Если Фостер пытался пробудить мое любопытство, то он в этом преуспел. Он был совершенно серьезен насчет своих будущих планов. Похоже, ни один нормальный человек не захотел бы затевать ничего подобного, но, с другой стороны, Фостер ничем не походил на глупца…
- А почему бы не объяснить мне, в чем суть дела? - спросил я. - Зачем человеку, обладающему всем этим, - я обвел рукой богато обставленную комнату, - подбирать бродягу вроде меня из канавы, да еще и уговаривать взяться за работу?
- Твое эго перенесло серьезную встряску, Легион, это очевидно. Мне кажется, ты боишься, что я захочу от тебя слишком многого или меня чем-нибудь шокирует твое поведение. Хоть на мгновение попробуй забыть о себе и своих проблемах, и мы наверняка придем к взаимопониманию…
- Ага, - буркнул я. - Вот так прямо взять и забыть…
- О денежных проблемах, конечно. Большинство проблем этого общества проистекают от абстрагирования ценностей, выражающегося в использовании денег.
- О'кей, - сказал я. - Пусть у меня будут мои проблемы, у тебя - твои. Давай на этом и покончим.
- Тебе кажется, что раз я материально обеспечен, то мои проблемы - индивидуального порядка, - полуутвердительно произнес Фостер. - Ответь мне, Легион, ты хоть раз видел человека, который страдает от амнезии?
Фостер пересек комнату и что-то достал из ящика маленького письменного стола, потом посмотрел на меня.
- Взгляни-ка повнимательней на это, - сказал он.
Я подошел и взял из его рук небольшую книжицу в блеклой пластиковой обложке. На ней не было никакого изображения, кроме двух тисненых колец. Я раскрыл ее: страницы, словно из тончайшей ткани, были непрозрачны и сплошь исписаны чрезвычайно мелким почерком на каком-то странном языке. Последняя дюжина страниц была на английском. Мне пришлось поднести книжицу к глазам, чтобы разобрать мельчайшие буковки: "19 января 1710 года едва не разразилась катастрофа, когда я чуть не утратил ключ. С этого момента буду вести дневник на английском языке…"
- Ну, если это и есть ваше объяснение, то оно для меня слишком прозрачно, - сказал я.
- Легион, как ты полагаешь, сколько мне лет?
- Вопрос, конечно, интересный, - отозвался я. - Когда я впервые увидел вас, то сказал бы, что за тридцать. Но сейчас, честно говоря, вы выглядите почти под пятьдесят.
- Я могу представить доказательства, - сказал Фостер, - что большую часть года провел во французском военном госпитале. Я пробудился в палате, весь забинтованный до самых глаз и без малейших воспоминаний о своей прежней жизни. Согласно медицинскому заключению мне тогда было тридцать лет.
- Ну, что ж, - сказал я. - Амнезия не такая уж и редкость среди раненых на поле боя. И похоже, вы неплохо наладили свою жизнь с тех пор.
Фостер нетерпеливо затряс головой.
- В этом обществе несложно разбогатеть, хотя мне и пришлось потрудиться несколько лет. Но настало время, когда у меня наконец появилась возможность вернуться к поискам своего прошлого, Правда, имеющихся свидетельств недостаточно: вот этот дневник, который был найден возле меня, и кольцо на пальце, - Фостер вытянул руку.
На среднем пальце красовался массивный перстень с той же самой гравировкой концентрических кругов, которые я видел на обложке дневника.
- Я был весь в ожогах, моя одежда сгорела. Довольно удивительно, что дневник был цел, хоть его и нашли среди обгоревших обломков. Он сделан из очень прочного материала.
- Что же удалось обнаружить?
- Ничего. Ни в одном воинском подразделении я не числился, а из того, что я говорил по-английски, заключили, что я либо англичанин, либо американец.
- А что, по акценту нельзя было определить точно?
- Вероятно, нет. Похоже, я говорил на каком-то неизвестном диалекте.
- Может быть, вам и повезло. Я, например, был бы рад забыть мои тридцать лет.
- Я потратил значительную сумму и несколько лет, чтобы раскопать свое прошлое, - продолжал Фостер. - В конце концов мне пришлось сдаться. А потом я нашел первый туманный след.
- А, так вы все же обнаружили что-то? - сказал я.
- Ничего нового, в этом помог дневник.
- Вот уж не подумал бы, - прокомментировал я. - Только не надо мне говорить, что вы положили его в ящик стола и забыли о нем.
- Конечно, я прочитал все, что мог. Это составило относительно малую часть на английском языке. Все остальное зашифровано. А то, что я прочитал, оказалось бессмыслицей, со мной никак не связанной. Ты видел: это не более чем дневник, и даты заносились нерегулярно. Да и сами записи настолько обрывочны, что едва ли лучше шифра. И взгляни на даты, они охватывают период с начала восемнадцатого по начало двадцатого века.
- Что-нибудь типа семейной летописи, - предположил я. - Записи велись представителями нескольких поколений. Там упоминаются имена или местности?
- Взгляни-ка еще раз, Легион, - сказал Фостер, - посмотри, может, ты найдешь что-нибудь необычное, кроме того, что мы уже обсудили.
Я снова пролистал книжицу. Она была не толще дюйма, но тяжелая, на удивление тяжелая. Огромное количество страниц: я насчитал сотни исписанных листков, а ведь книга была использована менее, чем наполовину. Я выхватывал отрывки то тут, то там: "4 мая 1746 года. Вояж не успешен. Я должен оставить этот путь Поиска… 23 октября 1790 года. Надстроил барьер кубитом выше, теперь огни полыхают каждую ночь. Да разве нет предела их адской настойчивости? 19 января 1831 года. У меня большие надежды на Филадельфию, мой величайший недруг - нетерпение, вся подготовка к трансформации закончена, однако, признаться, чувствую себя неладно…"
- Тут множество странностей, не считая самих дат. Ну, во-первых, дневник должен быть старым… но качество бумаги и переплет превосходит все, что я когда-либо видел. Да и почерк чересчур мизерный для гусиного пера..
- К переплету присоединено стило, дневник написан им.
Я пригляделся, вытянул тоненькую ручку и взглянул на Фостера.
- Кстати, о странностях, - заметил я. - Подлинная антикварная шариковая ручка попадается не каждый день…
- Погоди судить, - возразил Фостер. - Ты еще не видел всего.
- Один стержень на две сотни лет - неплохой рекорд, - я пролистал страницы, потом бросил дневник на стол. - Кто кого дурит, Фостер?
- Дневник детально описан в официальном протоколе, копия которого у меня сохранилась. В нем описаны бумага, обложка, стило, и даже цитируются кое-какие места. Полиция очень внимательно отнеслась к этому делу, пытаясь установить мою личность. Они, как и ты, пришли к выводу, что это - записи какого-то сумасшедшего. Но они видели именно этот дневник.
- Ну и что? Если это и было подделано во время войны, что это доказывает? Я готов признать, что подделке лет сорок…
- Ты не понял, Легион. Я же сказал тебе: я очнулся во французском военном госпитале. Так вот - это был парижский госпиталь, и все происходило в 1918 году.
Глава вторая
Я покосился на Фостера. Он ничем не походил на умалишенного…
- В таком случае, - заявил я. - Вы просто чертовски хорошо выглядите для своих девяноста.
- Ты находишь мою внешность до странности моложавой. А как ты отреагируешь, если я сообщу, что достаточно ощутимо постарел только за последние несколько месяцев? Что еще год назад я бы запросто сошел за тридцатилетнего…
- Пожалуй, не поверю, - признался я. - Сожалею, мистер Фостер, но мне не верится и в 1918 год. Ну, как я могу? Это же…
- Знаю. Слишком фантастично. Но давай вернемся к дневнику. Взгляни на бумагу, ее исследовали эксперты. Она буквально поразила их. Попытки проанализировать химический состав провалились, они попросту не смогли взять образец. Бумага не поддается растворителям…
- Не смогли добыть образец? - переспросил я. - А почему бы просто не оторвать уголок?
- Попробуй, - предложил Фостер.
Я подобрал дневник и подергал краешек чистого листа, потом ухватился покрепче и потянул, бумага не поддавалась. Я зажал ее и дернул изо всех сил, на ощупь она походила на тонкую прочную кожу, но даже не растягивалась.
- Да, прочная, - согласился я.
Я вынул перочинный ножик валявшийся в кармане, открыл и попытался отрезать краешек. Никакого результата. Я перешел к бюро, положил бумагу на стол и, навалившись всем телом на нож, попытался прорезать ее. Потом я поднял * нож и изо всех сил воткнул лезвие в бумагу, на ней не осталось и следа. Я бросил нож.
- Да, это еще та бумага, мистер Фостер, - сказал я.
- Попытайся порвать переплет, - продолжал Фостер. - Поднеси спичку, попробуй выстрелить из пистолета, если хочешь, на материале не останется никаких следов. Давай рассуждать, Легион. Встречается такой материал в нашем мире или нет?
Я сел и поискал сигарету, их у меня по-прежнему не было.
- Ну, и что это доказывает? - спросил я наконец.
- Только то, что дневник - это не мошенничество. Ты видишь перед собой нечто, от чего нельзя легко отмахнуться. Дневник существует, и это наша отправная точка.
- И куда же отсюда двигаться?
- Есть второй фактор, - продолжал Фостер. - Похоже, что в прошлом у меня появился враг. С недавней поры кто-то или что-то упорно преследует меня.
Я попытался рассмеяться, но прозвучало это неестественно.
- Почему б тогда не посидеть на месте и не подождать, когда он явится. Может, хоть враг объяснит, в чем тут дело.
Фостер покачал головой.
- Это началось почти тридцать лет назад, - сказал он - Я ехал ночью на юг из Олбани, штат Нью-Йорк шоссе было прямым и по сторонам его не было никаких домов. Я заметил следовавшие за мной огни. На не огни фар. Нечто иное, что, колыхаясь, двигалось сбоку по полю вдоль дороги. Они не отставали и постепенно приближались ко мне, потом внезапно сомкнулись впереди машины, держась за пределами света фар. Я остановился, не потому, что был встревожен, а просто из любопытства. Мне хотелось их получше рассмотреть, я включил свой автомобильный фонарь и осветил их. Но они исчезали, как только луч касался их. После того, как исчезло полдюжины, остальные пошли на сближение. Я продолжал снимать их один за другим. Звуков никаких не было, только слышалось негромкое гудение, а потом я уловил запах серы и внезапно испугался, испугался смертельно. Самый последний я уничтожил уже в десяти футах от автомобиля. Я просто не в состоянии передать ужас, охвативший меня в тот момент.
- Это звучит довольно странно, - сказал я. - Чего там было бояться? Это, наверное, малоизвестный вид шаровой молнии.
- Всегда найдется какое-нибудь объяснение, - заметил Фостер. - Но никакое объяснение не может оправдать тот ужас, который я тогда испытал. Я завел двигатель, рванул с места и гнал машину всю ночь и следующий день. Меня подстегивало ощущение, что мне надо как можно дальше убраться от тех, с кем я встретился. Я купил себе дом в Калифорнии и попытался выбросить случившееся из головы, но безуспешно. А потом все повторилось.
- То же самое? Огни?
- На этот раз иначе. Все началось с интерференции - помех в моем приемнике. Потом это распространилось на проводку в доме. Все лампы начали слабо светиться, даже в отключенном состоянии. Я ощущал каждой клеткой моего тела, как они надвигаются все ближе и ближе, обступая меня со всех сторон. Я попробовал завести автомобиль, двигатель не работал. К счастью, я тогда держал несколько скакунов. Оседлав одного из них, я помчался в город. Я видел огни, но они сильно отстали от меня. Потом я сел на поезд и уехал как можно дальше.
- Не понимаю…
- Это повторялось раза четыре. В конце концов, мне показалось, что я сумел оторваться от них. Но я ошибся. Все говорит о том, что мне остались считанные часы. Я бы уже убрался отсюда, но мне надо было кое-что привести в порядок.
- Послушайте, - сказал я. - Все это не то. Вам нужен психиатр, а не бывший солдат. Мания преследования…
- Кажется очевидным, что объяснение надо искать где-то в моем прошлом, - не обращая внимания на мои слова, продолжал Фостер. - Тогда я всерьез взялся за дневник, мое единственное свидетельство. Я скопировал буквально все, включая и зашифрованную часть. Я увеличил фотокопии шифра, но никто из экспертов так и не опознал языка, на котором он написан. Пришлось сосредоточиться на английском тексте, и тут я обнаружил интересную особенность, которую прежде не замечал. Писавший постоянно упоминает врага, загадочных "их", против которых надо принять защитные меры.
- Так, может быть, отсюда вы и почерпнули эту мысль, - сказал я, - когда в первый раз прочитали дневник.
- Да, - согласился Фостер. - Его преследовала та же самая Немезида, что и меня.
- Что за ерунда, - сказал я.
- Попробуем-ка, - предложил Фостер, - на время отбросить скептицизм. Давай подумаем, нет ли здесь какой-нибудь системы?
- Система-то есть, это точно, - согласился я.
- Вот тогда я и обратил внимание на упоминание о потере памяти, - продолжал Фостер. - Ведь это тоже мне знакомо. Автор дневника жалуется на свою неспособность припомнить определенные факты, которые могли бы пригодиться ему в его поисках.
- Каких поисках?
- Какого-то научного проекта, насколько я могу судить. Дневник буквально полон упоминаний об этом.
- И вы полагаете, что у писавшего была амнезия?
- Ну, возможно, не в полной форме, - ответил Фостер, - но он определенно не мог вспомнить какие-то факты.
- Ну, если это амнезия, тогда мы все ею страдаем, - вставил я, - совершенной памяти не существует.
- Но они все были очень важны, это не те вещи, которые легко забываются.
- Я вижу, вам бы очень хотелось поверить, что дневник каким-то образом связан с вашим прошлым, - сказал я. - Конечно, тяжело не знать истории собственной жизни. Но, по-моему, вы выбрали неверный путь. Ведь может же оказаться, что дневник - это просто роман, который вы начали писать зашифрование, чтобы никакой случайный читатель не принялся над вами подшучивать.
- Легион, чем ты планировал заняться, оказавшись в Майами?
Вопрос застал меня врасплох.
- Ну, я даже не знаю, - заколебался я. - Просто хотел податься на юг, где тепло. У меня там парочка знакомых…
- Другими словами, ничем, - подытожил Фостер. - Легион, я хорошо заплачу, если ты останешься со мной до конца.
Я покачал головой:
- Только не я. Все это напоминает мне… мягко говоря… небольшое сумасшествие.
- Ты что, в самом деле считаешь меня сумасшедшим? - спросил Фостер.
- Давай скажем, что все это кажется мне немного того… мистер Фостер.
- Я прошу не просто поработать на меня, - сказал Фостер. - Я прошу помощи.
- С таким же успехом можно было погадать и на кофейной гуще, - раздраженно отрезал я. - Вы же мне фактически ничего не говорите.
- Но это еще не все, Легион. Недавно я совершил важное открытие. Когда я добьюсь твоего согласия, то все расскажу. А ты уже знаешь вполне достаточно, и согласись, все это не просто игра моего воображения.
- Да ничего я не знаю, - отмахнулся я. - До сих пор одна болтовня.
- Если тебя волнует оплата…
- Да нет же, черт побери! - рявкнул я. - Где все эти документы, о которых столько разговоров? Уже за одно то, что я сижу здесь и слушаю эту чушь, меня стоило показать психиатру. У меня и без тебя полон рот… - я оборвал себя и с силой потер лоб. - Извините, мистер Фостер, наверное, меня просто бесит, что вот у вас есть все, чего мне хотелось, а вы еще недовольны. Честно скажу, меня даже тревожат ваши галлюцинации. Если уж здоровый и богатый мужчина не способен радоваться жизни, то какого же черта остается делать нам, остальным?
Фостер задумчиво посмотрел на меня.
- Легион, если б ты мог иметь все, что хочешь, чего бы ты попросил?
- Все? Ну, я бы уж нашел, чего попросить. Я много чего в своей жизни хотел, например, стать героем или великим умником, или найти такую работу, которую бы мог выполнять только я один. Но работу я так и не нашел, умником не стал, да и такого героя, как я, от труса черта с два отличишь.
- Другими словами, - сказал Фостер, - ты искал какую-то абстракцию, в данном случае - справедливость. Но в природе справедливости не существует. Это лишь человеческая выдумка, фикция.
- Однако в жизни полно приятных вещиц, и мне хотелось бы урвать хоть немного.
- Тогда не растеряй по пути свою способность к мечте.
- Мечта?! - воскликнул я. - А, есть у меня мечта. Хочу иметь остров где-нибудь под солнышком, на котором я мог бы проводить свои дни за рыбалкой и любоваться морем.
- Не старайся казаться циничным, и, кроме того, ты опять-таки пытаешься конкретизировать абстракцию, - подытожил Фостер. - Материализм - это всего лишь иная форма идеализма.
Я взглянул на Фостера.
- Но я знаю, что мне никогда не иметь таких вещей. Или той справедливости, о которой вы говорите. Однажды, когда наконец осознаешь, что тебе никогда не удастся…
- Вероятно, недостижимость является существенным элементом любой мечты, - подчеркнул Фостер. - И все же держись за нее, какой бы они ни была, и не сдавайся.
- Хватит философии, - сказал я. - К чему мы пришли?
- Ты хотел взглянуть на документы, - сказал Фостер. Он выудил из внутреннего кармана ключ. - Если не боишься выйти к машине и запачкать руки, то там есть бронированный сейф, приваренный к корпусу. В нем я держу фотокопии всех документов вместе с паспортом, деньгами и тому подобным. Я уже усвоил урок и готов сняться с места в любую минуту. Откинь водительское сиденье и увидишь сейф.
- К чему спешить, утром и посмотрю, - сказал я. - Вот только высплюсь. Но не обольщайся, во мне просто говорит дурацкое любопытство.
- Вот и хорошо, - отозвался Фостер. Он откинулся на спинку кресла и зевнул. - Устал я, Легион, - сказал он. - Все время в напряжении.
- Да, - согласился я. - И я про то же.
- Ступай, выспись, поговорим утром, - сказал Фостер.