– Херня это все – точечные удары. А так, четыре по десять – сорок головок в Хальмахеру, и только пузыри на поверхности останутся. Так оно надежнее.
– Может быть, по одной, вдруг твои расчеты неправильные?
– Скажи еще – очередью. Нет, Рус, на второй залп у нас времени уже не будет. Эта война быстрая – кнопку ткнул, и ползи на кладбище.
– Почему?
– Потому, что старт засекается мгновенно. Носителю все равно – он пошел, и его с курса сбить практически невозможно. А вот место пуска обречено – двадцать минут, и его сравнивают с землей. И даже глубже.
– Значит, нам всем…
– Ничего это не значит. Вы все завтра снимаете лагерь и уходите. Куда угодно – я бы посоветовал в Азас или на юг. Уходите и ищите надежное убежище.
– А ты?
– А я глушу все системы, чтобы не дай бог не засекли, и жду начала.
– Как ты догадаешься, что это началось?
– Буду просто смотреть в небо. Такое событие, как сошествие матери, не начнется просто так. Сначала вокруг Звезды начнется мельтешение, потом, возможно, корректировка орбиты, суета драконов, и в итоге от небесного тела отделится маленькая искорка и по дуге направится к Земле. Я не пропущу этого момента.
– Сидеть и смотреть в небо? – Брат усмехнулся. – Это нереально. Как долго ты продержишься?
– Долго. – Ключник оскалился. – Я умею ждать.
– Я останусь, – уверенно заявил Брат.
– Черта с два – это моя война.
– Я останусь – ты сойдешь здесь с ума!
– Я давно уже безумен. Не вынуждай убить тебя.
– Убить? Зачем?
– Чтобы отбить охоту остаться у остальных! – Ключник обвел суровым взглядом Ванко, Стерву, Руса и Кэт.
В середине лета, даже такого прохладного, как сейчас, по пустыне лучше путешествовать ночью. В начинающихся сумерках из прохладного полумрака подземелий вышел наружу маленький отряд. Пятеро были снаряжены, как перед дальней дорогой, шестой, обнаженный по пояс, явно намеревался остаться.
– Ты не передумал? – в очередной раз спросил Брат.
– Не начинай.
– Быть может, ждать придется очень долго.
– Не думаю – атмосфера практически очистилась. Не век же им болтаться на орбите.
– Удачи тебе, солдат. Надеюсь, тебе повезет… Нам.
– Останьтесь в живых. Слышите? – Ключник по очереди обошел товарищей, остановился первым возле Ванко. – Запомни, мальчик, то, что видел, – ты будешь жить в другом мире. Не лучшем и не худшем – другом. Вы, – Рахан обратился к Стерве с Русом, – здоровые и чистые, я знаю, будьте родителями тех, кто возродит человечество, не спорьте – вы можете стать парой. Ты, – это к Брату, – научи их, оставь в их памяти рассказы о прошлом, о величии, к которому смогут стремиться следующие поколения.
Кэт Ключник не сказал ничего. Он просто стал напротив и долго смотрел в глаза, словно стараясь запомнить каждую искорку, вспыхивающую в синей бездне.
– У тебя все получится, – прошептала девушка. – И помни – мы всегда несем ответственность за тех, кого спасаем. Мы еще встретимся… чтобы попрощаться.
Рахан усмехнулся. Он уже не верил в пророчества, не хотел искать смысл в иносказаниях и прекрасно отдавал себе отчет в том, что его ждет.
– Прощайте.
– Прощай.
– Прощай.
– Прощай.
– Прощай.
– До встречи.
В сумерки уходят пять странников. Атмосфера действительно почти очистилась – последнее время почти каждая ночь полна яркого света звезд. Пятеро уходят, не оборачиваясь, потому что нельзя оборачиваться в прошлое, пятеро уходят, а шестой тяжело усаживается в вытащенное из недр рукотворной пещеры кресло, берет в руку подобранное год назад у сгоревшего хутора оптическое приспособление и смотрит вверх.
Сидеть так он будет долго. Ветер станет носить из стороны в сторону неприкаянные кусты перекати-поля, цепляющиеся колючками за его ноги, песок истреплет полы его одежды, а солнце до черноты обласкает его страшное лицо. Группа кочевников набредет на необычного наблюдателя и начнет насмехаться над ним, а он будет лишь смотреть вверх, иногда невооруженным глазом, иногда, пользуясь старым потертым прицелом, и изредка прихлебывать остывший чай из железной кружки. Он покинет свое место только тогда, когда незваные гости сунутся обшаривать помещения базы за его спиной. Он медленно поднимется и пойдет вслед за ними и там, страшным демоном выныривая из темноты коридоров, покончит со всеми.
Наступит зима, и пойдет снег – снег в пустыне и сугробы у его ног будут служить защитой от холода. А в одну из морозных ночей наблюдатель вдруг вздохнет и впервые заговорит, пусть даже сам с собой. Собственно, это будет трудно назвать разговором – он скажет всего одно слово:
– НАЧАЛОСЬ…
Зима. Сочельник. Те, кто еще жив, веселятся, отмечая праздник, смысл которого давно позабыли. Но в далекой пустыне одинокий безумец после почти полугодового бездействия спускается под землю, и рокот машин возвещает о том, что база ожила. Ключник, пользуясь приспособлением из реек, зеркал и маятника, следит за движением отделившейся от Звезды искорки, покачивает головой и делает пометки в блокноте. Затем снова уходит в чрево станции, бегом – надо преодолеть четырнадцать этажей подземелья и успеть повернуть последний включатель. Уже скоро.
Где-то далеко отсюда сильные пальцы, привычные к оружию, не менее ловко управляются со струнами:
Мой дом в холмах зеленых, мой дом в высоких травах.
Взбираются по склонам веселые дубравы.
С рукава слетает сокол – к нам приехал издалёка
Всадник изумрудноокий из страны лесов высоких.
Там – мой дом в зеленых холмах!
Играй же, менестрель, играй! А рядом с ним медленно танцует девушка, движения легки и изящны, так же грациозны, как ее отложенный в сторону клинок.
Возьми янтарный перстень, жемчужную корону,
С тобой уедем вместе в мой дом в холмах зеленых.
Там несутся к морю кони, там вино в подвалах бродит,
Виноградной спелой гроздью звезды падают в ладони.
Танцуй же, дева, танцуй! И мальчик сидит у ног и поет, глядя на мир печальными глазами, – не менее грустно смотрит он, когда приходится, в прорезь прицела.
Там печаль тиха, как вечер, там легенды море шепчет,
Там поет закатный ветер о давным-давно ушедших.
Там венки сплетают девы, там играют менестрели,
Там давно собрались гости, ожидая королеву.
Там – мой дом в зеленых холмах!
Пой, пой, дитя, не останавливайся – это песня о том, что уже мало кто помнит и нескоро, ой как нескоро увидит.
В тесном кружке кочевников выступают бродячие артисты. Зачем убивать, а они это могут, если можно добывать на пропитание, демонстрируя собственное искусство? И играют, поют, танцуют, а в сторонке пристроился на солнышке, таком редком, худощавый, хотя в осанке чувствуется недавняя дородность, проповедник. Когда его коллеги закончат – он расскажет собравшимся, если они захотят его слушать, о том, что в ближайшее время вновь наступят сумерки, но этого не стоит бояться. Лучше всего найти укромное место, переждать катаклизм, а после мир родится заново и жить станет легче.
Кстати сказать, сами артисты не думают искать убежища. Зачем? Каждый из них в глубине души уверен, что заслужил честь или достоин проклятия – пережить грядущие испытания, дабы оправдать или искупить, впрочем, это одно и то же. И так, скорее всего, произойдет. Причем очень скоро.
А остальные избранные?
Примерно через месяц глубоко под землей, под слоем оплавленного камня окончательно придет в себя существо с обожженной маской вместо лица и кровоточащими культями вместо конечностей. Оно тщетно попытается разлепить покрывшиеся кровавой коростой веки и с ужасом осознает всю чудовищную безысходность своего положения. Наверное, отчаяние, если ему еще присущи какие-нибудь эмоции, послужит последней каплей, ввергнувшей сознание в пропасть безумия. Иначе чем, как не безумием, объяснить странные видения, образы, посетившие его в последующем, визиты, память о которых останется навсегда.
Первой придет к нему девушка, почти девочка, в лохмотьях, со странным узором татуировок на предплечьях. Синеглазая и абсолютно неземная.
– Бедный, – скажет она, вытирая слезы, – бедный, прощай.
– Ты уходишь? – подумает существо. – Почему?
– Я должна.
– Останься.
– Я не могу… даже не так – это не в моей власти.
– И мы больше никогда не увидимся?
– Мое проклятье в том, что все, абсолютно все в конце концов приходят ко мне. Все, но не ты.
– Как это?
– Смертные обычно встречаются со мной дважды – при рождении и на одре. Ты же провел со мной слишком много времени, и теперь наши пути расходятся. Прощай… Любимый.
– Ты меня обманывала…
Боль стеной огня оборвет мысль.
Вторым будет пес, плод невообразимой мутации – мощное тело на колонноподобных лапах, извивающийся змеей хвост и три головы на топорщащихся загривках.
Правая пасть недовольно зарычит, левая преданно лизнет в подбородок, а средняя лениво зевнет, сделав вид, что ей все равно.
– Ты кто? – подумает существо.
Морды посмотрят друг на друга, потом по сторонам и волчком потащат все тело в погоне за собственным хвостом.
– Зачем ты здесь?
Псина остановится, сжав сразу всеми тремя челюстями кончик яростно отбивающегося хвоста, и посмотрит исподлобья тремя парами глаз. Создастся впечатление, что правая голова крайне недовольна непроходимой тупостью, левая относится к ситуации иронически, а средней вообще наплевать.
– Фу! – подумает существо, отчего-то вид страшной собаки вызовет ощущение чего-то родственного.
Пес послушно выплюнет хвост и шлепнется на зад с видом благосклонно исполняющей волю ребенка домашней болонки. Некоторое время будет продолжаться взаимное разглядывание, а потом нечто неуловимо изменится за спиной пса. Абсолютный мрак запечатанного огнем подземелья сгустится еще больше, и тьма в глубине развалин станет осязаемой. Она начнет сгущаться, наползать, и существо, уже познавшее в полной мере безотчетный ужас, отрешенно осознает безусловную инородность стремящейся к нему силы. Холодная ненависть. Жизнь, смерть, боги и призраки, нет, то, что парализующее уставится на него из мрака, вообще не будет принадлежать существующему миропорядку.
Пес одним движением вскочит на ноги и развернется кругом. Три головы прижмутся к земле, и яростный рык, сопровождаемый тремя клубящимися факелами, освещая пространство, оглушит бессильное существо. Шаг за шагом, звонко клацая челюстями, отсекая выбросы призрачной материи, трехголовая собака загонит чужеродное нечто в дальний угол и, предупреждающе рыча, снова усядется напротив.
– Хорошая собачка. – Из ниоткуда появится третий, или это уже четвертый, если считать и Чужое, визитер.
Высокий, худощавый, рыжеволосый человек с маской невиданного зверя, нагой, – на нем лишь набедренная повязка.
– Как ты? – спросит он.
Если бы у существа остались губы, оно бы искривило их в сардонической усмешке. Гость не глядя сядет на валяющийся под ногами обломок камня, и тот сразу примет вид обсидианового трона.
– Ничего, пройдет.
– Ты-то вообще кто такой? – подумает существо, почти не надеясь на ответ.
– Ай, – махнет рукой рыжеволосый, – тебе имя надо? А ты свое-то помнишь? То-то же! Ну, называй меня, если угодно, Сет, или Ваал. Можешь – Тифоном. Еще где-то ко мне обращались как к Локи, именовали Лукавым. Скажу по секрету, – мужчина заговорщицки подастся вперед, – Змий и Прометей – это тоже я. Важны не образы и ярлыки. Ты видишь перед собой лишь персонификацию древней, как мир, силы.
– Какой?
– Энтропия, хаос, революция, свободомыслие – разумный противовес созидательной тирании. Впрочем, тебя ведь не интересует философия. Ты хочешь понять, что произошло?
Если бы существо могло шевелиться, оно бы кивнуло.
– Видишь. – Рыжеволосый укажет в сторону трехголовой твари.
Та, совсем по-собачьи, поднимет лапу и помочится на обвалившуюся перегородку, затем усядется и примется в три языка вылизывать собственные гениталии.
– Мое порождение, – гордо заявит гость. – Страж. Сила, неподвластная никому, даже мне, непредвзятая и независимая. Существует предание, что, когда наступит время последней битвы, Фенрир, это одно из его имен, станет убийцей богов и уничтожит мир. – Рыжеволосый наставительно поднял палец. – Только не воспринимай гибель как нечто безвозвратное. Смерть – это очищение, возможность возродиться в более совершенном качестве.
Существо начнет терять нить разговора, и гость повысит голос:
– Опять меня заносит в дебри. Короче, ты – это он. Он – это ты. На самом деле все много сложнее, отдельные аспекты неподвластны даже мне, но тем не менее такая Сила не имеет права даже на отдаленное подобие самосознания. Поэтому проявления Пса – Убийцы Богов нуждаются во внешних воплощениях. Ты – это он. Обстоятельства, сделавшие тебя таким, какой ты есть, а это и непонятные мне манипуляции над твоим телом смертных ученых, и яд стигийских собак в твоей крови, и воздействие излучений капища мутантов, даже обряды Гекаты, методы лечения которой очень далеки от традиционных, все обстоятельства, все вместе и по отдельности – Он. Отвратительные энергии, освобожденные орудием, пусть и носящим мое имя, не поверишь, тоже Он. Теперь вы с ним расходитесь, но его печать, его бремя и проклятие навеки пребудет с тобой, отмеченный Кербером-Фенриром. Что? – Рыжеволосый посмотрит на существо, не успевшее даже подумать об еще одном вопросе. – Тебя интересует спутница, которую я назвал Гекатой?
Владелец необычной маски поерзает в величественном, но твердом и неудобном троне.
– Ах, это так неважно, но постараюсь удовлетворить твое любопытство. Та девушка, несчастное дитя, лишенное разума, – богиня, нет, не думай, не воплощение, именно богиня, а ее странности… что ж, не так легко нематериальной сущности осваивать бренную плоть, согласись. Геката. Не слышал? Неудивительно – вы отвернулись от богов, но хоть в легендах и преданиях? Богиня перекрестков и дорог, охотница преисподней, хозяйка стигийских псов. Она есть Смерть, и она же, заметь, Начало жизни. Одна из немногих Древних, оставленных и почитаемых Семьей. Всесильная и неуправляемая. Знаешь, кстати, Ключник, какой ее главный атрибут? Ага – ключ. А, чуть не забыл – еще она тоже мое порождение. Чем было вызвано ее появление? Сумасбродством. Ее непонятным никому умением балансировать на лезвии Закона. Чужие с их невероятным божеством, одновременно способным быть и в воплощенном, и в астральном состоянии, – угроза всему мирозданию. Нашему мирозданию. Ваш беспечный мир забыл богов, поэтому мы здесь слабы и не способны противостоять агрессии в высших сферах. Повторюсь, матка Чужих – одно из тех странных божеств, безгранично могущественных, но, в соблюдение Равновесия, способных быть умерщвленными в материальном мире. Вместе с тем определенные правила запрещают нам вмешиваться напрямую в дела смертных. Поэтому решено было оставить твой мир без боя, тем более что последнее время он был нам не нужен. Результат действий своенравной Гекаты – уничтожение серьезного противника, но и потеря, в любом случае, вашего мира. Если раньше мы были здесь лишь просто слабы, то теперь абсолютно бессильны. Не буду скрывать, я был бы рад, если бы этот мир погиб. Но, боюсь, он выкарабкается, и, как будут развиваться события в лишенной богов локации, прогнозировать трудно. Чего вы тут, смертные, нагородите в наше отсутствие, даже подумать страшно. Боюсь, мы все-таки нажили проблему. В будущем. Знаешь, чем была та тень, отогнанная Кербером? Ну да, это один из аспектов убитой тобой Царицы. Бестолковая псина привязалась к своему утраченному воплощению, и зря – уж лучше бы матка до тебя добралась. Это так – ничего личного.
Потом фигура рыжеволосого подернется серым муаром, словно изображение, транслируемое далеким источником, исказят помехи. Наверное, неписаные законы мироздания действительно изолируют и мир, и сознание существа от любых внешних сил. Гость заторопится, промямлит что-то на прощание и растает, не позволив себе эффектное исчезновение. Существо, только начавшее осознавать себя и услышавшее в беседе одно из своих имен, проведет распухшим языком, собирая остатки жидкости, и пошлет жалкий, но полный презрения плевок вслед недавнему собеседнику. А потом, полное отрешенного отчаяния, повинуясь безошибочному чутью ростка, рвущегося к Солнцу, начнет долгий путь наверх…
* * *
Все это произойдет где-то через месяц, когда отбушуют пожары, немного стихнут тайфуны, ураганы, смерчи и когда наконец испустит дух судорожно бьющаяся и не желающая умирать гигантская тварь, невообразимым образом вплавленная в сгусток стеклянной пены, в какой превратится остров Хальмахера. Примерно через месяц.
А сейчас где-то далеко грустную мелодию наигрывает менестрель, сказочную балладу напевает под льющиеся звуки мальчик, прекрасная дева вальсирует в чарующем танце, проповедник, вздыхая, оплакивает судьбу мира.
Богиня перекрестков бредет в окружении ластящихся псов лишь ей одной известными путями.
Сова, хлопая крыльями, стремится убраться подальше из внезапно напитавшихся Смертью мест.
Белка, стрекоча, несет последние новости от корневища к кроне Великого Мирового Древа.
Здесь же, посреди холодной пустыни, рука, птичья лапа тянется к приспособлению, названному когда-то красной кнопкой, но на деле не являющейся таковой. Губы, искривленные глубоким рубцом, шепчут второе слово, изрекаемое наблюдателем за полгода:
– Рок-н-ролл…
Эпилог
Опущены плечи, и висят безвольно мозолистые руки. Труд пропал даром – пока человек занимался каналом, иссяк, высох немноговодный арык. Полю не помочь, семью ждет смерть либо кабала. А слезы прокладывают русла на покрытом пылью лице, формируя горы и континенты. Плачет ребенок, истошно и надрывно, сжимая поломанные статуэтки, – ему надоели грубые куклы, его влекут механические игрушки. Змея методично поглощает собственное тело, но хвост ее отрастает с такой же скоростью, с какой работают мощные челюсти. Жизнь так же, как и раньше, гибнет, сходит на нет и огненной птицей вновь возрождается из пепла.
Память приходит внезапно, как тайнопись, что проступает на папирусе в пламени свечи. Все вновь проносится перед глазами – освещенные электричеством улицы Усть-Кута и черные тени стигийских псов на его мостовых. Я вспоминаю мертвый Иркутск и жар радиоактивных обломков в капище, сооруженном на главной сцене его театра, помню звенящую тишину готовой прорваться плотины Братской ГЭС и стальные воды вечного Байкала, облизывающие грязный берег. Горы – живописные, даже после войны, Саянские хребты и Алтай с его царственной Белухой. Помню бросок сквозь казахскую степь, останки Семипалатинска и забытый всеми поселок Жангиз-Тобе – место дислокации пусковых комплексов баллистических межконтинентальных ракет СС-20 "Сатана". Я, оказывается, много чего помню и никогда не забуду, как не забуду синие озера глаз Богини-Смерти…