Но почему же люди вернулись? Небольшой флот, паривший над оранжевой планетой, не обладал даже крохами той силы, что требовалась для захвата враждебного мира. Впрочем, на этот раз их миссия заключалась в ином. Там, внизу, помимо орков имелось нечто важное и потерянное в прошлой войне. Империум желал вернуть себе священную реликвию: могущественный символ, способный обратить вспять ход новой войны Яррика. Речь шла о "Крепости величия".
Флот, направленный на Голгофу, представлял собой смешанное соединение. В центре боевого строя доминировал самый крупный корабль: "Потомок Тарсиса". Это ремонтное судно принадлежало Адептус Механикус - древнему и непостижимому техножречеству Марса, без которого не был бы создан ни один из присутствовавших тут кораблей. Фланги "Потомка" защищали тяжелые имперские крейсеры класса "Тиран": "Звезда Геликона" и "Ганимед". Вокруг них роились мириады мелких кораблей сопровождения и бронированных транспортных средств. На одном из таких транспортеров - скромном судне с названием "Рука сияния" - бойцы Восемьдесят первого кадийского бронетанкового полка (неформально известного как "Раскат грома") готовились к сражениям.
* * *
- Строиться, засаленная рота! - проревел рябой сержант с обритой наголо головой. - Вы знаете чертов порядок. По ротным номерам, будь прокляты ваши глаза!
Палуба правого ангара зазвенела от стука каблуков: гвардейцы встали по стойке "смирно". Отряды замерли в строю: рота за ротой, с первой по десятую. Сержанты вышагивали взад и вперед, как голодные волки. Их прищуренные глаза пристально выискивали малейшие признаки разгильдяйства. За сомкнутыми рядами людей опускались неуклюжие посадочные боты. Трапы плавно выдвигались на палубу. Внутренности темно-серых фюзеляжей озарялись желтым светом ламп.
С правой стороны огромного ангара послышалось шипение гидравлики. Выпуская струи маслянистого пара, створки толстой двери в средней части переборки скользнули в пазы металлической стены. По стальному полу зацокали четкие и приятные слуху шаги полудюжины мужчин, бодро вошедших в огромный ангар.
- Офицеры на палубе! - прокричал другой сержант, стараясь зычным голосом донести команду до почти двух тысяч гвардейцев.
От усилий на его виске пульсировали толстые вены. Когда офицеры остановились перед собравшимися колоннами рот, старший сержант - коренастый мужчина с комковатым шрамом вместо левого уха - вышел вперед и громко отрапортовал:
- Весь личный состав на месте и собран для построения. Машины погружены в боты, закреплены и заперты в трюмах. Летные и технические группы готовы к отправке. Роты с первой по десятую ожидают вашего разрешения на погрузку!
В центре офицерской группы стоял полковник Виннеманн. Он, как всегда, сутулился и тяжело опирался на трость, но тем не менее великолепно выглядел в своей щеголеватой темно-зеленой форме, украшенной блестящими золотыми эполетами. Сегодня был последний день, когда дозволялось носить полковые цвета. Во время кампании гвардейцам разрешалась только камуфляжная форма рыжевато-красных оттенков.
Виннеманн кивнул застывшему перед ним сержанту и приготовился отдать команду на погрузку, но капитан Имрих, широкоплечий смуглый верзила, склонился к нему и прошептал на ухо несколько слов. Полковник слегка нахмурился, однако в конце концов еще раз кивнул, выразив согласие. Он сделал шаг вперед, взял мегафон из рук адъютанта и, приблизив микрофон к губам, откашлялся. Звук эхом отразился от высоких переборок.
- Те из вас, кто уже воевал со мной, знают, что я не любитель длинных речей, - произнес Виннеманн. - Давайте оставим их для ваших комиссаров и исповедников - людей, одаренных особым талантом.
Услышав этот комплимент, комиссар Слейт - ненавистный всем политический офицер полка, одетый в черно-золотистую форму своего ведомства, - слегка склонил голову в знак признательности. Стоявший по другую сторону исповедник Фридрих, сорокалетний румяный жрец, немного покачнулся на ногах - как будто под порывом ветра, который мог чувствовать только он.
- Однако, как верно напомнил мне капитан Имрих, - продолжил полковник, - нашему полку предстоит задание, аналогов которому не было в истории войн. И если важность ситуации может оправдать мой отказ от обычной сдержанности в словах, то сейчас именно такой случай, потому что мы собираемся попрать ногами мир, целиком и полностью принадлежащий ненавистному орку.
Это была особая привычка Виннеманна: ссылаясь на древнего врага, он всегда говорил о нем в единственном числе. Некоторые гвардейцы неплохо имитировали его речь - без всякой злобы, просто для прикола. Любой боец, служивший под началом полковника, питал к нему любовь и уважение. И этот почет был заслуженным. А подонки, чьи насмешки над старым Виннеманном содержали оскорбления или, более того, пародировали его физическую ущербность, тут же оказывались в полной изоляции. Сослуживцы объявляли им бойкот. Среди имперских гвардейцев такое презрение было равносильно смертному приговору.
Характерная сутулость полковника объяснялась его протезированным позвоночником. Двадцать четыре года назад - в ту пору, когда он был капитаном, - вражеский снаряд уничтожил его танк "Победитель", и Виннеманну пришлось перенести процедуру спинального протезирования. Его тело не желало принимать имплантат. Регулярные инъекции анальгетиков и иммунодепрессантов немного облегчали боль, хотя и недостаточно. Опасное ранение и последующая операция могли бы убить его, но упрямый дух героя не покорился смерти - к тому же сказалась забота одной из сестер Медикае, на которой он позже женился. Во время его медленного и болезненного восстановления военное командование предложило Виннеманну почетное увольнение. Начальники считали это логичным и единственным выбором. Виннеманн без колебаний ответил отказом. "Тогда мы отправим вас в тыловой эшелон", - настаивали руководители. Но бесстрашный танкист отверг и это предложение. "Я должен вести своих людей в атаку, - заявил он командирам. - Не важно, на каком фронте. Я буду воевать на передовой, пока у меня хватит сил". Через двенадцать лет, дослужившись до звания полковника, он принял под свою команду Восемьдесят первый бронетанковый полк.
И вот сейчас, во время короткой паузы, он рассматривал их - своих бравых танкистов. Стройный лейтенант, стоявший позади него, тихо покашлял из-под руки. В наступившей тишине звук показался неожиданно громким. Вздохнув, Виннеманн продолжил свою речь:
- Некоторые из вас и прежде воевали с орком. Причем с неоспоримым успехом. Наши победы на Фаэгосе-два, Галамосе и Индаре создали нам прекрасную репутацию, хотя многие из новичков, я полагаю, родились в более позднее время. Все же смысл моей мысли таков: мы знаем орка! Мы знаем, что человек и машина, танк и танкист, сильнее врага. Мы знаем, что можем побеждать. И мы неоднократно доказывали это!
Взглянув на молодых бойцов последнего призыва, стоявших рядом с закаленными в сражениях сослуживцами, он изумленно покачал головой. "Клянусь разорванным Оком! - подумал полковник. - Они еще почти дети! Неужели и у меня когда-то было такое гладкое лицо?"
У него мелькнула мысль о сыновьях. Они оба служили в Девяносто второй пехотной дивизии на Армагеддоне. Парни показали себя прекрасными солдатами. Но мог ли он надеяться, что его мальчики уцелеют в бою? Разве не глупо было молиться за них? Миллионам людей предстояло погибнуть в борьбе с врагом на Армагеддоне. Возможно, счет пойдет и на десятки миллионов. Но этого требовала священная война Яррика! Само сердце Империума находилось под угрозой. Так почему бы и его сыновьям не разделить судьбу своих товарищей? Он знал, что мог желать им только славы, победы и доброй смерти. Лишь это просят для себя отважные кадийские воины. А разве гвардейцы, стоявшие перед ним, не были его сыновьями? Он часто относился к ним именно так. И их храбрость вызывала у него чувство гордости.
- Мог ли генерал де Виерс рассчитывать на большую удачу, получая под свое командование наш гордый полк? - продолжил Виннеманн. - Мне кажется, вряд ли. Да, я слышал ворчание в ваших рядах. Я чувствовал ваше недовольство. Вы по-прежнему не понимаете, почему нас отправили на Голгофу, а не на Армагеддон, где враг теснит наши силы. Что важного, спрашиваете вы, мы можем сделать на планете, не затронутой светом Императора? И сейчас я отвечу на ваш вопрос. Слушайте меня внимательно, потому что я хочу донести до вас суть нашей миссии. Я верю в эту операцию! Вы слышите меня? Я верю в нее! Вы даже не можете представить, как наш успех подбодрит войска Империума, осажденные на Армагеддоне. Ничто не воодушевит их больше, чем наше триумфальное возвращение. Те из вас, кто сомневается в моих словах, поймут это сами, когда увидят наш приз. Тем не менее я знаю, что вы и раньше делали все необходимое. Я знаю, что вы готовы отдать все до последней капли крови ради чести и традиций нашего гордого полка! Ради славы Кадии и вечной власти Бога-Императора всего человечества!
Виннеманн обвел взглядом лица ближайших солдат, выискивая симптомы инакомыслия. Но он не нашел никаких признаков сомнения. Наоборот, его слова тут же вызвали оглушительный отклик.
- За Кадию и Императора! - прокричали гвардейцы, и их ответ, словно его собственный, стократно усиленный голос, эхом отразился от металлических стен ангара.
Полковник усмехнулся, стараясь не выказывать свои тайные опасения.
- Сержант Кепплер, - скомандовал он, - ведите этих храбрых солдат на погрузку!
- Слушаюсь, сэр! - ответил боец с искалеченным ухом.
Он вскинул руку вверх, и его салют Виннеманну был таким четким и резким, что мог бы пробить толстое стекло. Он повернулся и, глубоко вдохнув, прокричал ожидавшим колоннам:
- Вы слышали полковника, чудилы! Кругом! Командирам экипажей проследить за погрузкой личного состава!
Виннеманн с тихой гордостью наблюдал за гвардейцами, пока те строевым шагом поднимались по трапам и исчезали в недрах посадочных ботов. Для каждой роты предназначался отдельный корабль. "Будьте сильными, сыны Кадии, - молча благословлял их полковник. - Сильнее, чем прежде". Он повернулся и жестом отпустил офицеров, чтобы они могли присоединиться к своим подчиненным. Затем в сопровождении личного штата полковник направился к собственному боту.
Воздух завибрировал от мощного воя. Пилоты приступили к прогреву корабельных двигателей. С громким металлическим стоном массивные ворота трюма медленно открылись, и из внешнего пространства внутрь ангара хлынул оранжевый свет огромной планеты. После семи долгих и трудных месяцев на борту "Руки сияния" их бронетанковый полк вновь возвращался на войну.
Глава 2
Несмотря на боль от потери любимого танка, Вульфе знал, что должен благодарить судьбу за свое спасение. Миллиардам имперских граждан повезло гораздо меньше.