денег, Сергеев. И не брала щенков.
- Материалы отдала?
- Конечно. Все, что было. И копии, и оригиналы.
- Зачем говоришь неправду сейчас?
- Ты и сам прекрасно знаешь, что если бы я отдала все, то с тобой бы не разговаривала. Некому было бы разговаривать.
- Не факт. Только мертвые гарантировано молчат. Вероятно, ты заранее запаслась страховкой.
- Не сомневайся, страховка превосходная. И еще - теперь я могу пастись где угодно, а если забредаю не на свою полянку, кое-кто, например наш друг Блинчик, при встрече намекает мне кого трогать не надо. Или мой главный редактор объясняет. Или просто звонят. А при случае и подбрасывают материальчик о тех, кого трогать можно и нужно. Факты - просто неубиенные. Выгодная сделка? А я-то и сделала - всего ничего! Только лишь закрыла рот, когда убедительно попросили. Ну, где осуждающий взгляд? Где презрительное похмыкивание?
- Да не будет презрительного похмыкивания, - сказал Сергеев, - и осуждающего взгляда не будет. Не уверен, что поступил бы иначе, в твоем случае, естественно. На твоем месте.
Потом подумал и добавил:
- Я и на своем месте, в общем-то, поступаю почти так же. Хороший дом, красивая жена, что еще надо человеку… Помнишь?
- Помню, - сказала Вика. - Только у тебя и жены-то нет.
- Дом есть.
- Да, дом есть.
- И ты есть.
- Ты уверен, что я есть?
- Уверен. Только не уверен, что у меня.
Она посмотрела не Сергеева, по-птичьи склонив голову набок, уже открыла рот, чтобы ответить, но передумала.
- Для всех, - сказал Михаил, - ты была и остаешься независимой журналисткой, человеком у которого нет хозяев. Для меня тоже. Считай, что ты мне ничего не говорила.
- Спасибо за сочувствие, но хозяева у меня, получается, есть.
- Я бы не назвал это сочувствием. Скорее - пониманием.
- Ох, Сергеев, что может в этом понимать человек, у которого нет хозяина?
- Я не уверен, что у меня его нет, - сказал он. - Может быть, я просто об этом еще ничего не знаю?
Температура падала так стремительно, словно где-то там, за облаками, в верхних слоях атмосферы, открылось окно, и вниз хлынул космический холод.
Когда подоспевшие Вадиковы гвардейцы выволокли их из прибрежных зарослей, одежда моментально схватилась ледяной коркой и стала колом, царапая немеющую кожу. Сводило мышцы - от ног и до лица, нос и кончики пальцев начали белеть. Повернув негнущуюся шею, Сергеев посмотрел на то место, куда пять минут назад рухнул вертолет. Даже масляных пятен было не видать на черной и блестящей, как тушь, водной глади - лопнуло несколько пузырей и из-под воды с уханьем вырвались остатки воздуха.
Река на глазах схватывалась льдом - поражала нереальность происходящего. По воде разбегались слюдяные пластинки, потом, с тихим похрустыванием, превращались в ледяное поле, ползущее от берегов к середине реки. От рассыпанных то тут, то там полыньей валил густой пар. Воздух, пронизанный неземным холодом, сгустился до плотности глицерина, трещали ветки деревьев, у земли клубился, похожий на трубочный дым, сизый туман.
- В палатки! - заорал Вадим, и в это время от холода у него лопнула нижняя губа, и по подбородку потекла густая, почти черная кровь. - Там печки - и топить, топить!
Он сообразил, что возле палаток остались часовые, и проорал то же самое в уоки-токи - до палаток надо было еще добежать.
Сергеева, Молчуна и Матвея несли через заросли, как бревна на субботнике - с той же целеустремленностью и осторожностью. Благо, ударов хлещущих по телам веток они не чувствовали из-за окоченения.
Непорядки с климатом начались в первый же год после Потопа, не только на Ничьей Земле, а на всем континенте. Ученые связывали это и с изменениями геофизических условий на огромных территориях, и с чудовищными по интенсивности выбросами химических веществ: углеводородов, фенолов, фреонов и прочих радостей с разрушенных химзаводов. Озоновый щит над местом катастрофы превратился в решето. Летом, в ясные дни, которые, слава Богу, случались не так часто, можно было запросто пойти пузырями от попадания прямых солнечных лучей. За сорокоградусной жарой, вместе с ночной тьмой, на землю падал холод, и температура июльским вечером снижалась до нуля. Шквальный ветер мог налететь средь бела дня, сокрушить вековой лес, и тут же затихнуть, превратившись в подобие прохладного бриза.
Но такого холода, буквально рухнувшего на землю, Сергеев не помнил. Будь до палаток на километр больше - все они бы замерзли в пути.
В разгромленном лагере охотников пылал двухметровый костер - тело из него вытащили, и оно дымилось в стороне, распространяя вокруг себя запах пригоревшего бифштекса, особенно хорошо ощущаемый в ледяном воздухе. В палатке растопили буржуйки - металл печек начал медленно багроветь. Весь отряд сбился в одном месте, как отара овец в загоне. Вместе было теплее. О боевом охранении никто и не подумал - металл автоматов от мороза прикипал к рукам намертво, на оружии оставались куски кожи - нескольким бойцам уже оказывали первую помощь.
Сергеев чувствовал, как их раздевают, как растирают спиртом, как льют его же в горло, слышал, как трещит раскаленный металл буржуек, но все еще не мог произнести ни слова. Потом, внезапно, словно повернули выключатель, его, завернутого в шерстяные одеяла, начало бить крупной дрожью. Настолько крупной и неудержимой, что стало трудно навести резкость - Михаил словно ослеп, только бился всем телом, как в судорогах. Рядом дрожал и трясся Молчун, за спиной подвывал пришедший в себя Матвей. Три богатыря на привале. От жара пылающих дров сосульки на волосах растаяли и по лицу, как слезы, потекла вода.
К конечностям возвратилась чувствительность и вместе с ней пришла боль. Больно было очень, но то, что болит - не отморожено.
Рядом, на набросанные на дощатый настил матрасы, опустился Вадик, с подбородком густо покрытым кровью, что делало его похожим на лопоухого графа Дракулу после плотного обеда, и, нагнувшись, заглянул Сергееву в глаза.
- Что, дружище, трясет?
Вопрос был по сути дурацким - попробуйте в таком состоянии кивнуть, или сказать что-то.
- Ну, - сообщил Вадик, - жить будете!
И это радовало.
- Ты, Сергеев, вообще, молоток! Я такого в жизни не видал. Только в кино, в детстве. Как фильм назывался - не помню, я тогда маленьким был. Но точно, как там. Равви говорил, что ты крутой, но чтоб такое!
В палатке было шумно от голосов и сравнительно тепло, даже в нескольких метрах от разогретых печей. Кто-то уже нашел ящики с продуктами и, получив разрешение, вскрыл несколько банок с тушенкой. В воздухе запахло едой, потом, порохом и кровью. Трупы из палатки выбросили, но доски пола были залиты основательно.
- Настоящий запах войны, - подумал, приходящий в себя Михаил. - Жратва, выделения и смерть.
- Спасибо.
Сергеев обернулся уже бодрее - все-таки отогрелся. Это был Подольский - лысый, синегубый и синеносый, страшный, как сама смерть.
Михаил попытался улыбнуться в ответ, но только скорчил рожу.
- Интересно, - сказал Вадик, - этот зусман - надолго? Если на день-два, то перекантуемся, не баре. А ежели на пару месяцев - тогда - все. Пиз…ц! Причем всем.
Сергеев помотал головой и промычал что-то невнятно.
- Что, Миша? - переспросил Вадик.
- Не будет, - выдавил из себя Сергеев. Получилось "нэ уде", но понять, все-таки, можно было.
- Что - не будет?
И тут Сергеева, как прорвало - подвижность разом вернулась к губам и языку.
- Долго это не будет.
- Почему?
- Мне объясняли - это как труба длиной в десять километров. Как глаз бури - знаешь, что это такое? Ни ветерка. Холодный воздух падает вниз, теплый - летит вверх. Теплообмен, только с верхними слоями атмосферы. Если тебе от этого легче - там наверху сейчас тепло и сыро. А здесь, кажется, птицы позамерзали. Я никогда о таком холоде не слышал. Я слышал о перепадах в пятнадцать градусов. Сколько там было снаружи?
- Хер его знает, - беззаботно сказал командир штурмовой группы, - ну, не меньше минус сорока, сорока пяти. У меня термометра нет. Блин, я думал - мы в землю вмерзнем. Так сколько это будет длиться?
- До первого порыва ветра.
- Ну? - удивился Вадик. - А если его не будет?
- Будет, - сказал Сергеев, - куда он денется?
- Курить будешь, - простучал зубами Подольский. - Тут ребята ящик сигарет нашли. Хорошо жили, бляди!
Табачный дым наполнил легкие и, в первый момент, подействовал на Сергеева, как стакан водки, выпитый на голодный желудок.
Сигареты были свежие, крепкие, не отдавали складской затхлостью - такие на Ничью Землю попадали редко. То, что лежало на складах с допотопных времен давно перестало пахнуть настоящим табаком, но пользовалось сумасшедшим спросом. Махра - махорка, которую выращивали на юге ЗСВ, могла свалить мамонта, не только человека. Ее Сергеев никогда не курил, он предпочитал воздерживаться от табака неделями, чем давиться этой дрянью.
Заверещала рация.
- Равви, - сказал Вадим, - тебя.
Сергеев взял уоки-токи.
- Был бы ты моим бойцом - уже б представил бы к ордену Красного Знамени, - пробасил Равви в динамике. Голос доносился почти без искажений.
- Ну, полковник, у тебя память хорошая. Кто еще помнит этот орден?
- Кому надо - те помнят. Героя Союза бы дал. Героя Украины.
- Не, горячись, Равви! Не горячись!
- Да не горячусь я! Если бы не ты - они бы моих ребят набили, как уток по осени. С двух вертушек, да с налету!
- Положим, твоих ребят так просто не набьешь, - возразил Михаил, - тут, все же, лес, а не поле. И мальчики у тебя сами кого угодно уронят.
- Ладно, - сказал Равви, - чего спорить? Все равно у меня никакой другой звезды, кроме звезды Давида нет. Если возьмешь - награжу ей! Спасибо, Миша!
- У вас холодно?
- Как в жопе у белого медведя!
- Не шути, Равви! Там, как раз, тепло!
- Да холодно, холодно! Жаровни в палатках. Вкатили полевую кухню в столовую. Обморожений нет. Лошадей прикрыли, чем могли и в палатки, с людьми вместе. Крысы, мыши, вся живность на тепло бежит. Так, что я теперь не Равви, а Ной! Слушай, Миша, а это надолго?
- Может час, может день, может минута.
- А неделя?
- Может, но маловероятно!
- Ну, тебя на хрен, с твоими вероятностями, Сергеев! Скажи по-человечески! У меня аллергия на лошадиную шерсть!
- Пока не дунет ветер, полковник.
- Шутишь? - спросил Равви с недоверием.
- Да нет, не до шуток.